Хроники Реддла (джен)

Гул нарастал всё сильнее, и даже бетонные стены подвала, служившего теперь бомбоубежищем, не могли заглушить его. Из пятидесяти человек, собравшихся здесь, никто не проронил ни слова, лишь самые маленькие из нас испугано всхлипывали в царившей вокруг гробовой тишине. Я сидел на полу, устало привалившись к массивной колонне, подпирающей низкий потолок, прислушиваясь к близким разрывам, и нервно поглядывал на наручные часы: «Ещё 20 минут, всего 20 минут, и у них закончится горючее. Всего 20 минут, и эти чёртовы бомбардировщики уберутся восвояси... 15... 10... Вот уже только 5 минут, и...»

Мощный удар сотряс здание, и нескольких стоявших в тот момент подростков и повалило на пол. Всё моментально пришло в движение: люди вскочили со своих мест, младшие начали плакать, кто-то кричал. В пелене пыли и едкого сизого дыма, заволакивающего помещение, метались силуэты испуганных детей и воспитателей, слышались звуки падающих тел, кто-то матерился.

Я сам не заметил, как оказался на ногах. Проклятье! Похоже, что в царившей вокруг панике никто не обращал внимания на густой дым, медленно заполнявший помещение. С трудом проталкиваясь сквозь толпу, я попытался отыскать кого-то из воспитателей, и почти споткнулся об молодую женщину с короткими светлыми волосами. Она сидела посреди комнаты, закрыв лицо руками и, покачиваясь из стороны в сторону, что-то тихо бормотала себе под нос.

— Мадам Роуз! Мадам Роуз! — нет ответа. — Чёрт побери, Эмили! — я схватил её за грудки и резко встряхнул. Мадам Роуз подняла голову, смотря на меня пустыми, невидящими глазами. — Нам нельзя здесь оставаться! Выводите детей, ещё немного, и мы все тут к чертям задохнёмся! — Девушка снова посмотрела на меня и прошептала: «Умрём... Мы все умрём...» Бесполезно. Оставив воспитательницу на полу, я вновь огляделся и крикнул:

— Мак! — едкий дым попал в горло, и я согнулся в приступе кашля. — Проклятье! Мак, ты где?

— Том! — Сквозь сизую пелену я разглядел, как сквозь толпу ко мне продирается высокий широкоплечий парень лет семнадцати. — Чёрт побери, Том, надо уходить отсюда!

— Я знаю, но, похоже, у Эмили шок. Попытайся организовать этот дурдом пока не раздавили младших, а я открою двери! — Мак молча кивнул, и исчез за завесой дыма и копоти. Прикинув направление я закрыл лицо рукавом и начал пробираться к выходу, то и дело сталкиваясь с слепо мечущимися в чаду людьми. Наконец я добрался до небольшой каменной лестницы, ведущей к выходу во двор. Пулей взлетев по ступеням я нос к носу столкнулся с коренастым темноволосым парнем по имени Теренс, изо всех сил налёгшим плечом на массивную железную дверь.

— Проклятье! — Теренс в ярости сплюнул на каменный пол. — Похоже, что здание над нами обрушилось, и эту чёртову дверь завалило!

— Мать твою! — Мне что, действительно придётся умереть в этом подвале? — Теренс, попробуй найти монтировку или арматурину. Что-нибудь, чем можно поддеть эту дверь! И позови Мака, втроём мы быстрее справимся! Я останусь тут и попробую хоть немного её сдвинуть.

Теренс скептически посмотрел на меня. Действительно, что может сделать тринадцатилетний тощий парень, чего не смог пятнадцати летний силач, но всё же поспешил вниз. Я не питал иллюзий на счёт своих сил, и я точно знал, что в подвале не было никаких арматурин и труб, я лишь хотел спровадить Теренса подальше от входа. Осмотрев дверь, я увидел, что здоровяк сумел-таки сдвинуть её, создав зазор, достаточный, чтобы я мог просунуть туда руку. Вытащив из кармана волшебную палочку, я протиснул её в щель и направил туда, где предположительно был завал.

— Редукто!

Раздался треск разбиваемого дерева и звук падающих камней. Я налёг плечом на дверь и та, протяжно застонав, подалась наружу.

— Мак! Теренс! Дверь открыта, выводите детей!

Жадно вдыхая морозный воздух, я буквально вывалился на улицу и тут же опорожнил свой желудок. Судя по звукам, которые я слышал, многих выбравшихся так же тяжко рвало. Вытерев рукавом рот, я огляделся. Приют горел. Западное крыло, полностью разрушенное, рваной раной зияло на теле здания, в котором догорали обломки сбитого «Спитфайера». Двор был завален горящими обломками, и пламя пожара красными бликами играло на снегу. Я устало привалился к железному забору, достал сигарету и закурил, глядя вечернее небо.

— С Рождеством тебя, Томас Марволо Реддл...

* * *

Я с трудом вырвался из цепких лап сна, и сел на кровати. Струи холодного пота стекали по лицу, тело била мелкая дрожь. Я сделал несколько глубоких вдохов, стараясь успокоится. Давно я не видел этого сна. Пять лет прошло со времени этого дня, и четыре года, как фашисты перестали бомбить Лондон. И почти два месяца, как закончилась война. Но некоторые вещи не забываются никогда.

Я взял с тумбочки часы. Стрелки показывали 3:30 утра. Отдёрнув полог кровати, я встал, достал из кармана висящей на стуле мантии мятую пачку сигарет и тихо вышел в общую гостиную, cел в кресло у всегда горящего камина и закурил.

Я помню, как в тот день, когда в здание приюта врезался сбитый немцами «Спитфайер», я вернулся в бомбоубежище, просто чтобы удостовериться, что все успешно вышли. Дым уже успел рассеяться, и я увидел их. Шесть детских трупиков, лежащих на холодном каменном полу. Кто-то привалился к стене, мёртвые пальцы всё ещё сжимали горло, и рот был приоткрыт в тщетной попытке сделать спасительный вдох, кто-то пластом лежал на каменных ступенях, не успев сделать всего несколько шагов до спасительной двери... Но сильнее всего в мою память врезалась Эльза.

Эльза и её брат Тим попали к нам несколько недель назад, когда во время ночного налёта под завалом погибли их родители. Тиму было девять, Эльзе — одиннадцать. Оба были очень тихими и всегда держались вместе. Наверное, так бывает, когда теряешь своих родных. Но я помню, как красиво Эльза пела на уроках музыки, как светлело тогда её, обычно грустное лицо. Тогда, стоя рядом с пианино, она напоминала мне маленького ангела, спустившегося с небес. Она пела, а Тим улыбался, слушая её...

Они лежали рядом друг с другом, и Эльза обнимала своего маленького брата, укрыв его голову у себя на груди. Они не задохнулись, их просто раздавили во время паники. Помню, как я сидел там, прижимая их головы к своей груди, и просто смотрел в одну точку, пока воспитатели не забрали их у меня и не вынесли на улицу, к остальным погибшим. В тот день я впервые осознал, сколь хрупка человеческая жизнь. И по-настоящему возненавидел тех, по чьей вине они погибли.

Именно тогда я поклялся, что не умру. Не такой смертью, полной отчаяния и безысходности. И никто не умрёт.

С тех пор я сутками проводил в Запретной Секции, тщась найти малейшую зацепку, способную приоткрыть передо мной завесу бессмертия. Четыре года поисков, надежд и разочарований. Три крупных ссоры с Дамблдором, этим консервативным ублюдком, манипулятором, видящим угрозу в любом, кто не хочет плясать под его дудку, любом, кто хочет мыслить сам. Он что, в серьёз полагает, что я не понимал, чего он добивался своими вечными увещеваниями? «Вы потрясающе талантливы, Том! Но не всякие знания несут в себе Свет. Мы должны быть осторожными и жертвовать амбициями ради Высшего Блага! Вы можете достигнуть очень многого, прошу, сделайте Правильный Выбор, иначе вы погубите себя!» Что означает: «Делай всё, что я тебе скажу, или пожалеешь». И этому человеку Диппет хочет передать свой пост! Действительно, зачем ему принимать пост Министра Магии, если максимум через два года он станет директором единственной в Британии магической школы? Он уже сейчас сумел протащить своих марионеток на большинство ключевых постов, а прибрав к рукам Хогвартс, сможет безнаказанно промывать детям мозги идеями Общего Блага. ЕГО блага, если быть точным. Как же я рад, что завтра выпускной...

Я в последний раз затянулся, выбросил бычок в огонь, пробормотал заклинание, очищающее воздух, и отправился в спальню. Надо выспаться, завтра важный день...