Мой драгоценный свет погас (гет)

Уиллоу Фэй ненавидела ночные кошмары и поездки на балы с матушкой. В ее любимых сказках на балах происходили чудеса: принцессы встречали прекрасных принцев, вальсировали с ними, целовались в закатном огне, а потом, в основном, жили долго и счастливо. В реальности было иначе: под противную музыку и звон бокалов заключались сделки, плелись интриги, а прекрасных принцесс часто без спросу выдавали за состоятельных «жабок».

«Мы уже столько раз это проходили! Наследников, обсуждающих наследство, их вечно недовольных детей, их кузенов и кузин!» — сердилась Уиллоу, садясь с матушкой в тесный желтый автомобильчик.

В этот вечер все пошло наперекосяк: сперва выяснилось, что в роскошном платье похозяйничала моль, посему его наспех пришлось заменить алой блузой и юбкой по щиколотку. Потом зарядил отвратительный ливень и испортил прическу. Но это цветочки по сравнению с тем, в чем Уиллоу была более чем уверена: всю дорогу за ними с матушкой кто-то наблюдал. Она полагала, это была Тень — существо из ночных комаров. Тень, извиваясь, ползла за неуклюжей автомашиной. Тень пряталась за домами, а потом за деревьями вдоль дороги. Тень угрожающе сверкала рыжими глазами, но от чего-то не решалась напасть.

Матушка часто повторяла: «Тени не опасные!» В такие моменты ее голос звучал, как виолончель с туго натянутыми струнами. И Уиллоу становилось неловко… Еще бы! На днях стукнуло двадцать, давно пора повзрослеть, избавиться от детских страхов, а не каждую ночь душить в объятиях плюшевую игрушку — медвежонка Берни.

Автомобильчик остановился у поместья в колониальном стиле. Таком же, как десятки других на севере городка. Уиллоу вышла, воображая, что выбралась из кокона. Неудобная обувь на каблуках издала звонкое хлюпанье, еще несколько шагов по влажному щебню, и Уиллоу едва не споткнулась. Торжественно распахнулись массивные входные двери, электрический свет ударил в глаза, донесся запах пота, духов и жареного мяса. Грубые пальцы матушки коснулись волос, принялись собирать их в два пышных хвоста. В такие моменты Уиллоу представляла, как становится жертвой громадного паука… Еще бы не представлять! Матушка в который раз с ног до головы облачилась в траурные одежды, глаза спрятала за темной вуалью и все приговаривала: «Моя хорошая, моя красивая…»

Верхнюю одежду оставили гардеробщику. Потом пришлось идти за матушкой в зал. Уиллоу с неохотой представляла, как вот-вот придется раскланиваться перед «людьми-поросятами» и «людьми-жабками». Проводить параллели с животными миром ее тоже научила матушка. Уиллоу предвкушала, как толстосумы начнут сквозь зубы цедить комплементы: пару раз картинно заметят, что матушка очень похорошела, добавят к этому что-то будничное о погоде и милой дочурке, а за спиной… Едва сдержатся от демонстративного плевка и продолжат дразнить «Вдовой Клико», осуждать за… неважно за что, на самом-то деле матушка была вовсе не такой!

Свой первый бал Уиллоу посетила, когда ей было шестнадцать, и уже тогда приметила, как две дамы в густой пудре хихикали: «У Клико новая игрушка! Сиротка, оборванка!» Спустя несколько быстрых танцев и бокалов игристого, уже более ясно она слышала то там, то тут: «Оборванка! Оборванка!» Какое всем этим людям было дело до нее? Матушка так и не объяснила за все прошедшие годы.

Каждое подобное мероприятие проходило одинаково, поэтому и сейчас Уиллоу боязливо озиралась по сторонам, следовала за матушкой вглубь зала, вслушиваясь в то там, то тут шелестящий шепот. Он витал среди фужеров, причудливых скульптур, скапливался у маленького фонтанчика — места силы «приличного общества». Здесь «люди-тараканы» поправляли щегольские усы и жаловались на дурной запах в помещении, «люди-свинки» почтенно хрюкали и соглашались, ну а «люди-жабки» упрямо твердили что-то о деньгах. Приближаться ко всем этим господам не хотелось.

«Такие забавные снаружи, но такие скользкие внутри», — подумала Уиллоу.

Вдруг в центре зала бухнул большой барабан, толпа синхронно повернулась вполоборота. Секунда, две, повисла чуткая тишина, отозвавшаяся трепетом в груди Уиллоу. На сцену мелкими-мелкими шажками вскарабкался человечек — конферансье — и нерешительно объявил:

— Леди и джентльмены, прошу внимания… Минуточку внимания. Рад сообщить, что с минуты на минуту для вас заиграет регтайм! — он покивал под нешумные аплодисменты и продолжил: — После танцев у нас артисты «Теневого театра господина Максвелла», незабываемое представление. Фурор! — с особой торжественностью выделил он. — Так что, любители мистицизма, дождитесь, не пропустите сенсацию! Да, настоящую сенсацию!.. И…

Конферансье нахально перебил зазвучавший раньше положенного саксофон. Следом, заглушив возмущенное «Да погодите вы!», ему вторили остальные инструменты: корнеты с тромбонами, рояль, даже несколько проворных скрипок.

Уиллоу чуть напрягла пальцы, и вдруг не почувствовала в них вечно холодную родную руку. Лишь пустоту. Она огляделась — и только-только поняла, что где-то разминулась с матушкой. Волнение стремительно пронеслось по телу, подкатило к горлу и отозвалось мелкой дрожью в пальцах. Перед глазами точно назло замелькали одни приторные улыбки. Чужие улыбки! Словно какой-то злодей-недотепа украсил ими без того несимпатичные лица.

— М-мам… — в никуда сорвалось с губ Уиллоу. Еще немного, и она бы начала думать, что матушку похитили недоброжелатели.

Свет постепенно становился тусклее, музыка ритмичнее… Когда-то давно, забрав Уиллоу из приюта, матушка повторяла, что хорошие манеры — визитная карточка леди. В обществе без них никуда. Вот только сейчас хотелось наплевать на эти мантры, хотелось расталкивать «жабок», «тараканов», мешать танцам, только бы дозваться, только бы найти маму... Матушку...

— Мам, мам! — куда решительнее стала повторять Уиллоу.

Шаг, за ним еще шаг, потом быстрый переход из одной части зала в другую. Взгляд бегал из стороны в сторону. Едва не утонув в своих мыслях, Уиллоу не заметила, как наступила на ногу официанту, и несколько хрустальных бокалов сорвались с подноса.

Раздались звон, треск, чьи-то возмущенные голоса.

— Извините... — робко пролепетала Уиллоу, то ли официанту, то ли стоящим рядом гостям.

На тревогу стала накладываться растерянность. Уиллоу отвела глаза, посмотрела сперва на цветы, обвившие винтовую лестницу, потом на сверкающие осколки, потом вновь на людей. Она быстро дышала, и чувствовала, как запах еды и парфюмов смешивается с каким-то совсем инородным, резким, металлическим, как у машинного топлива. Она надеялась просто тихо уйти, просто продолжить поиски, но...

— Все в порядке? — окликнула Уиллоу какая-то незнакомка и странно улыбнулась. — Ты тоже кого-то ищешь? Может, джентльмена...

— Разве что богатого и старого. Хочу поскорее овдоветь, — неудачно отшутилась Уиллоу, не желая вступать в диалог.

Незнакомка поправила густую русую прядь. В волосах виднелся совершенно неуместный ромашковый венок.

— Ты меня не так поняла, — она заморгала голубыми, как у дитя, глазами, — я ищу ученого — Уилсона Персиваля Хиггсбери. Не слышала о таком?

Уиллоу отрицательно покачала головой, чувствуя, как ее начинает напрягать эта беседа. Ни про каких пропавших ученых она в помине не слышала. Ученые, как ей казалось, вообще сидели сутками напролет в своих лабораториях в окружении реагентов и разноцветных колбочек. А еще они почти не разговаривали и постоянно просили их не отвлекать. Иногда даже хотелось, чтобы матушка предложила в женихи ученого, а не банкира или аристократа.

— Уилсон был для меня всем на свете, — печально обронила незнакомка. — Он носил алую жилетку, а еще у него была безумная стрижка. Он любил с умным-преумным видом рассказывать о своих достижениях, он грезил об открытиях... А потом связался с моим дядей Максвеллом и сильно за это поплатился. Я тоже пострадала от его рук! Мы с Уилсоном познакомились в Константе. Это что-то вроде...

— Не могу помочь, я тороплюсь, — перебила Уиллоу, надеясь на этом закончить разговор.

Тогда незнакомка схватила ее за руку, заглянула глаза, попыталась удержать:

— Я все понимаю. Это странно. Но тебе стоит выслушать меня, ведь сегодня случится страшное... А еще... — она совсем замялась. — Извини, я ведь не представилась. Я Венди вообще-то. Венди Картер.

— Вы пьяны, мисс? — осторожно поинтересовалась Уиллоу.

Что ни говори, от незнакомки так и веяло неприятностями и шампанским.

— Сейчас это не имеет смысла, — Венди свела брови. — Я просто заметила, что мы обе очень спешим, ищем близких. И это верно. Скоро начнется представление «Театра Максвелла» — тогда весь бал полетит в тартарары. Тогда случится очень большая беда!

Общаться с пьяными и понимать, что у них на уме — задача не из легких. Сама Уиллоу напивалась только раз в жизни, в приюте, стащив у надзирательниц бутылку виски. И в тот день ей хотелось танцевать и обниматься, до момента, пока ночью из-под кровати не выползли Тени...

— О, добрая девушка, — никак не умолкала эта странная Венди Картер, — пока не стало слишком поздно, помоги мне. Надо найти Уилсона, надо сказать гостям, чтобы быстрее уходили отсюда. Это правда очень важно!

Рука Венди погладила ладонь Уиллоу, дрогнула, а потом поднялась вверх и больно вцепилась в предплечье.

— Никуда я с вами не пойду! — испугалась Уиллоу и тут же вырвалась. — Я ищу маму, а не вашего друга-ученого. Все что вы говорите — ненормально.

— Так ведь и ты не особо нормальная… — в глазах Венди блеснул зловещий огонек, но потом уголки губ приподнялись, она смягчилась и беззлобно добавила: — На дворе тысяча девятьсот двадцать второй год, быть такой занудой — моветон. Давай же, пошли со мной…

— Нет! — решительно повторила Уиллоу и отстранилась на несколько шагов.

Где-то на фоне оркестр доиграл веселую мелодию, зал снова замер в тишине, и снова же ее нарушил голос конферансье.

«Встречайте теневой театр!» — прозвучало торжественно, и теперь отчего-то жутко.

С улицы ворвался незваный гость — бурный ветер. Жалобно скрипнули двери поместья, послышался короткий удар, дрогнули стены. В здание один за другим стали заходить люди в причудливых нарядах.

«Артисты» — только и подумала Уиллоу, а вот Венди поежилась, залепетала, словно озябшая пташка:

— Как много времени мы растратили... И как бесполезно это было! Теперь, похоже, не миновать трагедии. Значит, мне пора уходить. Хотя бы мне одной.

— Доброй дороги, — без эмоций проронила Уиллоу.

— Если ты все же найдешь Уилсона, добрая девушка, — не теряя надежды сказала Венди, — передай ему: я все помню, я не забыла его. Я все еще живу и жду нашей встречи...

Толпа помешала закончить диалог. Люди стали расходиться по обе стороны зала, образуя импровизированный коридор для артистов. Пара мимолетных мгновений — и Уиллоу с Венди разошлись, словно оказались на двух противоположных берегах. В глубине души Уиллоу была рада, что отделалась от этой назойливой сумасшедшей, от этой бедняжки. Все мысли вновь стали только об одном.

«Где же ты, мама? Где ты?!» — хотелось кричать и быть услышанной.

Бросая взгляд то туда, то сюда, Уиллоу нечаянно заметила, как кто-то выглядывает из-за массивных штор на арочных окнах. Тень! Там была Тень! Тень с крохотными желтыми глазами! Она моргнула, потушила мерцавший рядом светильник, а потом, как ни в чем не бывало, слилась с темнотой. Воздух в этот момент стал неприятно холодным и запах так, как обычно пахнет на кладбище.

Артисты один за другим стали подниматься на сцену. Приглядишься — кого только нет: и силач, и грустный мим, и даже маленькая обезьянка, жонглирующая апельсинами. Но все нескладные, неживые, словно наскоро сотканные из какой-то потусторонней материи. Ртов, глаз и не разглядеть. А самый странный из них — высокий фокусник с зажжённым факелом в руках. Огонь тоже странный: слишком яркий, багровый, непослушный. Уиллоу вообще не доверяла огню, не понимала, зачем он нужен для представления. Однажды в приюте, когда ей было девять, огонь отнял жизни детей по вине нерадивых взрослых. Она помнила, каково это просыпаться посреди ночи, в панике осознавать, что кругом все горит. Каково искать выход из лабиринта одинаковых коридоров и каково прыгать в окно со второго этажа… Эти воспоминания каждый раз отзывались ноющей болью под сердцем. Хуже всего узнавать, что от твоих друзей остались только кости, пепел, горелое мясо, что пламя сожрало их с потрохами…

— Достопочтенная публика, — торжественно обратился к людям безликий фокусник в высокой вельветовой шляпе, — мы начинаем феерическое шоу «Теневого театра господина Максвелла»! Фокусы и последний писк: огненное шоу!

После этих слов в руках еще одного артиста ярко вспыхнул факел, и Уиллоу, ахнув, отпрянула. Кто-то в толпе начал перешептываться:

— Никогда прежде не видел подобного на балах.

— Да разве ж это бал? Обычная вечеринка!

Один из оркестрантов встал в полный рост, из раструба тромбона вырвалась протяжная трель, которую подхватили остальные инструменты. Поймав ритм, музыканты заиграли зловещую, как казалось Уиллоу, музыку, повторяя из раза в раз одни и те же куплеты. Точно Тени из кошмаров сочинили лебединую песнь.

Зажегся еще один факел, и главный в компании этих странных артистов — фокусник, — сняв шляпу, произнес заклинание. В тот же миг раздался оглушительный хлопок, повалил густой дым, и вуаля! В руках волшебника уже пищало, изо всех сил пытаясь вырваться, какое-то странное создание. С виду обычный кролик, но с крохотными рожками на голове и совсем пустыми глазницами. Монстрик. Должно быть, в этих «театрах» мучили бедных животных…

Следующий фокус: артисты зажгли очередной факел, принялись передавать его друг другу, жонглировать: одно неосторожное движение — пиши пропало.

«Это опасно. Это должно как можно скорее прекратиться», — думала Уиллоу, пока завороженная публика только громче улюлюкала.

На сцене сверкнула яркая, слепящая вспышка. Раздались аплодисменты. Шоу становилось рискованнее, и кажется, все в зале это понимали... Понимали, но продолжали благоговеть перед удивительными зрелищами. Еще бы! Человек с самого сотворения мечтал укротить огонь, укротить природу, но каждый раз она брала над ним верх.

— М-мам, — уже совсем беспомощно проскулила Уиллоу, теряя остатки надежды.

По шее пополз холодок. Она обернулась, и ей померещилось точно вместе с людьми хохотали создания из ночных кошмаров — Тени. Они обвивали тела, изучали, что там у людишек внутри. Они слишком отвратительно скалились.

И вот наступила кульминация.

— Теперь же, достопочтенная публика, я вынужден попрощаться с вами. Вознесем же хвалу Невероятному Максвеллу! — победно крикнул фокусник, и факелы синхронно выскользнули из рук артистов, упали на роскошный ковер.

Разноцветные языки пламени заметались так быстро, так высоко... Кажется, кто-то заранее облил ковер горючим. Раздался треск, раздались крики, будто сливающиеся в один. Огню не терпелось приступить к трапезе.

Кто-то распахнул окно, и ветер с улицы только усилил горение. Все происходило слишком быстро, слишком сумбурно. Еще через миг пламя перекинулось на занавески, а затем и на запаниковавшую толпу. Зал вспыхнул, как зажжённая спичка. Запахло паленой тканью и плотью. Таких воплей Уиллоу не слышала даже в приюте. Она застыла посреди катастрофы, не понимая, что делать, чувствуя лишь, как страх парализует разум, сковывает движения.

Сперва не стало виновников пожара — артистов: мгновение — их тела стали пеплом, точно под мешковатыми облачениями вовсе не было костей и плоти. Затем огонь стал куда медленнее и злее мучить оркестрантов, побросавших свои инструменты. В отчаянии Уиллоу закрыла глаза и крепко прижала руки к груди.

«Не способен! На такое простой пожар не способен! Только темные чары!» — эти мысли будто старались перекричать обреченных людей.

— Кто-нибудь, откройте двери! Умоляю! — надрывно кричала дама в пышном парике. Пламя охватило искусственные белые кудри, испепеляя, быстро окрашивая их в черный цвет и переползая на одежду.

— Да кто их запер, черт подери! — вторил ей другой, не менее отчаянный голос.

Черный дым густыми клубами затягивал зал, стелился под потолком и мешал ориентироваться. Звенело стекло, грохотала падающая мебель. Началась давка — форменный апокалипсис. Брань все усиливалась. Только кости хрустели во время очередных столкновений, падений, ударов...

— Разойдитесь, не толпитесь, сохраняйте спокойствие! — безуспешно пытался перекричать толпу один из швейцаров, но и его обезумевшие люди очень скоро втоптали в пол.

«К окнам! Почему люди не бегут к окнам? Неужели они так и продолжат давить друг друга?!» — родилось в воспаленном сознании.

Из глаз хлынули слезы, больно обжигая щеки. Сам огонь от чего-то не трогал Уиллоу, словно хотел добраться до нее в последнюю очередь. Оставить на десерт.

«С-смотри! С-смотри!» — хищно шипело багровое зарево.

А потом кто-то в панике мощно толкнул Уиллоу, и она ударилась обо что-то. В ушах зазвенело, голоса людей перестали различаться и слились в протяжный мерзкий писк. Когда Уиллоу смогла разомкнуть веки — отовсюду возникли кошмарные существа — Тени. С каждым новым мгновением они становились только больше, только страшнее, их черные щупальца ломали карнизы и швыряли обломки. Тени высасывали из гибнущего поместья краски, делая пространство вокруг серым, обезличенным, околдованным подлинным ужасом. Пахнущем смертью.

— Уиллоу! Где ты? Где же ты, доченька? — сквозь треск донесся такой знакомый голос...

Уиллоу решила, это просто предсмертная галлюцинация, но скоро ее ладонь крепко сжала другая, ужасно знакомая: грубая и всегда холодная. А потом стало еще тяжелее мыслить, различать что-либо, кроме спасительных фраз.

— Идем, моя милая, моя хорошая, ты не должна всего этого видеть… Идем за мной!

И Уиллоу каким-то чудом собрала силы в кулак. Чудом снова встала на ноги и пошла за матушкой. Кажется, матушкой...

Воздух звенел в легких, хотелось стенать, но из горла вырывались лишь беззвучные хрипы. Дышать из-за дыма становилось все тяжелее, как и бороться с нарастающим головокружением. Матушка все меньше походила на себя и все больше напоминала призрака. Она продолжала идти, продолжала вести любимую дочь за собой. Она успокаивающе повторяла:

— Скоро все кончится, моя хорошая. Ты будешь жить. Я так хочу.

Еще два шага — веки снова стали тяжелеть, легкие, кажется, насквозь пропитались копотью. С потолка все сыпалась белесая штукатурка, и было понятно: если половицы сейчас не выдержат, смертельная ловушка захлопнется и разом прикончит всех пока еще живых людей.

В висках задавило так, будто голова с минуты на минуту должна была лопнуть и разлететься на кровавые ошметки.

— Я больше не могу, мам… — что оставалось сил пролепетала Уиллоу.

— Нет, надо идти! — ответил искажающийся матушкин голос.

И снова все как в тумане. Только кожа продолжала ощущать жар, какой бывает лишь в раскаленной печи. Веки опять сомкнулись и буквально слиплись. Только ноги сами собой продолжали идти, прихрамывать, перешагивать обломки.

— Мы почти пришли. Открой же... Открой глаза, моя хорошая!

Этим словам Уиллоу повиновалась, как приказу, кулаком стерла гарь с ресниц, подняла веки, щурясь увидела коридор, увидела гигантское, обвитое пылающими розами зеркало. Свет играл на его поверхности, но в отражении не получалось увидеть ни себя, ни драгоценную матушку. Только какие-то поля и деревья, как на картине. Точно это была злая шутка безумного художника-авангардиста. Точно это была форменная издевка. Уиллоу протянула руку и ощутила, как пальцам беспрепятственно удается пройти сквозь зеркальную поверхность.

— Мы на месте. Теперь все будет как надо, — прохрипела матушка, бессильно опускаясь на колени. На этом ее голос совсем угас.

Уиллоу отчаянно хотела запечатлеть в памяти, как на пленку, потухшие глаза, густые брови, округлые морщинистые щеки. Чувствовала, что видит маму в последний раз. Пальцы из последних сил смогли приподнять темную вуаль, и тут… Уиллоу совсем не узнала самого родного человека на земле. Блеснули рыжие огоньки, как глаза Теней. Совершенно чужое лицо, ухмыляясь, посмотрело на нее. Оно заметно разгладилось, помолодело, глаза обрамила густая сажа, а от губ повеяло ядом.

— Кто ты? Ты не моя мама!

— Ты права, душечка. Я лишь ее тень, — сурово ответила странная женщина. — Я лишь решила воспользоваться ее ликом и ее туловищем.

«Демоница! Она демоница!» — поняла Уиллоу, но так и не смогла ничего предпринять.

Женщина с янтарными глазами угрожающе подняла руку и прошипела что-то на неясном языке. Чудовища-Тени сползлись к зеркалу, перестали прятаться за пылающими шторами, перестали крутится, вокруг умирающих гостей.

— Мы берем ее с собой! — торжественно заключила демоница.

Тени, не медля, накинулись на Уиллоу, кусаясь, сковывая каждую клеточку итак ослабевшего тела. Это было не так больно, как ощущать огонь на коже, и не так больно, как терять матушку. Но все равно хотелось истошно вопить, хотелось реветь, сквозь затухающий хрип...

Теневые щупальца крепко сжали запястья и потянули Уиллоу за собой. Куда-то в бездну. Сперва она ощутила прохладную гладь зеркала, потом удар и боль в спине, потом раздался звук бьющегося, разлетающегося по сторонам стекла. Запахло кровью. А дальше…

Дальше была тьма.