Тридцать семь галлеонов, пятнадцать сиклей и три кната (джен)

В отличие от Фреда я с самых пеленок начал понимать, что круто, а что — нет.

Вот брат-близнец — это ни разу не круто. Так я думал лет до семи, наверное. Потому что ничего хорошего в том, когда всё на двоих, нет. Одежда, игрушки, комната… Мозг — и тот один на двоих.

Нас не могла различить даже родная мать, а отец — тем более. Они и не разбирались особо: в случае чего наказывали обоих. В основном за отличное чувство юмора, от мамы унаследованное, между прочим. Родить близнецов, да еще первого апреля — прекрасная шутка. Говорят, папа, как только узнал, упал в обморок прямо в Министерстве. А потом еще дома два раза.

Фред родился раньше меня на несколько минут, но все-таки про крутость он сообразил гораздо позже. Я тогда одним глазом смотрел, как он намазывает клеем папин стул, а другим — в коридор. Фред мазал этот несчастный стул, высунув язык почти до подбородка, а мне страшно хотелось в туалет. Я стоял и переминался с ноги на ногу, как последний дурак. И тут — мама, из окна увидела, что мы делаем, да как заорет дурным голосом:

— Я все вижу!!! Фред Уизли, немедленно прекрати!!!

И вот я уже в мокрых штанах, а Фред задумчиво смотрит на пятно на полу.

— Это не круто, брат, — говорит он. — Совсем не круто.

— Полная фигня, брат, — соглашаюсь я.

И мы оба как заржем во весь голос. Фред вообще хрюкать начал, так его тогда накрыло. А я понял, что один мозг на двоих — не так уж и плохо.

Папа, отдирая свои приклеенные ботинки от пола, каждый раз обещал всыпать нам по первое число. Но так как он в это время обычно опаздывал на работу, а к вечеру забывал про воспитательные меры, то на нас с Фредом его угрозы действовали не больше, чем чириканье воробья на кошку. Зато мама наказывала сразу, не откладывая на потом.

Однажды для того, чтобы «направить разрушительную энергию в положительное русло», папа притащил домой Конан Дойла. Не самого Конан Дойла, разумеется, а «Приключения Шерлока Холмса».

Мы читали три дня, почти не отрываясь. Мы даже пообедать забывали, потому что крутой Дойл не давал нам покоя. А когда прочли, то Фред сказал, что он будет Холмсом. Потом мы немножко подрались, и я стал Ватсоном.

Идея с зернышками была моей, что бы там Фред ни говорил. Но апельсинов у нас не было, зато были яблоки. Первой жертвой стала мама. Мы подложили ей письмо с пятью яблочными зернышками и двумя вырезанными буквами — Ф и Д. С буквами мы, конечно, сглупили. Фреда сослали на день в огород, а я сидел с Джинни — то еще было наказание.

Родители точно вздохнули с облегчением, когда нам пришли письма с приглашениями в Хогвартс. На поезд мы почти опоздали, отец закинул чемоданы в самый последний момент, и мы, взмыленные и уставшие от бега, отправились искать свободное купе.

В первом же у окна сидел темнокожий пацан. Он лениво оглянулся и спросил:

— Вы братья, что ли?

— Нет, просто похожи, — Фред ответил с таким серьезным лицом, что я чуть было сам не поверил. — Двойники.

— А, ну ладно, — пожал он плечами.

И тут мы одновременно поняли, что он нереально крут. Фред протянул ему руку на несколько секунд раньше меня, но зато я первый успел сказать:

— Джордж. А это Фред.

— Джордан. Ли Джордан.

Он здорово влился в нашу компанию. Мы даже сами не поняли, как у него почти получилось стать третьим близнецом.

Расселили нас сначала по разным спальням, о чем, думаю, Дамблдор не раз пожалел. На Рождество, снимая Филча с верхушки одной из елок, он распорядился переселить меня к Фреду и Ли.

Однажды у Снейпа случился приступ не очень плохого настроения, и на отработке он показал, как загустить зелье от фурункулов до твердого состояния. Фред обернулся ко мне с таким выражением на лице, будто бы выиграл миллион в лотерею, у него даже челюсть отвисла. Я посмотрел на него, потом на зелье, потом снова на него, и до меня дошло.

— Ты тоже понял? — прошептал Фред.

В маленькой подсобке школьного зельевара родилась великая идея. Зелья — это не круто. Они ассоциируются с болезнями, больницами, докторами, Снейпом, в конце концов. Зато все любят конфеты — тянучки, леденцы, жвачки. Если делать из зелий конфеты — вот это как раз будет круто.

Зеленое драже с мятным вкусом из зелья от фурункулов мы раздали за завтраком. На следующий день парни с пятого курса выстроились в очередь за новой порцией. И тогда Фред предложил брать условную плату — по десять кнатов за штуку. Через неделю у нас уже было почти десять сиклей, которые мы потратили на ингредиенты для зелья от прыщей.

За два дня до летних каникул Дамблдор узнал о подпольном бизнесе и написал письмо нашей маме. Как она тогда кричала… Если бы мы знали, что так будет, то ни за что бы не поехали домой. Нас оставили без карманных денег и никуда не выпускали. Но мы договорились с Биллом и отдали ему почти весь наш заработок, чтобы он покупал нужные нам ингредиенты. На какие только жертвы не приходилось идти ради будущих доходов.

В то лето все только и говорили что о матче между Югославией и Францией — финале чемпионата мира по квиддичу.

Все, кроме Чарли. Чарли говорил о Румынии и драконах.

— Драконы, драконы, драконы… — бормотал он и монотонно бился лбом о стекло на кухне.

А мама, стоя у плиты, приговаривала:

— Чарли, милый, осторожнее, разобьешь окно.

Я знал, что ему предложили работу в отделе магических игр и спорта. И зачем, спрашивается, человеку драконы, когда можно попасть в Министерство? Я не понимал до тех пор, пока мама не послала нас оборвать вишню. Фред сидел на заборе и кидал ягоды мне в ведро. Потом он замер, глядя вверх, и засмеялся, да так, что чуть не свалился.

— Он хочет летать, понимаешь? Он тоже хочет быть крутым.

Чарли просто хотел летать. Если бы не Фред, я бы никогда не сообразил, для чего мой старший брат потащился в такую даль. Все-таки, что ни говори, несколько минут разницы в рождении давали Фреду преимущество. И, наверное, именно тогда мы решили, что нужно выбираться из этого дома и полунищенской жизни своими силами, как сделал наш брат Чарли.

На четвертом курсе нас приняли в квиддичную команду. И мы, естественно, влюбились в одну и ту же девчонку — Анджелину Джонсон. Даже тогда у нее грудь была что надо. Пришлось разбить нос брату, чтобы только пригласить ее в Хогсмид. Но всё было зря, потому что пошла она не со мной и не с Фредом, а с Джорданом.

Фред на этом не успокоился. Однажды ночью он выбрался из замка, сел на метлу и подлетел к гриффиндорской башне.

— Я люблю тебя, Анджелина Джонсон! — наворачивая круги, орал Фред, да так громко, что слышно было во всем замке. — Ты лучшая девушка в мире!

То ли по ошибке, то ли просто по привычке наказали нас обоих. Очень жестоко было со стороны Дамблдора заставить драить полы без магии, но Фред всё равно радовался жизни, вырисовывая мокрой тряпкой на полу букву А.

Несмотря на определенные разногласия, мы взяли в долю Джордана, и к концу пятого курса у нас скопился неплохой капитал: тридцать семь галлеонов, пятнадцать сиклей и три кната. Перед самыми каникулами Фред зачем-то зашел к Трелони. И всю дорогу потом сосредоточенно молчал — я даже за него испугался.

— Снитч поймает Крам, а выиграет Ирландия, — сказал он уже дома.

— Тебе Трелони, что ли, сказала?

— Мы должны сделать ставку.

И мы сделали ее, не спросив Джордана. Мы отдали все наши деньги, абсолютно все до последнего кната, Людо Бэгмену.

Жирный Бэгмен обещал, что всё будет в лучшем виде. Мы поверили ему, потому как думали, что человек, игравший в сборной Англии, не может обманывать. Тем более он тоже был загонщиком и казался своим в доску.

Надо было видеть, как Фред радовался, когда ирландцы выиграли, а я — так вообще чуть с ума не сошел. Над нашими головами гремел фейерверк победы. А мы прыгали и орали, как больные:

— Круто! Круто!

Бэгмен отдал нам кучу денег. Кучищу. А когда она исчезла, растворилась, будто и не было ее, я чуть не расплакался от огорчения. Сдержался. Потому что пришлось успокаивать Фреда — он собирался найти Бэгмана и врезать ему по морде. Штраф мы бы не потянули, и мама нас бы убила.

Бизнес нужно было начинать с нуля. У нас имелись кое-какие запасы ингредиентов, но не настолько большие, чтобы быстро вернуться на прежний уровень. Да и руки опустились. Я еще кое-как держался, но Фред меня беспокоил. Он иногда просто замирал, глядя перед собой, и вздыхал так, что сердце разрывалось.

Макгонагалл задала ему эссе про трансфигурацию жидкостей. И Фред написал. Написал такую чушь, что Дамблдор долго не мог на нас смотреть без смеха, его даже икота иногда разбирала. Зря ему Макгонагалл показала то эссе, он все-таки старенький, чтобы так смеяться.

Если бы не Гарри, не знаю, что бы с Фредом стало. Я уверен, что Гарри точно знал, как это — когда тебя лишают мечты. И знал, как это не круто. Поэтому и отдал весь свой выигрыш нам.

— Псих. Как есть псих, — шмыгнул носом Фред, когда Гарри вышел из купе.

А у меня в руках был мешочек с тысячей галлеонов — средства для нашей цели.

И что-то изменилось в моем брате Фреде. Если бы мы заработали эти деньги, возможно, всё было бы совсем по-другому. Но такая большая сумма — сразу и безвозмездно, ударила ему в голову, как хороший стакан огневиски.

Дома нас ждала мама с морковными котлетами на ужин, такими, где половина — куриное мясо, половина — тертая морковь. Фред их терпеть не мог — страдал, но ел. Однако в этот раз он с грохотом перевернул тарелку на пол.

— Не понимаю, почему я должен есть эту бурду, — заявил он.

— Фред Уизли, немедленно выйди из-за стола! — строго сказала мама.

— Подумаешь…

Он побрел в комнату, лениво переставляя ноги — будто бы и не его сейчас выгнали — и наверняка чувствовал себя крутым. Мне хотелось заорать ему вслед: «Ну и дурак», но я не стал. Потому что понял кое-что очень важное: крутость может свести с ума, и тогда сам не замечаешь, как изменяются мотивы.

Фред платил Рону, чтобы тот выполнял работу за него. Фред платил Джинни, чтобы та покупала клубнику ему на обед. Он даже попробовал эксплуатировать меня. Закинув ногу на ногу, Фред задрал нос и сказал:

— Братец Дред, сгоняй-ка за сливочным пивом.

— А вот это ты видел, — я тыкнул ему под нос фигу и повалил его на пол. Мы молча душили друг друга, чтобы мама не услышала. Он пыхтел, как паровоз, у меня ныли руки, но никто не хотел сдаваться.

— Отпусти, — прохрипел он.

— Сам отпусти, — просипел в ответ я.

— На счет три. Раз, два…

Я упал назад и больно ударился копчиком. Фред продолжал лежать в той же позе, и я уже хотел было испугаться за него, как он сказал:

— Вот же мы два идиота, — и расхохотался.

Меня он больше не трогал, хоть и продолжал зазнаваться.

Когда в школе появилась Амбридж, я сразу понял: дело плохо, и начал нервничать. Мое состояние передалось Фреду. И он для разрядки взорвал пару навозных бомб возле слизеринских спален, а потом еще раздал несколько штук парням с младших курсов.

— Пора валить, — шепнул Фред мне как-то за обедом.

— Прямо сейчас или я могу доесть бутерброд?

— Нет, я серьезно. Валить, и чем быстрее, тем лучше.

— Мама будет рада.

Не то чтобы я боялся, просто не хотел лишний раз ее злить.

— У нас есть деньги, у нас есть мозг. Думаешь, без мамы не проживем? Пора выводить наш бизнес в люди.

Его предложение было настолько заманчивым, что я застыл с бутербродом во рту. С одной стороны, настоящая взрослая жизнь без этих «Джордж Уизли, убери ноги со стола!» или «Джордж, наведи порядок в своей комнате!», но, с другой стороны, новый уровень — новые опасности. Я никак не мог решить, круто это или нет.

— Ты хочешь бросить школу? — спросил я.

— А ты разве нет? Зачем нам школа, если у нас столько денег? Я уже слышу запах независимости.

Я тоже его чувствовал — не так хорошо, как Фред, конечно, — но бежать просто так, за несколько месяцев до экзаменов… Мне не хватало внутренней свободы.

Зато я нашел подходящее помещение под магазин. Да и собственный магазин — это моя идея. Фред всю ночь корпел над расчетом, и получалось, что нам хватит не только на магазин, но и на ингредиенты на несколько лет вперед. А я всё тянул, боялся чего-то.

Однажды ночью я проснулся от шума. Фреда не было в кровати, поэтому я спустился вниз. Он стоял посреди гостиной с чемоданом в руках.

— Куда это ты собрался без меня, брат? — спросил я. Думал, что это какая-то шутка — очередной розыгрыш.

— Я тут больше не могу, мне душно.

— Так выйди, подыши.

— Я оставил тебе пятьдесят галлеонов в ящике. Тебе должно хватить до конца года. Если хочешь — оставайся.

— Это наши общие деньги.

— Не могу. Я задохнусь.

Таким серьезным я никогда его не видел. Сердце заколотилось, как бешеное. Я на секунду представил, как буду жить без него, и чуть не умер.

— Хорошо, я тоже ухожу. Только давай покажем им, кто тут Уизли, а кто — нет.

И мы ушли, сломав систему. Под звуки фейерверка и злобные вопли Амбридж за несколько дней до конца школы.

Мы летели на метлах и орали:

— Мы Уизли, и мы крутые!

Потому что так оно и было.