Мышонок и Лягушонок (гет)

— Я вижу, мозгов у твоих нарглов нету.

— Они были расстроены.

— Повернись.

Так и есть. Обычно волосы у тощего противного Лягушонка напоминали солому. Теперь это была слегка подпалённая солома. Зачесались кулаки.

Брехня. Зачесались пальцы левой руки, которыми он сжимал палочку.

Или нож.

Сначала нож, потом палочку, потому что в таком состоянии схватку он бы снова проиграл — надо было сначала остыть.

— Не сердись, — сказала Лавгуд и погладила его по предплечью. Именно там, где оставались белые следы от порезов. Блейз мог бы избавиться от них, но нарочно этого не делал.

— Они подрастут и перестанут быть вредными нарглами, а тебе совсем вредно злиться. Злость приманивает пылающих кровососок — это очень плохо. Мозгошмыги их боятся.

— Лавгуд…

— Ты уже немножко меньше сердишься.

Он только обречённо вздохнул и спросил:

— Почему ты не в своём дурацком клубе?

— Потому что ты туда не пришёл.

— А я не обязан, — огрызнулся он. Вот только Лягушонка с этим бредом не хватало!

— Конечно, нет. Просто мне хотелось тебя увидеть, а в клуб ты не пришёл. Поэтому я пришла к тебе.

— А по дороге встретила нарглов. Я в восторге. Не могу я вечно за тобой таскаться, ясно?

— Я знаю, тебе ещё нужно следить за своим Мышонком.

Нож.

Всё, что ему нужно, — это минут пятнадцать наедине с собой и нож. Почувствовать острую резкую боль и увидеть, как течёт кровь. Он никогда не заигрывался — это никогда не было опасно. Совсем немного крови, стекающей по тёмной коже.

Даже красиво.

И да, ему нужно было следить за Мышонком, за всей этой компанией, за дорогим отчимом — дьявол его раздери!

Блейз не успевал.

И ему совсем не становилось легче оттого, что дурацкий Лягушонок гладит его по руке.

На самом деле становилось.

Они были разнопохожими, эти двое. Временами Блейз ненавидел их так остро, так отчаянно, что не мог выразить словами.

Не задавая вопросов и не предупреждая, Блейз поднял Лягушонка за талию и усадил на широкую оконную нишу. Надо же — даже не пискнула. Он сел рядом, а она бессовестно прижалась виском к его плечу.

— Дурацкий Лягушонок.

Нарглов он всё-таки нашёл. Не сразу, и на сей раз — по одному.

* * *

— С чего бы мне звать куда-то… Лавгуд?

У Мышонка случилась внезапная вспышка бреда. Обычно он говорил отвратительно толковые вещи, но тут его переклинило.

— Она же нелепое чучело! Совершенное чучело! Тощий противный Лягушонок! — пробормотал Блейз, понимая, что говорит правду и лжёт.

Тощий противный Лягушонок. И шесть темномагических проклятий для тех, кто имел неосторожность её обидеть. Послание всей толпе нарглов: не стоит пересекать черту.

И черта эта проходила где-то в районе «Блейзу Забини не по вкусу твой косой взгляд».

— Она тебе не нравится? — спросил Мышонок, и захотелось свернуть ему шею.

Нравится? Нет. Да. Если её тронут пальцем, он оторвёт руку. Но…

— Я не… я не хочу засунуть ей язык в рот, если ты об этом.

Плохо сказал. Недостаточно вульгарно, чтобы Мышонок засмущался и спрятался в норку, и недостаточно культурно, чтобы вышел нормальный диалог.

Мышонок отлично это понял и спокойно спросил:

— А чего хочешь?

Чего… Чего он хочет? Сдохнуть. Лучше даже не рождаться.

— Ну, не пойду же я на День всех влюблённых ловить морщерогих кизляков у Воющей хижины, а?

Он пошёл. Однако программа не включала ловлю кизляков. Они просто брели по заснеженному Хогсмиду, молча.

Блейз водил девчонок в кафе и в единственный на всю деревню пристойный ресторан, платил за двоих, делал комплименты. Девчонки краснели и смущались или делали вид, что смущаются.

Он выиграл в мордредову генетическую лотерею, вытянул золотой билет. Мать — белокожая чистокровная красавица-итальянка, отец — грубый негр и грязнокровка. Блейзу досталась от него тёмная кожа и обрисованные немного чётче, чем у европейцев, губы. В остальном он был похож на матушку как две капли воды.

Честно говоря, он был похож на своего деда по фамилии Медичи, но предпочитал об этом не думать.

Ему самому было, в сущности, плевать, но внешность упрощала все эти ухаживания и свидания в разы. Мало кто ему отказывал.

Возможно, ещё и потому, что он знал, кому и что предлагать.

Он ничего не мог предложить Лавгуд и не желал вести её в кафе. Это было глупо, нелепо и бестолково. Он ненавидел кафе.

— Я люблю смотреть на неё. Такая тихая, правда?

Они добрели до Воющей хижины.

— Здесь убили Люпина, помнишь?

— Но его здесь уже нет.

— Хочешь подойти к ней?

— А можно?

Блейз пожал плечами и перемахнул через низенькую ограду. Помог Лягушонку. Они тут же оказались в снегу. Блейз — почти по колено, а Лавгуд — и того хуже.

Ойкнула и опустила глаза вниз.

— Блейз! Посмотри! Кажется, что мы растём из-под снега. У нас могли бы быть корни. Мы как живые деревья, да?

Oddio! За что?!

— У нас нет корней. Иди за мной.

Блейз достал палочку и начал протапливать дорожку в снегу. Вода сразу же убегала в землю, иначе они бы шли по грязи. Заодно высушил дурного Лягушонка, сам-то не сообразит.

Она умела колдовать — и хорошо. Блейз знал. Просто далеко не всегда это делала. Ей словно бы нравилось смотреть, что будет, если она не достанет палочку.

В этом доме они встретились с Блэком. Отсюда ушли по подземному ходу обратно к замку. Страшная была ночь. Дружелюбный профессор превратился в оборотня. Сев — да, уже Сев, а не «caro patrigno mio», — рухнул с развороченной грудной клеткой и с лицом в крови. Мышонок бросился вниз, к озеру, чтобы вмешаться в смертельную схватку.

Блейз думал об этом, и ничто у него не дёргало.

Лягушонок опять полез в снег посмотреть хижину поближе. Блейз выругался и пошёл помогать. Оказавшись позади, со стороны Запретного леса, он спросил:

— Посидим?

Несложно было превратить бревно в лавку. Блейз мог бы наколдовать диван, но не захотел. Наложил согревающие чары, и всё равно Лягушонок прижался к нему. Блейз обхватил его за плечи.

— Мне понравилось ходить с тобой в Хогсмид, Блейз. Это как будто не свидание, но мы вдвоём.

— Это уж точно не свидание, — проворчал он. — Даже и не думай.

— Я не думаю.

— Ещё как думаешь. Ты в меня втрескалась, Лавгуд, поэтому я тебе и говорю — даже не думай.

Она не покраснела и не начала отбиваться, как положено нормальной девчонке. Diavolo! Какая там нормальная девчонка, она и не девчонка вовсе, а тварь из-под холмов, не иначе.

— Это правда, ты мне нравишься. А я нравлюсь тебе.

— Точно нет. И вообще, я не связываюсь с мелкими. Что мне с тобой делать, в куклы играть? Не беси, Лягушонок. И не трясись, тепло же!

— Мне холодно от снега вокруг.

— Cazzo! Иди сюда.

Он никогда не ругался по-итальянски рядом с теми, кто его может понять. С Мышонком, например. Тот свободно знал французский и старательно учил латынь, так что… С Лягушонком можно, даже грубо.

Костлявое существо устроилось у него на коленях, едва ли не свернулось в комочек. И прошептало:

— Такой страшный год, правда? Папа считает, что Сам-Знаешь-Кто действительно вернулся, и я тоже так думаю. А ты?

— А я на эти темы не думаю.

— Потому что ты знаешь.

Мышонок не одобрил бы подобную болтовню.

— Мне очень хотелось ходить на те встречи… «Моего Хогвартса». Жаль, что их больше нет.

— Лавгуд, ты попала бы на эти встречи через мой труп. И то не факт. Сиди себе смирно, мозгошмыгов изучай.

Вот только боевой магии в исполнении Поттера ей не хватало!

В чьём-либо исполнении, так-то.

— И после этого ты говоришь, что я тебе не нравлюсь, — рассмеявшись, сказала она и бесцеремонно взъерошила ему волосы. Погрузила в них пальцы. Начала медленно и задумчиво чесать.

Блейз промолчал. Ещё он всяким Лягушонкам не объяснял, что думает и чувствует.

— Что, никаких мозгошмыгов сегодня? — спросил он, вдруг заметив, что ещё ни разу не услышал ни про одну снежнокрылую дребедень.

— Я могу не говорить про них. Я могу даже признать, что их нет, — слабым голосом отозвалась Лавгуд. — Просто мне без них страшно. Так страшно, Блейз… Папа говорит, надо искать в мире чудеса. Как можно больше.

— Зачем?

— Чтобы жить дальше. Он придумал это после того, как мама умерла.

Блейз немного помолчал, сжимая в руках это странное создание, но потом всё же спросил:

— Что случилось?

— Она была учёной, занималась трансфигурацией. Проводила опыты. И однажды ошиблась. С тех пор я вижу фестралов.

— Ты?..

— Это было совершенно ужасно. Я… смотрела ей в глаза, а её там не было. Я потом не могла говорить полгода, но, видишь, теперь говорю.

Она рассказывала, уткнувшись лицом ему в шею.

— Тогда папа придумал для меня сказку. О добрых созданиях, которые уносят души волшебников и помогают им родиться снова, стать опять малышами. Потом другую сказку — о лунных феях, которые оберегают сон. А потом я поняла, что это как патронус. Пока я вижу в мире чудеса, мне совсем не страшны дементоры. Если я перестану верить в мозгошмыгов…

То нельзя будет и дальше верить в тех добрых созданий, которые уносят души.

* * *

— Лавгуд, чтоб тебя! Почему узоры на стенах ты создать можешь, а мордредов щит — нет?!

Никакой тёмной магии — ни для одного из них двоих. Только через его труп. И то Блейз подозревал, что станет самозародившимся инфери и прекратит это.

Но ему не нравилось, что они беззащитные. Ладно Мышонок. Его будут охранять всегда. Сам Блейз и будет. Или, вон, Касси. Он с этой Инспекционной дружиной прямо проникся к Мышонку нежными чувствами. Ходил хвостом — впору начать ревновать. Сначала только решить, кого к кому, — и приступать.

Лягушонка охранять не будут.

— Давай ещё раз.

— Протего! — задумчивым голосом произнёс Лягушонок, предсказуемо получив что-то вроде мыльного пузыря.

Со злости Блейз комком бумаги зарядил ей в лицо.

— Интонация, Лавгуд! Ты ему не в любви признаёшься!

Лягушонок смотрел обиженно и моргал выпученными глазами.

— Жёстко. Это защитные чары. Их колдуют, когда кто-то собирается тебя убить!

— Но ты не собираешься.

— Мне вместо бумаги швырять в тебя жалящими, что ли?!

Это всегда был лучший метод обучения щитовым чарам. Два-три жалящих — и «Протего» освоено. Но он совсем-совсем не хотел делать ей больно. Без него хватало желающих.

— Лавгуд… Ты колдуешь как дышишь, Мордред тебя раздери!

Огромное различие между ними. Мышонок колдовал как… ну, как маггл с палочкой, как грязнокровка. Смотреть больно. К счастью, в основном он этого и не делал: бытовые мелочи не в счёт — там просто жизнь заставила освоиться.

А Лягушонок — чистокровная ведьма. И с палочкой в руках она родилась. Пусть её манера творить магию вызывала определённые вопросы, суть не менялась. Блейзу нравилось её волшебство.

Что ему не нравилось — так это сорокаминутный спектакль на тему «Я не в состоянии освоить простейшие щитовые чары».

— Ну чего тебе надо, дурацкий Лягушонок? Давай сделку заключим, что ли? Ну?

Рейвенкло. Типичнейший. Никакой хитрости, никаких коварных планов — просто некий эксперимент, выстроенный по шагам.

— Какую сделку?

— Какую-нибудь. Если в следующий раз я снова пробью твой щит… — выдохнул. Чего бы потребовать, если от Лягушонка даром ничего не нужно. Пусть себе по школе вприпрыжку скачет и улыбается. — Я доведу твою добрую и милую Ханну Эббот до слёз, понятно?

Ханна управляла кружком по изучению магических тварей. И она… действительно была милашкой, такой, что аж зубы сводило. Встречалась с Макмилланом, никому не мешала. Блейзу было на неё плевать, но привести угрозу в действие он мог без труда.

— Это жестоко.

— Щит нормальный поставь — и никто пальцем не тронет Эббот.

— А если поставлю? — спросила Лавгуд неожиданно строго, нахмурила брови. Всё равно не стала ни на йоту более угрожающей, но попыталась.

— А чего хочешь?

— Если поставлю, ты меня поцелуешь.

Cazzo di inferno, che disgrazia!

Потому что скудный английский не в состоянии выразить всю палитру его эмоций.

— Я не буду тебя целовать, Лавгуд, — ответил он строго. — Я не связываюсь с малолетками.

Связался, так-то. Давно уже.

— Мне просто интересно.

— Ага, научный эксперимент.

Она слегка улыбнулась и покивала. А в волосах опять какая-то… что-то. По загадочным причинам заклинания для укладки ей не нравились, как и расчёска.

— Повышаем ставки. Я буду бить тебя заклинаниями. Жалящими. Три раза. Попаду…

Он не успел договорить. Охранные чары на двери дёрнулись, Блейз подскочил с парты, на которой сидел, обернулся — и в этот момент в класс вошла мадам директор, она же мадам генеральный инспектор.

Человек, на котором Блейз с огромным удовольствием испытал бы некоторое количество проклятий. Скажем, шесть.

— Кхе-кхе, — выдавила она. — Мистер Забини, мисс Лавгуд, что здесь происходит?

Заклятие кипящей крови. Первым делом.

Мышонок умел управляться с этой тварью виртуозно, хоть она и мучила его. Мышонок защитил бы их обоих. Особенно Лавгуд. Но его здесь не было.

— Профессор, — проговорил Блейз, — я помогаю мисс Лавгуд немного освоить базовые щитовые чары. Профессор Флитвик попросил меня… Увы, она пока безнадёжна.

— Что ж, мистер Забини, как вы знаете, колдовство в коридорах запрещено.

Они находились в классе, но кого это волновало?

— Я не колдую, мэм. Профессор Флитвик разрешил мисс Лавгуд отработать «Протего», а я… — он указал на скомканную бумагу на полу. — Кидаю в неё бумагой. Пока попадаю.

— Пожалуй, я посмотрю на вашу тренировку.

Блейз обернулся к Лавгуд и попытался хотя бы как-то глазами показать: щитовые чары у неё получиться не должны.

— Давай, Лавгуд, ещё раз.

— Протего, — произнесла она, словно действительно старалась. Комочек бумаги попал ей в плечо.

— Примерно так, мэм.

— А всё же интересный выбор: почему же профессор Флитвик не посоветовал мисс Лавгуд обратиться к кому-то с её собственного факультета?

Была ещё хорошая костоломка. Немецкая, что ли? Вербальная формула на древнегерманском.

— Я не очень хорошо лажу со своим факультетом, — ответила сзади Лавгуд этим своим потусторонним голосом.

Блейз сказал бы примерно то же самое — и тоже ошибся бы. У министерской жабы заблестели глаза.

— Как интересно… Мне казалось, только у одного декана проблемы с дисциплиной на факультете… кхе… были проблемы.

Потому что Макгонагалл уже не декан Гриффиндора. Это был тупик. Подставиться? Подставить Лавгуд? Подставить Флитвика? Несмотря на все проблемы, Блейз уважал профессора. И не без оснований. Он был хорошим преподавателем и могущественным волшебником.

В дверь постучали. Глаза жабы слегка потухли, недовольным голосом она квакнула:

— Войдите.

На пороге возник последний человек, которого Блейз ожидал увидеть, — Мышонок.

Он бежал сюда сломя голову, но, пожалуй, только Блейз это и видел, точнее угадывал по румянцу и капелькам пота на висках. В остальном он выглядел совершенно спокойно, только мрачно.

— А, мистер Маунтбеттен-Виндзор! — воскликнула Амбридж самым сладким голосом. — Заходите, прошу вас.

— Директор, добрый день, — сказал Мышонок вежливо, скользнул по Блейзу и Луне взглядом, словно только что увидел их, бросил равнодушно: — Привет, ребята, — и тут же снова посмотрел на Амбридж.

Он обошёл её, встал слегка сбоку, оттягивая всё внимание на себя.

— Что вас привело сюда?

— Я искал вас, мэм, мне подсказали, что вы входили в кабинет. Мэм, боюсь, произошла крайне неприятная ситуация, которую я скорее назвал бы… — долгая пауза. На сцене бы тебе выступать, Мышонок! — Преступлением.

Дверь кабинета жабы забросали навозными бомбами. Это не тянуло даже на достойную выходку в стиле сдвоенных Уизли. Берти же говорил таким тоном, словно там оставили выпотрошенный труп.

— Я попросил мистера Уорингтона оградить территорию чарами.

Амбридж должна была на это повестись — но не повелась. Улыбнувшись ещё шире, она вдруг пропела тоненько и сладенько:

— Вам не кажется, Берти, что кто-то таким образом выражает несогласие со сменой директора?

Блейз впился ногтями в ладонь и давил изо всех сил. Дурной Мышонок, не выберется!

— Да, мэм, полагаю, это так, — сказал тот, пожав плечами. — Как подданный Её Величества, я полностью поддерживаю свободу слова. Однако, при всём уважении, мэм, мнение выражается вербально. Здесь же налицо нападение, порча имущества и оскорбление чести и достоинства. Не говоря уже о нарушении как минимум трёх пунктов Устава школы.

— Да, мистер Маунтбеттен-Виндзор, очевидно, не зря я сделала вас главой Инспекционной дружины.

— Это честь для меня, директор.

— Пойдёмте. Разумеется, виновники должны быть найдены… и получить заслуженное наказание. — Уже на выходе бросила через плечо: — Мисс Лавгуд, мистер Забини, минус пятнадцать очков с каждого.

Честно говоря, они отчаянно легко отделались.

— Ты знаешь, — произнесла Луна слабым голосом, — у него были очень страшные глаза.

Блейз не ответил, он думал о том, что однажды Амбридж ему всё-таки достанется.