Уроки молчания (гет)

Дождь не просто шел — он пытался проломить тонированные стекла бронированного «Майбаха». Тяжелые капли барабанили по крыше с настойчивостью, от которой у Оливии Стерлинг начинала болеть голова. Мир снаружи умирал, растворяясь в бесконечной серой мути шотландского нагорья: сначала исчезли аккуратные пригороды Эдинбурга, затем редкие фермерские домики с мокрыми крышами, и вот уже битый час за окном тянулись лишь угрюмые скалы, поросшие жестким вереском, да верхушки вековых елей, похожие на зазубренные копья.

В салоне автомобиля царила идеальная, искусственная тишина, нарушаемая лишь тихим шелестом климат-контроля. Здесь пахло дорогой кожей, антисептиком и удушливым цитрусовым одеколоном отца — запахом власти, который Оливия ненавидела с детства. Этот запах всегда означал одно: сейчас будут приняты решения, не подлежащие обсуждению.

Она сжала айфон в руке так сильно, что побелели костяшки пальцев. Экран светился холодной синевой, показывая карту. Маленькая синяя точка геолокации дрожала, ползя по извилистой нитке дороги, ведущей вникуда.

— LTE пропал, — тихо произнесла Оливия, не отрывая взгляда от дисплея. — Теперь только 3G. И тот едва дышит.

Ричард Стерлинг, сидевший рядом, даже не поднял головы. Он просматривал биржевые сводки на планшете, методично листая страницы указательным пальцем. Его лицо, гладко выбритое и бесстрастное, казалось высеченным из мрамора.

— В «Блэкстоуне» есть внутренняя сеть для персонала, — равнодушно бросил он, не прерывая чтения. — А тебе связь с внешним миром не понадобится. Ты едешь туда учиться, Оливия.

Оливия резко развернулась к нему. В горле стоял горький ком обиды, смешанной с липким, животным страхом.

— Учиться? — переспросила она, и голос её предательски дрогнул. — Папа, не держи меня за идиотку. Я гуглила это место, пока был интернет. На картах там просто пятно. Ни отзывов, ни форумов выпускников, ни фотографий в соцсетях. Только сайт-визитка с закрытым доступом, похожий на портал похоронного бюро. Ты отправляешь меня не в школу. Ты отправляешь меня в тюрьму.

Отец наконец заблокировал планшет и снял очки в тонкой золотой оправе. Он посмотрел на дочь тем тяжелым, давящим взглядом, от которого его конкуренты обычно покрывались холодным потом. Но Оливия слишком привыкла к этому взгляду за семнадцать лет.

— Я отправляю тебя в самое безопасное место в Европе, — отчеканил он каждое слово. — Твои выходки с этим... музыкантом... перешли все границы. Заголовки в желтой прессе, пьяные фото из клубов, этот скандал с наркотиками, который мне пришлось заминать огромными деньгами... У меня выборы через полгода, Оливия. Я не могу позволить тебе разрушить всё, что я строил, ради очередной подростковой блажи.

— Марк не наркоман! — выкрикнула она, чувствуя, как к глазам подступают злые слезы. — И это не его наркотики были в машине! Ты просто нашел повод, чтобы избавиться от меня. Я не вписываюсь в твою идеальную картинку, да? Мешаю тебе играть в святого семьянина?

Ричард поджал губы. В его глазах не было ни сочувствия, ни тепла — только холодный расчет.

— Марк — прошлое. А «Блэкстоун» — твое будущее. Там умеют вправлять мозги избалованным детям элиты. Дисциплина, режим, изоляция от соблазнов. Через год ты скажешь мне спасибо.

— Через год я тебя возненавижу, — прошептала Оливия, отворачиваясь к окну.

— Это твое право. Главное — будь подальше от Лондона.

Машина начала замедляться, сворачивая с асфальта на гравийную дорогу. Камни глухо застучали по днищу. Оливия посмотрела на телефон: значок сети мигнул последний раз и сменился фатальной надписью «Нет сети». Последнее сообщение Марку — «Они везут меня в горы, я люблю тебя, найди меня» — так и зависло со статусом «Не доставлено».

Паника, холодная и скользкая, зашевелилась в животе. Она одна. Совсем одна.

Впереди, сквозь пелену дождя и тумана, начали проступать очертания чего-то громадного. Это был не просто особняк. Это был монстр, выросший из скалы. Темный камень стен, казалось, впитал в себя всю сырость и мрак этих мест. Остроконечные готические башни протыкали низкое небо, а узкие окна-бойницы смотрели на подъезжающий автомобиль пустыми, черными глазницами.

Вокруг территории тянулась высокая стена, увенчанная спиралью колючей проволоки, которая едва заметно поблескивала во влажном воздухе.

— Господи... — выдохнула Оливия, невольно вжимаясь в спинку сиденья. — Это похоже на декорацию к фильму ужасов.

— Это архитектурный памятник восемнадцатого века, — сухо поправил отец, убирая планшет в кейс. — Бывшее аббатство.

— Бывшая пыточная, ты хотел сказать.

Машина плавно подкатила к массивным кованым воротам, перекрывающим путь. Они были черными, высотой метров в пять, с острыми пиками наверху. Никаких приветственных вывесок, никаких клумб с цветами. Только камеры видеонаблюдения, поворачивающиеся вслед за автомобилем с тихим жужжанием.

Водитель опустил стекло и что-то сказал в интерком. Спустя секунду тяжелые створки начали медленно, с металлическим стоном расходиться в стороны, открывая путь внутрь.

Оливия почувствовала, как её сердце пропускает удар. Это была точка невозврата. Как только машина пересечет эту линию, прежняя жизнь закончится.

— Ну вот мы и на месте, — голос отца звучал так, будто он закрыл успешную сделку. — Вытри слезы, Лив. Стерлинги не плачут на публике.

Машина въехала во внутренний двор, и ворота за их спиной начали закрываться, отрезая путь к свободе. Щелчок тяжелого электронного замка прозвучал в тишине салона громче, чем выстрел.

* * *

Двигатель затих, но тишина, наступившая следом, оказалась еще более давящей, чем шум дождя. Водитель вышел первым, раскрыв над дверью большой черный зонт, и жестом пригласил их наружу.

Оливия медлила. Ей казалось, что если она останется в теплом салоне, вцепившись в кожаный подлокотник, то этот кошмар рассеется. Но отец уже вышел, нетерпеливо поправив манжеты пиджака.

— Оливия, не заставляй людей ждать, — его голос, приглушенный шумом ливня, прозвучал как приказ.

Она сделала глубокий вдох, словно перед прыжком в ледяную воду, и шагнула на улицу. Сырой, пронизывающий ветер тут же ударил в лицо, швырнув горсть ледяных брызг. Туфли — дорогие лодочки от Jimmy Choo, совершенно не предназначенные для такой местности, — мгновенно утонули в мокром гравии.

Воздух здесь был другим. Он не пах городом или выхлопными газами. Он был густым, тяжелым, насыщенным запахом мокрой хвои, прелой листвы и холодного камня. Запахом древности и изоляции.

На широком каменном крыльце, под козырьком, поддерживаемым массивными колоннами, их уже ждали.

Трое.

По бокам, словно статуи, замерли двое мужчин. Они были одеты не в обычную форму охранников, а в черный тактический камуфляж без опознавательных знаков. На поясах — дубинки, рации и кобуры. Их лица, скрытые тенью козырька, не выражали ровным счетом ничего.

В центре стояла женщина. Высокая, прямая, как струна. Её седые волосы были стянуты в безупречный, тугой пучок на затылке, открывая лицо с резкими, аристократичными чертами. На ней был строгий твидовый костюм, который выглядел старомодным, но невероятно дорогим.

— Мистер Стерлинг, — произнесла она. Её голос был низким, лишенным даже намека на приветливую интонацию. — Мы ждали вас. Я мадам Дюпон, заместитель директора по воспитательной работе.

— Рад встрече, — отец пожал ей руку. Оливия заметила, как коротко и сухо они обменялись рукопожатием. Сделка. Это была просто сделка. — Надеюсь, все наши договоренности в силе?

— Разумеется. Полный пансион, усиленная академическая программа и, конечно, коррекция поведения. Мы гордимся нашими методами.

Взгляд мадам Дюпон, холодный и цепкий, как у хищной птицы, переместился на Оливию. Девушка почувствовала себя так, словно её просвечивают рентгеном, выискивая слабые места.

— Мисс Стерлинг, — кивнула женщина. — Добро пожаловать в «Блэкстоун».

— Я не хочу здесь находиться, — процедила Оливия, скрестив руки на груди. — Мой отец привез меня сюда против воли.

— Большинство наших учеников поначалу говорят то же самое, — Дюпон даже не моргнула. — Это пройдет. Смирение — первый урок, который вы здесь усвоите.

Она сделала едва заметный жест рукой. Один из охранников — тот, что стоял слева, огромный, похожий на медведя, — сделал шаг вперед. В руках он держал черный пластиковый контейнер, напоминающий кейс для инструментов.

— Процедура приема, — бесстрастно объявила Дюпон. — Согласно правилам заведения, любые средства связи, гаджеты, записывающие устройства и электроника запрещены. Сдайте всё сейчас.

Оливия инстинктивно отступила назад, нащупывая телефон в кармане пальто.

— Нет. Это моя личная собственность. Вы не имеете права.

— Оливия, — в голосе отца зазвенели угрожающие нотки. — Не устраивай сцену. Отдай телефон.

— Ты не можешь оставить меня здесь без связи! — её голос сорвался на крик, эхом отразившийся от каменных стен. — А если что-то случится? Если я заболею?

— У нас прекрасный медицинский корпус, — ответила Дюпон, делая шаг ближе. — Сдайте телефон, мисс Стерлинг. И смарт-часы тоже. Не заставляйте нас применять силу.

— Применять силу? — Оливия нервно рассмеялась, глядя на отца. — Ты слышишь это? Они угрожают мне!

Ричард Стерлинг отвел взгляд, поправляя галстук.

— Это ради твоего блага.

Охранник подошел вплотную. От него пахло табаком и оружейным маслом.

— Мисс, — пробасил он.

— Не трогай меня! — Оливия попыталась оттолкнуть его руку, но это было все равно что толкать скалу.

В следующую секунду всё произошло молниеносно. Мужчина перехватил её запястье — не больно, но железной хваткой, полностью обездвижив руку. Оливия вскрикнула от неожиданности и унижения. Второй рукой он ловко выудил айфон из её кармана.

— Эй! Верни!

Он бросил телефон в контейнер. Следом, с профессиональной ловкостью, расстегнул ремешок её часов и отправил их туда же.

— Наушники? — спросил он, глядя ей в глаза сверху вниз.

Оливия, тяжело дыша, достала кейс с AirPods из сумки и швырнула его в коробку.

— Подавитесь.

Охранник захлопнул контейнер. Щелкнули замки. Оливия смотрела на черный пластик, чувствуя, как внутри неё обрывается последняя нить, связывающая её с Марком, с друзьями, с реальностью. Теперь её мир сузился до размеров этого двора.

— Вот и умница, — сказала Дюпон, хотя в интонации не было похвалы. — Ваши вещи доставят в комнату после тщательного досмотра на предмет запрещенных веществ. Попрощайтесь с отцом. У вас одна минута.

Ричард Стерлинг подошел к ней. Он не обнял её. Просто положил руки ей на плечи, глядя куда-то поверх её головы.

— Не подведи меня, Лив. Год пролетит быстро. Когда ты выйдешь отсюда, ты станешь другим человеком. Той дочерью, которой я смогу гордиться.

— Я тебя ненавижу, — прошептала она, глядя ему прямо в глаза. — Я никогда тебе этого не прощу.

Лицо отца дрогнуло, но лишь на мгновение.

— Когда-нибудь ты поймешь, — бросил он, разворачиваясь.

Он сел в машину, даже не оглянувшись. Водитель захлопнул дверь. «Майбах» мягко тронулся с места, разворачиваясь на гравии, и направился к воротам.

Оливия стояла под дождем, не чувствуя холода. Она смотрела, как удаляются красные огни — единственные теплые пятна в этом сером мире. Ворота выпустили машину и тут же начали сходиться обратно с тяжелым гулом.

Щелк.

Замок закрылся. Оливия осталась внутри периметра.

— Представление окончено, мисс Стерлинг, — голос мадам Дюпон прозвучал прямо над ухом. — Прошу пройти внутрь. Вы промокли, а пневмония не входит в наше расписание.

Оливия медленно повернулась к ней. В глазах женщины не было торжества, только скука человека, который видел такие истерики сотни раз.

— Идемте, — Дюпон указала на массивные дубовые двери входа. — «Блэкстоун» ждет.

* * *

Тяжелые дубовые створки захлопнулись за спиной Оливии, отсекая шум ливня. Вместе с грохотом непогоды исчезли и привычные звуки мира. Наступила ватная, давящая тишина.

Оливия ожидала увидеть мрачный холл старого замка с паутиной по углам, но «Блэкстоун» изнутри оказался пугающе стерильным. Пол, выложенный черно-белой мраморной плиткой, сиял так, что в нем отражались огни электрических канделябров. Высокие сводчатые потолки терялись в полумраке, а воздух был пропитан странной смесью ароматов: дорогой пчелиный воск, лилии — сладкие, почти приторные, — и отчетливая, резкая нота медицинского антисептика.

— Не отставайте, мисс Стерлинг, — голос мадам Дюпон эхом отлетел от каменных стен. Стук её каблуков звучал как метроном: четко, ритмично, безжалостно.

Оливия поспешила за ней, чувствуя себя чужеродным элементом в мокром пальто, с которого на идеальный мрамор капала грязная вода.

Они подошли к широкой парадной лестнице. Перила из темного красного дерева были отполированы до зеркального блеска. Со стен на них смотрели портреты мужчин и женщин в строгих викторианских костюмах.

— Общежития разделены, — бросила Дюпон на ходу, не оборачиваясь. — Западное крыло для юношей, Восточное — для девушек. Любое пересечение границ после отбоя карается строгим выговором. Повторное нарушение — изолятор.

— Изолятор? — переспросила Оливия, стараясь не отставать. — Вы шутите? Это школа, а не колония.

Дюпон резко остановилась на площадке второго этажа.

— Мы называем это «Комнатой тишины». Одиночество помогает осознать ошибки. И поверьте, Оливия, законы внешнего мира здесь работают... избирательно.

Прежде чем Оливия успела ответить, в конце длинного коридора послышалось движение. Навстречу им шла группа из пяти учениц. Все они были одеты в безупречную форму: темно-синие блейзеры, клетчатые юбки, белые блузки.

Оливия прижалась к перилам, пропуская их. И тут её накрыло чувство неправильности происходящего.

Обычные школьницы идут хаотично, шепчутся. Эти шли почти строем, с пугающей плавностью движений. Когда они проходили мимо, одна из них скользнула взглядом по Оливии. Голубые глаза были красивыми, но абсолютно пустыми. В них не было ни интереса, ни враждебности. Ничего. Будто Оливия была предметом мебели.

— Добрый вечер, мадам Дюпон, — хором произнесли они. Голоса прозвучали тихо и совершенно одинаково.

Когда девушки скрылись за поворотом, Оливия почувствовала холодок.

— Что с ними? Они как манекены.

— Они воспитаны, — с гордостью ответила Дюпон. — Здесь мы учим контролю. Эмоции — это хаос.

Они подошли к двери под номером 304. Дюпон приложила ключ-карту, замок пискнул, и дверь открылась.

— Ваша комната. Вы живете одна. Душевая справа, гардеробная слева.

Оливия вошла. Комната была просторной, с дорогой мебелью, но напоминала палату в частной клинике: серые стены, идеальный порядок, минимум уюта. Она сразу подошла к огромному окну и дернула ручку. Рама открылась лишь на десять сантиметров — стальной ограничитель не пускал дальше.

— Меры безопасности, — пояснила Дюпон. — Ужин через сорок минут. Форма в шкафу. Я настоятельно рекомендую принять душ и переодеться. В столовую нельзя опаздывать. Двери закрываются ровно в 19:00. Кто не успел — тот не голоден.

Когда дверь за заместителем директора закрылась, Оливия осталась одна. Она огляделась и подошла к массивному письменному столу. Там лежал одинокий лист плотной бумаги.

«Расписание занятий. Оливия Стерлинг. Курс: Гуманитарные науки».

Но внимание Оливии привлек текст, написанный поверх печатных букв. Размашистым, резким почерком с острыми углами, красными чернилами было выведено:

«Добро пожаловать в ад, принцесса».

Оливия моргнула. Она провела пальцем по бумаге — чернила еще не до конца высохли. Кто-то был здесь пару минут назад. Кто-то, кто знал, что она приедет, и кто явно не собирался облегчать ей жизнь.

Она смяла лист в руке, чувствуя, как страх смешивается с гневом. Игра началась. И Оливия чувствовала, что в этой игре ей отвели роль жертвы.

* * *

Душ не помог. Оливия стояла под струями горячей воды почти двадцать минут, с остервенением терев кожу жесткой мочалкой, но ей всё равно казалось, что она пахнет отцовским цитрусовым одеколоном и сырым пластиком того контейнера, в котором исчез её телефон.

Она выключила воду и вышла на холодный кафель. В зеркале над раковиной отразилась бледная, испуганная девушка с мокрыми волосами, прилипшими к ключицам.

— Ты — Оливия Стерлинг, — сказала она своему отражению, но голос прозвучал жалко, как эхо в пустом колодце. — Ты не сломаешься.

На кровати, аккуратно разложенная персоналом, лежала форма. Это была не просто одежда. Это был инструмент унификации. Оливия с отвращением взяла в руки белоснежную блузку. Ткань была дорогой, плотный хлопок, но когда она застегнула пуговицы под самое горло, то почувствовала, как воротник сдавливает шею. Не сильно, но ощутимо.

Юбка в шотландскую клетку — приглушенно-синяя с серым — оказалась короче, чем она привыкла носить в школе. Чуть выше колена. Последним штрих — темно-синий блейзер с серебряной вышивкой на нагрудном кармане. «Rosa spinosa» — гласила латынь под изображением цветка. «Роза шипастая».

Оливия надела пиджак и снова посмотрела в зеркало. Из стекла на неё смотрела незнакомка. Исчезла бунтарка в кожанке, исчезла дочь миллионера. Осталась лишь идеальная, безликая единица. Кукла в красивой упаковке.

В коридоре раздался звук. Это был не звонок. Это был низкий, вибрирующий удар гонга, который, казалось, прошел сквозь стены и отозвался где-то в солнечном сплетении.

19:00. Время ужина.

Оливия глубоко вздохнула, нацепила на лицо маску безразличия, которой так хорошо владел её отец, и толкнула дверь.

Коридор изменился. Он был заполнен людьми, но в этом не было жизни. Двери других комнат открывались, и оттуда выходили ученицы. Десятки девушек в таких же синих блейзерах. Они не сбивались в стайки, не смеялись, не проверяли макияж на ходу. Они вливались в общий поток молча, словно капли воды в реку.

Оливия шагнула в этот поток. Ей пришлось подстроиться под их ритм — размеренный, спокойный шаг.

— Привет? — тихо сказала она девушке, идущей рядом — рыжеволосой, с россыпью веснушек.

Та даже не повернула головы. Её взгляд был устремлен строго вперед, к лестнице.

— Разговоры в коридорах перед ужином не поощряются, — прошелестела она одними губами, не меняя выражения лица. — Минус пять баллов за нарушение тишины.

— Баллов? — переспросила Оливия, но девушка уже ускорила шаг, увеличивая дистанцию, словно Оливия была заразной.

Они спустились в главный холл и прошли через широкие двустворчатые двери в трапезную.

У Оливии перехватило дыхание.

Огромный зал с потолками, теряющимися в темноте, освещался сотнями электрических свечей, закрепленных на массивных кованых люстрах-колесах. Вдоль каменных стен висели старинные гобелены, изображающие сцены охоты. Длинные столы из красного дерева, расставленные в четыре ряда, были сервированы так, словно здесь ждали королевскую семью: хрусталь, серебро, белоснежные скатерти.

Запах еды — жареного мяса и розмарина — смешивался с запахом воска.

Ученики занимали места. Сотни людей садились одновременно, с пугающей слаженностью отодвигая тяжелые стулья. Гул голосов отсутствовал. Был слышен только шорох ткани и звон приборов.

Оливия замерла в проходе. Паника накатила новой волной. Куда ей идти? Здесь наверняка есть система. Свои места для старших, для младших, для «элиты». Если она сядет не туда, станет ли это еще одним нарушением, за которое её отправят в «Комнату тишины»?

Она оглядывалась по сторонам, чувствуя себя потерянным ребенком на чужом празднике. Взгляды. Она чувствовала их кожей. Десятки пар глаз скользили по ней, оценивая, взвешивая.

Вдруг чья-то рука жестко схватила её за локоть и дернула в сторону, в тень между колоннами.

Оливия едва не вскрикнула, резко оборачиваясь и занося руку для удара — рефлекс, выработанный на вечеринках в Сохо.

Но удар не потребовался.

— Не стой на проходе, Лив, — прошипел знакомый голос над её ухом. — Ты светишься как маяк. Здесь этого не любят.

Оливия моргнула, фокусируя взгляд на парне, который держал её. Высокий, в такой же форме, только с галстуком вместо шейного платка. Каштановые волосы уложены назад, черты лица стали жестче, взрослее, но эти теплые, цвета жженого сахара глаза она узнала бы где угодно.

Сердце, казалось, ухнуло в пятки, а потом взлетело к горлу.

— Тео? — выдохнула она, забыв, как дышать. — Теодор?

Это был он. Её Тео. Друг детства, с которым они строили шалаши в саду её отца и воровали вино во Франции. Единственный человек, который знал её настоящую.

Но он не улыбнулся. Он нервно огляделся по сторонам, словно проверяя, не видит ли их кто-то, и сжал её локоть еще сильнее, до боли.

— Тише, — его голос был полон тревоги, которой она никогда раньше в нем не слышала. — Не привлекай внимания. Идем. Сядешь со мной. И ради бога, убери с лица это выражение ужаса. Ты в «Блэкстоуне», а не на похоронах. Пока что.

* * *

Тео практически толкнул её на свободное место за длинным столом. Оливия упала на жесткий стул, чувствуя, как дрожат колени. Вокруг звенели вилки о фарфор, но никто за столом не поднял головы, чтобы посмотреть на опоздавшую. Ученики поглощали пищу с механической методичностью, словно заправляли баки топливом.

— Тео... — выдохнула она, наклоняясь к нему так близко, как только позволяли приличия. — Что ты здесь делаешь? Я думала, ты учишься в частном пансионе в Цюрихе. Твой отец говорил...

— Отец врал, — сухо оборвал её Тео, не глядя ей в глаза. Он аккуратно расстелил на коленях льняную салфетку. — Я здесь уже два года, Лив. «Блэкстоун» любит тишину. Моим родители захотели, чтобы я «стал мужчиной».

Оливия всмотрелась в его лицо. Это был её Тео, но словно пропущенный через серый фильтр. Исчезла его вечная ухмылка, исчез блеск в глазах. Он выглядел повзрослевшим, красивым, но каким-то... потухшим.

Она накрыла его руку своей ладонью под столом. Его пальцы были ледяными.

— Мы выберемся отсюда, — горячо зашептала она. — Я позвоню адвокату отца, как только найду способ связи. Это похищение, Тео.

Тео дернулся, словно от удара током, и резко выдернул руку.

— Не говори глупостей, — прошипел он, наконец посмотрев на неё. В его взгляде плескался неподдельный страх. — Никаких адвокатов. Никаких звонков. Ты не понимаешь, где находишься. Просто ешь. И ради всего святого, не смотри на преподавательский стол.

Но запретный плод сладок. Предостережение сработало как команда.

Оливия медленно, вопреки здравому смыслу, подняла голову и посмотрела в дальний конец зала.

Там, на небольшом возвышении, стоял стол для персонала. Он доминировал над залом, как судейская трибуна. За ним сидела мадам Дюпон, чопорно разрезающая стейк, и еще несколько профессоров, похожих на засушенные мумии.

Но взгляд Оливии приковали не они.

С самого края, чуть отстранившись от коллег, сидел молодой мужчина.

Ему было не больше двадцати восьми. На фоне серых и черных костюмов остальных он выделялся, как волк в стаде овец. Безупречная черная рубашка, расстегнутая на одну пуговицу сверху, открывала вид на смуглую шею. Темные волосы были в творческом беспорядке, контрастируя со строгими прическами учеников.

Он не ел. Перед ним стоял бокал с темно-красным вином (или соком?), но он к нему не прикасался. Он откинулся на спинку стула в расслабленной, почти наглой позе, скрестив руки на груди.

И он смотрел прямо на неё.

Оливия почувствовала этот взгляд физически. Это не был взгляд учителя, оценивающего новую ученицу. В его темных, почти черных глазах читался острый, хищный интеллект и странная насмешка.

Он знал, что она смотрит. Более того, он ждал этого.

— Кто это? — одними губами спросила Оливия, не в силах разорвать зрительный контакт.

Тео, заметив, куда она смотрит, побледнел еще сильнее.

— Адриан Вэнс, — выдохнул он едва слышно. — История искусств и этика.

— Он смотрит так, будто собирается меня вскрыть.

— Не провоцируй его, Лив, — голос Тео дрогнул. — Вэнс — это не просто учитель. Он правая рука директора. Он курирует дисциплинарный блок. Все, кто пытался бунтовать, рано или поздно попадали к нему на «дополнительные занятия». И возвращались оттуда... очень тихими.

Адриан Вэнс, словно услышав их шепот через весь зал, медленно наклонил голову набок. Уголок его губ дёрнулся в едва заметной, холодной улыбке. Он поднял два пальца в приветственном жесте — насмешливом салюте новой жертве.

В этот момент Оливия вспомнила надпись на своем расписании: «Добро пожаловать в ад, принцесса». Почерк — резкий, уверенный, с острыми углами. Теперь она не сомневалась, чья рука это написала.

— Он играет со мной, — прошептала она, чувствуя, как страх сменяется злостью.

— Он не играет, Лив, — Тео снова сжал её руку под столом, на этот раз до синяков. — Он охотится.

Оливия опустила глаза в тарелку, где остывал идеально приготовленный ростбиф. Аппетит исчез. Осталось только тошнотворное чувство опасности. Ворота закрыты, телефон отобран, друг сломлен. А на вершине пищевой цепи сидит хищник, который уже выбрал её своей целью.

Добро пожаловать в «Блэкстоун».

Конец 1 главы.