Цена чернил (джен)

Дорога давно размазала в памяти часы, дни и недели. Карета то подпрыгивала на выбоинах, то вязла в разъезженной колее, то съезжала на размытую обочину почтового тракта. В воздухе тянуло мокрой кожей, навозом и развороченной землёй. Лошади вымотались и спотыкались. Возница чертыхался и орал, пощёлкивая кнутом, но в измученной скотине сил не прибавлялось. Наконец сквозь туман проступила вывеска с размытым красным быком. За ней — трактир с покосившейся крышей, который больше казался призраком, чем спасением. Серые от копоти окна пестрели птичьим помётом на фоне мутного света. Раздолбанное ногами крыльцо зияло чёрными щелями. Проездные ворота скрипели и грозили свалиться на путника от первого дуновения ветра.

Генри Лэнгдон зябко поёжился — его редингот⁽¹⁾ лежал в багажной коробке, а камзол успел пропитаться влагой задолго до того, как они сбились с пути. Шнуровка жилета ослабла. Рубашка противно липла к телу. Жабо безвольно висело, словно намокший флаг. А кожаные сапоги покрылись засохшей грязью до отворотов. Тёмные волосы, некогда зачёсанные назад и завитые, спадали неровными прядями на глаза. Желудок урчал, напоминая, что он завтракал до рассвета. Выбора не было. Ухоженная рука без перчатки резко отдёрнула шторку.

— Заворачивай, Нед, — крикнул Лэнгдон, заглушая дорожный шум. — Лошадям нужен отдых, а мне — сухая одежда и пинта⁽²⁾ глинтвейна.

— Не нравится мне всё это, сэр, — проворчал закоченевший возница, оглядываясь и подавая хозяину руку. Генри, придержав шляпу от ветра, аккуратно шагнул на ступеньку. — Не место тут... для приличных людей.

Из глубины под навесом слышалось негромкое ржание. Пахло стойлом и мокрым сеном. У забора кто-то ругался.

— Не гостиница, — поморщился Лэнгдон, бросив по сторонам быстрый взгляд. — Но лошади вымотаны, а мы ели ещё до восхода солнца. Заночуем. Надеюсь, здесь найдётся комната с хорошим камином.

Он аккуратно шагнул на камень, потом на крыльцо. Нед передал поводья трактирному мальчишке, незаметно шепнув:

— Не распрягай, пока не скажу.

Общий зал дохнул в лицо запахами вина, дыма и мокрой одежды. Земляные полы продавливались под каблуками. Засыпанные грязной соломой доски натужно скрипели под тяжестью тел. У двери кто-то негромко бренчал на шарманке. Генри скользнул глазами по паре длинных столов, деливших пространство. По рядам, полным хохота, гула и стука костей. Вдоль стены у камина жались отдельные столики, блестевшие жиром в свете потёкших свечей. Рядом спал старик, уронив голову на потёртую скатерть. Нед уже шептался с уставшим трактирщиком — коренастым, с красноватым лицом, обветренными щеками и носом, подкрашенным постоянным «контролем» за элем. Закатанные высоко рукава обнажали загрубевшие руки. Замасленный кожаный фартук отражал блики камина.

— Повезло нам, сэр! — Нед покрутил мясистыми пальцами металлический ключ с деревянной биркой. — Одна комната наверху свободна. Пойду подниму сундук и ваш саквояж. Да отпущу возницу.

Генри молча кивнул — взгляд зацепился за ближний угол. Там, за маленьким круглым столом, утонувшем в табачном дыму, сидела странная девушка. Свет от масляной лампы ложился на светлые волосы так, будто в них намешано золото. Непослушные пряди выбивались из толстой косы и витками спускались с висков. Серо-зелёное платье — не городское, не сельское — облегало стройное тело так плотно, словно ткань знала её фигуру лучше портного. Тонкие пальцы со следами чернил крепко держали перо. На запястье виднелся браслет из тёмной меди со сплетёнными ветками. Она касалась пером бумаги, и казалось, что линии сами текут, превращаясь в дороги и реки. Девушка подняла глаза — зелёные с золотистой каймой — и Генри забыл, сколько стоит и смотрит. И зачем он сюда пришёл. На женском лице промельнула тень от улыбки. Она кивнула — чуть заметно, будто ждала. Будто знала, что он сегодня придёт.

Лэнгдон растерянно обернулся — кажется, никто не замечал присутствия странной дамы. Слуга пронёс поднос мимо, не повернув в её сторону головы. Мужики спорили через стол, словно её присутствие не мешало их взглядам. А дым от курительных трубок этот угол будто обходил стороной.

Генри почувствовал, как под подсохшей рубашкой взмокла от пота спина. Пальцы слегка онемели. Он сделал неуверенный шаг — девушка подняла брови, глаза лукаво блеснули.

— Вы заблудились, — нежный певучий голос окутал со всех сторон. Лэнгдон отодвинул стул — ножки утонули в мягком полу, оставив глубокие ямы. Сел, не зная, куда девать руки. Бросил на стол перчатки и сжал пальцы в замок.

— Простите... — приглядываясь, выдохнул он. — Мы встречались?

— Все мы когда-то встречались. — Девушка чуть склонила голову. Золотистая прядь соскользнула с плеча на грудь. Генри проследил за ней взглядом, поднял глаза. — Только не все помнят.

В горле першило от тревоги и дыма. Он откашлялся.

— Кто вы? — спросил, наконец. Девушка улыбнулась.

— Та, кто рисует карты, — ответила просто. — А ты — тот, кто ищет свой путь.

— Вы его знаете? — спросил Генри, откидываясь на спинку. Золото в женских глазах мерцало от света лампы.

— Карта знает, — она кивнула на листок под пером. Чернила блестели, река вилась узкой лентой. — Но каждая линия имеет свою цену.

Он усмехнулся.

— Деньги у меня есть. Сколько...

— Мне не нужны деньги, — мягко перебила она. — Оставь воспоминание. Одно. И карта приведёт тебя домой.

— Воспоминание? — Генри нахмурился. — Это шутка?

— Это — цена чернил.

Девушка подняла глаза, и золото ярко блеснуло. Лэнгдон молчал, пытаясь понять, что делать. Слово «домой» пульсировало в висках.

Шесть долгих месяцев, заканчивая дела, метался он по стране. Две недели, как сбился с дороги. Дома, в скромном поместье, ждёт молодая жена. Светлый образ Клары встал перед глазами: тонкая, тёплая, сдержанная. Кожа, бледная, как фарфор, с нежным румянцем у губ. Серый спокойный взгляд. Тяжёлые чёрные косы, убранные в корону, и мягкие завитки на висках. Генри вздохнул и перевёл взгляд на карту. Вздрогнул — кончик пера осторожно коснулся бумаги. Чернила зажглись тёплым бронзовым светом. Линии ложились сами — тонкие, ровные. Превращались в паутину дорог. Перо сокользнуло на край, чернила осели, застыли.

— Готово, — прозвучало, как приговор. Лэнгдон склонился к листу: дорога извивалась через холмы, леса и долины, уходя в глубокую даль. И заканчивалась у Ивовой лощины коротеньким словом «дом».

Он поднялся, подхватил двумя пальцами карту и засунул в нагрудный карман. Хотел поблагодарить — но стул напротив уже был пустой. Только покачивалась старая лампа, отбрасывая тени на чистый лист на столе.

За дверью пахло мокрой землёй и дымом. Лошади фыркали, переступая. Нед стоял у кареты, кутаясь в воротник и болтая с худым парнишкой.

— Что случилось, сэр? — спросил он, удивлённо раскрыв глаза.

— Я передумал, — бросил Генри, прикоснувшись к нагрудному карману. Карта внутри шуршала, лаская уставший слух. — Едем. Прямо сейчас.

Туман сгустился раньше, чем обычно, и лез в открытые окна. Трактир исчез так быстро — будто и не было. Лэнгдон вынул карту из кармана. Разгладил на коленях — светящаяся прямая ложилась прямо под конские копыта. Он вслушался — колёса стучали иначе: карета скользила по грязи, минуя канавы и лужи. Мир будто выпрямился — ямы стали мельче, дорога не петляла и ветер стих. И лошади бежали странно резвее после целого дня пути. Генри потянулся, потряс уставшими руками — карта слетела и аккуратно легла напротив, на диван. Мысли вернулись к Кларе. Как она под вечер разливает в гостиной чай. Как поправляет локон. Зажигает свечи. Как улыбается… Лэнгдон замер — пустота. Попробовал ещё раз — и снова память скользнула мимо. Он не помнил её лица.

Оставь воспоминание. Одно… Это — цена чернил.

Сердце пустилось вскачь. Дыхание сбилось. К горлу подступила тошнота. Генри сжал кулаки. Откинулся на спинку. Задышал — спокойно, ровно, пока не отпустило. Придвинулся к двери — уставился в туман, слушая, как стучат колёса, размеренно и ровно.

Лишь под следующий вечер тракт сменился на просёлочную дорогу. Карета мягко запрыгала на кочках. Выступили из глубины силуэты плакучих ив. Они склонялись над каретой, заглядывая в окна. Воздух стал пряным, домашним. Лощина встретила тишиной, которой Генри не слышал полгода. Колёса ударялись о камни. Туман редел, и за белёсой пеленой показался дом: широкий, с черепичной крышей и пятном окна на втором этаже. Свет был непривычно мягкий — раньше он казался теплее, ярче. Сегодня — будто лампу прикрыли руками.

Карета замедлилась, проезжая через ворота. Лошади всхрапнули, почуяв конец пути. Лэнгдон окинул взглядом родные стены: высокие окна, плавный изгиб крыльца и стены под кудрявым плющом. Нед весело спрыгнул, едва колёса остановились, закончив последний круг.

— Вот мы и дома, сэр.

Генри выдохнул, размял затёкшие ноги и выбрался наружу. Влажный воздух обдал лицо — знакомый, родной. Тихо шуршал гравий, пока шли к крыльцу. Лэнгдон на мгновение задержался рукой на перилах — тёплое дерево будто ласкало пальцы. Где-то в кустах сирени взвизгнуло, зашуршало тревожно. Генри быстро развернулся, присел у парадного входа.

— Салли, детка…

Собака выскользнула из-под ветвей — тёмная, поджарая, шоколадного цвета. Не кинулась, не завиляла хвостом, не прыгнула на грудь, как всегда после долгой разлуки. Остановилась в паре шагов, ткнулась в землю носом и медленно подползала, поскуливая. Генри протянул руку.

— Эй, девочка… что с тобой?

Собака ткнулась ему в ладонь — резко, настойчиво, будто проверила, правда ли он. Потом тихонько заскулила и спрятала морду между сапог. Он гладил её по шелковистой спине, трепал за уши, целовал в высокий покатый лоб, чувствуя, как Салли дрожит:

— Умница. Хорошая девочка. Ну, ну. Не бойся. Я дома.

Карета укатила к конюшне, оставив на дорожке грязный след от колёс. Генри поднялся, отряхнул ладони и толкнул дверь. Собака тенью проскользнула вперёд. В холле чуть слышно поскрипывал пол. Пахло яблоками, вечерним чаем и… Сушёной лавандой? Лэнгдон недоумённо сдвинул брови — раньше Клара выбирала сладкие травы. Наверху хлопнула дверь. Вечернюю тишину прорезали шаги — быстрые, лёгкие, ровные. Клара сбежала по лестнице, придерживая подол. Синее домашнее платье под руками тихонько шуршало.

— Генри!

Лэнгдон раскрыл объятия. Она бросилась к мужу, спрятала лицо на груди. Он провёл ладонью по густым волосам. Блестящие, мягкие — они стекали свободно и локонами ложились на плечи. Это было странно — Генри уже и забыл, когда видел жену без кос, и чуть отодвинул, желая полюбоваться. Он любил в Кларе всё: быструю улыбку, нежный, певучий голос, как она расправляет плечи и трогает прядь у виска. Клара подняла голову:

— Наконец-то! Мы скучали. Да, Салли?

Она потянулась к собаке, крутившейся у ног хозяина. Та на мгновение ощетинилась, показав острые зубы, но Клара присела и потрепала её за ухом.

— Теперь всё хорошо. Все дома.

Хвост Салли дёрнулся и медленно, неохотно сделал несколько взмахов.

— Ты устал и проголодался. — Мягкая улыбка Клары согревала лучше камина. — Я прикажу затопить и накрыть в гостиной. А Бетти притащит в твою комнату ванну.

— Я грязный, как чёрт, — засмеялся Генри, с трудов выпуская руку жены. — Два дня не выходил из кареты. В последнем трактире со мной случилось такое…

— Тссс! — Горячие пальцы ласково прикоснулись к губам. — Сначала ванна…

Господи, как он устал!

Воздух в просторной спальне дрожал от горячего пара. Генри откинулся на холодную медную спинку. Опустил в воду руки, закрыл глаза. В памяти быстро мелькнуло: свет от масляной лампы и золото витков на висках. Он нахмурился и покрутил головой. Принюхался — вода пахла странно. Резким, кухонным базиликом, будто Бетти перепутала масло для ванны с приправой. Отмахнулся от глупой мысли — просто Клара сменила набор ароматов. Встряхнулся, губкой быстро обтёр плечи, руки и тело, вспенил мыло на волосах. Ополоснулся и, шагая на коврик, потянулся за простынёй.

Салли гавкнула, лизнула колено и умчалась в гостиную. Мягкие туфли скользили по дощатому полу, чулки хранили тепло после ванны, а бриджи болтались на бёдрах, подчёркивая худобу. Генри одёрнул рубашку, откинул влажные волосы. Половицы тихонько скрипели. Из гостиной тянуло теплом и запахом супа. На пороге он замер — Клара задумчиво смотрела в огонь, поправляя складку на платье. Он взглядом скользнул по гостиной и сморщил в смятении нос — любимое кресло оказалось в углу, у окна. Книги, обычно разбросанные по полке камина, стояли рядами. Плотные шторы, раньше аккуратно подвязанные, стекали волнами до самого пола.

— Ты распустила шторы?

Почему-то закрытые окна мешали ему дышать. Клара подняла голову и улыбнулась.

— Так уютнее.

— Подвяжи, — сказал Генри, усаживаясь за стол. — Пусть будет больше света.

Она поднялась, шагнула к окну и дёрнула серебристый шнурок. Тонкие пальцы быстро закрепили узлы, открыв выход в сад. Лэнгдон озадаченно поднял брови — куда делась привычная плавность?

— Ну вот, готово, — кивнула на штору Клара. — Как ты хотел. Давай ужинать.

И наклонилась поправить тяжёлую кисть. Упругие локоны скользнув по плечу, блеснули золотом — ярким и чистым в свете свечей. Генри забыл, как дышать, и подался вперёд. Клара откинула волосы на спину — густая волна поглотила сверкающий всполох. Он выдохнул — это усталость. Просто отблеск камина.

Резная высокая дверь отворилась совершенно бесшумно.

— Ваши вещи, сэр... — Нед запнулся и сделал пару шагов, пристально глядя хозяйке в лицо. Едва поклонился и развернулся к Лэнгдону. — Ваши вещи в порядке. Всё поднято. Лошадей накормили и чистят.

— Хорошо, Нед, — чуть сдвинув брови, ответил Генри. — Скажи Молли, что я велел подать всем вина. В честь приезда.

— Спасибо, сэр. — Нед поклонился Лэнгдону, снова бросил на Клару внимательный взгляд и, не прощаясь, вышел. Генри смотрел ему вслед.

— Всё остынет. — Рука жены коснулась плеча, приглашая поесть. Она села напротив, поправила юбку. Улыбнулась. — Так что случилось в трактире?..

Петушиный крик ворвался в сонную спальню. Генри открыл глаза, потянулся и сел. Клара спала, спрятав руки под подушку. Он босыми ногами прошлёпал по холодному полу и распахнул окно, впуская утренний бледный свет. Повернулся и замер — по подушке, возле её щеки, рассыпались пряди волос. Одна — золотая. Блестящая, яркая, будто впитавшая утренний свет. Генри долго смотрел, не дыша. Потом провёл ладонями по лицу, с силой протёр глаза — наверное, это с дороги. Глянул опять.

Клара спала, раскинув тонкие руки. А по подушке были рассыпаны пряди чёрных волос.

1) плащ для верховой езды и поездок

Вернуться к тексту

2) около 568 мл (британская пинта)

Вернуться к тексту