Автобус из города (джен)

Это случилось прошлой весной.

Прошло больше года, но я помню всё, как вчера.

И буду помнить и через десять, и через двадцать лет.

Такое не забывается…

Утром тридцатого апреля, погрузив в багажник старенькой «Таврии» джентльменский набор и родственные подарки, я отправился к тётке в Лановое, помогать с посадкой картошки. Особого желания не было, но, если быть справедливым, меня и так лет пять не трогали по данному вопросу. А сейчас основной работник — мой двоюродный брат — учился где-то в столице, и картофельное благополучие семьи зависело исключительно от меня.

Предвкушая рабский труд на сорока сотках огорода, я мрачно смотрел на дорогу перед собой. Солнце ярко светило, в приоткрытое окно врывался напоённый ароматами трав тёплый ветерок, и настроение потихоньку пошло на лад.

Полсотни километров позади — передо мной знакомый перекрёсток с указателем.

С детства это место всегда напоминало мне сказочное распутье: «Прямо пойдёшь — богатым станешь, Направо — коня потеряешь, Налево — жизнь потеряешь»…

Притормозив, я вдруг подумал: а ведь, действительно, как в сказке!

Основная трасса идёт в столицу, куда многие стремятся именно ради богатства. Правый поворот уводит в Лановое, захудалое село моей тётки, где на разбитом тракторами просёлке можно угробить не одного «стального коня». Всё совпадает! Но вот насчёт левого направления сказка явно погорячилась.

Там, в лесу, в трёх километрах от трассы, стоит красивое село Галявинки. В детстве мы часто бегали туда — купаться в ставке, ловить рыбу, а немного повзрослев — в клуб на танцы. В тёткином Лановом, кроме большой утиной лужи, водоёмов не наблюдалось, а из развлечений — только карты, семечки и радио. Кстати, в Галявинках живут мои друзья детства и пара однокурсников, которых не мешало бы навестить.

Тётка ждала меня только к вечеру, поэтому я развернулся и погнал машину влево, через поле, к радующей глаз зелени леса.

И тут начались сюрпризы…

Первым сюрпризом оказался поваленный ствол дерева, перегородивший дорогу на въезде в лес. Выбрав-шись из машины, я попытался откатить его в сторону, но, ощутив приближение грыжи, оставил эти попытки. Без трактора тут точно не разобраться.

Перебравшись через импровизированный шлагбаум, оставшуюся пару километров я решил прогуляться пешком. И вот тут меня ждал второй сюрприз: дорога исчезла. Совсем. Справившись с минутным потрясением, я копнул ногой и обнаружил асфальт под толстым ковром из прелых листьев и дёрна. Значить это могло только одно: здесь давно уже никто не проезжал и не проходил.

Меня охватило недоброе предчувствие, которое тут же развеялось. Зачем искать подвох там, где его нет? Понятно же, что жители Галявинок пользуются другим путём, более новым и удобным. Пять лет назад его как раз начинали строить.

Что ж, дороги нет, но есть направление. Закинув за плечо рюкзачок с подарками и алкосувенирами от «Хортицы», я шагал вперёд по зелёному туннелю, наслаждаясь соловьиными трелями, свистом, писком, щёлканьем, щебетаньем и чириканьем невидимых пернатых певцов. Ветер шелестел молодой листвой, внося свой аккорд в симфонию весеннего леса.

Внезапно вокруг потемнело: солнце скрылось за тучей. И тут же над лесом пронёсся мощный низкий гудок, а следом за ним — тоскливое завывание автобусного двигателя.

От этих звуков у меня мурашки пробежали по спине, но затем я невольно улыбнулся: в этих краях так гудеть мог только один механизм.

Принадлежал он Костику, моему другу детства, расторопному и работящему хлопцу.

Когда-то Костя учился на механика, потом на водителя, а отучившись — устроился на работу в родном селе. Однако очень скоро ему наскучило гнуть спину на чужого дядю и получать за это жалкие копейки. Продав, с согласия родителей, дедушкин земельный пай, он выкупил у колхоза этот старый «ЛАЗ», поставил на колёса и занялся «частным извозом» — ежедневно делал три рейса «Галявинки — город — Галявинки». Чтобы привлечь внимание потенциальных пассажиров, Костя выкрасил свой транспорт в ярко-красный цвет, на крышу прилепил четыре ярких прожектора, а главное — снабдил автобус гудком от грузового тепловоза. Теперь это чудовище было видно и слышно за несколько километров, особенно ночью, когда Костик возвращался из третьего рейса… Ох и сердились на «машиниста» местные старички!

Улыбнувшись своим воспоминаниям, я прибавил шагу, поднялся на поросший лесом холм и посмотрел вниз. Вот они, знакомые с детства места!

Чуть в стороне, справа от дороги, за полуразрушенной кирпичной стеной, спряталось в лесу старое сельское кладбище. Слева блестит на солнце ставок, а прямо подо мной раскинулась широкая сельская улица.

Галявинки почти не изменились с тех пор, как я последний раз приезжал сюда вместе с Костей. Те же аккуратные домики, утопающие в свежей весенней зелени, тот же клуб, магазин и бетонный павильон остановки… Вдохнув полной грудью свежий ароматный воздух, я спустился с холма и вступил в село.

И тут мне стало не по себе. Эйфория спала.

В душе зародилась тревога, и я попытался разобраться в её причине.

Странное ощущение — неправильности и нереальности происходящего. Что-то не так, но — что?..

Я остановился.

Прислушался…

В глубине леса скрипнуло дерево, и этот тихий звук заставил меня вздрогнуть.

Вот оно что!.. Тишина!..

В селе никогда не бывает такой тишины!

Не лают собаки, не кудахчут куры, не кричат гуси. Даже щебета птиц больше не слышно.

Улица пуста.

Присмотревшись внимательнее, я увидел: окна домов заколочены досками, заборы покосились, дворы заросли сорняками и крапивой в мой рост, а ставок превратился в болото…

Деревья и кусты давно не подрезали, они разрослись так, что скоро бывшее людское поселение станет частью леса и полностью исчезнет.

Дойдя по главной улице до заброшенного клуба, я развернулся и медленно побрёл назад. Пусто…Чувство невыразимой тоски охватило меня.

Село вымерло. Где же теперь искать моих друзей?

В смятении бродя по мёртвому селу, я упёрся прямиком в низкую кирпичную стену. За ней виднелись старые могильные кресты и памятники.

Кладбище?

Миновав приоткрытую калитку, я пошёл по дорожке, вьющейся среди густо заросших оградок и памятников, пока не оказался на поляне, очищенной от растительности.

Около трёх десятков сравнительно свежих земляных холмиков с деревянными крестами выстроились здесь ровными рядами.

Одинаковые кресты…

Одинаковые таблички…

И, что самое страшное, одна на всех дата смерти: тридцатое апреля.

Пять лет назад. РОВНО пять лет назад!..

Побродив между скорбными холмиками и почитав надписи, я в отчаянии опустился на ближайшую оградку: здесь лежали оба моих однокурсника и трое друзей детства…

Ремешок рюкзака сполз с плеча, на землю посыпались блокнотики, ручки, шоколадки — скромные подарочки и сувениры, приготовленные для приятелей.

Я шёл в Галявинки, не зная, что их больше нет…

Господи, что же здесь произошло?!

Что случилось тридцатого апреля?!

И почему вымерло когда-то шумное и весёлое село?!

Словно в ответ на мой вопрос, над лесом вновь пронёсся знакомый гудок.

Костя!

Его имени среди могил нет, значит — он жив! И сейчас где-то рядом!

Подтверждая мою догадку, невдалеке коротко взвыл старенький «ЛАЗовский» двигатель.

Я вскочил и, на слух определив направление, ринулся вглубь кладбища, продираясь сквозь густые кусты и разросшиеся деревья. В голове засела одна мысль: перехватить Костика, пока он не успел уехать.

Кустарник внезапно закончился, и я, разогнавшись, вылетел на зелёный пустырь. Из молодой травы торчали покосившиеся обугленные кресты и корявые горелые пни. Когда-то здесь бушевало пламя… А в самом центре возвышалась масса ржавого оплавленного железа, похожая на…

Я похолодел: в центре пустыря лежал на боку сгоревший автобус. Старый «Лаз», которых в любом колхозе полно…

Когда-то он слетел с дороги, покатился с холма, круша и ломая молодые деревья, и здесь, на кладбище, сгорел. Вместе с пассажирами…

Вот что произошло в Галявинках в тот страшный день, пять лет назад!..

Вот откуда столько новых могил с одной датой смерти…

Я медленно обошёл мёртвую машину, всматриваясь в рыжий покорёженный металл.

Да, это была страшная трагедия…

Но всё-таки она не объясняет, почему вымерло всё село!

Стоп… Костя! Можно спросить у Кости! Ведь всего минуту назад он был где-то рядом, я ясно слышал гудок его…

И тут у меня чуть сердце не стало. Потому что в этот миг взгляд мой упал на четыре оплавленных прожектора и дудочку гудка на ржавой крыше.

Да. Это был Костин автобус.

* * *

…Я не помню, как выбрался с кладбища, как прошёл пять километров до Ланового, но только очнулся на следующий день в доме у тётки. И с дикой головной болью…

— Проснулся? — заглянула в комнату тётка. — И где же вы, племянничек, вчера так накушались? Поспешили! Праздник-то сегодня!

— А как я сюда попал? — Вырвалось у меня. — Абсолютно ничего не помню!

— Не удивительно, — добродушно рассмеялась моя родственница. — Пришёл, шатаешься, в руке пустая бутылка из-под водки, вторая — в рюкзаке. Полная. А машина где? Или ты автобусом приехал?

Признаюсь, при слове «автобус» меня передёрнуло.

— Машина там, возле Галявинок. Я в селе был, думал друзей проведать…

— Ты что, в самые Галявинки ходил? — Всплеснула руками тётка, и мелко закрестилась. Странно, раньше она особо верующей была… — Тогда мне всё ясно…

— Что — ясно?

— Ясно, чего ты такой… Невесёлый пришёл… На погост, небось, заглянул… Проведал друзей… Я-то и забыла, что ты не в курсе…

— Ты об аварии? Уже в курсе…

— Ну, авария — это полбеды, — понизив голос, сказала тётка.

И вышла из комнаты.

Заинтригованный, я быстро привёл себя в порядок и поспешил на кухню. Тётя меня ждала. Видно, невтерпёж ей было поделиться новостями. Она подала мне кружку ядрёного капустного рассола и тут же начала:

— Ты помнишь, как твой друг Костик автобус себе купил? — Она снова перекрестилась.

— Помню, конечно. Мы же с хлопцами ему помогали. И красить, и прожектора ставить.

— Ага, и дуделку ту жуткую, с паровоза… — Подхватила тётка.

— Тифон. С тепловоза, — машинально поправил я.

— Один хрен, — отмахнулась она. — Не важно это. Главное, что все довольны были. Людям-то в город часто нужно, а он по три раза на дню мотался. И брал не дорого — хоть деньгами, хоть бензином, а хоть харчами. И водитель аккуратный был, уважительный…

Но вот, вчера с того дня в аккурат пять лет было, ехал Костик из города. Автобус чуть не до крыши полон. Там и свои были, и городские… Царствие им всем Небесное… А главное, я-то тоже с ними ехала…С базара. На нашем повороте Костик меня выпустил, а сам, сердешный, к Галявинкам свернул… Ещё погудел на прощание… — Тётка всхлипнула и вытерла глаза. — Я и до села-то дойти не успела, а за лесом как бабахнет, как запылает! Говорят, автобус на дороге не удержался, с холма слетел, да посреди кладбища и сгорел…

— И что, никто не спасся? — Спросил я, внутренне сжимаясь.

— Никто, — вздохнула тётка. — Костик только… Его через окно выкинуло, когда автобус катился. Да он всё равно не долго протянет… Пьёт по-чёрному, тридцати нет, а белый весь. Седой, что лунь болотный…

— Так Костя жив? — Обрадовался я. — А где он сейчас?

— Да здесь, в Лановом, и живёт…На окраине. Они ж, почитай, с Галявинок все к нам и перебрались…

— Так, тётя, стой… Ну, авария — это я понимаю, пожар — тоже. Но село-то почему вымерло? Чего люди ушли?

Тётка вздохнула.

— Плохое там теперь место, нехорошее. Как погорельцев-то похоронили, так и началось. В ту же ночь услышали, как мёртвый автобус за лесом катается… Ездит, мотором воет, и дуделкой своей ревёт…

— И что?

— И ничего… К утру на Галявинках ни одной собаки, ни одной кошечки не осталося.

— Померли?

— Зачем померли? Сбежали. К нам-то, в Лановое, и сбежали. Я у моего Барбоса в будке трёх Тузиков нашла. Дрожащих, перепуганных. Потом хозяевам вернула, когда они сами к нам жить пришли. Но я не о том… Кажду ночь потом эта свистопляска продолжалась. А бабка-ведунья местная говорила: это покойнички домой воротиться хотят. Не воротятся — не будет жизни на селе, а воротятся — ещё хуже станет… Ну, так оно и случилось…Старики дружно умирать начали. У коров молоко пропало, куры нестись перестали, мыши все харчи попортили: кошек-то на селе не осталось… Вот так галявинские к нам и перебралися. Домов понастроили, и живут. А я тебе так скажу: хоть до Галявинок и далече, а мы и тут автобус тот слыхали… И не раз. Как услышишь, так сразу ноги ватные, мурахи по спине бегают. И страх такой нападает, хоть под лавку забейся да скули…

Вот так-то, Ванёк… К слову, сегодня мы картоху не садим: усопших галявинских поминаем… Так что можешь пока отдыхать, а уж завтра — на плантацию, трудиться.

Я воспользовался свободным днём (точнее, тем, что от него осталось — проснулся-то поздновато), отыскал нескольких друзей детства, посидели, поболтали. Но общение как-то не сложилось. Поэтому, пока не стемнело, взял ключи и отправился выручать свою машину.

У крайнего дома, на лавочке, заметил какого-то мужичка: в мятом спортивном костюме, седого, со сморщенным пропитым лицом. Кого-то он мне напомнил, но кого?

Мужичок поднял голову и махнул рукой:

— Здорово, Ванюха… Давненько к нам не приезжал… Чего глядишь так? Не узнаёшь?

Узнал.

Костик…

Вот только выглядел он на все пятьдесят, а то и больше.

— Здорово, Костян. Да, изменился ты…

— Изменился… Батя твой, наверное, и то моложе выглядит… — Костя поднялся с лавочки. — Далеко идёшь?

— К Галявинкам… — Нехотя признался я. — Вчера возле леса машину оставил. Проведать вас хотел…

— А, так ты, значит, ничего и не знаешь? — Каким-то безжизненным голосом спросил Костя.

— Ну почему же… Знаю, тётка рассказала.

— Хорошая тётка твоя тётка… Только ведь ей не всё известно… Ты не против будешь, если я с тобой прогуляюсь?

— Отчего же, идём!

Шли мы неспеша. Костя молчал, а сам я ни о чём его не спрашивал. Захочет — сам расскажет.

Моя бедная «Таврия» одиноко стояла на том же месте, где её и оставил. Костя присел на толстый поваленный ствол, поглаживая его рукой.

— Всё ещё здесь… Но надолго он меня не спасёт…

— Ты о чём? — Не въехал я.

— Да об этом вот дереве. Осина. Говорят, спасает от разной нечисти… Но не от себя…

— От себя?..

— Вань, он же меня ищет. Меня, своего хозяина…

— Да кто ищет-то?!

— Он, Ваня. Автобус. Мой автобус… — Костя с тоской оглянулся на лес. — Понимаешь, это ведь я… Я виноват… И это я должен был лежать там, одним из тридцати… А ещё лучше — только я…Один…

— Костя, не надо… — Попытался я успокоить друга.

— Ты же ничего не знаешь!!! — Вдруг выкрикнул он. — Это я их всех убил! Я! А ведь там была и моя семья! Мама, папка и… Жена…

— Жена? Ты женат? — Удивился я.

— Был… Целую неделю. И на тех праздниках мы должны были ехать в свадебное путешествие, чтобы всё, как у людей. Я работал последний день. Потом хотел сдать автобус бате, чтобы он людей возил, покуда мы путешествуем… Но… Встретил в городе пару знакомых…С технаря. Они и раскрутили… «Последний рейс, за свадьбу — святое! За долго и счастливо!». Ну, я и повёлся, дурак бесхребетный… Вот тебе и… Долго и счастливо… — Он опустил голову, и по его щекам потекли слёзы.

Уже почти стемнело, а Костя всё плакал и молчал. Молчал и я, подавленный его рассказом.

— В тот вечер было очень жарко и душно, — заговорил он вдруг. — Выпил-то я немного, как говорят — только во рту навонял. Но от духоты меня просто отрубило. Очнулся, когда было уже поздно. Попробовал спасти людей, но меня просто выбросило. Выбросило через лобовуху… Только меня!!! Господи, за что?! Почему меня, а не кого-то из моих друзей или родных?!… Они все теперь там… Все… А я живу! Почему такая несправедливость, Вань? Меня ведь даже не посадили! Никто не знал, что я пил в ту ночь!!!

Я не ответил. Да мой друг вряд ли бы что-то услышал.

— Ваня, каждую ночь он приезжал за мной. Ездил по улицам, звал, искал. А я боялся выйти из хаты. Боялся! И не потому, что страшно умереть… Нет. Я боюсь снова увидеть лица тех, кто погиб из-за меня… Но в селе-то этого никто не знал. Гудок, который я ставил для веселья, сейчас заставляет людей и животных трястись от ужаса… Ваня, это из-за меня погибли Галявинки… Из-за моего страха… Сначала собаки, кошки, гуси, потом люди — все ушли, никто не в силах выдержать этот ужас. А я… Я ушёл с ними. Если бы не знахарка из Ланового, он пришёл бы и туда… Ваше село ждала бы та же участь! Но она наказала мне перекрыть дорогу осиновым стволом. Этой преграды ему не одолеть… Нет, не одолеть… Каждой ночью он подходит сюда, и зовёт меня. Зовёт. Они зовут… Она… Зовёт… Меня… — Он снова уронил голову и залился слезами. — Ваня, мне страшно, мне очень страшно, но я должен это сделать! Только, прошу, не оставляй меня, ладно? Побудь здесь, со мной…

Поверить в то, что он рассказал, было практически нереально. Смахивало на дешёвый ужастик. Но… Я сам вчера слышал зов его автобуса. Слышал, и поэтому поверил. И мне стало не просто страшно, а до ужаса страшно!

— Знаешь, Костик, мне тоже жутковато. Но я буду с тобой. До конца.

Он посмотрел мне в глаза и только молча кивнул.

В этот момент далеко, в глубине леса, что-то протяжно заскрежетало.

— Это он. Едет… — Просто сказал Костя, и я почувствовал, что душа моя устремилась к пяткам.

Из чащи донёсся тоскливый, щемящий сердце вой старого «зиловского» двигателя. Затем — мощный, ровный гудок. От его звука я чуть не потерял сознание.

— Вань… Не уходи… — Придержал меня Костя. — Без тебя я не смогу… А я должен!

Вой всё приближался. И вот за дальним поворотом блеснули огни автобуса. Две фары и четыре прожек-тора на крыше заливали лесную дорогу тусклым холодным светом. Ржавое чудовище неслось на нас, лязгая оторванной обшивкой и скрежеща голыми ободами по асфальту.

С трудом оторвав взгляд от жуткого зрелища, я глянул на Костю.

Мой друг сидел рядом, сжавшись, и став как будто вдвое меньше. В его глазах отражался УЖАС, и в то же время — словно ожидание чего-то. И вдруг он подскочил и с воплями бросился по дороге, прочь от леса.

Господи, как я его понимал в этот момент! Но меня самого ужас сковал настолько, что двинуться с места я не мог. Одна только мысль сверлила мозг в этот момент: «как хорошо, что я по другую сторону осины…».

С диким грохотом автобус на полном ходу врезался в ствол. Заскрежетало железо, посыпались остатки стёкол, двигатель взревел, и сухое бревно разлетелось в щепы. Я отпрыгнул в сторону, успев заметить лишь, как превращается в мятую жестянку моя «Таврия»…

* * *

— Ванёк, очнись!

Господи, как болит голова! Неужели вчера я снова перебрал?

— Ваня, приди в себя!

Кто-то мягко похлопал меня по щекам.

Я открыл глаза.

Ночь была в самом разгаре. Пели соловьи. Над головой сияли звёзды.

Я лежал на траве у дороги, а надо мной склонились двое — парень и девушка. Лица обоих были мне знакомы… Стоп, это же Костя! Только он совсем не седой, и на лице никаких морщин!

— Костик, это ты?!

— Я, я, не волнуйся. Машу ты тоже знаешь, — он кивнул в сторону девушки.

Да, я знал Машу. С детства. Когда-то даже пытался за ней ухаживать. Стоп!..

— Костя, Маша — твоя?..

— Да, Ванюша, я его жена, — ответила девушка. — И благодаря тебе мы можем продолжить наш медовый месяц, так трагически прерванный… Костя, я тебя жду!

Улыбнувшись мне, девушка отошла в сторону.

— А… А где автобус?

— Рядом. Тоже ждёт… — Шепнул Костя. — Спасибо, дружище, без тебя мне бы не справиться. Я ведь уже почти сбежал… Снова сбежал! Но увидел, что ты остался — и вернулся. Спасибо, Ванёк! И… прости его за твою машину…

Со стороны дороги раздался скрежет стартера и вой заводящегося двигателя.

— Торопит, — вздохнул Костя, вставая. — Прощай, друг. Может, свидимся там! Да, и ещё, запомни: никогда не пей за рулём!

Ржавая водительская дверь со скрежетом открылась. Махнув напоследок рукой, мой друг занял своё место за рулём.

С рёвом и скрипом мёртвый автобус развернулся, взвыл двигателем и медленно пополз по дороге в лес, скрываясь с глаз.

Долгий, тоскливый тепловозный гудок пронёсся над лесом. И затих.

На этот раз — навсегда.

* * *

Вот и вся история. Могу только добавить, что очнулся я утром в своей машине, целой и невредимой, возле разбитого в щепы осинового ствола. Очнулся и поехал к тётке в Лановое, садить картошку.

Тело бедного Кости нашли возле сгоревшего «ЛАЗа» на кладбище в Галявинках. Там его и похоронили — рядом с женой и родителями.

Хоть после смерти Костика мёртвый автобус перестал тревожить людей, Галявинки так и остались заброшенным селом. Зато над ними снова щебечут птицы…

Это было той весной. Прошло больше года, но я помню всё, как вчера. И буду помнить через десять, и через двадцать лет.

Ведь я до сих пор не могу без замирания сердца слышать далёкий тепловозный гудок…

Такое не забывается…