Икар-6 (джен)

До пробуждения вселенной,

В ночи бездонной, безыдейной

Мир замкнулся в нерождении,

В вечно чахнущем забвении.

Пусть долгим было заточенье,

О Лучезарный, ты спустился,

Оросил дождями ты влеченье

Простого к идеалу и забылся.

За тобой явился Семицветный,

Грезящий о развитии вещей,

Во сне устроил он причин и следствий

Парад всех судеб и затей.

Вспыхнул образ доброй воли

Сердцем жизни в колыбели бытия,

Любящий воздвиг себе покои

В чужом и тесном храме «Я».

Ясноокий видел правду сотворения,

Тайны братьев молчаливо он хранил,

Простор вселенной он раскрыл путём учения,

Мозаику событий мудростью сложил.

Когда родился человек,

Ясноокий одарил того умом,

Любящий вдохновил его короткий век,

А Семицветный спал и думал об одном —

Когда в конце времён с землёй сойдутся небеса,

История закончится росчерком пера,

И, смеясь, Лучезарный отыграет роль писца,

И сыновей начнётся новая глава.

Златовласый ангел, перестав петь, заливался слезами над своей крохотной лирой. Пытаясь собраться с духом, он утирал нос розовыми кулачками, чтобы плакать ещё горестнее и пронзительнее, водя босыми ногами по глади холодного озера.

Второй курносый мальчишка, прятавшийся от обидчиков в высокой траве, выбежал из зарослей, встревоженный грустью незнакомого ангела.

— Тише, тише! — шептал он. — Если не перестанешь реветь, тебя все услышат, и тогда нам обоим — конец!

— Сегодня я должен был петь с моим хором, — всхлипывая, отвечал юный ангел, — н-но у меня сломалось крыло, и я уже никуда не успею, хотя оставалось лететь совсем немножко…

Мокрой ладошкой он указал на высокую башню, стоявшую на не менее высокой скале. Залитая закатом часовня, утопая в раскидистых кустах земляники, звонила в колокола, зазывая всех на воскресные песнопения.

Мальчик, встретивший ангела на берегу озера, коснулся механических перьев молодого сказителя, и те задрожали от стыда и от боли, отчего ребёнок снова заплакал.

— Кто это у нас такой плакса? — донёсся голос хулигана позади. — Сейчас мы утешим тебя!

— Да, кулаками! — подхватил второй грубый голос и расхохотался.

— О нет, они уже близко! — мальчишка схватился за голову, потом посмотрел на сказителя. — И всё из-за… Ах… Если я тебе помогу, ты перестанешь рыдать?

— Правда? Ты поможешь мне?

Ангел взглянул на собеседника, удивлённо моргая ресницами, на длинных кончиках которых всё ещё блестели слезинки.

— Конечно! Ведь у меня тоже есть крылья. Давай, возьми меня за руку. Нам нужно поскорее взлететь.

За спиной у мальчишки, как из конструктора, собралось крыло — его детали вылетели из кустов.

— А где второе? — спросил его ангел.

— У подлецов, которые гонятся за мной… Прыгаем!

Не успели хулиганы схватить малышей, как те, оттолкнувшись от пирса, чуть было не рухнули в озеро, но в последний момент взлетели над водой, пронеслись с ветерком над ветвями деревьев и взмыли над лесом, держа друг друга за руку и управляя каждый своим железным крылом.

— Мы можем успеть! — радовался златовласый ангелочек, плакавший от счастья. Его слёзы, скатываясь по веснушкам, разлетались блестящими искрами в лучах заходящего солнца.

— Ха-ха! Ещё немного! — повторял бледный кареглазый мальчишка, указывая на церковь, построенную на обрыве. С такого расстояния можно было различить фрески из цветного стекла, выложенные от основания до самой верхушки колокольной башни. Белокаменная и с тёмной крышей часовня, точно страж заката, стойко взирала на город, окруживший зелёный лес холодными и острыми пиками.

Священник, выглянувший из строения, чтобы затворить двери, нахмурил брови, ожидая скорейшего приземления ребят. Малыши слишком разогнались и, чтобы не сбить служителя цервки с ног, вовремя увернулись и приземлились в кусты сочных ягод. Плоды размером с бочонок лопнули и облили ребят сладким соком.

— Ну вот, — курносый мальчик отряхивался, — теперь я весь в землянике.

Златовласый ангелочек виновато глядел на учителя, шаркая ножкой. Священнослужитель сел подле него, снял с его кудрей прилипший большой листок, покрывавший половину головы, и погладил его по макушке.

Из церкви слышалось пение.

— Вы не будете ругаться? Я сломал крыло, опоздал и даже испачкался… — начал оправдываться малыш.

— Он не виноват! Пожалуйста, позвольте ему выступить! — влетел между ними бойкий ребёнок. — У него замечательный голос! Если не впустите, он разрыдается!

Ожидая спора со строгим взрослым, мальчик никак не ожидал, что старший товарищ ему улыбнётся.

— Не запятнать храм Творцов грязью телесной, только душевная чернота приносит им скорбь о мире людском. Мы все равны в их глазах, и каждый волен услышать воскресную песнь, что возносится к небесам, созданных ими. Поэтому приглашаю вас на торжество мелодичности, о дети ангелов.

Не распуская церемониальной степенности, священник отворил церковные двери, указывая перстами внутрь. Из просторной залы повеяло прохладой и благовониями; на резных белых колоннах держался голубой потолок, проецировавший вечное утро; в его голографических облаках парила звезда четырёх граней.

Свет, ниспадавший на стены и стёкла, отражался от фресок переливами красок, озаряя присутствующих океанами цвета. В этом умиротворении прихожане внимали песне, исполняемой синхронно дюжиной голосов.

От перенасыщения звуками и образами курносому мальчишке захотелось спрятаться за полами священника, однако он справился с чувствами и вместо этого юркнул на задний ряд, где за крыльями собравшихся граждан его было тяжело разглядеть.

Маленький ангелочек же, вдохновлённый сказочной атмосферой, надеялся, что священник проведёт его к хору, поэтому последовал за старшим товарищем, оставляя грязные следы на блестящем и чистом полу. Заметив это, мужчина мягко преградил ему дорогу рукой.

— Я пропустил вас, — объяснил он, наклонившись к ребёнку, — но я не позволял тебе петь. Церемония уже началась, так что, пожалуйста, сядь рядом с другом.

Поражённый таким исходом, малыш долго плакал на заднем ряду, и его жалобно-тонкого голоска не различал даже мальчишка, располагавшийся по соседству: настолько величественно-громкой была песнь, обращённая к ангелам, она вытесняла из храма весь шум смертных.

Курносый малец с досадой смотрел на сказителя, боясь к нему прикоснуться, чтобы не причинить боль. На маленькую лиру тихо падали слёзы ребёнка, но та не издавала ни звука; не раскрывалось левое крыло ангелочка, болезненно дрожавшее от всхлипываний.

Друг малыша поднял взгляд на фреску Лучезарного, у стоп которого собрались участники хора. Стеклянный ангел нежно улыбался, сложив ладони в молитвенном жесте и расправив четыре могучих крыла. Чудесно светилось его молодое лицо, едва заметно блестела на щеке прозрачная капля…

«Этого ли хотят наши ангелы? — спросил про себя мальчик. — Смотреть на то, как плачут маленькие и беззащитные?»

Песня, отражаясь от стен, меняла темп и поднималась всё выше…

Сияй, белый свет,

Сияй, белый свет,

Лучезарный Отец,

Лучезарный Отец,

За тобой мы пойдём,

С собою возьмём

Твой чистый хрусталь,

Безбрежный хрусталь

Мы в сердце несём,

В сосуде твоём

Светит мира звезда,

Она сияет всегда

Невидимым светом,

Безмолвным обетом,

Мы к рассвету идём,

Только тебе мы поём,

Лучезарный отец,

Лучезарный отец,

Прими нашу песнь,

Прими нашу песнь…

Двое священников продолжили ноту раскатистым тенором, растягивая молитву долгими гласными:

Очисти сердце от тоски,

Освободи судьбу от боли:

Мученья нет без ласки,

Мир предай ты светлой доле.

Небесных зорь властитель,

Ваятель вечной красоты,

Открой нам светлую обитель

Бессмертно-яркой чистоты.

Услышь ты нас, Отец,

Приоткрой души ларец…

Когда церемония кончилась, ангелочек больше не плакал. Он попрощался с бойким мальчиком у развилки во дворе и поспешил к учителю, но тот остановил малыша.

— Ты хотя бы спросил, как зовут твоего нового друга? — с улыбкой поинтересовался взрослый.

Покраснев, кроха-сказитель вернулся к безымянному товарищу.

— Как тебя зовут? — неловко проговорил ребёнок.

— Я Спрайт, прямо как большая красная молния! — улыбаясь во все зубы, отвечал бойкий малец.

— А я Эльф. Воспитатели говорят, что так называют нимб в небе! — обрадовался ангелочек.

— Будем знакомы!

— Приходи в гости! Можно же?

Священник одобрительно закивал головой.

— Уже темнеет, почему бы твоему другу не остаться на ночь? Но для начала мы починим вам двоим крылья.

Все разошлись; долгий закат спустил на планету спокойную ночь — время, когда Семицветный дарил детям хорошие сны.