Спасённая океаном (гет)

— О-отец? — копье выпало из ослабевших пальцев Телемаха.

На глаза набежали слезы. Неужели после стольких лет все закончилось? Неужели наступило то самое «все будет хорошо»?

— Сын? — Одиссей выронил меч.

Телемах нахмурилась: зачем теперь-то притворяться? Отец — папа! — вернулся домой, у них с мамой будет настоящий мальчик, а Телемах, наконец, сбросит маску и станет собой.

Она жадно вгляделась в лицо Одиссея: смуглое, обветренное, грубое. Волосы с проседью, морщины вокруг глаз, скорбно опущенные уголки губ. Мозолистые руки, еще недавно державшие оружие, сжались в кулаки, а во взгляде радость смешивалась с тоской. И все же Телемах видела сходство между этим уставшим мужчиной и собой.

— Я, — слишком много чувств теснилось в груди. Говорить было сложно, Телемах по привычке сбилась на мужской род, — всю жизнь так сильно хотел тебя увидеть. Я так часто думал о тебе, что даже больно. Двадцать лет я представлял, как ты вернешься… И теперь я не знаю, что сказать.

Она сделала осторожный шаг вперед, представляя, как еще пара слов — и они бросятся друг другу в объятия. Еще чуть-чуть — и они перестанут быть чужими и станут теми, кем предначертано. Семьей.

Одиссей молчал.

— Я просто до смерти хотел тебя узнать, — продолжила Телемах, нервно облизнув губы. — Дни и ночи думал, как покажу тебе все, что тут происходило, как мы вместе… Ну знаешь, просто вместе. Я не могу не задаваться вопросом, каким должен быть твой мир? — глаза защипало от слез. — Похожи ли мы друг на друга, есть ли во мне твоя сила? — Телемах упрямо смотрела на лицо Одиссея, словно он мог вновь исчезнуть, если она хотя бы моргнет. — Все это время я думал, обнимешь ли ты меня… Двадцать лет я чувствовал себя таким одиноким.

«Скажи, что это не сон. Скажи хоть что-нибудь. Скажи, что ты, правда, вернулся. Скажи, что пришел конец лжи!» — взмолилась она.

Одиссей улыбнулся. Неверяще, нежно. И сказал совсем не то, что Телемах ожидала услышать.

— О мой сын, как же ты вырос, — он хотел продолжить, но она его прервала.

— Отец, зачем ты зовешь меня сыном? Я же твоя дочь. Сейчас же уже можно признаться. Ты ведь вернулся! — и Телемах не выдержала, сама рванулась навстречу, желая обнять Одиссея.

Но он недовольно свел брови. Глаза вспыхнули красным, как во время битвы, а голос стал угрожающе низким.

— Ты Телемах?

— Да, конечно, — Телемах остановилась в шаге от отца, не понимая, что происходит. — Я твоя дочь.

— У меня нет дочери! — зарычал Одиссей, вцепился в ее руку и куда-то потащил.

От удивления Телемах не стала сопротивляться и послушно поплелась за отцом.

— Что происходит? Куда мы идем? — спрашивала она, едва поспевая за быстрым шагом и с тревогой вгляделась в незнакомые коридоры. Телемах даже не знала, сколько в их дворце тайных проходов. — Отец, мне больно! — вскрикнула она, когда на очередном повороте Одиссей слишком сильно сжал ее локоть.

— Молчи! — рыкнул он. Глаза устрашающе сверкнули.

Телемах притихла. Она перестала понимать, что происходит. День начался, как оживший кошмар: темнота во дворце, нападение женихов, кровь и трупы. Но ведь они сражались вместе с отцом, плечом к плечу! Отец ее спас! Уничтожил всех женихов! Так почему теперь смотрит, как на врага? Что Телемах сделала не так?

Они вышли на узкий балкон. Внизу шумело и яростно, голодно облизывалось море. Телемаха кольнуло нехорошее предчувствие, она попыталась вырваться из крепкой хватки Одиссея.

— Отец? — с отчаянной надеждой спросила Телемах.

«Это не по-настоящему. Это какая-то шутка злых богов. Он не может… Мы не можем встретиться так», — уговаривала себя она.

— У меня не было дочери, — жестко отрезал Одиссей. — Ты не мой ребенок, ты самозванка!

И он толкнул ее в море. Холодная вода сомкнулась над головой, выбила воздух из легких. Все чувства уступили место абсолютному изумлению. «Почему?» — единственный вопорс остался в голове. Телемах вынырнула, с трудом барахтаясь в беспокойных волнах, выплюнула воду и с ужасом осознала, что долго не протянет: промокшая одежда путалась в ногах и тянула вниз. Кроме того, Телемах совершенно не умела держаться на воде.

Волны на мгновение замерли, словно оценивая доставшуюся им жертву. А затем рядом внезапно вынырнул кто-то ещё. Телемах хватанула ртом солёной воды от неожиданности. Она не одна упала в неприветливое море?

Незнакомец был черноволос, его руки и плечи бугрились могучими мышцами, а его спокойствие в бурных водах говорило о том, что плавать он умел.

— Привет? — поздоровалась Телемах и ляпнула, еще не отойдя от шока. — Тебя тоже мой папаша выкинул?

Волны вздыбились сильнее, грозя поглотить целиком, а глаза незнакомца засветились, выдавая в нем бога.

— Я сейчас его самого выкину! — пророкотал Посейдон (а кто еще это мог быть?) — Стоп. Он выкинул собственного, — он оглядел Телемаха, — сына?

— Ого, ты бог! — от морской силы, разлитой в воздухе, было сложно дышать, Телемах буквально захлебывалась, и очередная волна едва не накрыла ее с головой, но сердце вдруг наполнил неуместный детский восторг. Она встретила бога! — Это круто! А можешь меня не топить, пожалуйста? Я тогда все объясню.

На лице бога неожиданно возникла улыбка, и он перестал казаться таким уж грозным.

Сильные руки схватили ее за талию и притянули ближе. Бог с интересом изучил свою добычу, скользнул пальцами по груди, обнаружив перевязь. И просто прижал к себе, позволяя удерживаться на воде. Телемах невольно вцепилась в плечи единственной опоре. Вода больше не заливала нос и рот, поэтому удалось прокашляться.

— Хм-м, неожиданно, — Посейдон улыбнулся, дав ей время отдышаться. — Как насчёт объяснений в более удобном месте? Тем более что этот трус опять сбежал, — он покосился на пустой балкон.

Телемах задрожала. Слишком много навалилось на нее за последнее время. Слишком больно, если остановиться хоть на секунду и задуматься.

— Да я быстро. Двадцать лет назад Пенелопа родила девочку. И мои гениальные родители не подменили младенцев, как все нормальные люди, а решили растить меня как мальчика, рискуя разоблачением, — застарелая обида жгла грудь, как морская вода, которой Телемах наглоталась. От переживаний она совсем не могла подбирать слова, не осознавая, что говорит с богом и следует быть почтительнее. — Мне интересно, а как они меня женить собирались? Но ладно, хрен с ними, я как-то дожил до этого прекрасного дня… Чтобы выяснить, что мой гениальный папаша за двадцать лет шатания хрен пойми где забыл пол собственного ребенка! И решил, что я не его дочь, — слезы душили, но страх за Пенелопу мучил сильнее. — И это, мне б назад, пока в его гениальный разум не закралась мысль о том, что мама ему изменяла…

Телемах затряслась в руках Посейдона. Неужели отец, которого она так долго и с такой отчаянной верой ждала, стал ее врагом? Неужели придется с ним драться?

Бог грозно нахмурился — но гнев явно был направлен не на Телемаха. Ее он, наоборот, прижал ближе, словно хотел защитить.

— Я знал, что он псих, но чтобы настолько… И он уже один раз пытался тебя убить. Что будешь делать, если попытается ещё раз? Что вообще ты хочешь сделать, маленький принц? Или мне звать тебя принцессой?

Вновь маска. Она была привычно жёсткой, ограничивающей, но в этой привычности придавала сил. С ней ее расколовшийся мир обретал хоть какую-то определенность. Телемах шмыгнула носом:

— Ну, как принц, я должен защитить маму и всю дурацкую Итаку от моего дурацкого папаши, — она всхлипнула, едва сдерживая слезы, прижалась ближе к Посейдону, отчаянно ища крохи заботы, и впервые в жизни призналась. — А хочу, чтобы это все закончилось… Чтобы моя мама, я и мои друзья были в безопасности. И чтобы они не отвернулись… И не попытались меня изнасиловать, когда узнают правду…

Мысли о том, что будет, если ее секрет раскроют, держали в постоянном страхе, заставляли бояться каждой тени и постоянно следить за собой. Чтобы никто не догадался, не увидел, не взял силой. Не бросил.

— Ты смелый малыш, но твой отец обезумел, и это может плохо для тебя закончиться, — задумчиво проговорил Посейдон. — А если чья-то дружба зависит от того, какого ты пола, то это и не дружба вовсе. Но знаешь, ты подал мне идею, — он с легкостью приподнял Телемаха под мышки так, чтобы проще было смотреть в лицо друг другу. — Я могу обеспечить безопасность и твоей матери, и всей «дурацкой Итаке», и тебе тоже. В том числе и от друзей, какими бы они не оказались. Но у этого будет своя цена. Ты взрослый мальчик… вернее, девочка, догадаешься, какая?

Телемах сникла, но даже не думала вырываться из крепких и осторожных рук бога. Она знала: женщины платят телом. Это было настолько традиционно и привычно, что понималось без слов. Это было отвратительно. И она всю жизнь надеялась избежать этого. Однако Телемах не могла встать против целого острова и сумасшедшего отца в одиночку.

Да и богам ведь не отказывают?

— Ладно, — тяжело вздохнула она. — Хорошо. Я согласна. Ты хотя бы бог, — когда мир рушится во второй раз за день, об уважении к высшим силам как-то забываешь. Телемах посмотрела в лицо Посейдону. — Только учти, девочка из меня так себе.

Бог довольно улыбнулся, отчего волны почти успокоились и вокруг стало немного теплее.

— Если честно, мне без разницы. Я люблю и с парнями, и с девушками, поэтому веди себя как обычно, ты и так прекрасен, — Посейдон внимательно изучил ее обреченный вид. — Эй, не грусти. Если честно, мне просто нужен был повод. Я же «жестокий и гневливый бог» который не помогает всем подряд, верно? — он подмигнул, словно сообщнику в опасной, но увлекательной затее. — Но я пригласил бы тебя на свидание и без этого. Ну что, пойдем спасать Итаку?

Телемах недоверчиво покосилась на Посейдона, однако выбор все равно был невелик. Да и как не поверить богу, который спас от смерти?

— Пойдем, — кивнула Телемах и злорадно прибавила. — Ох, и охренеют же они все! — она вспомнила, что все-таки беседует с богом и стыдливо потупила взгляд. — Ой. Извини. Меня учили ругаться, чтобы точно никто ни о чем не догадался. Девочки ведь так себя не ведут.

Посейдон же только подбадривающе усмехнулся:

— Ещё как охренеют! — он внезапно стал расти и размываться, превращаясь в огромную водяную фигуру. — И ты можешь ругаться, сколько хочешь, и оставаться мальчишкой, если тебе так привычнее. Это даже интереснее, — гигант аккуратно посадил Телемаха себе на плечо. — Удержишься за хитон? Так будет выглядеть внушительнее.

Она крепко вцепилась в божественную одежду. Все ее существо заполнил чистый, бесконечнный восторг. Итака раскинулась перед Телемахом, как на ладони: домики, дворы, улицы, площадь, великолепный дворец, так и не ставший домом. За такое зрелище и умереть не страшно.

— Кру-уто! — протянула Телемах. — Удержусь, конечно! А мы маму так не напугаем? А то она и так наволновалась. Хотя ты же бог! Это здорово! — искренне улыбнулась она.

Посейдону ее реакция пришлась по душе, судя по искоркам в глазах.

— Думаю, твою мать после всего уже мало чем напугаешь. Да и видно же, что тебя я не обижу. В отличии от кое-кого другого...

Гигантская фигура бога с Телемахом на плече прошагала через весь остров, заставляя Итаку содрогаться с каждым шагом. Люди смотрели с ужасом и восхищением, и Телемах гордо держала спину ровно, хотя беспокойство за мать съедало изнутри. Кому еще удастся покататься на плече Посейдона?

Из трясущегося дворца выбежали все люди, включая Одиссея с безумными глазами и мечом в руке и бледную Пенелопу с алым следом от ладони на щеке. Телемах чуть не свалился от злости: да как этот человек посмел прикоснуться к его маме? Она ведь так ждала, так страдала, хитрила, изворачивалась, выигрывала время, верила в Одиссея, как никто. Любила. А он!

— Одиссей из Итаки! — громыхнул бог. — За оскорбление богов, в том числе меня, ослепление моего сына, убийство ста восьми человек и попытку убийства собственного ребенка ты приговариваешься к изгнанию! — Телемах надеялась, что ее глаза не слишком сильно полезли на лоб. Список отцовских проступков внушал. И этого монстра они с мамой ждали, как чуда, как избавления? — И будешь скитаться до тех пор, пока не найдешь земли, где не знают моря и принимают весло за лопату. А потом ещё и построишь там мне храм! И Зевсу, чьи законы гостеприимства ты попрал. Тебе все ясно?

Одиссей поднял руку на Пенелопу. Телемах не собиралась этого прощать, поэтому, зло прищурившись, зашептала на ухо Посейдону:

— А не маловато ему? Он и так столько лет невесть где плавал, какая ему разница?

Голос бога раздался прямо у нее в голове, заставив удивленно охнуть:

— Могу и убить, но мне кажется, твоя мать все же этого не оценит. Давай хотя бы не при ней? А в изгнании мало ли что случиться может…

— Хорошо, — кровожадно улыбнулась Телемах.

Отца не было жаль. Ни капли. Своим появлением он должен был спасти, а не разрушить хрупкий мир Телемаха.

Одиссей же не собирался покоряться объявленной Посейдоном участи. Телемах с презрением и удивлением смотрел, как ее отец дерзко, будто имел на это право, пытался оправдаться. Пытался спорить с богом, доказать, что за слепоту Полифема расплатилась команда, что женихи первые преступили черту, а Телемах…

— Это не мой ребенок! — крикнул Одиссей, и ее обожгло ненавистью в алых глазах. — Пенелопа мне изменила! — он поднял руку, намереваясь, видимо, вновь ударить.

Телемах отвернулась, до боли сжав кулаки, чтобы не разрыдаться от разочарования прямо при всех. Больно.

В воздухе свистнул кнут, сотканный из воды, отшвырнув Одиссея от жены до того, как он успел ударить. Ярость Посейдона сгустилась над испуганными людьми, прижимая к земле. Кто-то упал на колени, не выдержав божественного напора, даже Телемаху стало неуютно.

— Ты смеешь перечить мне и при этом говоришь об уважении к богам?! Долгое путешествие повредило твой разум. Я лично своей силой подтверждаю, что Телемах — твое дитя, которого ты не достоин, и ты напрасно клевещешь на свою жену! И если ты не уберешься с острова сейчас же, то изгнание будет изменено на смертную казнь.

Одиссей смотрел на Посейдона. Секунду, две. Телемах уж думала, он не смирится. Что доведет Посейдона до убийства. Но нет. Одиссей развернулся и побрел куда-то прочь от дворца. Его плечи ссутулились, будто вся злость мгновенно потухла.

Пенелопа стояла потерянно, моргала часто, явно готовая расплакаться. Ее мир тоже сегодня разлетелся на осколки — не соберешь.

— Мне нужно маму увести и успокоить, — тихо шепнула Телемах, привычно запрещая себе плакать. Потом. Когда вернется… Видимо, никогда. — Наша сделка ведь подождет?

Посейдон ласково улыбнулся ей, отчего на капельку стало легче.

— Я никуда не спешу. Думаю, и тебе тоже не помешает немного успокоиться. Составить компанию? Или ещё и бог для твоей матери будет чересчур?

Бог взглянул в ту сторону, куда ушел Одиссей, поставил Телемаха на землю рядом с дрожащей Пенелопой и изящно растворился в воздухе, однако по ощущению силы остался рядом, просто невидимым.

Телемах поежилась от направленных на нее взглядов: растерянных, любопытных, благоговейных, испуганных, ненавидящих. Расправила спину. Принц Итаки должен держаться достойно. Принц Итаки должен позаботиться о царице. Телемах твердым шагом подошла к Пенелопе и тронула ее за локоть.

— Пойдем, мама, — Телемах решительно увела мать, не оборачиваясь, не обращаясь к Посейдону.

Она знала: если обернется, точно не сможет остановить слезы.

* * *

Пенелопа плакала до самого вечера. Заламывала руки. Сокрушалась о добром и вежливом муже, о той любви, которую она знала раньше. Рассказывала о том, каким Одиссей был потрясающим и чудесным. Телемах обнимала мать и мрачно потирала синяк на руке. Она жалела Пенелопу, но почему-то больше себя. Телемах не помнила папу. Нормального папу, а не монстра с красными глазами. Она слышала легенды — легенды о живом человеке, о герое, взявшем Трою. Но не знала, какой он. И лучше бы так и оставалась в неведении!

Что хуже всего, Пенелопа словно не понимала, в чем проблема. Верила, что они бы во всем разобрались, Одиссей бы успокоился, и все было бы хорошо. Телемаху до смерти надоели эти сказки. Она хотела закричать, встряхнуть мать, погрязшую в иллюзиях, заплакать — да что угодно! Чтобы заметили ее. Чтобы утешили ее. Чтобы они вместе начали собирать кусочки растоптанного мира. Но нет. Телемах продолжала обнимать Пенелопу и твердить о том, что все наладится, хотя сама в это не верила.

Пенелопа забылась тревожным сном, а Телемах спать не могла. Взгляды подданных царапали спину. В ушах звенели крики умирающих женихов. Стены давили хуже воды на глубине. Телемах решилась.

Песок мягко шуршал под босыми ногами. Ярко светила колесница Селены. Море плескало лениво, будто устало за день. Пляж был пуст. Телемах почувствовала себя донельзя глупо: с чего вдруг она решила, что бог станет ее ждать?

— Посейдон? — негромко позвала Телемах, раз уж пришла. — Ты здесь? Я хотела сказать спасибо. Это было потрясающе. За меня еще никто не заступался вообще, а так — тем более. Надеюсь, теперь все надолго отстанут и от меня, и от мамы.

Посейдон вдруг обнаружился сидящим на камне у воды, словно с самого начала там был. Он величественно кивнул, принимая благодарность:

— Вы под моей защитой. Если хоть кто-то попытается вас тронуть, смело зови, мало им не покажется, — Посейдон улыбнулся. — Не спится? Я и не думал, что ты появишься так скоро.

Телемах неловко повела плечом.

— А что мне там делать? Там все давит. И слишком много взглядов, — она подошла к богу и неуверенно села рядом на камень. — А еще я сильно тебе задолжал. Не люблю быть в должниках.

Посейдон обнял ее одной рукой за худые плечи.

— Это только первые несколько дней, потом они привыкнут. И ты привыкнешь. Я никуда не спешу. И сомневаюсь, что ты жаждешь начать прямо сейчас, — бог был прав. Телемах жаждала только забыть весь этот кошмар. — Кстати, — внезапно с любопытством начал Посейдон, — а кем тебе на самом деле хочется быть? Мне не сложно обращаться к тебе, как захочешь.

— Я не знаю, — Телемах вскинула на него растерянный взгляд. — Меня всю жизнь растили, как мальчика. Учили не проявлять слабость, не сдаваться, идти до конца, давать отпор. Я могу сражаться на мечах, стрелять из лука… И всякое другое, что положено мужчине, но… Я никогда не пробовал быть девочкой, я не умею. Хотя мне иногда хотелось надеть красивое мамино платье или ее украшения, — грустно вздохнула она. — Когда я так сделал, она очень долго ругалась. И я не знаю… Я привык быть мужчиной, но и к этому телу вроде бы тоже привык. Обращайся, как хочешь, мне все равно. Можно и по имени.

В ответной улыбке Посейдона не было ни капли веселья.

— Да уж, заварили твои родители кашу. Зато это делает тебя уникальным, верно? И если хочешь попробовать быть девочкой, можешь делать это со мной, раз уж я знаю секрет, — он улыбнулся уже теплее. — И я не о том самом. А например, — Посейдон сжал руку в кулак, а когда раскрыл, на ней лежала подвеска из синего камня, внутри которого поблескивали яркие искорки, достаточно строгая, чтобы подойти и мужчине. — Это тебе. В честь нашего первого свидания.

Пусть пустой каменистый пляж не очень тянул на идеальное место для свидания, а предшествующие обстоятельства и вовсе отбивали все желание романтики, Телемах не сдержала восторженного и совершенно девчачьего визга.

— Это мне? Правда? Прямо можно? — она бережно забрала подвеску и повертела в руках, любуясь маленькими огоньками. Как звездочки на ночном небе. — Она такая красивая! Наденешь? — Телемах перевела взгляд на Посейдона.

— Конечно, тебе, — бог с улыбкой осторожно застегнул цепочку у нее на шее, поправил чуть растрепанную прическу. — Ты красавица. Ну или красавчик, как сам решишь.

Телемах смущенно шмыгнула носом. Она не привыкла к таким подаркам и к такой заботе.

— Спасибо. Ты очень добрый бог, — Телемах прижалась к боку Посейдона и ощутила, как глаза щиплет от слез. — Только я теперь понимаю, почему мама всегда строгая была. Мне теперь плакать хочется, хотя все позади и все хорошо, а нам никто не угрожает.

— Я страшный и ужасный, так вроде говорят, — усмехнулся Посейдон и погладил ее по плечу, обнимая. — Если хочешь плакать, то плачь, девочкам можно. Да и парням в принципе тоже, если никто лишний не видит.

Телемах скептически посмотрела на него снизу вверх.

— Прости, но ты спас мне жизнь, а потом еще и всю Итаку. Можно, я буду верить, что хотя бы ты нормальный и не причинишь мне вреда, а?

— Конечно, я не причиню тебе вреда, ты теперь под моей защитой, — успокаивающе произнес Посейдон, но Телемах уже не могла прекратить.

— Я раньше думал, что папа, — она всхлипнула. — Мама рассказывала о том, какой он замечательный… И о том, как все будет хорошо, когда он вернется, — первые слезы прочертили дорожки по щекам, речь лилась все быстрее и спутаннее. — А он ничем не отличается от маминых женихов и того же Антиноя! Я столько лет мечтал о его возвращении! Я думал, он тогда сделает, чтобы все было правильно. Ну то есть: я это я, мама с ним счастлива… Лучше бы он вообще не возвращался! Хотя он хотя бы от Антиноя избавил меня, а это уже хорошо. Но все равно… я верила в него. И я любила его, пусть и не помнила. Я всего лишь хотела нормальную семью, а не, — Телемах в рыданиях прильнула ближе к Посейдону, и он стал ласково гладить ее по плечам и спине.

Бог молчал, пока слезы Телемаха не закончились. Потом сказал:

— Видимо, твой отец был хорошим человеком когда-то. Ведь у него получился ты, и ты замечательный. Но трудности пути сломали его и превратили в какого-то монстра. Мне жаль, что тебе пришлось это пережить, — руки сжалась крепче, поддерживая.

Телемах дрожала от холода, от переживаний, от всего, что обрушилось на плечи. Всегда «должен». Никогда «хочу». И ради чего? Внезапная мысль вторглась в разум, заставив покрыться испариной.

— А если я тоже стану таким, как он? Я ведь его дочь? Если я тоже сломаюсь? Или я уже? Если решу причинить вред тем, кто мне дорог?

— Ты? Разве у тебя светятся глаза? Разве ты несёшь ерунду и не узнаешь близких? Считай, что ты дитя Пенелопы, и забудь об этом безумце. Ее кровь определенно сильнее в тебе, так что все будет в порядке, — Посейдон создал из воздуха плащ, укутал в него Телемаха и обнял сильнее.

— Но ты же сам сказал, что он был хорошим? И у него получилась я. Нести ерунду и не узнавать близких он стал потом, так? — Телемах попросила с отчаянной уверенностью. — Если со мной что-то такое случится — лучше убей сразу. Я не хочу случайно кого-нибудь сбросить с обрыва.

— Не случится, — твердо проговорил Посейдон. — Но, если вдруг, я не дам тебе кого-то убить, обещаю. Все будет в порядке, не думай о ерунде. Само твое тело говорит, что кровь Пенелопы в тебе сильнее, — он успокаивающе погладил Телемаха по голове, как ребенка.

Она уткнулась ему в плечо.

— Хорошо. Спасибо. И все-таки ты добрый бог.

— Иногда, — почти смущенно отозвался Посейдон.

Усталость от пережитых потрясений камнем давила на Телемаха. Она клевала носом, вымотанная истерикой.

— Отнести тебя домой, красавица? — предложил Посейдон, перебирая ее волосы.

Телемах поморщилась.

— А можно не домой? Я лучше здесь посплю даже. Не хочу в свою комнату, там, — она вздрогнула от воспоминаний. — И вообще, не уверена, что мне не будут мерещиться трупы и кровь везде.

— Да уж, даже я наслышан. Могу к себе домой отнести, если не испугаешься?

— Мне кажется, после всего, что произошло, твой дом — самое не страшное, что может случиться, — проворчала Телемах, но потом подумала, что Посейдон наверняка жил не один. Раздражать своим присутствием не хотелось, ей хватило и Итакийского дворца, где она воспринималась, как досадная помеха. — А я там не помешаю?

— Не помешаешь, места много, — Посейдон легко, одним движением, подхватил Телемаха на руки. — А сейчас закрой глаза и не пугайся.

Телемах послушно зажмурилась, но даже через сомкнутые веки проник яркий голубой свет. Она почувствовала, как ее уложили на мягкую кровать и рискнула открыть глаза.

Комната впечатляла. Потолок украшали переливающиеся всеми оттенками синего и зеленого узоры, образующие круги и волны. Светильники, похожие по форме на медуз, излучали холодный, странно голубоватый свет. Углы комнаты немного закруглялись и блестели перламутром, как раковина. Телемах приподнялась на локтях и ахнула: всю стену занимало огромное окно, за которым сновали разноцветные рыбы. Она под водой!

— Как здесь потрясающе, — Телемах улыбнулась Посейдону.

Бог не спешил уходить и с интересом следил за ее реакцией. Телемах залилась краской и отвела глаза. Ей казалось странным, что кто-то вот так запросто стоит в ее комнате, а Телемах не собирается его выгонять. Хотя, конечно, богам можно все, да и комната принадлежала Посейдону. Телемах выжидательно и без страха воззрилась на бога, ожидая его дальнейших действий. Он спас ей жизнь, защитил Итаку и позволил Телемаху быть собой. Проявить слабость. Он ее утешил. Телемах бы с готовностью отдала Посейдону все, чтобы он ни пожелал. И все же следующие слова ее немного напугали.

— Спать уже передумала, да? Составить тебе компанию? — бог улыбнулся и сел на край постели.

— Наверное, я бы всё-таки лег. Слишком много сегодня случилось, — оправдалась Телемах. — Но я даже не знаю, смогу ли теперь уснуть.

К ее удивлению, Посейдон тихо рассмеялся.

— Да я не о том. Просто могу рядом поспать, чтобы тебе не было слишком тревожно на новом месте. Хочешь?

Тревожно ей было точно не от нового места.

— Хочу, — не задумываясь, ответила Телемах и неловко пожала плечами. — Это было бы мило. Хотя я никогда ни с кем не спал. Мама говорила, я должен сам справляться с кошмарами.

— А я говорю, что не должен, — Посейдон устроился на широкой кровати и слегка приобнял Телемаха за плечи.

Она же прижалась к богу и вцепилась в него изо всех сил. В непонятном, перевернувшемся мире, где некого больше ждать, Посейдон стал ее последней надеждой.