Дом Скелетообразный (гет)

Дом у моря стоял так близко к воде, что штормы приходили прямо в окна. Сириус всегда говорил, что любит этот дом за шум ветра и запах соли. Гермиона же любила его за обратное — за тишину между бурями, когда всё стихало и оставалось только дыхание моря, стук капель по крыше и их шаги по скрипучим доскам.

Дом был старым. Слишком старым, чтобы быть удобным, слишком упрямым, чтобы его бросить. Стены трескались, пол проваливался, крыша протекала, но в этом ветхом теле было что-то живое. Они купили его спонтанно, на сбережения, которые копили "на будущее", не зная, что именно это будущее уже стояло перед ними — в виде серого фасада и кривого крыльца.

— Ты уверена, что хочешь этим заниматься? — спросил Сириус, когда они в первый раз вошли внутрь и под ногами хрустнула пыль веков.

— Я ведь не просто читаю книги, — ответила Гермиона, поднимая с пола старый гвоздь. — Иногда я умею что-то чинить.

Она улыбнулась. И он понял, что уже поздно отговаривать.

Первые недели были похожи на нескончаемый хаос: инструменты, ведра, тряпки, пыль, вечно облупившаяся краска и запах краски свежей поверх неё. Сириус работал с упорством человека, который привык делать всё руками. Он мог по часу стоять с молотком в руке, глядя на треснувшую балку, потом вдруг решительно сказать:

— Эту заменим. Эту оставим. У неё характер.

Иногда Гермиона спорила. Иногда просто смеялась. Она писала отчёты для университета по ночам, сидя на полу, потому что стола ещё не было, и говорила:

— Мы строим не дом, а костяк дома. Пока без кожи, без уюта.

Он, размазывая по щеке известку, отвечал:

— Всё правильно. Сначала кости, потом остальное.

И тогда она впервые назвала их проект "скелетообразным домом". Так шутливо и нежно, что потом это слово стало почти фамильным прозвищем.

Однажды утром Гермиона проснулась от звука пилы. Сириус работал на чердаке. Она поднялась туда, босиком, с кружкой кофе в руках. Пыль висела в воздухе, свет пробивался сквозь щели. И посреди этой серой пелены он стоял — сосредоточенный, с засученными рукавами, и собирал из деревянных реек что-то странное: форму, напоминающую человеческий скелет. Кости из дерева, позвоночник из досок, ребра из старых балок, обшитых морской солью.

— Что это? — спросила она, прищурившись.

— Каркас, — ответил он просто. — Дом должен иметь кости.

— А зачем ему кости?

Он пожал плечами.

— Чтобы держать крышу. И… чтобы напоминать, что всё живое держится на чём-то твёрдом.

Она поставила кружку на пол, подошла ближе.

— Значит, я — кто? Мозг? Сердце?

Он посмотрел на неё, мягко, с той улыбкой, которая появлялась у него только дома.

— Ты — не часть. Ты — дыхание между костями.

Её смех эхом отразился под потолком. Но потом она задержала взгляд на деревянной фигуре — неровной, хрупкой, будто сотканной из воспоминаний. И вдруг поняла: он ведь сделал это не для красоты. Не ради эксперимента. Он просто не мог не создать то, что ощущал, как будто дом был продолжением их обоих.

Погода менялась, дом постепенно принимал форму. К весне у них появились настоящие стены и новое окно, выходящее на море. Гермиона любила сидеть у него вечерами, в пледе, с книгой, а Сириус возился где-то на лестнице, ругаясь на старые гвозди. Иногда он подходил сзади, обнимал её за плечи и говорил:

— Видишь? Он стоит. Наш скелет жив.

— Пока что, — отвечала она. — Но если не укрепить балки, через год рухнет.

— Тогда будем чинить снова. Мы же упрямые.

И они действительно были упрямыми. Упрямыми и живыми, как дом, который пережил слишком многое.

Однажды ночью поднялся сильный шторм. Море ревело так, что дом дрожал. Гермиона не могла заснуть. Она поднялась на чердак, туда, где всё началось. Скелетообразный каркас всё ещё стоял там, с неровными рёбрами и перекосившейся головой. Ветры били в окна, казалось, будто он дышит. Сириус поднялся за ней, молча.

— Ты боишься, что он не выдержит? — спросил он тихо.

Она кивнула.

— Иногда мне кажется, что всё это слишком хрупко. Мы. Дом. Всё.

Он подошёл ближе, провёл пальцами по деревянной "ключице".

— Хрупкость — это не слабость. Это просто напоминание, что нужно держать друг друга крепче.

Она посмотрела на него, на этот дом, на их жизнь, на всё, что они собрали по кусочкам, и вдруг поняла: да, они держат. Несмотря на сколы, усталость, на то, что иногда стены трещат, а окна пропускают холод. Потому что каркас у них — общий. Весной, когда они наконец закончили ремонт, Гермиона повесила у двери табличку: "Дом Скелетообразный".

Сириус смеялся, но потом сказал:

— Это даже звучит гордо.

— Это звучит честно, — ответила она. — Наш дом не идеален. Но в нём есть кости. Есть душа.

— И есть ты, — добавил он, прижимая её к себе. — Без тебя это просто доски и пыль.

И в тот момент среди запаха свежей краски, солёного ветра и далёкого гула моря Гермиона поняла: идеальные дома не живут. Живут только те, у которых есть трещины, запахи, дыхание — и тот, кто умеет держать за руку, когда шторм.