Мои бессильные ночи (гет)

Гермиона тяжело вздохнула и посмотрела в зеркало.

— Ну что ты смотришь, иди к нему. Хватит бояться... — она улыбнулась на секунду отражению, понимая свою правоту, — этого белобрысого никчемного мальчишки.

В последнее время этот мальчишка слишком часто попадается ей на глаза, слишком часто напоминает о себе. Первые три месяца учебы, когда они стали жить вместе — ведь для главных старост Хогвартса существуют отдельные комнаты, у которых общая гостиная — они практически не замечали друг друга. Вернее, казалось, что она для Малфоя-младшего вообще не существует. Он даже не здоровался с ней первое время, а ко дню рождения Гермионы словно устроил ей подарок — начал кивать при встрече и обращаться с просьбами, если они касались их обоих. Он разделил с Гермионой обязанности старосты и не уклонялся от их добросовестного исполнения. В остальном поведение Малфоя не поддавалось объяснению. Гермионе иногда казалось, что он выдумал себе, что живет совершенно один. Нет, конечно, он не врывался пьяный к девушке в комнату, не приводил своих друзей и не раскидывал свои вещи по гостиной, хотя, казалось, до этого совсем недалеко. Вместо этого он приводил девушек к себе в комнату, иногда поглядывая при этом на сидящую в кресле возле камина Гермиону. Пару раз она замечала ухмылку на его лице и провожала Драко и его спутницу, каждый раз новую, что неудивительно, взглядом до комнаты со слизеринским флагом. После этого дверь звонко захлопывалась, приводя Гермиону в себя. Она лишь вздыхала и снова погружалась в конспекты или какую-нибудь книгу.

К середине ноября Гермиона обнаружила, что Драко Малфой все же обращает на нее внимание, причем довольно часто и при этом там, где ему не положено это делать. За завтраками, обедами и ужинами аристократы с темным прошлым не должны постоянно поглядывать в сторону вражеского — до сих пор и негласно — факультета, и уж тем более на каких-то магглорожденных волшебниц вроде Гермионы Грейнджер. Хотя, конечно, после окончания войны на нее стали обращать внимание почти все ученики школы — и не только за тем, чтобы улыбнуться над тем, как она корпит над учебниками. Удивительная метаморфоза начала происходить еще в поезде в конце августа, который вез ребят в Хогвартс — когда Гермиона, идя под руку с Роном мимо вагона, где было много народа, услышала за спиной вздохи и восхищенные перешептывания. С одной стороны, ей было приятно это слышать и понимать, что именно она сыграла значительную роль в победе над Темным Лордом. Но, с другой, не понимала, как все люди могут праздновать победу, как они могут писать статейки различного содержания в "Ежедневный Пророк"? Как они могут делать деньги, выставляя жизнь "золотого трио" напоказ и повсюду пытаясь узнать что-нибудь новое и интересное, что рядовому читателю понравится, и он закроет газету с чувством, что прикоснулся к жизни героев. Гермиона осуждала, конечно, мысленно, что эти люди не понимают невосполнимых утрат, которые понесла их сторона во время войны. Что во время битвы за Хогвартс мир потерял больше десятка смелых, добрых и как никто другие заслуживающих жить героев. Лишь пара некрологов в честь Волдеморта и список погибших той страшной ночью, вот чего удостоилась память этих людей. Но это не так уж и плохо, успокаивала себя девушка, во всяком случае, того, что было после смерти Дамблдора, не произошло. Никого не стали поливать грязью, вытаскивать на обозрение магического мира все секреты тех, кто воевал за светлое будущее этого самого мира. И на этом спасибо, рассуждала Гермиона.

К концу октября отношения Рона и Гермионы дали трещину. Теперь казалось, что они сошлись только на чувствах, что были в прошлом, когда-то, и лишь на том, что в период вечных схваток и попыток защититься от всех, кто подчинялся Волдеморту, поняли, что не хотят друг друга терять. Но началась другая, мирная, жизнь, и девушка четко осознала: она любила рыжего друга, одного из Уизли и просто замечательного человека. Но любила, только и всего. Чувства остались в прошлом. Может, не простила предательства, когда Рональд ушел от них с Гарри, а может, просто по-другому взглянула на себя и свою жизнь. И почему-то Гермиона не хотела видеть в ней Рона. Вернее, видеть в качестве любимого человека. Однако то, что их пара продержалась до поздней осени, могла бы объяснить одна вещь, но девушка очень не хотела даже думать о том, что казалось вполне логичным. Ей было жалко Рона — в ту майскую ночь, которая предрешила все их жизни, он потерял любимого брата. Семья Уизли до сих пор не могла оправиться от потери, лишь Артур пытался хоть как-то подбадривать окружающих, а Джинни все свое свободное время проводила с Гарри — ее раны от потери Фреда залечились быстро, потому что она вновь обрела свою любовь, когда уже думала, что потеряла ее.

К счастью, Рональд понял мотивацию поступков своей возлюбленной — и, все обдумав, решил остаться с ней такими же друзьями, которыми были до статуса "они обрели друг друга после войны". Правда, они стали больше времени проводить порознь — потому что их общего друга, Гарри, они почти потеряли — он старался посвящать почти все свое время Джинни, но Гермиона в душе очень радовалась этому. И, чтобы не напрягаться в общении с Роном, все же сократила их встречи. Так сложилось, что девушка занималась в основном помощью новому директору, Минерве МакГонаггал, в восстановлении Хогвартса, и своими обязанностями старосты. Даже учеба теперь не так увлекала гриффиндорку — она немного переоценила свои приоритеты и поняла, что может немного расслабиться в освоении магических наук. Накопленный опыт помогал все новое схватывать на лету и оставлял время на себя, на размышления и на помощь другим.

А с момента, когда одним ноябрьским утром Гарри с легкой усмешкой заметил, что коллега Гермионы из Слизерина слишком долго изучает ее взглядом, девушка стала больше обращать свое внимание на аристократа с блондинистой головой. Хотя, аристократом она называла его скорее по привычке, потому что Малфои потеряли половину своего состояния после суда над Люциусом. Его приговорили к нескольким годам Азкабана, и Гермиона до сих пор помнит то разбирательство Визенгамота в последних числах июня. Нарциссу Малфой отпустили содержать поместье под условием домашнего ареста на срок шести месяцев. Драко Люциус Малфой остался под присмотром работника министерства и избежал более сурового наказания. Что ж, решение суда сама Гермиона считала справедливым со всех сторон, лишь только младшему Малфою она бы пожелала нечто вроде исправительных работ, или хотя бы посещение психолога. Уж слишком после окончания войны мальчишка изменился. Это проявлялось случайно и довольно редко, когда Драко в задумчивости стоял у окна и словно беззвучно рыдал, или когда он молча сидел в кресле, медленно кроша обычные маггловские сигареты. Сигареты были дорогими, с приятным запахом — Драко никогда не курил при девушке, но она часто улавливала аромат табака в гостиной или от него самого. Это бывало в моменты, когда он слишком близко проходил мимо Гермионы. Она даже улыбалась этому — потому что могла легко узнать Малфоя по запаху.

В течение следующего месяца Гермиона пришла к довольно интересному выводу — Драко довольно часто обращает внимание на главную старосту девочек. Иногда она даже чувствовала его взгляд в гостиной у себя за спиной, но если оборачивалась — никогда не сталкивалась глазами с Драко. Как-то вечером ей даже стало немного страшно — что мог такого задумать Малфой, если для этого требовалось постоянно разглядывать гриффиндорку? Но потом успокаивалась — ничем больше мальчишка себя не выдавал. Казалось, он просто пытался понять Гермиону, смириться с ней.

* * *

Еще больше о себе и своем соседе девушка узнала накануне рождественских каникул. Этот вечер из своей жизни она запомнит навсегда, можно не сомневаться. Тогда Гермиона рассматривала старые снимки. Большинство карточек из небольшой стопки запечатлело лучших друзей девушки — Рона и Гарри, а так же сам Хогвартс. Родителям, живущим в немагическом Лондоне, всегда было интересно, чем живет их особенная дочь, и постоянно требовали документального подкрепления своих рассказов. Рон всегда очень удивлялся, рассматривая получившиеся снимки, а Гарри с Гермионой посмеивались над его реакцией. Впервые увидев немагическое фото, Уизли долго водил карточкой в воздухе, заставляя фигурок на фотографии двигаться, и Гермиона очень бы хотела запечатлеть выражение лица Рона, но Гарри успел объяснить другу, почему у него ничего не получается. Только через пару лет он стал доверять маггловским снимкам и без опаски и былого удивления брался за них. Зато родители Гермионы пришли в полный восторг от колдографии, присланной девочкой в середине третьего курса. Как же она раньше не додумалась до этого, Гермиона не знала.

Уже перевалило за полночь, как тихо скрипнула входная дверь. До этого за несколько секунд Гермиона слышала неразборчивые слова, очевидно, принадлежавшие Малфою — как потом оказалось, он пытался вспомнить пароль от гостиной. На удивление, дверь очень громко захлопнулась, и Малфой, на ходу скидывая ботинки, быстро, но не очень уверенной походкой, пошел в сторону дивана посреди гостиной. Гермиона сидела на окне, и поэтому Драко не заметил ее сразу. Откуда же он знал, что девушка любит предаваться воспоминаниям, глядя на всякие снимки из прошлого под светом луны. Он даже бы ехидно улыбнулся, и сказал нечто вроде "Ну и романтика у тебя, Грейнджер". А после этого ушел бы к себе и тихо добавил бы: "Только Уизли не хватает... или еще кого-нибудь".

Малфой же той ясной ночью пару минут сидел, даже не двигаясь, а просто смотря куда-то в направлении спальни Гермионы. Потом встал, сделал пару шагов в ту же сторону и, резко остановившись, горько засмеялся. А потом, не удержавшись, опять упал на диван и принялся еще больше хохотать. Именно в тот момент Гермиона поняла, что тот не просто "навеселе", а уже порядочно пьян. И, кажется, ей ничего не остается, как просто подождать, пока блондин не уйдет к себе. И, главное, не выдать свое присутствие. Девушке показалось, будто она наблюдала что-то очень личное — каким-то отчаянием и слабостью веяло от выпившего Малфоя, вернувшегося позже обычного. Проведя минуту в неторопливом молчании, Гермиона расслабилась — и из ее рук выпало несколько фотографий. Она даже не успела чертыхнуться про себя, как Малфой обнаружил ее.

— Грейнджер... времена войны прошли, тебе не надо устраивать засаду, — и снова засмеялся. Его смех холодно оборвался, и словно эхо застыло в гостиной. У Гермионы пробежали мурашки, когда слизеринец, не спеша, встал и подошел к ней. Его лицо осветила луна. Боль, усталость и нежелание воспринимать действительность — вот что она увидела на этом бледном лице, на которое уже не спадала, как много лет подряд, светлая челка. В сентябре волосы Малфоя стали заметно короче, он оставил лишь пару сантиметров от прежней шевелюры. Ему это шло, и, как думала Гермиона, он теперь заметно экономит, не тратя кучу денег на дорогостоящий лак, чтобы зализывать волосы в манере всех Малфоев.

— Почему ты не спишь? — тихо спросил он и поставил ладонь на подоконник рядом с лодыжкой Гермионы.

— Я сидела тут... — пробормотала она в ответ, не зная, как объясниться. — Смотрела фотографии, задумалась.

— Я вижу. Что ты сидишь на подоконнике, смотришь на странные маггловские колдографии и следишь за мной.

Он говорил тихо, на выдохе. Казалось, ему лень подкалывать сидящую тут девушку, а подошел он к ней... даже Малфой не мог объяснить, зачем. Зацепило то, что именно она видела его беззвучную истерику? Еще бы пара минут, и он разбил бы почти полную бутылку огневиски о стену — и тогда, будь гриффиндорская заучка у себя, она точно бы выскочила к нему в своей нелепой пижаме наводить порядок. Но все как-то получилось... не так. Не вышло у него позлить девушку, никак не сложилось задуматься о своей жизни и еще больше напиться в одиночку. Даже Грейнджер была не в нелепой пижаме, как представлялось парню.

— Больно ты мне нужен, Малфой.

Драко лишь вздохнул.

— Лучшая защита — нападение, да? — он слегка повернул голову, стараясь разглядеть Гермиону — не смутилась ли она, не видно ли в ее глазах, как она старательно придумывает ответ...

— Вовсе нет. Я ничего не пыталась доказать тебе, сидя здесь ночью. И уж тем более не дожидалась тебя.

— А я ведь не сказал, — он пару раз моргнул, словно пыль в глаза попала, — даже не предположил, что ты можешь ждать меня. Выдаешь себя.

Блондин усмехнулся. Но даже ухмылка получилась какой-то усталой.

— Малфой, я не хочу с тобой спорить сейчас. Я пойду, наверное, — она развернулась, спустив ноги. Гермиона ожидала, что Драко пропустит ее, но немного просчиталась. Тот даже не думал отходить. В результате его лицо оказалось на уровне с ее. Малфой слегка нахмурился, задумавшись, а Гермиона отстранилась.

— Так странно, Грейнджер, видеть тебя тут, рядом. Говорить с тобой. Когда хочется подняться на Астрономическую башню и спрыгнуть вниз в беззвучном полете, — он как-то неловко дернул плечами, отчего Гермиона поежилась.

— Что ты несешь, Малфой? — шепотом спросила она.

— Чтобы просто осознать свои ошибки, — продолжал слизеринец, словно говоря с самим собой, — и хоть как-то попросить прощения у всех, кто погиб.

Он опустил голову и отступил от окна, давай Гермионе возможность уйти. Та, не дыша, еще несколько секунд сидела, вжавшись в подоконник, и даже не думала шевелиться.

— Что ты сидишь, ты же хотела уйти! — повысил голос Малфой и быстро развернулся. Он прихватил со столика бутылку огневиски и, держась за спинку дивана, пошел к своей комнате.

Дверь от его размаха сильно стукнулась о стену и отскочила, так и не захлопнувшись. Гермиона, наконец вздохнув и немного расслабившись, сползла с подоконника и тихо пошла по направлению к себе. За метр от двери она остановилась и прислушалась. Ожидала услышать храп, стук рюмок, большие глотки — но не услышала ничего. А через секунду из его комнаты раздался звук разлетающегося на куски стекла. Гермиона даже вздрогнула от этого и, метнувшись в сторону комнаты Драко, все же остановилась и задумалась. Малфой тихо засмеялся. Гермиона, собравшись с мыслями, пошла в его сторону. Она оправдывала себя только тем, что не может оставить слизеринца в таком состоянии, близкому к нервному срыву или, что еще хуже, уже пребывающему в нем.

Девушка, отбросив все за и против, просто вошла в комнату к юноше.

— Малфой...

Тот сидел на кровати и держал руку на колене, поднятую вверх, словно успокаивая боль в ней. Драко поднял голову, его лицо озарила усмешка.

— Зачем ты здесь, Грейнджер, убирайся! — он достал из-под кровати еще одну бутылку спиртного. Понятно, значит, он разбил всего лишь свою початую бутылку. — Или пришла посмеяться?

Он открутил крышку и, встав, взял стакан со столика. Налил немного жидкости. Всего пару сантиметров. И... протянул Гермионе.

— Что это значит? — лишь смогла спросить она.

— Держи, — он все еще протягивал ей стакан, — держи, чего стоишь?

Гермионе ничего не оставалось, как подойти и взять бокал с огненной жидкостью, лишь бы Малфой успокоился. Она тут же хотела его поставить на подставку для цветов, но не успела.

— Даже не думай, Грейнджер, иначе я заставлю тебя это выпить, — он, легко взяв еще стакан, налил чуть больше себе, — и поверь, уж я-то сумею это сделать.

Намекая и на свое прошлое, Гермиона хотела ответить ему, что уж она-то не сдастся просто так, но почему-то, неожиданно для себя, просто вернула руку, в которой грелся бокал, к себе.

— Зачем это тебе? Зачем тебе я, — она усмехнулась, — в качестве собутыльника?

Драко подошел ближе к девушке. Он, даже не глядя вниз, а лишь в глаза Гермионе, ухитрился даже не задеть ногами осколки бывшей бутылки. А ведь он был без обуви.

— Хочу.

Он приподнял стакан, предлагая чокнуться, но тут же отстранил его.

— За погибших.

И тут же сделал пару глотков, будучи уверенным, что Гермиона сделает то же самое. И ведь она сделала. Она второй раз в жизни пила огневиски. И оба раза поводы были одинаковые. За тех, кто умер. В голове у девушки даже промелькнула мысль, что это становится ее грустной традицией. Дав жидкости разлиться обжигающим, но приятным теплом внутри, Гермиона зажмурилась. Открыв глаза, она увидела перед собой Малфоя.

— Я... уберу осколки, ты не против? — гриффиндорка протянула стакан Драко и хотела достать из кармана палочку, но вспомнила, что забыла ее в комнате. Она потихоньку привыкала к мирной жизни и уже не таскала с собой повсюду оружие.

— Я сам, — Малфой протянул Гермионе уже два стакана и, достав из валявшейся на кровати мантии палочку, быстро очистил заклинанием пол. На нетрезвую голову он сделал это очень проворно и быстро, и уже через пару мгновений забрал из рук Гермионы один стакан. Ему было даже неважно то, что по ошибке он хватил не тот — все равно жидкости в обоих почти не было.

Блондин положил палочку на столик возле кровати и сел на нее. Откинул мантию. И снова посмотрел на Гермиону.

— Что скажешь, Грейнджер? У тебя ведь наверняка сейчас столько мыслей в голове... Уверен, одна из них — крикнуть какое-нибудь заклинание и уйти подальше. Хотя, палочки-то у тебя нет, — он улыбнулся. Не ухмыльнулся, не усмехнулся... улыбнулся. Искренне и очень по-дружески. Видимо, алкоголь совсем поменял видение реальности у слизеринца.

Гермиона подошла к сидящему Драко и посмотрела на него сверху вниз. Ее коленки были настолько рядом от его ног, что, казалось, одно неверное движение — и она уже будет держаться за него.

— Я вижу твою боль, Малфой, вижу, отчего ты пьешь, — она вертела прохладное стекло в руках, сложив их на уровне его шеи, — и что самое ужасное, я тоже ощущаю эту боль. Не только твою, но и свою. До сих пор у меня темнеет в глазах, когда я прохожу мимо мемориальной доски около Большого зала. Это... сильнее меня.

Она была напряжена. Сейчас она впервые за долгое время с кем-то откровенно говорила о своей боли и страхах из прошлого. И этим случайным собеседником оказался не кто иной, как юный Малфой.

— Тебе не кажется, — он одной рукой взял ее стакан, другой бутылку и немного дополнил его. После этого налил и себе тоже. Поставив свой стакан на кровать, он вложил второй в холодные руки Гермионы. Драко почувствовал эту прохладу. Его, обычно ледяные руки, уже были разогреты алкоголем, — что это будет частью тебя всю оставшуюся жизнь? И моей тоже. Частью любого человека, кто был там, и кто осознает потери.

Она вздрогнула. Моменты битвы пронеслись перед глазами.

— И ты часто думаешь об этом?

Малфой усмехнулся. Да, черт возьми. Постоянно, когда он не занят учебой, сном, завтраками или разговорами. То есть большинство своего времени. К тренировкам по квиддичу он не возвращался — как и все в Хогвартсе, так как поле еще не было восстановлено. За лето преподаватели и ученики, добровольно проводившие свои каникулы в Хогвартсе, успели восстановить почти весь замок. О поле для квиддича как-то позабыли, и к новому учебному году не привели его в порядок. Матчи было решено отложить на год, а пока ученикам позволялось летать возле леса, над озером, но лишь тем, кто умел хорошо обращаться с метлой. Драко же просто не хотелось заниматься чем-то подобным. Он подумывал о том, чтобы начать тренироваться снова, но все время откладывал это.

— Да.

Неожиданно для самого себе он сказал правду. То ли спиртное виновато, то ли Грейнджер.

— Малфой...

— Остановись. Еще не хватало твоей жалости.

— Я не собиралась тебя жалеть, — слишком быстро сказала Гермиона. — Просто ты слишком винишь себя в произошедшем и слишком много думаешь о прошлом.

Драко поднялся. Ему просто надоело смотреть снизу вверх на гриффиндорку. Это было как-то по-детски, словно его мама пытается развести сына на откровенный разговор. Оказавшись выше девушки, он почувствовал себя увереннее.

В приглушенном мягком свете он пару секунд рассматривал Гермиону. Ее карие глаза, казавшиеся этой ночью особенно темными, волосы, убранные в простой домашний хвост, черные прямые брови... А вот и небольшой белый шрам рядом с глазом, наверняка доставшийся ей как память от какого-нибудь Пожирателя. Это была она, Гермиона Грейнджер. Именно эта девушка уже час скрашивала одиночество Малфою, заставляя его обнажать душу перед ней. Заставляя страдать перед ней. Но в ее глазах он тоже чувствовал боль, и это придавало сил Драко и заставляло его верить — она не засмеется над тем, что он скажет. Ни над чем.

В этот момент Гермиона не понимала, чего хочется больше: понять, зачем она сейчас нужна Малфою, или напиться и не пытаться установить причины и следствия. Зачем узнавать мотивы каждого из них, если то, что есть сейчас, устраивает обоих? Пить вместе, обмениваться усталыми взглядами и мыслями. Она, уже не стесняясь, разглядывала Драко, пытаясь уловить все эмоции, проскальзывающие на его лице. Ей было интересно, о чем же он думает, внимательно изучая Гермиону. И в то же время она просто любовалась им, настолько изменившимся за лето. Он именно повзрослел и за лето стал настоящим мужчиной. Со своими потерями, болью, чувствами. В нем появился стержень. И как ни бывало стольких лет надменности, трусости и глупых поступков. Она теперь точно знала, что он легко признает свои ошибки и старается сделать все, чтобы не допустить их вновь.

Глухой звук стаканов разрушил это затянувшееся молчание и упорное изучение друг друга. Малфой осушил бокал и все еще держал его рядом с лицом, напоминая гриффиндорке, что ей необходимо повторить за ним. Под внимательным взором Малфоя Гермиона медленно выпила все, что было в стакане. Поморщилась на секунду, а когда открыла глаза — увидела ту улыбку снова. Нежную, приятную. Без всяких контекстов — его просто позабавила реакция девушки. Уже от такого количества алкоголя Гермиона почувствовала легкую дымку в глазах и приятную дрожь в теле. Хотя, дрожь была скорее от Малфоя — словно ее било крошечным зарядом электричества, если расстояние между ними сближалось до десяти сантиметров. А если блондин позволял себе еще больше сократить дистанцию, Гермиона забывала дышать — и от этого во рту пересыхало, от чего хотелось пить еще больше. Хотя бы и огневиски.

— Еще? — шепнула она, опустив бокал.

Ее шепот, лишь одно ее "еще" за секунду донеслось до Малфоя и словно напомнило, что все, что происходит сейчас — слишком опасно. Но почему такая мысль вертелась в голове, он не мог объяснить.

Драко поймал рукой ее стакан и на секунду отвлекся к столику, чтобы поставить бокалы. Он слышал и чувствовал, как Гермиона вздохнула, словно набирая сил перед падением с большой высоты. Мгновение, и он вернулся в свое первоначальное положение. Его пальцы дрожали. Боясь того, что молнией пронеслось у него в голове, Драко едва коснулся плеч девушки, чуть толкая ее к выходу и разворачиваясь спиной к двери.

— Думаю, тебе хватит, — он выдохнул эти слова при повороте.

Легкие вибрации воздуха коснулись щеки Гермионы, и она замерла, не в силах двинуться с места. Казалось, он отпустит ее — и девушка упадет.

— Уходи, Грейнджер. Ты и так засиделась в слизеринской комнате, — он лишь глазами показал куда-то в сторону двери, но даже не снял рук с ее плеч. Держал, отпускал, но не хотел, чтобы она уходила.

— Ты действительно этого хочешь? — Мерлин, кто ее тянул за язык? Гермиона всегда думает перед тем, как сказать что-нибудь, но сейчас не могла ничего с собой поделать. Допьешься так с Малфоем и чего угодно ожидай от себя.

Блондин опустил руки и отвернулся. Он подошел к кровати и снова сел на нее. Снял белую рубашку, под которой оказалась такая же белоснежная майка. Свет погас по желанию хозяина комнаты. И лишь только после этого он коротко ответил:

— Нет.

Гермиона попыталась нащупать рукой что-нибудь, за что можно было бы удержаться. Вроде только что она жаловалась себе на конфликт разума и речи, а теперь еще и ноги не слушаются.

— Осторожней, — Малфой резко дернулся вперед и подхватил девушку за руку, чтобы она не упала.

Гермиона еще раз взглянула на слизеринца.

— Чего же ты хочешь?

— Просто останься здесь сегодня.

Он довел ее до кровати и посадил, дав накрыться теплым одеялом. Через пару минут Гермионе стало намного теплее, и она нашла разумное объяснение своей дрожи: декабрь. Она была в хлопковой кофте с длинными рукавами и таких же брюках, но такая легкая домашняя одежда не могла уберечь от прохлады каменного замка.

Пока девушка согревалась, Драко быстро переоделся и умылся в ванной — благо, из спальни каждого старосты вела дверь в личную ванную комнату. До слизеринца доходили слухи, что несколько десятков лет назад у главных старост общей была не только гостиная, но и ванная. Он ужаснулся от этой мысли — и если бы раньше от того, что ему бы пришлось делить ванную с грязнокровкой, то теперь просто от того, что это неудобно и занимает слишком много времени.

Вернулся он в пижамных штанах и тут же поспешил под одеяло — в комнате действительно было очень холодно. Ему показалось, что Гермиона спит — на кровати уже было тепло и довольно приятно. Словно вернулся из дальнего путешествия в родной дом. К родной Гермионе. От мысли, что она лежит и спит с ним рядом, у него стало спокойнее на душе — именно она разделит с ним мечты и боль этой ночью. Он закрыл глаза.

— Спокойной ночи, Малфой. Не думай ни о чем.

— Прости меня... Гермиона.

Он сказал это, не открывая глаз, но тут же очнулся от прохладной ладошки, которая прошлась по его голове и спустилась к щеке. Немного подержала и вернулась к волосам. Потрепала их и спрятала руку под одеяло.

— Вот и познакомились, Драко.

Она услышала, как Малфой усмехнулся. И тут же заснула.