Новая жизнь Драко Малфоя (гет)

В первое утро после войны Драко Малфой коротко, почти под ноль, остригает волосы. Он делает это, едва переступив порог родного дома, перед первым попавшимся на глаза зеркалом, даже не дойдя до собственной ванной. Остриженные волосы тщательно уничтожает Инсендио и, только покончив с этим, оглядывается, наконец, по сторонам.

Родители обнаруживаются буквально в трех шагах — недоуменно и безмолвно они взирают на то, что делает их сын, но вмешиваться не пытаются. Какую-то долю секунды Драко, так и не опустивший руку с волшебной палочкой, раздумывает над тем, а не совершить ли ему заодно и ритуальное самоубийство — прямо там, где стоит, что называется, не сходя с места.

Словно прочитав его мысли, мать делает такое движение, как будто собирается сейчас упасть в обморок. Отец молниеносно подхватывает ее под локоть.

— Болван! — выплевывает он коротко и беззлобно, просто констатируя факт. — Можно подумать, ты не знаешь, что чем длиннее у волшебника волосы, тем больше его магическая сила.

— Наплевать! — отвечает Драко резко, так, как не говорил с отцом никогда в жизни. — Прости, папа, но мне теперь на все наплевать.

Люциус открывает было рот, чтобы ответить, но слова — бесполезные и пафосные, о долге и чести — застревают у него в горле. Нарцисса всхлипывает, не таясь, и прижимает руки к обветренным, искусанным губам — вчерашние сутки всем им дались нелегко. Драко стоит перед отцом и матерью, в мантии с надорванным рукавом, черной полоской сажи через всю щеку, с колючим светлым «ежиком» на голове и совершенно, абсолютно, безнадежно больным взглядом. Родителям нечего сказать своему сыну — впервые за почти восемнадцать лет его жизни. Сын улыбается кривой и страшной улыбкой, резко поворачивается на каблуках и выходит из комнаты.

В первую неделю после войны Драко Малфой ни о чем не думает и практически ни с кем не разговаривает. Избрание аврора Шеклболта Министром Магии, принятие новых законов, реформирование волшебного общества — все это происходит где-то в параллельной реальности и не волнует его совершенно. Малфой ощущает себя безмолвной, склизкой, холодной рыбиной, взирающей на мир сквозь толщу воды и аквариумное стекло.

Так — полудохлой рыбиной — он появляется и на суде. Молча сидит на жесткой деревянной скамье, смотрит бесцветными глазами в пространство, дожидаясь своей очереди опуститься в кресло с цепями перед судебной коллегией. Отец сидит рядом, напряженный и величественный — даже на скамье подсудимых он умудряется вызывать уважение и трепет. Драко вдруг вспоминает о том, что когда-то и сам испытывал к своему отцу подобные чувства. С тех пор прошло совсем немного времени — всего-навсего одна война. Малфой подозревает, что в этой войне напрочь лишился способности что-либо чувствовать. По крайней мере, радости от того, что из зала заседаний он выходит свободным и оправданным по всем пунктам волшебником, Драко не испытывает. Люциус за его спиной уже дает пространное интервью Рите Скиттер, в котором кается в прошлых грехах и клянется в симпатии и преданности Поттеру, благодаря вмешательству которого Малфои отделываются условным приговором и внушительным денежным штрафом, а не отправляются в Азкабан вместе с Долоховым и дюжиной других чистокровных УПСов. Краем глаза Драко замечает в толпе Панси Паркинсон, Грегори Гойла и Теодора Нотта — все трое с бессмысленно-счастливыми лицами встречают своих отцов, приговоры которых так же мягки, как и у Люциуса. Малфой-младший аппарирует, даже не успев толком представить, куда именно — больные рыбы предпочитают одиночество.

В первый месяц после войны он много размышляет о смысле жизни, вернее, о полном его отсутствии. Бурную родительскую деятельность по восстановлению репутации и «возмещению ущерба магическому миру» смыслом существования Драко считать отказывается, равно как и свое добровольно-принудительное участие в работах по восстановлению разрушенного Хогвартса. С утра студенты проходят ускоренные курсы по всем предметам, днем активно демонстрируют знание строительных заклинаний, а вечерами гриффиндорцы и слизеринцы устраивают групповые дуэли. В паре с Поттером, естественно, оказывается Малфой — остальные попросту не хотят испытывать судьбу.

— Если ты думаешь, что я не подниму на тебя палочку из чувства благодарности за спасенную жизнь, Потти, ты глубоко ошибаешься! — шипит Драко, когда в первый раз оказывается с Избранным лицом к лицу.

— Даже и не думал, — качает головой Гарри Поттер. — Малфой и благодарность — две несовместимые вещи. Но я-то умею быть благодарным. Передавай привет своей маме, Драко.

Поттер салютует ему палочкой и уходит. Секунду Малфой глядит ему вслед, а потом набрасывается со спины. Они дерутся по-маггловски, руками, безо всякой магии, и задыхаются не столько от злости, сколько от потрясающего ощущения, название которому находится гораздо позже, когда оба — Поттер с восхитительным синяком под левым глазом и Малфой с рассеченной до крови скулой — предстают перед нахмуренной Минервой МакГонагалл, восседающей за директорским столом.

— Почему вы сделали это, джентльмены? — вопрошает Минерва и недовольно поджимает свои и без того тонкие губы.

— Потому что я живой, — вырывается у обоих мальчишек одновременно, и они почти синхронно опускают головы, пряча изумление на лицах.

— Постарайтесь найти другой, более конструктивный способ радоваться жизни, — говорит МакГонагалл прежде чем перейти к обязательной нравоучительной части на тему мира во всем мире и межфакультетского братания. Поттер поворачивает голову и бросает на Малфоя хитрый взгляд из-под стекол очков.

«Я сделаю тебя, Малфой», — читает Драко в этом взгляде и ухмыляется в ответ своему извечному противнику. «Даже не надейся, Потти», — прочитывает Гарри в этой ухмылке, и во взгляде его загорается настоящий азарт.

Они встречаются почти каждый вечер, в коридоре с закопченными, обгоревшими стенами, возле оплавившейся двери, навсегда закрывшей вход в Выручай-комнату, обмениваются короткими полупоклонами и без лишних слов начинают драку. Дерутся по уговору — до первой крови, но иногда им не хватает сил остановиться, даже когда на лицах у обоих уже красуются ссадины и синяки. Потом, с кривыми и смущенными ухмылками, накладывают друг на друга лечебные заклинания и расходятся до следующего раза, напоследок обменявшись рукопожатиями.

— Подумать только, понадобилось семь лет и чертова уйма событий, чтобы ты, наконец, пожал мне руку, — искренне изумляется Драко, когда Поттер сам протягивает ему раскрытую ладонь в первый раз. — С чего бы это? Только потому, что со мной ты можешь выпустить пар, и мне это нужно так же сильно, как и тебе?

— Ты разве не понял, Малфой? — серьезно, без тени улыбки, говорит Поттер. — Война закончилась. Ты мне больше не враг.

— Именно поэтому ты выбрал меня в качестве своего мальчика для битья? — кривит губы в привычной презрительной усмешке Драко.

— Спарринг-партнер, — поправляет его Поттер. — Это называется спарринг-партнер.

Когда Хогвартс вновь обретает прежнюю красоту и величие, выпускникам в торжественной обстановке выдают дипломы и много говорят о новых перспективах и важности сохранять мир и не повторять прежних ошибок во имя добра, справедливости и памяти павших героев.

Малфой слушает бесконечные речи, обменивается понимающими взглядами с тоскующими однокурсниками-слизеринцами и внезапно понимает: драки с Поттером — единственное, что помогло ему пережить этот месяц. Теперь, когда они оба разъезжаются каждый в свою сторону, что даст ему возможность держаться на плаву?

— Скорее бы они закончили свое «бла-бла-бла» и дали нам возможность спокойно надраться в честь начала новой прекрасной жизни, — шепчет Блейз Забини, склонившись к правому малфоевскому уху. — Я скоро заболею от этих гриффиндорских разговоров о любви и дружбе.

— Отличная идея, — шепчет в ответ Драко и улыбается, не обращая внимания на недоуменный взгляд Блейза.

Второй месяц после войны Малфой проводит, успешно притворяясь тяжело больным — таким образом ему удается отлынивать от вникания в тонкости фамильного бизнеса и присутствия на светских мероприятиях, на чем настаивают родители. Драко выдумывает разнообразные симптомы, сочиняет легенду про поразившее его в Выручай-комнате редкое проклятие, успешно водит за нос семейного колдомедика и приглашенных консультантов из Мунго.

Он отказывается видеться с друзьями под предлогом плохого самочувствия и втихаря таскает ром и огневиски из отцовского бара. Совы из Паркинсон-холла, Нотт-мэнора и Забини-паласа прилетают по два раза на день, но он оставляет их без ответа. Гойл писать не любит, поэтому ежевечерне пытается поговорить с Малфоем по каминной сети — Драко всякий раз делает вид, что спит. Нарцисса делает вид, что верит в болезнь сына, Люциус делает вид, что не замечает того, как тают его запасы спиртного, и скоро все трое с изумлением обнаруживают в себе недюжинные актерские таланты.

Родители пытаются поговорить с Драко — он равнодушно выслушивает их объяснения и оправдания. Ему наплевать. Ему на самом деле на все наплевать. В свои восемнадцать Драко Малфой чувствует себя глубоким стариком и полным ничтожеством, и когда по утрам он смотрится в волшебное зеркало, предварительно наложив на него Силенцио — из серебряной глубины амальгамы на него устало и равнодушно взирает старик с коротко стрижеными волосами и глазами, пустыми и вылинявшими, словно пустыня в июльский полдень.

— Ты должен взять себя в руки, — неубедительно начинает Люциус разговор с сыном.

— Я больше никому ничего не должен, — прерывает отца Драко и натягивает одеяло на голову.

— Сынок, жизнь продолжается, — мягко увещевает Нарцисса.

— Рад за нее, — отрезает Драко и закрывает глаза, давая понять, что аудиенция окончена.

— Слышь, Дрей, ты чего, опять спишь, что ли? — вздыхает в зеленом каминном пламени голова Гойла. — Ну ладно, спи, спи, поправляйся. Я завтра загляну.

— И пусть завтра не наступает никогда, — бормочет Малфой, трансфигурируя камин в дубовый книжный шкаф, заполненный «Квиддичным обозрением» и годовыми подписками «Вестника зельевара».

— Драко Малфой! Если ты немедленно не ответишь мне, в следующий раз я влечу на метле прямо в окно твоей спальни! — верещит вопиллер голосом Панси Паркинсон. — С какой это мерлиновой радости ты вообразил, что имеешь право пойти на дно именно тогда, когда, наконец, ты можешь в самом деле начать новую жизнь?!

— Пойти на дно? Неплохая идея, — задумчиво произносит Драко, наблюдая за тем, как вопиллер взрывается и превращается в сотни крохотных возмущенных клочков бумаги.

Третий месяц после войны Драко Малфой проводит в борделях парижского магического квартала — аппарирует туда каждый вечер и возвращается под утро, прямо в свою спальню, насквозь провонявший блядством и коньяком. Он всерьез надеется на то, что однажды не сможет вернуться, потому что какой-нибудь «кот» из молодых и наглых, франтовато одетых сквибов, проткнет его насквозь маггловским складным ножом из ревности к своей подружке-проститутке.

Малфой экспериментирует с девочками и мальчиками всех мастей и цветов кожи — и приходит к выводу, что, занимаясь сексом, он хотя бы ненадолго, но чувствует себя живым и бодрым — почти так же сильно, как после драк с Поттером, только процесс намного приятнее. Изо всех слов в этой фразе ключевым является слово «ненадолго», к тому же у него обнаруживается аллергия на антипохмельные зелья, не сваренные собственноручно профессором Снейпом, а это значит, что до конца своих дней он обречен мучиться либо от аллергии либо от похмелья, на выбор — потому что Снейпа больше нет, и не будет никогда, так же как и хитроумного Дамблдора, и преданного Винса, и потертого оборотня Ремуса Люпина, и придурковатого рыжего Уизли — как его звали, Фред, кажется? — и его, Драко, собственной кузины, Нимфадоры, которую он никогда в жизни, в общем-то, и не знал, а возможность узнать ее у него появится только на том свете, и даже придурошной тетки Беллы больше нет, хотя вот ее-то как раз совершенно не жаль…

Эта мысль, бессвязная, словно лепетание младенца, и тоскливая как одинокий ужин старой проститутки, обрушивается на Малфоя на исходе третьего месяца после войны, в рассветный час последнего июльского дня, когда он вываливается из камина в собственной спальне, с остервенением сдирая с себя одежду, от которой разит спермой, потом и сладкими тяжелыми духами. Застежка мантии никак не поддается, Драко раздраженно бормочет заклинания с французским акцентом, то ли очищающие, то ли отпирающие, и падает, так и не раздевшись, на постель. Его наконец-то накрывает запоздалая спасительная истерика, и он долго плачет, поскуливая и впиваясь ногтями в кожу на висках. Отрыдавшись, Малфой засыпает и впервые за все три послевоенных месяца спит крепко и без сновидений, как в детстве.

Проснувшись, он первым делом раздевается, и стоя у окна нагишом, отсылает своего огромного черного филина на поиски адресата по имени «мистер Гарри Джеймс Поттер». К правой лапке почтовой птицы привязан пергамент с одной-единственной строчкой: «С днем рождения, Потти. Твой спарринг-партнер». Спустя пару часов филин возвращается с ответом: «Спасибо, партнер. Магический мир очень тесен — думаю, мы еще сможем набить друг другу морды, верно, Малфи?» Драко читает письмо, высоко поднимает брови, наткнувшись на искажение собственной фамилии и, запрокинув голову назад, оглушительно смеется — впервые за три послевоенных месяца. Филин смотрит на хозяина неодобрительно и хмурит косматые брови.

— Мама, папа, меня теперь зовут Малфи, и я хочу завтракать! — кричит он, входя в столовую, где его родители как раз собираются обедать.

— Слава Мерлину, он выздоровел! — шепчет Нарцисса, и ее глаза наполняются слезами.

— Я бы не спешил с выводами, — вполголоса произносит Люциус и тут же улыбается Драко.

— Рад, что ты снова с нами, сын, — Малфой-старший вкладывает в эти слова максимум радушия, на которое способен. — А что значит «малфи»?

— Ах, это? Не обращай внимания, всего лишь проявление знаменитого поттеровского скудоумия, — широко ухмыляется отцу Малфой-младший. — И, кстати, папа, не стоит обольщаться. Я теперь не с вами, я сам по себе.

Из мгновенно ослабевших пальцев Люциуса с серебряным звоном падает на стол вилка для салата. Звук падения кажется слишком громким в мгновенно наступившей тишине, но Драко продолжает улыбаться, глядя на ошеломленные родительские лица. В эту минуту он начинает понимать, как именно ему следует жить дальше.

Четвертый и пятый месяцы после войны Драко Малфой посвящает тому, что Люциус категорично именует «хроническим идиотизмом» и «поведением, позорящим род Малфоев», а Нарцисса толерантно называет «поисками себя» и «попыткой избавиться от родительского влияния». Отец грозится лишить сына карманных денег, мать тайком подбрасывает в его карманы пригоршни галлеонов, но в любом случае, по законам магического мира Драко уже год как совершеннолетний, и с полным правом может снимать средства со своего личного гринготского счета.

Он по-прежнему пьет и шляется по борделям, но теперь делает это не в тоске и одиночестве. Пока старшие Малфои, Гойлы, Паркинсоны и Нотты заняты замаливанием своих грехов, их отпрыски заняты прожиганием собственной жизни. В этом увлекательнейшем деле детям бывших УПСов активно помогает Забини, которого мало коснулась война, но порядком достали бесконечные свадьбы матери. В общем, у каждого из вчерашних слизеринцев есть собственное горе, которое нуждается в том, чтобы его залили вином и как можно скорее. Драко по-прежнему наплевать на все происходящее, кроме, пожалуй, утреннего похмелья; каждые две недели он аккуратно ровняет отросшие волосы и всерьез обдумывает магические и маггловские способы самоубийства. Авада Кедавра кажется ему куда надежнее огнестрельного оружия — но единственное ограничение, наложенное на малфоевские волшебные палочки, это как раз таки запрет на применение Непростительных заклинаний.

Он все чаще совершает вылазки за пределы магического мира, в компании бесшабашного Блейза и преданной Панси. Тед и Грег «узнавать магглов поближе» отказываются наотрез — Нотт до сих пор кичится своей чистокровностью, а Грегу просто неинтересно. Малфою внезапно становится интересно, и они с Паркинсон и Забини в трансфигурированных мантиях, с замаскированными палочками в руках, совершают прогулки по маггловским улицам, заходят в торговые центры и кинотеатры, обедают в кафе и пытаются научиться не шарахаться от автомобилей и переходить дорогу в положенном месте. Знакомство с миром магглов заканчивается ночевкой в полицейском участке — трое подростков, разинувших рты перед турникетами в метро, вызывают подозрение у чрезмерно бдительных патрульных. Маггловских документов у них нет, как нет и вразумительной, заранее заготовленной правдоподобной лжи, так что ночевать троице чистокровных волшебников приходится в камерах предварительного заключения. Компанию им составляют несколько наркоманов в состоянии, близком к ломке, и парочка полупьяных шлюх с вокзала Ватерлоо.

— Это называется — посмотрели на жизнь с другой стороны, — философски замечает Блейз и укладывается спать, ни на что не обращая внимания. В соседней камере тихо ругается Панси, сжавшись в комок и пытаясь отодвинуться подальше от размалеванных девиц в высоких сапогах и коротких юбках. Драко размышляет о различных вариантах исчезновения из участка, не включающих в себя использование магии. Спустя пять минут он приходит к выводу, что вариантов нет никаких, а их увлекательное приключение слишком затянулось и грозит закончиться неприятностями.

Малфой решительно вытаскивает из кармана не найденную при обыске зубочистку, одним движением превращает ее обратно в волшебную палочку и накладывает на всех находящихся в зоне досягаемости сонные чары. Для открытия маггловских замков хватает обычной Аллохоморы, и еще пары минут достаточно Малфою для того, чтобы пройтись по участку и призвать к себе их деньги и мелкие вещи, отобранные при аресте. Покончив с делами, он снимает чары с Забини и Паркинсон и аппарирует с ними подальше от магглов, спящих вповалку на стульях, письменных столах и прямо на полу — кого где застало действие заклинания.

— Как в сказке о принцессе Шиповничек, — фыркает Панси за секунду до того, как рывок аппарации выдергивает их из полицейского участка, меньше всего на свете похожего на сказочный королевский дворец.

Через минуту Драко уже стоит в парке родного поместья, на влажной от ночной росы траве, обнимая Панси за талию и ощущая руку Блейза на своих плечах.

— Малфой, ты нетерпеливый псих, — спокойно замечает позевывающий Блейз. — Нам стоило подождать хотя бы до утра, а утром нас вытащили бы оттуда — не твой отец, так родители Панси. А теперь нам припишут разглашение Статута секретности и приговорят к каким-нибудь общественно-полезным работам на благо процветания магглорожденных волшебников или одноруких сквибов, или еще кого-нибудь в этом же роде.

— К черту одноруких сквибов, — так же спокойно отвечает Драко. — Все магглы в этом жалком подобии аврората просто заснули и сейчас спят счастливым сном. Никто ни о чем не узнает.

— А главное, — говорит Панси, ежась от ночного холода, — мы все живы и благополучно вернулись домой. Ну, по крайней мере, мы вернулись к Малфою домой.

Устроив друзей в гостевых комнатах и счастливо избежав встречи с родителями, Малфой отправляется в свою спальню. Он долго принимает душ, тщательно растирает тело пушистым полотенцем, медленными, осторожными движениями расчесывает волосы.

— Отросли на два дюйма, — деликатно замечает магическое зеркало. — Может быть, снова начнем отпускать, хозяин?

— Может быть, — пожимает плечами Драко. Зеркало, в последнее время привыкшее к резкому: «Не твое дело!», потрясенно замолкает.

Малфой выходит из ванной комнаты, отбрасывает в сторону полотенце, призывает из шкафа шелковую пижаму — глубокого винного цвета, с вышитыми монограммами и фамильными гербами — неторопливо одевается и взмахом палочки отправляет на места разбросанные по комнате вещи. Потом он очень тщательно накладывает на двери заглушающие чары, набрасывает колючим, летящим почерком пару строк на куске пергамента, запечатывает его своей личной печатью и бережно кладет на середину письменного стола.

Закончив со всеми этими приготовлениями, Драко Малфой откладывает в сторону свою волшебную палочку и берет в руки пистолет из холодного черного металла, снятый им с пояса темнокожего полицейского, немного смахивающего на нынешнего Министра Магии. Знания о том, как пользоваться «этой штукой» почерпнуты Драко из полудюжины маггловских кинофильмов, просмотренных им в течение последнего месяца, и он довольно быстро справляется с предохранителем, поудобнее устраивает пистолет в руке, подносит дуло к правому виску и, досчитав мысленно до семи, спускает курок.

Таким образом, на исходе пятого месяца после Второй Магической войны, у Драко Люциуса Малфоя, чистокровного волшебника восемнадцати лет от роду, выпускника факультета Слизерин школы Чародейства и Волшебства Хогвартс, бывшего Упивающегося Смертью и неудавшегося убийцы, бывшего квиддичного ловца и заклятого врага Гарри Поттера, начинается новая, совсем другая, жизнь…