Разговор со смертью (джен)

Смерть — это миг и случай.

Но не создай кумира,

Ведь кто ее приручит,

Станет властелином мира.

Димитриос, "Стой, смерть" — "Персефона"

Димитриос знал: бегать от смерти бесполезно. Тысячеликая, неумолимая, она найдёт, как ни прячься, достанет липкими пальцами. Чем сильнее желание скрыться — тем страшнее и ближе страшный финал.

Димитриос не хотел жить вечно. Но умирать от болезни, не дожив и до сорока, в современном мире чертовски обидно. Врачи разводили руками. Что ж, и такое бывает, к сожалению. Кому-то предначертано сойти в могилу, толком не пожив. Вот только Димитриоса такой расклад совершенно не устраивал. Если ему не могут помочь силы земные — он обратился к потусторонним.

Боги существуют. Или существовали — не важно, ведь что такое время для вечных существ? Вечных, равнодушных, бесстрастных, для тех, кому человеческая жизнь — пылинка в бесконечном потоке. Димитриос знал, что с богами не шутят: они в лучшем случае не услышат и не ответят, однако его, смертное, время утекало тонким, но непрерывным ручьем, и выбора не оставалось. Нужно было найти бога, способного помочь. И цену, которая его устроит. Димитриос долго сидел за книгами, вчитывался в древние тексты, ломая голову над особо сложными формулировками. Анубис, Осирис, Хель, Морана, Миктлантекутли — все они проходили перед внутренним взором — и все не подходили. Смерть не заключает сделок с живыми. Особенно, если им нечего предложить взамен. Только вот как истинный грек, Димитриос помнил ещё одно имя, то, которое в древние времена боялись произносить, заменяя эпитетами. Аид. Аид отпустил Орфея. Но Димитриос мог сыграть только пару нот на дудуке — совсем не то, что нужно, чтобы разжалобить владыку смерти. Он снова и снова искал тропу, цену, которую он мог бы заплатить — и в одну из ночей, когда луна особенно ярко серебрила Средиземное море, а воздух тяжелел от горьких трав, Димитриос заснул за столом — и не открыл глаза.

Его окружала бархатная удушливая тьма, настолько густая и непросветная, что Димитриос не мог разглядеть даже кончика носа.

— Хочешь заключить сделку со смертью, мальчик? — раздался голос. Он не принадлежал ни мужчине, ни женщине, ни старику, ни ребёнку. Он не был тихим или громким, завораживающим или отталкивающим, насмешливым или сострадающим. Он просто был. И это пугало.

Но Димитриос никогда не считал себя пугливым.

— Хочу. Что я могу вам предложить?

Голос засмеялся. Или заплакал. Или фыркнул.

— Не мне. Аиду. Видишь ли, много веков назад у него отобрали самое ценное сокровище: жену. И если ты её вернешь, он пойдёт на всё, чтобы отблагодарить.

— Но как её вернуть? И зачем вы мне это говорите? Что я должен вам? — спохватился Димитриос, слишком не веривший во внезапную доброту неизвестного благодетеля. Бог из машины ничего не требовал взамен только в отживших трагедиях.

— Возможно, мне просто скучно, — ответил голос. — Или у меня свои счёты к персонажам этой трагедии, — а вот теперь мелькнула явная усмешка.

Димитриос проснулся резко, будто голос, наигравшись, за шкирку выкинул его из сна. На память об этой нереальной встрече Димитриосу остались пара седых волос и книга с описанием ритуала.

* * *

Почти три года — два с половиной, если точнее, ушло на подготовку. Димитриос смотрел на юную Персефону, забывшую имя и суть, но не утратившую какого-то неземного ореола, и чувствовал, как азарт растекается по венам. Он видел не девушку, которой суждено пройти через испытания, а золотую монету, счастливый билет в иную жизнь. Димитриос, забыв про усталость от перелёта, чертил знаки, чтобы призвать Аида, мешал положенные слова с собственными мыслями, надеясь, что повелитель смерти их не услышит.

— Моя цена — перерождение Персефоны!

Стоило прозвучать заветному имени, свет вокруг померк, и Димитриос провалился в почти знакомое ничто, только на этот раз оно было холодным и колючим. А ещё наполненным жаждой столь сильной, что Димитриос впервые посочувствовал Персефоне.

— Что ж, я не против сыграть, — этот, другой, голос точно принадлежал мужчине. — Три ночи. И я исполню любое твоё желание, если ритуал пробудит Персефону.

Сделка наконец состоялась. И Димитриос не собирался отступать.