ТомоМурзик (джен)

Боль была всем. Не физической — от неё не осталось и следа, лишь призрачное эхо в несуществующих нервах. Это была боль от поражения, от краха, от небытия. Он был силой, ужасом, чьё имя боялись произносить. А теперь он был ничем. Разорванной душой, клочком сознания, уносимым ветром в холодной пустоте.

Он цеплялся за ярость. За память. За зелёный свет своего заклинания, отразившийся от… ребёнка. Мальчика. Гарри Поттера.

И тут, сквозь боль, он почувствовал её. Глубокую, пронзительную скорбь, пропитавшую саму материю мира в этой комнате. Скорбь матери. Скорбь Лили.

Его призрачная сущность, что уже готова была унестись прочь, к далёким албанским лесам, замерла. Что-то удерживало её здесь, над её бездыханным телом. Не сила, не магия, а нечто иное, чему у него не было имени.

И в этот миг он услышал его. Слабый, едва уловимый писк. Мыслительный импульс, чистый и незамутнённый, как капля утренней росы. Голод. Холод. Одиночество. Страх.

Он потянулся к этому импульсу, движимый не осознанным решением, а древним инстинктом выживания — чужим, кошачьим, но таким же сильным. Там, в корзинке за пеленкой, лежало маленькое, тёплое, трёхдневное существо. Котёнок. Мурзик. Его душа, ещё не укрепившаяся после рождения, спала, отделённая от мира тонкой плёнкой.

У Тома не было выбора. Это был якорь. Это была плоть.

Он нырнул в этот чистый источник жизни.

Не было взрыва, не было борьбы. Его разорванная, измученная душа не вытеснила детскую, а вплелась в неё, как чёрная нить в золотую пряжу. Вспышки памяти — Хогвартс, первые убийства, ликующие приспешники — смешались с первичными ощущениями: вкус молока, тепло рук Лили, уютный запах дома.

И всё смолкло.

Сознание медленно собиралось из осколков. Он мыслил. Он помнил. Он был Томом Реддлом. Но его мысли текли иначе — стремительно, цепко, но с кошачьей прямотой. Ненависть была острой, как коготь. Желание жить — жгучим, как голод.

Он попытался поднять голову. Не получилось. Тело было крошечным, слабым, непослушным. Он был слеп. Мир состоял из звуков, запахов и тактильных ощущений.

Кто-то тяжело шагнул по лестнице. Громкий, грубый голос, пахнущий потом и пивом: «Лили… Джеймс… О, господи…»

Хагрид.

Затем другой звук — тихий, прерывивый плач. Младенец. Гарри.

Ярость, чёрная и густая, вскипела в нём. Он. Причина его падения. Он должен был умереть!

ТомоМурзик издал шипение, каким только мог. Но из его крошечной груди вырвался лишь жалкий, тоненький писк.

И тут случилось нечто. Его ярость, его сосредоточенная воля к смерти, наткнувшись на беспомощность тела, вырвалась наружу иным путём. Воздух вокруг него дрогнул. Ваза с цветами на каминной полке с грохотом разбилась о пол.

Хагрид вздрогнул и пробормотал: «Бедный котик, тоже всё чувствует…»

Том замер. Магия. Она работала. Без палочки. Без слов. Чистая воля. Слабая, неуклюжая, но это была его воля.

Потом пришёл Дамблдор. Том почувствовал его приближение ещё до того, как дверь открылась. Ощущение было таким же, как тогда, в Хогвартсе — безмятежная, всеобъемлющая сила, которая видела тебя насквозь. Страх, острый и животный, заставил его съежиться.

«Оставь его, Хагрид, — сказал мягкий, но не допускающий возражений голос. — Это, должно быть, тот самый кот-оберег Лили. Дорогой подарок. У них невероятно долгая жизнь.»

Том почувствовал, как на него упал внимательный взгляд. Он замер, притворившись спящим, изо всех сил пытаясь скрыть осознанность за завесой инстинктов.

«Странно, — тихо произнёс Дамблдор. — Я чувствую… отголосок. Но такой тёплый. Жизнеутверждающий.»

Прошло ещё несколько мгновений мучительного ожидания, и взгляд отвёлcя.

Вскоре его, вместе с корзинкой, передали в крепкие, но нежные руки Хагрида. Гарри плакал рядом.

«Не плачь, Гарри, — утробно прорычал великан. — Всё будет хорошо. Вот твой котик, Мурзик, с тобой. Он тебя защитит.»

Ирония этих слов была настолько горькой, что Том снова попытался зашипеть. Но вместо этого его тело, маленькое и уставшее от потрясений, издало тихое, предательское мурлыкание, когда огромная рука Хагрида нежно погладила его по спинке.

Он ненавидел это. Ненавидел своё бессилие. Ненавидел этого мальчика. Ненавидел весь мир.

Но корзинка была тёплой. Рука — хоть и грубой, но ласковой. А мурлыкание, зародившись где-то глубоко внутри, уже не умолкало, убаюкивая его разъярённое, но смертельно уставшее сознание.

Том Реддл, Лорд Волдеморт, уснул. Всего лишь котёнок. Оберег мальчика, который его уничтожил. И впервые за многие десятилетия его сон не был чёрной пустотой. Ему снились сны. И в них были мыши.