Никакого французского (гет)

Bonjour

— Bonjour, mademoiselle.(1)

Дорогу ей преградил молодой симпатичный брюнет. Он опёрся на стену плечом, положив руки в карманы.

— Bonjour, — цепкий взгляд Флёр выхватил накачанные мышцы и белозубую улыбку. Слизеринец (а нашивки на мантии были именно слизеринских цветов) был очень хорош. За неимением лучшего подойдёт и этот. Конечно, главный красавец Шармбатона Николя был лучше на порядок, да и здешний Седрик Диггори ей нравился больше, но… Николя остался во Франции, а Седрик на неё просто не смотрит. — Пгостите, не знаю вашего имьени.

— Забини. Блейз Забини, — он протянул ей руку.

— Ошшень пгиятно, — улыбнулась Флёр самой обворожительной из своих улыбок и подала ему свою ухоженную ручку. Забини удивил, чуть коснувшись кожи тёплыми губами. — Тшем могу быть польезна?

— Многим. Многим можете быть полезной, мисс Делакур, — глаза его странно засияли.

В голову Флёр закралась идея, что они думают об одном и том же…

Иногда девушка может поступиться некоторыми своими принципами. Этот день — как раз входит в список тех, когда принципы стоит посылать куда подальше. Нет, она уже привыкла к смертельным опасностям за всё время проведения Турнира. В первом туре её чуть не сожрал дракон, во втором накинулись гриндиллоу, и она (единственная, между прочим, из всех чемпионов) не смогла от них отбиться. С её-то везучестью на этом дурацком Турнире вполне может случиться так, что третье испытание она вовсе не пройдёт, просто не выберется из ужасного лабиринта! А это, между прочим, будет весьма обидно. И не только из-за позорного последнего места.

Именно об этом думала Флёр Делакур, оправляя юбку в пустом классе школы Хогвартс. Слизеринец (как там его зовут?) всё ещё лежал на полу на расстеленной мантии. Она криво ухмыльнулась и застегнула верхние пуговицы на блузке, поправила чулки.

Ведь нельзя же, ведь правда нельзя идти на смерть девственницей, верно? Вот Флёр и не пойдёт.

— Au revoir, gentil,(2) — он встаёт с пола и оправляет одежду.

— Au revoir.

Сomme il faut(3)

В жизни четырнадцатилетнего Блейза Забини было немного женщин, от которых голова шла кругом. Первой из них (правда, он никогда и никому в этом не признается) была Селестина Уорлок. Та самая, что поёт слезливые романсы по колдорадио. Его мать, будучи женщиной волевой и сильной, Селестину не любила. Зато любила слушать светскую хронику, во время которой всегда крутили эти романсы. Однажды, года три назад, когда ему было одиннадцать, на страницах «Ведьмополитена» Блейз увидел певицу, и его сердце окончательно и бесповоротно было отдано ей. Навсегда, как тогда казалось.

Селестина была крупной белокожей женщиной, голова её была сплошь усыпана мелкими белыми кудряшками. Именно белыми, даже цвет волос Малфоя и всей его семьи не дотягивал до этого чистого оттенка. Селестина носила платья с длинными пышными рукавами и огромным декольте, при взгляде на которое у Блейза обрывалось что-то внутри.

Закончилось всё весьма плачевно: мать заметила, что сын утаскивает все журналы с Селестиной к себе под подушку и отругала его. А журналы сожгла. Блейз тогда просидел всю ночь без сна, думая, как бы незаметно стащить из бара бутылку Огденского. Ему было жизненно необходимо помянуть свою разбитую любовь.

Мать тогда дала ему один наказ. «Никогда не показывай женщине, как ты её любишь. Вообще никому не показывай», — да, так и сказала. В том возрасте Блейз не понял значения этих слов, но они надёжно впечатались в его голову, и намного позже смысл их до него всё-таки дошёл. Он был благодарен за них матери.

В школе ему до умопомрачения нравилась Ханна Эббот. Наверное, потому что имела такие же милые кудряшки, как у Селестины. Но Ханна была хаффлпаффкой, что в глазах высшего света выглядело не comme il faut. Блейз задирал её чаще других, и это было бы заметно, если бы не вражда Драко с Поттером и компанией. По сравнению с этими стычками, его придирки к Эббот были просто детским лепетом.

Ханна снилась ему по ночам в первых мокрых снах, снимала перед ним блузку, оставаясь в одном лишь лифчике, и грудь её была не такой как на самом деле, а большой и сочной, как у Селестины Уорлок. Чтобы скрыть свои стоны от разделявших с ним спальню мальчиков, Блейз стал накладывать на полог Заглущающее. А потом переспал с Миллисент.

Буллстроуд однозначно не являлась его мечтой. Она ему не снилась, он не думал о ней на уроках, сидя в душных кабинетах. Более того, Миллисент была совсем не красавицей, а проще говоря — довольно уродливой. Но именно с такими, считал Блейз, и нужно лишаться девственности. Чтобы не пошла и не стала кричать всем, насколько он плох в постели.

Для неё он был Богом. Единственным. И за это он её тоже чуточку любил.

А потом начался четвёртый курс, на лице Миллисент появилась очередная порция подростковых прыщей, Селестина постарела, а Ханна состригла свои чудесные кудряшки. В Хогвартс приехала делегация из Шармбаттона.

Флёр Делакур была сногсшибательна. «Ну полное сomme il faut», — как сказал ошарашенный Драко.

Mauvais ton(4)

Флёр Делакур с детства воспитывалась в строгости. О француженках обычно складывается такое странное мнение, будто они раскрепощённые и недалёкие, почти что куртизанки. Но Флёр была не такой и старалась всем это показать. Она училась на отлично, не заглядывалась на мальчиков и изысканно одевалась. По её мнению, этого должно было хватить, чтобы не прослыть безмозглой девочкой.

Так уж вышло, что к семнадцати годам мадемуазель Делакур осталась невинной. Нет, она не стремилась подарить свою девственность единственному и неповторимому, за которого потом выйдет замуж, как об этом писали в любимых ею старинных романах. Просто её первый любовник должен соответствовать некоторым требованиям. Во-первых, он должен быть старше. Потому что, как заверяли подростковые журналы, с опытным взрослым человеком терять невинность намного приятнее. Во-вторых, он должен быть воспитанным. Как писали те же самые журналы, мужчина не должен заставлять, принуждать, причинять боль. Ну, и, в-третьих, он обязательно, бесповоротно должен быть белокожим французом, причём самым-самым красивым.

Её главным претендентом на почётную роль первого мужчины Флёр Делакур был Николя Россет. Он был старше Флёр, но всё ещё молод, невероятно учтив, имел бледную кожу и прекрасные светлые волосы, бездонные серые глаза и длинные пальцы. По нему сходили с ума все девушки Шармбаттона. Вот только одна незадача: он был преподавателем по живописи. Ах да, ещё он был женат.

Флёр бросала на него томные взгляды несколько курсов подряд, но добилась лишь одного: Николя (точнее, мсье Россет) нарисовал её портрет, который она повесила у себя в спальне. Но дальше этого дело почему-то не заходило.

И вот, пока она ждала своего прекрасного принца и томно вздыхала, глядя в потолок, нагрянул Турнир Трёх Волшебников, где она стала чемпионом от их академии. Флёр гордилась. И надеялась, что, привезя во Францию Кубок и победу, наконец, увидит, как Николя падает к её ножкам.

А потом были ужасные испытания, практически полный проигрыш, Седрик Диггори, помешанный на своей узкоглазой подружке, сальные взгляды учеников, смертельная опасность и нервные срывы.

И ещё был Блейз Забини, абсолютно не подходящий под описание её идеального первого любовника: грубый, циничный и младше её на целых три года. И, надо признать, совершенно не белокожий француз. Абсолютный mauvais ton. Но Флёр было нужно. Просто нужно. И она, поступившись всеми своими принципами, рискнула.

(1) Добрый день, мадмуазель

(4) Дурной тон