Куница (джен)

Лесная куница — настоящий разбойник. Этот красивый, ловкий, смелый и злой хищник может поймать не только белку, бурундука, мелких птичек, но и более крупную добычу — зайца, тетерева, глухаря

© «Враги наших врагов», И. Ф. Заянчковский

На свете было не так много вещей, которых Ника Стрелецкая боялась по-настоящему, и одной из них по праву мог считаться хмурый таёжный лес, который она с недавних пор видела каждое утро из окна своей спальни. Просыпаясь, она первым делом бросала взгляд за окно и сердито смотрела на неизменный пейзаж — белую, присыпанную снегом равнину, едва заметные узкие тропинки, ведущие к другим домам, чёрные очертания деревьев вдалеке и надо всем этим — низкое тёмно-серое небо, вечно затянутое облаками, не пропускавшими ни единого лучика солнца. Ника злилась, сама не зная на что: на этот пугающий лес, на свой непонятный страх перед ним, на зиму, которая, казалось, будет длиться вечно, или на родителей, чья наигранная весёлость и непоколебимая вера в то, что всё непременно будет хорошо, раздражали её всё больше и больше.

Из-за родителей, точнее, из-за отца, она и оказалась в этом богом забытом посёлке на краю леса. Владислав Стрелецкий, автор детективных и криминальных романов — из тех самых, что продаются в киосках или стыдливо прячутся на задних рядах в библиотечных шкафах, романов в мягкой обложке, рассыпающейся после первого же прочтения, в обложке, на которой, как правило, изображён какой-нибудь «крутой» детектив с пистолетом и длинноногая красавица в вызывающем алом платье, — так вот, автор таких романов решил, что шум большого города мешает его вдохновению, и для творчества ему срочно необходимо более тихое место. Евгения, мама Ники, поддержала мужа, впрочем, как и всегда. Идея продать квартиру в Иркутске и переехать в маленький посёлок, где стоял полузаброшенный дом, унаследованный Владиславом от какого-то двоюродного дядюшки, вовсе не казалась ей безумной или даже хоть сколько-нибудь сомнительной.

— Говорят, в тех краях очень самобытный фольклор, — заявила мама в тот вечер, когда решение о переезде было принято окончательно. — Твой отец будет писать новую книгу, а я буду изучать местные сказки, легенды и предания.

Ника в свои двенадцать лет уже понимала, что в конце лихих девяностых филолог, специализирующийся на фольклоре, вряд ли сможет заработать хоть какие-то значимые деньги, и что её мать занимается исследованиями исключительно из любви к науке. Способность матери закрывать глаза на реальные проблемы и полностью погружаться в свой уютный литературный мирок одновременно раздражала Нику и вызывала у неё зависть. Хотела бы она уметь так же сбегать в свой собственный вымышленный мир!

— Заодно и ты найдёшь себе друзей, — уверенно заявил отец. — В этой школе учатся не детки «новых русских»⁽¹⁾, а простые ребята, уж они-то не станут над тобой смеяться, и вы с ними найдёте общий язык.

Ника только закатила глаза, но спорить не стала. В такие моменты ей казалось, что она намного старше, мудрее и опытнее своих родителей, что она знает много такого, о чём они даже не подозревают. В одном отец был прав — в прежней школе её действительно высмеивали дети из более богатых семей. Но Ника была уверена, что в новой школе она не станет «своей», скорее уж ситуация перевернётся, и её начнут высмеивать как дочку писателя, «богатенькую» и вообще девочку не их круга.

Родителям она об этом говорить не стала. Прощание с Иркутском Ника пережила без слёз, а встречу с маленьким посёлком — без радости. Дом, в котором они поселились, оказался невелик, но вполне уютен, здесь имелось электричество и можно было смотреть телевизор, а расставив многочисленные книги, привезённые с собой, по полкам в шкафу, Ника поняла, что она, по крайней мере, не умрёт тут со скуки. Можно было ещё гулять по посёлку и даже ходить на лыжах, но родители строго-настрого запретили ей идти в лес одной, и этот запрет, в отличие от многих других, Ника нарушать не собиралась. Правда, как вскоре выяснилось, часть пути в школу лежала через лес, но чтобы добраться туда, достаточно было пройти по самой окраине, не заходя в чащу.

Первый день в новой школе оказался ровно таким, каким она его себе представляла. Мать проводила Нику до школы, пожелала удачи и попрощалась, а Ника быстро переоделась в гардеробе и попыталась по возможности слиться с толпой. Добравшись до кабинета № 204, она прислонилась к стене и опустила глаза в пол, стараясь не привлекать к себе внимания. Она чувствовала на себе жадные любопытные взгляды, но упрямо не поднимала голову, не желая ни с кем встречаться глазами.

После звонка Ника зашла в класс вместе со всеми, надеясь сесть на заднюю парту и затеряться там, стать невидимкой, но её надеждам не суждено было сбыться. Почти следом за ней вошла высокая женщина со строгим выражением лица, волосы её были забраны в тугой пучок, а глаза сурово взирали на мир из-за очков-«лисичек». Классная руководительница Лилия Павловна, а это была именно она, окинула класс взглядом и задержалась на новом лице.

— Ты новенькая? — её строгий голос вполне соответствовал её внешности. — Как фамилия?

— Стрелецкая. Вероника Стрелецкая, — голос Ники дрогнул, и она разозлилась на себя — когда же она наконец перестанет робеть перед новыми людьми!

Лилия Павловна сверилась с классным журналом и кивнула.

— Класс, — она вновь строго взглянула на ребят, которые уже разложили свои вещи и теперь с любопытством рассматривали Нику, всё ещё стоявшую возле доски. — Знакомьтесь, у нас новенькая. Вероника Стрелецкая, приехала из Иркутска.

Вероника сжала зубы, чувствуя, как лицо краснеет от пристальных взглядов этих незнакомых мальчишек и девчонок, которые пялились на неё, словно она была образцом для препарирования или мухой под микроскопом. Мама называла её красивой — говорила, что у Ники очень необычное сочетание тёмных, почти чёрных волос и серо-зелёных глаз, что лицо у неё «ангельское», будто сделанное из фарфора, а потом со вздохом добавляла: «Если бы ещё характер этой внешности соответствовал!». Сама же Ника втайне ненавидела и детскую припухлость щёк, и пухлые розовые губы, и проклятый маленький рост. Угораздило же родиться с такой «кукольной» внешностью, да ещё и выглядеть младше своих лет! Наверняка будущие одноклассники мысленно уже хихикают и придумывают ей обидные прозвища.

— Сядешь к Морозовой, — прервал грустные Никины размышления голос Лилии Павловны. Она указала на вторую парту второго ряда, и Нике не оставалось ничего иного, кроме как подчиниться, хотя она, конечно, предпочла бы сидеть где-нибудь подальше. Опустившись на стул, она с мрачным видом принялась раскладывать свои вещи.

— Привет, — шёпотом произнесла соседка, заставив Нику поднять глаза. — Я Полина Морозова.

— Ника, — буркнула Ника, осознавая глупость такого представления, ведь её имя пару минут назад на весь класс озвучила Лилия Павловна. Соседка по парте оказалась очень миловидной девочкой с длинными чёрными волосами, большими голубыми глазами и нежной улыбкой. Ника уже повидала таких девочек в своей предыдущей школе — хорошенькие, богато одетые и приятно пахнущие (от Полины, кстати, тоже исходил слабый аромат, напоминающий не то о цветах, не то о лесных ягодах), они скалили белые зубки в милых улыбках, чтобы выбрать идеальный момент и всадить в спину острую шпильку. Они были красивыми, хитрыми и безжалостными, и Ника ни минуты не обольщалась насчёт Полины, которая наверняка окажется точно такой же. Пусть улыбается сколько хочет — уж Ника-то знает, чего стоят такие улыбки!

Учиться в школе оказалось значительно легче, чем она ожидала — программа здесь была проще, чем в городской школе, кое-что Ника уже прошла, и предметы давались ей несложно. Первую неделю она проучилась относительно спокойно — приходила на занятия одной из первых, уходила почти самая последняя, прилежно выполняла все задания, односложно отвечала на робкие вопросы Полины и старательно сдерживала зевоту, пытаясь бороться со стремительно наступающей скукой. Но на следующей неделе произошло нечто, что заставило её по-новому взглянуть на Полину Морозову.

Была большая перемена. Школьники бесцельно слонялись по классу, сбиваясь в небольшие группки, из-за двери слышался топот ног, мальчишки носились по коридору, девочки о чём-то оживлённо болтали, собравшись вокруг старосты класса Кати — красивой девочки с длинной светлой косой. Ника выудила из рюкзака «Убийство в «Восточном экспрессе»⁽²⁾ — один из многочисленных детективных романов, которые она привезла с собой из города. Детективы были одной из немногих вещей, скрашивавших её жизнь что здесь, что в Иркутске, и она использовала каждую свободную минутку, чтобы окунуться в мир Агаты Кристи, а порой даже читала на уроках. Полина, разумеется, заметила это, но только посоветовала «читать осторожнее, а то Катя заметит и наябедничает учителю, она же у нас в этом деле мастерица». Предупреждение о злобном характере Кати (которая, кстати, ещё и являлась дочкой Лилии Павловны, так что любые выходки сходили ей с рук) Нику не удивило — таких Кать она в прежней школе повидала достаточно.

Итак, всё началось с «Убийства в «Восточном экспрессе». Ника на пару секунд отложила книгу на край парты, и надо же было случиться такому, что в этот самый момент между партами протискивался Семён Бабурин, главный местный хулиган, крупный и толстый, с усеянным прыщами лицом. Конечно же, он задел книгу, и конечно же, она полетела на пол.

— Эй! — возмутилась Ника, поднимая роман. Возмутилась негромко, но Бабурин услышал и лениво, будто нехотя, повернулся к ней.

— Что-то не так, новенькая? — он оскалил в улыбке кривоватые нечищеные зубы.

— Худеть тебе надо, вот что не так, — бросила она. — Скинул мою книгу и пошёл дальше, даже не извинился!

Кто-то из девочек хихикнул, и Ника только сейчас поняла, что вся болтовня стихла, и к их разговору прислушиваются почти все, кто есть сейчас в классе. Где-то в памяти всплыли увещевания родителей насчёт того, что надо всё решать миром и не искать конфликтов, но она была слишком зла, чтобы следовать их советам.

— Значит так, новенькая, — Семён шагнул ближе и наклонился, нависая над Никой, так что до неё долетел запах, исходивший из его рта, и она невольно поморщилась. — Тут я решаю, куда мне идти и что делать. Будешь ещё возникать — не посмотрю, что ты девчонка, и покажу, что у нас делают с теми, кто много возникает. Усекла?

— Бабурин, отстань от неё! — внезапно громко произнесла Полина, но Семён на неё даже не взглянул, продолжая буравить Нику взглядом, и та почувствовала прилив полузабытой злобы. Она поднялась, глядя на Семёна снизу вверх, и отчеканила, с ненавистью глядя в маленькие поросячьи глазки:

— Значит так, старенький, — кто-то в классе снова хихикнул. — Я решаю, что мне делать с моими книгами. Будешь ещё скидывать мои книги — не посмотрю, что ты мальчишка, и покажу, что я делаю с теми, кто портит мои книги. Усёк?

Несколько человек за спиной Семёна засмеялись, но он резко обернулся, обвёл класс тяжёлым взглядом, и смех смолк. Потом он с удивительной для его комплекции быстротой протянул руку и схватил Нику за волосы, потянув её голову вверх. В темени и затылке вспыхнула острая боль, Ника вцепилась в руку Семёна, но разжать его пальцы оказалось не так-то просто.

— Будешь ещё возникать?

— Да пошёл ты! — на глазах от боли выступили слёзы, но страха она не испытывала — только гнев и желание навредить этому скудоумному свинтусу, вообразившему себя местным королём, причинить ему боль, сделать хоть что-то, чтобы он страдал!

— Бабурин, прекрати! — зло крикнула откуда-то сбоку Полина. — Отпусти её! Или я всё расскажу Лилии Павловне!

— Ну и будешь стукачкой! — фыркнул он.

Ника, пытаясь высвободиться, дёрнула головой, но от этого боль стала только сильнее. Тогда она вслепую двинула ногой, промахнулась, двинула снова, попала Семёну по колену, тот охнул и выпустил её. Ника отступила, но осталась стоять, яростно пронзая его взглядом и сдерживая острое желание ощупать темя и убедиться, что на нём не зияет проплешина, — по ощущениям, Бабурин вырвал у неё целый клок волос.

— Хочешь ещё получить? — прошипела она. — У меня дядя военный, он меня драться учил, я умею!

Он пробормотал какое-то ругательство, добавил что-то вроде «Мы ещё не закончили» и похромал прочь, то и дело оборачиваясь и бросая злобные взгляды через плечо. Ника наконец-то села и пригладила волосы, чувствуя, что всё тело дрожит от напряжения.

— Молодец, — тихо сказала Полина, не сводя с неё огромных голубых глаз. — Ты храбрая. Бабурину мало кто отпор даёт, все боятся.

— А ты?

— Что я?

— Ты не боишься. Ты дала отпор, — Ника помедлила секунду и добавила, — спасибо, что заступилась за меня.

— Он меня не тронет, — Полина неожиданно улыбнулась, но тут же вновь сжала губы. — Наверное, это не совсем честно, но у меня есть защитник. Ромка Пятифанов... в общем, он в меня влюблён.

Ника оглянулась и посмотрела на Ромку — ещё одного местного хулигана, худого и черноволосого, похожего на хищного зверька. Сейчас он, похоже, высмеивал неудачу Семёна, запрокидывая голову и скаля мелкие острые зубы, а Бабурин зло сопел, то и дело поглядывая в сторону девочек.

— Ромка главный задира, его все побаиваются, даже Бабурин, поэтому меня никто не трогает, — извиняющимся тоном проговорила Полина. — Вообще-то у хулиганов есть свой кодекс чести, и по нему девочек бить нельзя, но Бабурин такой мерзкий и не соблюдает никаких кодексов.

Немного помолчав, она добавила:

— Ты сегодня можешь пойти домой другой дорогой? Вдруг он захочет тебе отомстить и будет караулить после школы!

— Я не боюсь, — Ника поняла, что почитать ей сегодня не суждено, и убрала «Убийство в «Восточном экспрессе» обратно в рюкзак. — Полезет — я покажу, чему меня дядя научил.

— А это правда — про дядю? — в глазах Полины светился неподдельный интерес.

— Правда, — перед глазами Ники промелькнуло лицо дяди Славы, так похожее на лицо её отца, только более суровое, жёсткое и обветренное. «В мире много плохих людей, и девочка должна уметь за себя постоять», — говорил он родителям Ники, когда те возражали против «неженских» занятий. Дядя Слава учил Нику делать подножки и бить кулаком, выскальзывать из захвата и находить слабые места противника. От него она узнала, что у мужчин самые уязвимые места — глаза и пах, но в пах бить проще, потому что до глаз ещё нужно суметь дотянуться. Он же учил племянницу «не геройствовать», если на неё нападёт какой-нибудь маньяк, а вырываться и бежать, при этом крича во всё горло. «Уж больно ты храбрая, Ника, не боишься вообще ничего», — говорил дядя Слава, качая головой. «Маньяков всех не переловишь, хулиганов уму-разуму не научишь, а ты у своих родителей одна».

Но сейчас Ника была твёрдо уверена, что таких хулиганов, как Семён Бабурин, можно и нужно учить уму-разуму. А что касается Полины — тут, конечно, она не полностью переменила своё мнение, но стала относиться к соседке чуть с меньшим подозрением. В конце концов, это был первый раз, когда за Нику в школе кто-то заступился.

* * *

С тех пор прошло больше месяца. Незаметно подкрался, как зверь на мягких лапах, новый, тысяча девятьсот девяносто девятый год, закончилась вторая четверть, и наступили зимние каникулы. Ника окончила полугодие на одни четвёрки и пятёрки — особых усилий это не составило. Где-то перед самыми каникулами по школе прошёл слух, что её отец — писатель и вообще очень богатый человек, так что пятёрки ей поставили за взятки, а не за знания, но Нику это особо не волновало. Слух, как предположила Полина, пустила староста Катя. «Как же, раньше она была главной отличницей и вообще первой во всём, а тут появилась ты и обскакала её!» — фыркнула Морозова. «Конечно, Катя завидует!».

Семён Бабурин Нику больше не доставал — то ли испугался, что за неё заступится Полина, за которую, в свою очередь, заступится Ромка Пятифанов, то ли побоялся снова получить сдачи от девчонки. Он только изредка бросал тяжёлые взгляды в сторону парты, где сидели девочки, да на переменах Ника порой слышала за спиной взрывы хохота, проходя мимо компании ребят, окружавших Бабурина. Впрочем, её это совершенно не задевало, и вообще ей всё чаще казалось, что она живёт свою жизнь на автомате, погружённая в какой-то странный долгий сон, укутанная снежным покровом, замёрзшая и похороненная в таёжном лесу. Ника, не желая лишний раз волновать родителей, ничего не рассказывала им об этом своём состоянии, и родители были спокойны, даже радовались, что их замкнутая дочь наконец-то начала находить себе друзей, — Ника как-то обмолвилась, что общается с соседкой по парте Полиной.

Это состояние продолжалось до Нового года — Ника жила в полусне, и её не беспокоили ни угрожающие взгляды Бабурина, ни распускаемые Катей сплетни, ни мягкие, но настойчивые попытки Полины подружиться. Только в последние дни декабря, когда мама, что-то мурлыча себе под нос, нарезала на кухне оливье, а отец притащил в дом невысокую стройную ёлочку, срубленную где-то на опушке леса, и пристроил её в ведро с мокрым песком, она немного оживилась. Ника с радостью принялась наряжать ёлку, оплетать её гирляндами и мишурой, осторожно развешивать большие и чрезвычайно хрупкие шары, усаживать на ветки разномастные игрушки, впопыхах купленные отцом в местном магазинчике, — от старых, ещё советского времени, сделанных из ваты и папье-маше, до новых, стеклянных и пластмассовых, радовавших глаз яркими красками. Ника подолгу рассматривала игрушечных зверей — плутовку-лису в нарядной шубе с торчащим из-под неё рыжим хвостом, косолапого медведя с простодушной ухмылкой на морде, зубастого серого волка (она даже уколола палец, проведя им по волчьим зубам), большеголовую лохматую сову, глядевшую исподлобья своими круглыми жёлтыми глазами, аккуратного длинноухого белого зайчика, застывшего в такой позе, будто он приготовился к прыжку, и непонятно как затесавшегося в эту компанию круторогого козла, игравшего на позолоченной флейте.

Это был, наверное, самый тихий и спокойный Новый год из всех, что доводилось праздновать Нике. Родители подарили ей иллюстрированную энциклопедию про животных — пару лет назад, когда она обожала читать про диких зверей и мечтала стать ветеринаром, такой подарок обрадовал бы её, теперь же место животных в её сердце заняли детективы. Тем не менее Ника поблагодарила родителей и последующие несколько дней провела, валяясь в постели и лениво листая страницы книги. Читать не хотелось. Ходить на лыжах не хотелось. Вновь идти в школу не хотелось. Учиться не хотелось.

Ничего не хотелось.

Впрочем, спустя несколько дней всё разительно переменилось. Утром, в последний день каникул, когда мать что-то сосредоточенно печатала на машинке, отец возился со своими записями, а Ника, скучая, сидела у себя в комнате, и смотрела в окно, в дверь позвонили. Послышались шаги, скрип половиц, звук открываемой двери, неясные голоса, а затем отец позвал:

— Ника! Выйди на минутку!

Ника нехотя выбралась из своего убежища и с удивлением посмотрела на двух милиционеров, стоявших в дверях. Её отец по роду своей деятельности часто общался с сотрудниками правопорядка, у него были друзья-милиционеры, и он не раз повторял: «Сейчас принято говорить, что все менты продажные, коррумпированные и вообще хуже бандитов, но это не так. Есть и взяточники, и жадные до власти карьеристы, и просто жестокие люди, которым нравится срываться на арестованных и заключённых. Но есть и честные, порядочные, те, кто просто исполняет свой долг. Нельзя всех грести под одну гребёнку».

Иными словами, Ника не испытывала страха или неприязни к милиционерам и уставилась на них с любопытством. Тот, что помоложе, шагнул вперёд и представился:

— Старший лейтенант Тихонов. В посёлке пропал мальчик, Вова Матюхин. Знаешь такого?

Он вынул из кармана фотографию и показал Нике. Та слегка наклонилась, вглядываясь в черты ребёнка. Рыжевато-русые волосы, зелёные глаза, оттопыренные уши, немного робкая улыбка и большая полосатая кошка в руках. На вид мальчику было лет восемь.

— Не узнаю его, — Нике внезапно стало неловко от того, что она ничем не может помочь старшему лейтенант Тихонову. — Он в каком классе учился?

— В четвёртом «В».

— Я в шестом, — Ника покачала головой. — Нет, я его не знаю. Если в школе и видела, то не запомнила.

— А вообще что-нибудь странное видела в последнее время? — усталые глаза Тихонова будто пронизывали её, видели насквозь, и Нике стало неуютно от этого тяжёлого взгляда.

— Нет, — она снова покачала головой.

— У тебя как раз окна на лес выходят! — напомнила мама, выглянувшая из своей комнаты, чтобы послушать разговор.

— А он в лесу заблудился? — вскинулась Ника.

— Если б я знал, — хмыкнул Тихонов. — Ну вот что, ребятушки... Раз никто ничего не видел и не слышал, то мы с Михалычем пойдём. А вы глядите в оба, и чтобы в лес, — тут он очень внимательно посмотрел на Нику, — ни ногой! Времена сейчас неспокойные, а в лесу и холод, и снег, и хищные звери, и собаки бродячие бегают...

— Разумеется, — кивнул отец. — Ника — умная и осторожная девочка, она не будет гулять в лесу, правда же?

— Угу, — она почему-то потупилась, не желая смотреть в глаза отцу или Тихонову. Когда за милиционерами захлопнулась дверь, и их УАЗик поехал прочь, Ника повернулась к родителям, ощутив, как прежнее сонное оцепенение спало, сменившись тревогой и неизвестно откуда взявшимся жгучим желанием действовать, делать хоть что-то, лишь бы не сидеть на месте в этом доме на краю леса!

— Его же найдут, правда? — дрогнувшим голосом спросила она и, спохватившись, добавила: — Живым?

— Я уверена, милиционеры сделают всё возможное, — успокаивающим тоном проговорила мама, потрогав копну мелких русых кудряшек на голове: она всегда так делала, когда нервничала.

— Понимаю, трудно судить о людях за пару минут знакомства, но мне этот Тихонов показался опытным следаком, который знает своё дело, — добавил отец. — А может, этот Вова сам из дома сбежал. Повздорил с родителями, с кем не бывает! Найдут мальчишку через пару дней где-нибудь у дальних родственников. А может, сам домой вернётся.

— Но ты всё равно по лесу не броди, особенно по темноте! — быстро добавила мама. Ника кивнула, и у неё неприятно засосало под ложечкой от осознания, что родители успокаивали не только её — они успокаивали самих себя. И похоже, сами-то не очень верили в то, что говорили.

В ту же ночь Нике приснился кошмар. Первый из череды многих.

В этом сне она невыносимо медленно брела от своего дома по направлению к лесу, увязая в сугробах, одетая только в штаны и свитер, но без тёплой куртки, шапки и даже без валенок. Вокруг столь же медленно сгущались сумерки, тёмно-серое небо никак не желало становиться чёрным, плавно падал снег, и снежинки кололи Нике руки и лицо. Ей было холодно, очень холодно, пальцы уже стали коченеть, она пыталась сгибать и разгибать их, хлопать себя по щекам, чтобы разогнать кровь, но боль усиливалась с каждым шагом.

Ника понимала, что её дом где-то позади, но не хотела — или не могла — повернуть назад. Её что-то гнало вперёд, где маячила невидимая, но очень важная цель, и возвращаться было уже слишком поздно. Всё виделось и слышалось так отчётливо — темнота сумеречного неба, белизна свежевыпавшего снега, очертания заснеженных елей далеко впереди, хруст снега под ногами в толстых шерстяных носках, слабый свист ветра — и голос. Голос, доносившийся из леса, сплетавшийся с нежным напевом какого-то музыкального инструмента — во сне Ника откуда-то знала, что это флейта, точно такая же, как у игрушечного козла с ёлки. Этот голос звал её по имени, завывал ветром в ветвях деревьев, шёпотом проникал в уши, сливался с жалобным воем бродячих собак — или это были волки? Голос звал «Ника!», но было ещё какое-то другое слово, которое она слышала, но никак не могла понять, и только перед самым пробуждением, когда рассвет слабо постучался в её окно, она осознала, что это за слово, и резко села на кровати, с трудом переводя дыхание, будто она и впрямь прошла неизвестно сколько по глубокому снегу, ощущая бешеное сердцебиение и глядя на свои ноги: нет ли на них снега или следов обморожения?

Слово, звучавшее в её мозгу, было «куница».

1) «Новые русские» — клише, обозначающее представителей социального класса СНГ, сделавших большое состояние в 1990-е, после распада Советского Союза. Обозначает стремительно разбогатевших сомнительным или незаконным способом людей, не обладающих высоким уровнем интеллекта и культуры.

Вернуться к тексту

2) «Убийство в «Восточном экспрессе» — детективный роман английской писательницы Агаты Кристи, впервые опубликован в 1934-м году.

Вернуться к тексту