В тихом омуте черти водятся (гет)

Изумрудные глаза встретились с кроваво-красными. В последних на мгновение мелькнуло сомнение, но его тут же затопила стальная решимость. Всего два слова. Мир разделился на до и после. Тот день стал знаменательным событием для всей Магической Британии, но при этом не для всех счастливым. Спасение перемешалось с едким ощущением горя. Слёзы радости прерывали отчаянные мольбы и рыдания. Он их опора, он их надежда, он граница между добром и злом, размывавшаяся с каждым мгновением...

Он тот, на чьи плечи возложили надежды, и тот, кого тут же забросили в дальний ящик.

Второе ноября 1981 года.

— Он нам не нужен! Я не собираюсь кормить и давать крышу над головой этой сволочи!

Ясное лунное небо заполонили серые облака. Надвигался снегопад. Ветер шуршал опавшие, сгнившие от непогоды листья. Лондон спал. Не было здесь, на окраине города, толчеи и суеты, не пробивались сквозь толпу туристы. Тишина окутала квартал. Среди обычных одинаковых домов, изредка проходивших людей в черных плащах единственной аномалией здесь был тучный мужчина, тяжело опирающийся за столб. Его волосы были прилизаны, усы намокли и прилипли к тройному подбородку, и, судя по возмущениям и ругательствам, льющимся из его кривого рога, он был в довольно дурном расположении духа. Мужчина кричал, брызгая слюной во все сто триста шестьдесят градусов и поливая ими сразу и жену, и младенца у нее на руках. А именно этот маленький, завёрнутый в клетчатое одеяльце лысый карапуз, ворочавшийся во сне и чудом не проснувшийся до сих пор, стал причиной столь бурных эмоций.

Около двух дней назад Мистер и Миссис Дурсль обнаружили на крыльце собственного дома номер четыре по Тисовой улице истошно орущего собственного малолетнего племянника.

Оказалось, что родная младшая сестра его жены, Петунии, погибла. Ребенка подбросили ноябрьской ночью к ним, и теперь эта маленькая бестолочь должна была находиться под их опекой.

Это совершенно не устраивало ни Вернона, чьи деньги он не собирался тратить на ещё один голодный беззубый рот. Ни Петунию, которая не собиралась тратить свое время на кого-то кроме своего собственного сыночка. Ни Дадли, который ничего не понимал, но как только слышал имя кузена, отчаянно мотал головой и хныкал, успевая пинать двоюродного братика пухлыми ножками. Как только Гарри становилось больно, он сразу закатывал невиданный рёв, который в мгновение подхватывал Дадли. И вот так, за два дня и одну бессонную ночь, во время которых этот необыкновенный дуэт не отключался, Вернону настолько всё это осточертело, что он взял на руки истошно вопящего сына, грубо схватил за шиворот племянника, поднял с дивана обессилевшую жену, завёл мотор своей новой машины и приехал прямо к крыльцу Лондонского приюта имени Вула.

— Но, Вернон... Дамблдор... — тихо, но возмущённо начала костлявая блондинка с лошадиным лицом, качая на руках младенца и усердно крутя длинной шеей, следя за тем, чтобы никто из прохожих и обитателей здания, возле которого они находились, их не заметил.

— К чёрту Дамблдора. Где твой Дамблдор? Почему его «золотой» мальчик свалился на наши с тобой головы, раз он так важен для их общества?! — хриплым, срывающимся голосом, грубо и бесцеремонно перебил Петунию Вернон. На это его жёнушка лишь горестно вздохнула и опустила племянника на крыльцо огромного серого здания. Малыш заворочался во сне и шмыгнул маленьким носиком. Петуния сунула ему в маленькую ладошку красный альбомик с рисунками ее сестры, с одной-единственной ее фотографией и погладила костлявой рукой по налысо остриженной голове, оставив на ней маленький след от прикосновения обручального кольца. Прозвучало тихое, словно шелест листвы «прости...», но через мгновение оно уже растворилось в легчайшем дуновении ветра. Вернон в это время напряжённо стучал ногой, мечтая поскорее оказаться дома на собственном диване рядом с новым телевизором.

— Хватит! А то ещё нюни тут распустишь! — не выдержал он, схватил жену за локоть, увешанный платками и увёл в сторону серой машины. Парочка скрылась за поворотом. Подул слабый ветерок, провожающий их темные удаляющиеся фигуры.

Была тёмная ноябрьская ночь. Начался снегопад. Белые хлопья кружились и медленно оседали с неба на землю.

Маленький Гарри, укутанный в клетчатое одеяльце, мирно спал.

Одна из снежинок приземлилась прямо на пухленькое личико малыша. Он сморшил крохотный носик и тихонько шмыгнул им.

Мальчику снился прекрасный добрый сон. Какой же ещё может сниться годовалому малышу? Мама и папа, хвост, бодяга и Луни. Все они были радостные и обнимали его. Малыш улыбнулся во сне и перевернулся на другой бок, крепко сжимая в детской маленькой ладошке красный альбомик.

Тогда он не ведал, что мамы и папы больше нет. Что больше никто не обнимет, не поцелует, не пожалеет. Не ведал, что хвост больше не расскажет сказку, что бодяга больше не станет пушистым пёсиком и не поиграет с ним, что Луни потеряется и не поговорит с ним своим приятным теплым голосом, от которого счастливый маленький Гарри раньше сразу дремал.

Не ведал, что за одну-единственную ночь остался один.