Чистильшик (джен)

В полумраке подвала мерно шуршала щётка, собирая в кучу пыль и мелкий мусор. Чистильщик — так он со всей серьёзностью, без капли иронии, которую так и слышали соседи и коллеги, себя называл — работал методично, с педантичной точностью. Каждый угол, каждая щель должны были сиять чистотой. Это был его ритуал, его способ обрести контроль над хаосом. Каждый предмет, каждая деталь должна сиять чистотой. Дышать ею. Тогда сможет и он. Ничто не должно быть упущено из виду. Ничто.

Внезапно, в самом центре идеально вымытого пола, Чистильщик заметил его — крошечное, почти незаметное пятнышко. Не больше ногтя на мизинце. Оно резко контрастировало с окружающей чистотой, словно насмехаясь над его усилиями. Смотрело на него из-под ящика, с ехидством обвиняя его в невнимательности. В небрежности. Злость вскипела внутри. Он смочил щётку и начал яростно тереть, но пятно не сдавалось. Оно словно въелось в поверхность, отказываясь исчезать. Ярость росла, поглощая его целиком.

Он достал из ящика более сильное средство. Разъедающий запах заполнил подвал. Чистильшик с остервенением тёр, пока пальцы не онемели. Пока лёгкие не заполнил тяжёлый, но очищающий хлор. Наконец, после долгих мучений, пятно исчезло. Чистильщик откинулся на пятки, тяжело дыша. В голове прояснилось. Он наконец-то вспомнил.

Пятно. Капля крови. Кровь жертвы. И подвал. Его подвал. Чистильщик — не просто уборщик. Он ведь не уборщик? Просто клерк. Нет. Он — палач, тщательно стирающий следы своих преступлений, пока память не вернётся одним маленьким, зловещим пятнышком. Его ритуал — не просто способ обрести контроль, а извращённая игра с самим собой, позволяющая на мгновение забыть, кто он есть на самом деле. Но забыть навсегда никак не получается.

Дыхание участилось, сердце колотилось в груди, словно пойманная птица. Образы хлынули в сознание, обрывки воспоминаний, будто осколки разбитого зеркала. Вот он, склонившийся над жертвой, вот — лезвие, сверкнувшее в полумраке, вот — отчаянный крик, заглушённый тряпкой. Он видел себя со стороны, отстранённо и в то же время мучительно близко. Это был он. Или кто-то очень похожий на него. Кто-то до безобразия грязный.

Чистильщик задрожал. Руки, привыкшие к щётке и моющим средствам, казались чужими, запятнанными кровью. Он попытался отмахнуться от наваждения, убедить себя, что это лишь плохой сон, игра воображения. Но правда, как и пятно, въелась в его сознание, не оставляя ни единого шанса на спасение.

Он поднялся, шатаясь, словно пьяный. Взгляд упал на инструменты — щётки, тряпки, бутылки с едкой химией. Извращённый набор художника, творящего свои кровавые полотна в тишине подвала. Он взял в руки тряпку, влажную от средства, и сжал её, словно пытаясь выжать из неё последние остатки чистоты.

Но это было бесполезно. Чистота больше не имела значения. Порядок рухнул, обнажив хаос, таившийся внутри. Где-то в глубине души он знал, что рано или поздно это должно было случиться. Память — штука коварная. Она всегда возвращается, даже если её тщательно стирать. И теперь, когда маска сорвана, ему оставалось лишь одно...

Утро встретило тощего, словно неизлечимо больного, мужчину пением птиц. Его белая, почти светящаяся в лучах солнца кожа, сливалась с белоснежным, аскетичным интерьером его спальни. Он привычно застелил пастель, разгладив каждую, даже самую незаметную складку. Стёр одноразовой салфеткой несуществующую пыль с лаконичной прикроватной тумбочки, и только затем взглянул в незанавешанное окно. Новый день обещал был погожим.

Потянувшись, мужчина направился в ванную комнату. Мысли его были легки и свежи, как новый шампунь, который приятно отдавал чистотой. Глядя в зеркало, он подивился красноте глаз и потрескавшейся, будто от химических ожогов, коже в уголках рта. О том, откуда эти следы, он так и не вспомнил, списав всё на недомогание, которое мучало его уже много лет. Как не вспомнил он о своей второй жизни, и о неудачных попытках её закончить. Это просто отголоски кошмаров. Они растворятся под тугими струями обжигающе горячей воды, в мыльной пене. Всегда растворяются.