32 градуса по Фаренгейту (гет)

* * *

— Прекрасное вино, — Люциус выдержал обстоятельную паузу и, окинув взглядом бокал в своей руке, удовлетворенно добавил: — Тонкий букет. Очень... достойный напиток, не так ли?

Старший Нотт, улыбнувшись, кивнул из соседнего кресла. Уже второй час они с Малфоем сидели на летней веранде особняка Теодора и наслаждаясь полным покоем, медленно опустошая раритетную бутылку из погребов Нотта. Лучи закатного солнца мягко стелились к ногам, перед глазами шелестел листвой пышный парк, тихий сентябрьский ветерок что-то нашептывал у висков. С присущим им обоим достоинством хозяин и гость некоторое время просто молчали. Нотт, разумеется, мог дать какой-нибудь отвлеченный комментарий к замечанию Люциуса насчет вина и тем самым развязать разговор, но не хотел: пустые светские фразы сегодня были как-то совсем не к месту. В какой-то момент почти одновременно вздохнув каждый о своем, аристократы обернулись друг к другу и подняли бокалы:

— За свободу, Теодор.

— За свободу, которую мы заслужили.

После чего, отпив ровно по глотку, вновь углубились каждый в свои мысли. Тост за свободу, произнесенный Малфоем, был неслучаен: в последнее время Люциус глотал ее, как воду, с жадностью путника, прошедшего насквозь через мертвую пустыню и вдруг осознавшего, что ему придется вернуться обратно. В некотором роде именно таким путником он сейчас и был: впервые за многие годы его будни не занимало служение кому бы то ни было. Сначала в жизни Малфоя был Темный Лорд — и служба в опасной роли его правой руки. Потом — падение Волдеморта, судебные процессы, гигантские расходы на взятки, отступные, компенсации, а главное, постыдная необходимость отстаивать свое имя, имущество и право на власть. Люциус должен был заново утверждаться в магическом мире, заново строить политическую карьеру. Вернуть прежние позиции ему, разумеется, удалось — иначе он просто не смог бы позволить себе и дальше носить фамилию Малфой. Со стороны это могло показаться каким-то дьявольским чудом, но в действительности все было закономерно. Еще юношей Люциус усвоил, что власть, сила и деньги тесно связаны между собой, и если есть одно — при соответствующем желании появится и остальное. Силы у него по-прежнему было достаточно. А что до денег и власти, то за ними он пошел прямиком в Министерство Магии, где быстро смог занять пост Главного советника по финансовым вопросам. И все бы ничего, но Люциус опять был слугой. Впрочем, пока он барахтался в ежедневной министерской рутине, день за днем наращивая влияние и капитал, его не сильно заботили отдельные сложности субординации. Он просто делал то, что считал нужным.

Однако жизнь периодически вносит свои поправки в привычное течение будней — и вот уже первая полоса «Пророка» кричит, что Люциус Малфой принял решение покинуть Министерство. Разумеется, самостоятельно Люциус такого решения не принимал. Да и результатом обоюдного согласия, как это было указано в официальных бумагах, уход Малфоя назвать было тоже нельзя — но широкую общественность подобные детали совершенно не касались. В действительности Люциусу просто не оставили выбора. Уже давно в министерских верхах готовилась крупная афера: новые заправилы магической Британии решили пополнить карманы, нагрев на кругленькую сумму Гринготтс. Ко всеобщему разочарованию, обойти в этом вопросе Малфоя оказалось невозможно: как глава финансового департамента он был обязан поставить свою подпись под рядом документов. Его уговаривали, ему сулили большие барыши, приказывали, угрожали... Однако свою санкцию на эту многообещающую операцию Люциус так и не дал. Дело слишком сильно пахло Азкабаном. И Малфой слишком хорошо помнил, с каким трудом откупился от него в прошлый раз. Нет, больше он такого козыря против себя никому в руки давать не собирался — поэтому вскоре ему ожидаемо пришлось собраться на выход.

Теперь Малфой-старший был свободен, как птица в полете, и, надо заметить, на первых порах чувствовал себя превосходно. Да, его самолюбие задевал статус отстраненного от занимаемой должности, однако о вынужденном характере его ухода знали единицы — и все они хранили и будут хранить молчание, иначе их ждут теплые и уютные камеры Азкабана. Поэтому Люциус спокойно надел маску состоятельного гордеца, уставшего от суеты и рутины, и вот уже третий месяц разбрасывался предложениями руководящих постов от самых разных структур магического Лондона. Он ездил на охоту, ходил в театры, путешествовал по старушке-Европе, навещал знакомых и просто приятно проводил время. Да, он знал, что рано или поздно с подобной жизнью придется покончить: его капитал был хоть и значительно больше, чем в первый послевоенный год, но все же далеко не настолько велик, как до финальных сражений Второй Магической. В тоже время запросы Малфоя с годами скромнее не становились. Да и потом, нельзя было сбрасывать со счетов Драко, которому Люциус был просто обязан передать достойное наследство. А значит, со временем надо было вновь вернуться к делам. Но... не сейчас. Особенно с учетом того, что заманчивых предложений на его столе пока еще не было.

Они с Ноттом продолжали сидеть, откинувшись на подушки в больших плетеных креслах, когда на горизонте вдруг показалась странная черная точка, в которой по мере ее приближения Люциус без труда угадал сову из личной администрации Кингсли Шеклболта. Птица приземлилась на подлокотник рядом с Малфоем и выжидательно уставилась на аристократа. Забрав письмо, Люциус развернул его так медленно и нехотя, словно оно было официальным уведомлением о просроченном долге. Да, он увидел именно тот почерк, который ожидал увидеть. Но прочитал несколько не то, что ожидал прочесть.

«Уважаемый мистер Малфой,

Спешу сообщить, что после обстоятельных размышлений приняла для себя, как Вы любите выражаться, смелое управленческое решение, а потому Вы можете считать себя совершенно свободным от роли, которую в последнее время играли в моей жизни.

С наилучшими пожеланиями,

Гермиона Дж. Грейнджер»

Малфой изменился в лице всего на пару мгновений — Нотт даже не успел уловить ничего определенного. Быстро развеяв ненужные мысли, Люциус запустил руку в карман и после некоторых поисков вытащил оттуда новенький галеон. Птица взяла монету, но осталась сидеть рядом.

— Что-то серьезное? — поинтересовался Теодор.

— Нет, не думаю. — Малфой выдержал паузу. Вероятно, чуть более длинную, чем следовало бы. — Во всяком случае, заниматься этим вопросом сейчас я не планирую.

Сложив бумагу вчетверо, Люциус убрал письмо в нагрудный карман, вновь откинулся на спинку кресла и взял в руки бокал с вином. В момент, когда он, прикрыв глаза, поднес бокал к лицу, в воздухе раздалось шуршание крыльев. Ответом, который птица уносила с собой в ночь, было молчание.

* * *

Несмотря на уже очень поздний вечер, Гермиона все еще сидела в своем кабинете в Министерстве. Не сказать, чтобы ее задерживала работа — просто ее никто особо не ждал дома. Да и не дома тоже. Родители жили теперь хоть и не в Австралии, но и не в пределах Лондона, так что часто гостить у них Гермионе было не с руки. Рон, с которым они остались условными друзьями после того, как стало понятно, что семьи из них не выйдет, полтора года назад уехал на континент, занялся бизнесом и за все это время ни разу не показывался на глаза даже собственной матери. Джинни и Невилл вернулись в Хогвартс — уже, разумеется, в роли профессоров. Первая преподавала полеты на метле и тренировала ребят в квиддич, второй высаживал в детские головы семена знаний базовой травологии. После долгих метаний к прежним школьным друзьям присоединился и Гарри. Что ж, он был, пожалуй, на своем месте: никто в послевоенной магической Англии не способен обучить юных волшебников защите от темных искусств лучше, чем он.

Справедливости ради, Хогвартс предлагал профессорское место и ей, но Гермиона не хотела туда возвращаться. Да, там, в этих стенах, она была настоящей звездой, живой воплощенной легендой. И да, там ей, возможно, было бы не одиноко. Но для нее самой эта глава ее биографии была перелистана и закрыта. Ей нужно было начать жизнь сначала. Это было необходимо сильнее, чем воздух, вода и средства к существованию, так что Гермиона послала МакГоннагал вежливый, но однозначный отказ — и поступила на министерскую службу. Хогвартс остался в прошлом. И вместе с ним там же остались все ее награды, успехи и статус.

Теперь Гермиона являлась, бесспорно, талантливой и подающей надежды, но всего лишь рядовой служащей. Милой девочкой на побегушках у этого сборища воротил волшебного мира, что в целях воздействия на слаборазвитые обывательские мозги гордо зовется Министерством Магии. Ее ТРИТОНы и СОВы для них — просто бумажки, а Орден Мерлина — полумифическое приложение к личному делу, совершенно не связанное с Гермионой как человеком из плоти и крови. Единственное, что для ее работодателей действительно имело значение — ее возраст и трудовой стаж. Увы для нее самой, пока что Гермиона была бессовестно молода в смысле стажа и возраста — и невыносимо хороша почти во всех остальных смыслах. Нет, она никогда не была канонической красавицей, но с наступлением двадцатилетия у нее вдруг проявились точеная фигура, свой особый шарм и совершенно очаровательная улыбка. Злые языки наверняка могли бы намекнуть здесь на родителей-дантистов, но мистер и миссис Грейнджер в данном случае были не при чем. Так или иначе, Гермиона похорошела, после чего вынести ее интеллект и таланты к магии для окружающих стало решительно невозможно. Гермиона едва ли не кожей чувствовала, как начинали трястись десятки министерских чинуш, стоило ей в очередной раз блеснуть на работе. Все они понимали, что реши Гермиона задаться такой целью — она обставит любого из них. И будь Грейнджер чистокровной, они, вероятно, могли бы еще смириться с ней: как-никак гены, деньги, традиции. Но она маггла, выскочка без роду и племени. И это они еще не знали, что она замахнулась на самого Люциуса Малфоя.

Ну, где же эта бестолковая сова?! Гермиона обернулась к окну и сощурила глаза, пытаясь вглядеться в сумрак. Внешне она казалась абсолютно спокойной — ее выдавали лишь не находившие себе места руки, то и дело начинавшие теребить все, что только подвернется, и уже сломавшие пару перьев. Терпение никогда не принадлежало к числу добродетелей Гермионы. Со стороны, конечно, могло показаться иначе: ведь Грейнджер всегда достигала поставленных целей, безупречно училась, прошла войну и своими силами пробилась в Министерство. Однако секретом ее успеха было отнюдь не терпеливое трудолюбие — им была страсть, которой хватило бы минимум на троих. Страсть, в которой можно захлебнуться. Видел ли это в ней кто-нибудь? Большей частью, нет. Гермиону хорошо воспитывали — она умела прятать свои чувства в угоду идее: «Так надо, так будет лучше». Да и потом, люди редко всерьез интересуются кем-то кроме себя, так что в душу Гермионы никто особо и не вглядывался. Кто ее действительно знал? Гарри, Джинни и Рон? Возможно, отчасти. Родители? Тоже да, особенно отец. Но и все. И все эти люди были вдали от Гермионы.

Увязшую в мрачных мыслях девушку стук совиного клюва в стекло напугал почти до остановки сердца. Неужели дождалась? Гермиона бросилась к окну и впустила птицу. Мерлин, вот он — конец ее непростительного романа. Сейчас она прочтет полный ледяного спокойствия, а может даже, презрения ответ Малфоя — и будет готова наколдовать себе петлю с табуретом. На долю секунды неизвестность показалась во много раз симпатичней определенности.

Гиппогриф тебя раздери, Гермиона! Каким бладжером стукнули твою светлую голову, что ты все это затеяла? Черт. А может, он заявит, что ему плевать на твое решение? Это было бы весьма в стиле Малфоя. И это было бы с его стороны почти признанием в любви... Сопховоста тебе под подушку, нет! Можно подумать, ты не знаешь, с кем имеешь дело.

Грейнджер сделала глубокий вдох... И только тут заметила, что птица не принесла с собой ни клочка бумаги — лишь золотая монетка поблескивала в клюве. На миг Гермионе показалось, будто ей залепили пощечину. Какая подлость! Только теперь она вполне поняла, почему именно этот человек был доверенным лицом Волдеморта. Фантастическая способность топтать чужую гордость. Несколько мгновений его надменного гробового молчания — и ты сам попросишь запустить в тебя Круциатус. Любая физическая пытка будет легче, чем подобное унижение.

Нет, это просто отвратительно, невыносимо, оскорбительно, низко! Гермиона в гневе стиснула пальцами палочку. Освещение в кабинете дрогнуло от стихийного выброса магии. Неужели она не заслуживала хотя бы какого-нибудь ответа?! Что значил весь этот спектакль? Сначала отмена одной встречи, на которой он сам долго настаивал, потом молчание, потом скомканные извинения, далее отмена второй встречи и еще одни извинения, а потом она узнает, что этот чистокровный негодяй гостит у Теодора Нотта! Это было уже слишком. Конечно, то был Люциус Малфой, а не Рон Уизли и не Виктор Крам, но какое это имело значение? Северус Снейп был первым и последним, ради кого Гермиона Грейнджер посылала к дементорам свою гордость. Больше она никому не позволит так вести себя с ней. Именно поэтому, наступив на горло своим чувствам, она решила дать лорду Малфою официальную отставку. И что же? Даже в этой ситуации он оказался в выигрыше! О, ей у него еще учиться и учиться: вопреки логике, именно ей сейчас выворачивает суставы и ломает кости от его безразличия, а вот он наверняка проводит время в полном спокойствии, возможно даже в обществе других женщин — более высокородных, чем она. От этой мысли Гермионе стало как-то совсем мерзко. Наспех собрав свою сумочку, Грейнджер невербальным заклинанием погасила свечи в кабинете и выскочила из Министерства, с грохотом хлопая по пути всеми дверьми и почти задыхаясь от обиды.

На улице дышать показалось чуть легче. Гермиона остановилась на тротуаре и на пару секунд закрыла глаза. Перед мысленным взглядом тут же предстал образ Люциуса: кто она для него? И был ли это сейчас закономерный конец их чертовски неправильного романа? Возможно, что нет, не был, но что ей теперь делать? Очевидный ответ напрашивался сам собой: не ждать, не терзать себе сердце воспоминаниями, не искать Малфою оправданий, не находить сомнительных утешений и не ронять собственного достоинства. Нет, это не был рецепт волшебного зелья от сердечных ран, это была просто толика здравого смысла.

* * *

— Отец, ты скоро? — Усиленный Сонорусом голос Драко рокотом прокатился по нескольким этажам Малфой-менора. — Мы опаздываем уже на четверть часа!

— Сынок, возьми себя в руки. Отец сейчас спустится. Все будет хорошо. — Как всегда тихо, с нотками усталости произнесла Нарцисса и изящным движением расправила несуществующие складки на своем безумно дорогом и столь же невыразительном платье.

Драко испытующе посмотрел на мать. Миссис Малфой все еще весьма привлекательно выглядела, хоть и заметно хуже, чем ее супруг: в то время как Люциус только достиг пика мужественной силы и зрелости, Нарцисса уже начала увядать. У ее красоты не было ни единого шанса не начать гаснуть: чтобы цвести в зрелом возрасте, нужно быть страстной женщиной — чувственной, неправильной, жадной до жизни и ее чудес. Миссис Малфой же всегда была прекрасна своей образцовой, несколько холодной красотой, преданностью, смирением и, конечно, чистокровностью. Первый и самый восхитительный блеск сошел с нее с рождением Драко, а потом она медленно увядала год за годом, сминаемая волей своего мужа. Она была хорошей, искренне любящей матерью, неплохой хозяйкой, надежным тылом и живым примером всем благородным женам. Все перечисленное внушало Люциусу твердую уверенность в завтрашнем дне и смертельную скуку.

Уже довольно давно супруги жили каждый своей жизнью на расстоянии душевной пропасти таких размеров, что ее едва ли можно было преодолеть. Даже находясь в их общем доме, они умудрялись почти не пересекаться и не общаться. Да и какой смысл в разговорах, если дражайшая половина все равно тебя не слышит, хоть и делает вид, что слушает? Смотрит на тебя, но не видит? И это было справедливым отнюдь не только для Люциуса. Сложно было с уверенностью сказать, кто больше оскорблял другого: Люциус, скользивший по Нарциссе таким взглядом, будто она была элементом интерьера, или же Нарцисса, действительно сливавшаяся в единое целое со стенами и больше похожая на фамильного призрака, чем на женщину из плоти и крови. Об интимности, близости не было и речи — остался лишь супружеский долг, причем оба все чаще задавались вопросом, не имеет ли смысл списать часть обязательств. В конечном итоге оба так и сделали, с той лишь разницей, что у Нарциссы после списания образовался чистый убыток, в то время как Люциус одолжился на стороне. Впрочем, Люциус все еще считал Нарциссу удачной для себя партией и, занятый в последнее время поисками невесты для Драко, ориентировался, в основном, на те качества, что были присущи его собственной жене.

На сегодняшний вечер семейство Малфоев возлагало большие надежды: званый ужин у банкиров Гринграссов фактически являлся смотринами. Единственный отпрыск Люциуса и Нарциссы должен был оценить одну из дочерей хозяев — Асторию. Для Малфоев подобная женитьба стала бы выгодным ходом: Гринграссы всегда отирались рядом с большими скоплениями денег и были довольно богаты. В свою очередь, для тщеславных Гринграссов, которых, несмотря на чистокровность, многие без зазрения совести называли беспринципными торгашами, имя Малфоев было пропуском в высший свет.

Нарцисса и Драко уже давно пребывали в полной готовности и, сидя в гостиной, то и дело поглядывали на часы, тщась дождаться главу семейства. Однако Люциус не торопился со сборами: он обстоятельно застегивал каждую пуговицу на своей мантии, расправлял каждую складку на шейном платке, несколько минут крутил на свету фамильную брошь, прежде чем приколоть ее к лацкану мантии. В какой-то момент его полупустой скользящий взгляд остановился на коллекции парфюмированной воды, заполнявшей левый край столешницы трюмо, и аристократа словно что-то дернуло. Хотя среди десятка флаконов в принципе нельзя было выделить ни один, для Люциуса это было не так. Вот он, этот лаконичный прозрачно-белый пузырек, похожий на тающий кусок льда. Подарок юной мисс Грейнджер, причем не столько Люциусу, сколько самой себе.

Поколебавшись пару секунд, мужчина протянул руку к флакону, поднял хрустальную крышку и поднес к лицу. Сознание мгновенно опутал холодный, но постепенно теплеющий аромат — смесь цветков апельсина, ванили и ветивера. Свежий — и в тоже время чуть сладковатый, мощный, сложный, противоречивый. Малфой нечастно поддавался слабости, но не смог отказать себе в удовольствии вновь услышать этот запах и вызывать из памяти, как, скользя кончиком носа по его шее, им упивалась Гермиона. Едва касаясь губами его кожи, она шептала, что могла бы вечность вдыхать этот запах, особенно рядом, с ним, Люциусом: неведомым образом запах его тела добавлял в аромат последнюю, убийственно притягательную ноту. По крайней мере, так говорила она. Ни от кого больше Люциус таких восторгов не слышал, в том числе и от Нарциссы. Жена вообще никогда не обращала внимания на исходящий от Люциуса аромат: Малфой обладал отменными манерами и вкусом, в том числе и в парфюмерии, а значит, в ее комментариях не нуждался.

— Отец! — Тяготившийся ожиданием Драко, казалось, вот-вот взорвется.

Люциус открыл глаза, медленно и задумчиво опустил крышку в горлышко флакона и поднял взгляд на зеркало. «Забавно, Люциус, правда? Гермиона Грейнджер дала Вам отставку. Да-да, лорд Малфой, Вам». Это было даже не забавно, это было смешно. «Когда бы ни было так грустно», — мысленно уточнил Люциус. Ему, по сути, было не грустно. Ему было тошно, тоскливо и... Обидно? Нет, словно «обидно» не подходило такому человеку, как Малфой. Но Люциус при всем своем образовании и воспитании не находил более подходящих слов, чтобы выразить, как неуютно опустело где-то внутри. Он всего лишь хотел пережить, переждать этот дьявольский период своей биографии. Не позволять ей видеть его, пока он вновь не будет уверен в завтрашнем дне — Люциусу такое решение казалось не только правильным, но и вообще единственно возможным. Именно поэтому он избегал Гермиону. Подождать, просто подождать. Да, конечно, как же! Надеяться, что Гермиона будет ждать его? Желать, чтобы девушка с ее характером безропотно отсиделась до лучших времен? Да, это было верхом глупости. Тем более ждать именно его? А ради чего? Что он мог дать ей? В данный момент решительно ничего. При всем своем вселенском эгоизме Люциус никогда не верил в то, что может что-то значить для Гермионы просто сам по себе, особенно с учетом нулевых шансов на брак и семью. Это было просто невозможно. И вот закономерный итог: она ушла. Что и требовалось доказать.

Малфой в очередной раз невесело ухмыльнулся своему отражению в зеркале: «Молодость и страсть, что поделаешь. У мисс Грейнджер большое будущее... И она его заслужила».

— Не сметь указывать мне, что и когда мне делать, юноша, — Пошипел Люциус над самым ухом сына, как тень, вырастая у него из-за спины.

— Дорогой...

— Не встревай, Нарцисса.

— Я... я все понял, отец. Мои извинения.

— Уже лучше. Идемте.

* * *

Гермиона лежала в своей постели и листала страницы недавно купленной книги. На столе стыла кружка крепкого чая с лимоном, маленькое магическое радио крутило старые, красивые хиты. Была вторая суббота октября, и Грейнджер опять осталась дома. Это было предсказуемо до зубовного скрежета, однако Гермиона вот уже четвертую неделю ничего не могла с собой поделать. У нее попросту не было сил. Сразу после ее дня рождения, который она так чудесно отметила сначала с Люциусом, а потом с Гарри, Джинни и Невиллом, все, ровным счетом все пошло, нет — полетело под откос. Банковские переводы приходили с опозданием, документы пропадали на почте, Люциус... о нем лучше вообще не вспоминать, друзья увязли в Хогвартсе и не выбирались на встречу, бабушка, жившая в Уэльсе и тяжело болевшая последнее время, слегла совсем и уже две недели не приходила в сознание. В довершение картины Гермионе не давали отпуск. Она не могла даже бросить это все и уехать на помощь семье. От всего происходившего хотелось влезть на стены или кричать, как банши, но Гермиона не могла себе этого позволить, поэтому все, что ей оставалось — это пить чай и читать слезливые книжки.

Повесть, которую Гермиона взяла на этот раз, оказалась на удивление весьма ничего. Девушка даже смогла увлечься ей настолько, что вальс, зазвучавший вдруг по радио, узнала только на второй минуте. Вальс, с которого фактически и началась их с Люциусом совместная глупость.

Это был Рождественский бал в Министерстве — одно из тех редких официальных мероприятий правительства, что Люциус Малфой соизволил-таки посетить. Сейчас Гермионе было стыдно вспоминать все, что этому предшествовало, но выставить произошедшее, как чистую случайность язык откровенно не поворачивался. Да, она давно знала Малфоя и многие годы честно считала его одним из своих главных врагов, однако после войны все воспринималось иначе. Когда мимо Гермионы в кабинет Кингсли в первый раз прошел Люциус, казалось бы, совсем не впечатлительная Грейнджер едва не задохнулась от нахлынувших вдруг эмоций. Она даже не успела ничего подумать: просто кожей ощутила то, что много лет безуспешно искала в Рональде — дикую, животную мощь, запертую в клетке безупречно красивых манер. Правда, как только за Малфоем закрылась дверь кабинета Министра, для Гермионы на этой двери мгновенно загорелась воображаемая ярко-красная табличка: «Абсурд». Да, война перечеркнула многое, но даже она в представлении Грейнджер не меняла того, что Малфой был убежденный чистокровный аристократ, благополучно женат и старше Гермионы на четверть века. Из всего перечисленного абсолютно верным было только последнее, ибо Люциус был уже отнюдь не столь убежден и не так уж благополучен, но Гермиона этого тогда знать не могла. Поэтому это был Абсурд с большой буквы.

Однако видимая ненормальность желаемого никогда не могла всерьез испугать ни одного гриффиндорца. Да и слизеринца, как свидетельствуют анналы истории, тоже. Гермиона старалась лишний раз не вспоминать весь тот постыдный бред ее условно-деловых разговоров и переписок с Малфоем, которые предшествовали Рождественскому балу... И, если честно, до сих пор не вполне понимала, что могло заставить этого человека встать из-за стола и пригласить ее, магглорожденную Гермиону Грейнджер, на танец. Но да, правдой будет сказать, что она не слишком долго колебалась, соглашаясь на вальс. А Люциус и не подумал обойтись малым. Они танцевали трижды, после чего вместе аппарировали из здания. Нет, в ту ночь между ними не было больше ничего: Люциус просто проводил ее до дома и пожелал сладких снов. Первое свидание состоялось только двумя неделями позже и шло так красиво, так аристократично и сдержанно, что можно было подумать, все закончится одними разговорами. Лишь когда по просьбе Гермионы они аппарировали к набережной Темзы в маггловской части Лондона, то не смогли пройти и двухсот метров. Вместо прогулки они целовались полчаса кряду, будто сорвались с цепи, не обращая внимания ни на холод, ни на ветер, ни на прохожих. А на следующее утро оба появились в Атриуме с чертовски заспанным видом, потому что почти до рассвета не могли толком заснуть каждый в своей постели...

Последние ноты вальса давно растворились в тишине комнаты и сменились сначала давним хитом Селестины Уорлок, а после — выпуском новостей, однако Гермиона по-прежнему лежала в своей постели с книжкой на коленях и в глубокой задумчивости, вспоминая начало их Малфоем истории. Кто бы мог подумать: она и сиятельный чистокровный лорд Люциус Малфой, бывший Пожиратель Смерти. И тем не менее, протяжении нескольких месяцев они действительно были вместе — поразительные, незабываемые девять с половиной месяцев. А потом Люциус покинул Уайтхолл стрит, и песочный замок их отношений посыпался. Впрочем, едва ли это было странно: развлекавшийся с ней, чтобы не умереть от тоски в министерских стенах, теперь Малфой явно мог позволить себе дышать полной грудью — и не вспоминать о ней, юной грязнокровой девчонке. Не в силах смотреть на то, как сказка превращается в пыль, Гермиона собрала волю в кулак и решила поставить в этой истории точку. А Люциус... с этим, по всей видимости, согласился. Это было просто невыносимо. Грейнджер шумно вдохнула, встряхнула головой и, переключив радио, вновь погрузилась в книгу.

В то же самое время в гостиной Гринграссов сидел Люциус Малфой, смотрел на вальсирующих Драко и Асторию и пил Огденское. Ему тоже было невыносимо.

* * *

Осень текла медленно и почти мучительно, но в свои права ноябрь вступил как-то все равно внезапно. Резко похолодало, вплоть до первых заморозков — температура в предрассветные часы едва превышала 32 по Фаренгейту. Уже третий день тучи плотной пеленой висели в небе над Малфой-менором, в окна замка то и дело хлестал дождь, а деревья в парке сгибались под жестокими порывами ветра. В кабинете Люциуса было темно и тихо. Комнату освещало лишь дрожащее пламя камина, источавшее уютное тепло и приятно потрескивающее в прогоравших дровах. Хозяин поместья сидел тут же в кресле спиной окну и в глубокой задумчивости потягивал огневиски.

Итак, Драко и Астория объявили о помолвке. Что ж, хоть одно серьезное дело, кажется, решилось благополучно, хотя судить о том, насколько это было в действительности хорошо для его семьи, старший Малфой не решался — слишком мало удач в последнее время приходилось на его долю. То, что со стороны все выглядело вполне благопристойно, было лишь результатом добротной актерской игры. Да, малфоевское наслаждение свободой вот уже четвертый месяц будило в общественности черную зависть. Однако по факту оно являлось не более чем следствием жирной полосы крупных и мелких провалов. Сначала увольнение из Министерства, потом смерть старика Гойла — главы семейства и друга его покойного отца, уход Гермионы, обострение болезни старушки Цирцеи — его двоюродной бабки... Не имело значения то, что Цирцее стукнуло 132 года, что она жила в глубокой ирландской глуши и видела Люциуса три раза за последние 20 лет — она была Малфой, и Люциус обязан был ей помочь. Что еще? Ах да, пропажа старинного фамильного артефакта и пожар в совятне. И все это на фоне постоянных размолвок с Нарциссой: если супругам вдруг случалось заговорить друг с другом — это непременно выливалось в ссору. А кроме того, он так до сих пор не нашел себе нового места. Хорошая мина при плохой игре. Все это понятно, но Люциусу уже порядком надоело подобное течение дел. «Даже жизненно необходимой водой можно напиться до тошноты», — так, кажется, сказала тогда Гермиона.

— Я не помешаю? — В кабинет тихо вплыла Нарцисса.

Люциус в знак приглашения лишь устало улыбнулся.

— Я так рада, что Драко женится... — продолжила женщина, подходя к мужу и кладя руку ему на плечо. — Астория хорошая девушка. Из них получится замечательная семья. У нас появятся внуки... Ты только представь, Люциус: новая жизнь!

— Да. — Люциус сказал это «да» вполне тепло, однако его отнюдь не грела такая мысль. Казалось, если у него родятся внуки, они отберут у него последний путь к его робкой мечте, сожгут последний мост. И он навсегда окажется привязанным к этой своей жизни без шанса на что-то иное. Что именно Малфой понимал под словом "иное", аристократ боялся честно обозначить даже себе.

— Ты хочешь внуков, Люциус?

— Конечно. — Ложь! Наглая ложь во спасение. Он устал ругаться с Нарциссой. Поэтому сейчас вместо того, чтобы сказать ей то, о чем он действительно думал, просто поднял руку к плечу и накрыл своей ладонью кисть жены.

В ответ Нарцисса опустилась на пол рядом с креслом и положила голову на колени мужу. Люциус отставил в сторону бокал с огневиски и освободившейся рукой провел по волосам Цисс. Что он чувствовал в этот момент? Покой, комфорт, уверенность, приправленные усталостью, скукой и безразличием. А ведь Нарцисса все ещё была красивой! Люциус даже гордился ей раньше. Гордился ее внешностью, происхождением, тем, что она приняла традиции его дома, родила ему наследника, никогда не спорила с ним. А что сейчас? Сейчас он с ужасом понимал, что из трех сестер Блэк Нарцисса оказалась самой скучной, самой слабой, самой... обыкновенной. Обыкновенной!

Цисси кошачьим движением потерлась о ноги мужа. Люциус улыбнулся. Она ведь и правда как домашняя кошка: хочешь — гладь, хочешь — шпыняй. Ты хозяин. И все, что она может сделать в свою защиту — лишь гордо и презрительно взирать на тебя, изредка шипеть и неприятно, но не опасно царапаться. Люциус сменил позу, и Нарцисса слегка приподнялась. То ли огневиски в тот момент ударило ему в голову, то ли сказалось напряжение последних нескольких дней, то ли просто сыграла свою роль мужская натура. Так или иначе, Малфой потянул жену на себя, усадил себе на колени, поцеловал сначала в плечо, открытое в ее домашнем платье, потом проскользил губами по шее. Нарцисса, казалось, почти не отреагировала: только закрыла глаза, а ее дыхание стало чуть глубже и тяжелее.

Люциус постепенно распалялся: он уже развязал жене корсет, обнажая грудь, распустил прическу, приподнял юбку... Цисси безвольно сидела, подставившись ласкам мужа, и только перебирала одной рукой его шикарные волосы. Знакомый обоим ритуал: на протяжении всех последних лет их совместной жизни всегда было именно так.

Привычка сродни инстинкту — там, где некогда думать, она выдает готовые решения. И вот уже Люциус несет Нарциссу на руках в одну из спален замка, пинком открывая перед собой двери. Кладет жену прямо на покрывало, стаскивает с нее платье, срывает с себя халат. Уверенно скользит руками сверху вниз по ее телу, раздвигает ей ноги и, закрыв глаза, с довольным гортанным стоном входит так глубоко, как только возможно. Две секунды затишья — и Люциус начинает сильно и размашисто двигаться, постепенно ускоряя темп. О, Мерлин, да! Воистину с его стороны было большой глупостью так долго не пользоваться присутствием у себя под боком этой еще весьма привлекательной женщины. Чтобы полнее и ярче насладиться процессом, Люциус приоткрывает глаза. Ему хочется увидеть, как содрогается под ним Нарцисса, как она задыхается, и стонет, и...

Из всех промахов Малфоя, совершенных им в последнее время, этот беглый взгляд на жену оказался самой жестокой и самой унизительной его ошибкой. Люциусу показалось, что ему в грудную клетку залили холодный свинец. От той будничности, того безучастно автоматизма, который он увидел в облике и поведении Нарциссы, его практически раздавило. Нет, это совсем не то, чего он хотел. Это даже не секс — односторонний сброс напряжения. Нарцисса просто снисходит до него, предоставляя в пользование свое тело.

Остановиться Люциус, конечно, себе не дал: природа должна была взять положенное. Но он уже знал, что стоит ему кончить — и он не захочет даже видеть Нарциссу. В этот момент предательская память услужливо подкинула Малфою куда как более вдохновляющую картинку: разметавшиеся по подушке волосы с медным отливом, бесстыдно открытые губы, дрожащее под ним изящное, тонкое тело, буквально умоляющее: «Еще, пожалуйста, еще!» Вот кто действительно хотел его, пробуждая в нем в ответ бешеную, застилающюю сознание страсть, вот кто умел отдаваться... Люциусу не хватало слов, чтобы передать то сумасшествие, которое творилось с ним в постели этой женщины. Было только имя — Гермиона.

В момент, когда Люциус кончил, из его горла вырвался крик — не стон. Испуганная Нарцисса, никогда не видевшая и не слышавшая от мужа ничего подобного, резко приподнялась на локтях и с тревогой уставилась на супруга.

— Люциус, с тобой все в порядке?

— Да. Почти. — Только и успел выдохнуть он, мгновенно мрачнея и рывком выходя из лона Нарциссы. Не удостоив жену даже дежурного поцелуя, Люциус встал с кровати, подхватил из-под ног халат и, по пути запахивая его полы, вышел из комнаты. Горло Нарциссы больно сдавило обидой, но удивление оказалось сильнее: кое-как прикрывшись постельным покрывалом, она поспешила вслед за супругом.

Люциус, тем временем, вернулся в свой кабинет и залпом вылакал два стакана огневиски. Мерлин, ударьте его Обливиэйтом, кто-нибудь, чтобы не было так противно! Неужели Нарцисса всегда была такой? Чертовски неприятно признавать, но, вероятнее всего, да. Всегда. Просто раньше было особо некогда и не с кем сравнивать. Зато теперь... Люциусу моментально представились пальчики Гермионы, медленно скользящие подушечками вдоль его позвоночника, потом по внутренней стороне предплечий и наконец оставливающиеся у него на запястьях. Всякий раз после секса с ней он проваливался в полусон и шептал ей жуткие глупости, а она задумчиво гладила его, прося не шевелиться и ничего не говорить. Рядом с ней он испытывал то, что не испытывал, казалось, никогда раньше, так что на пике наслаждения всегда кричал — стона элементарно не получалось. Не удержался и сейчас, всего на пару минут достоверно представив то, что хотел, а не то, что было перед ним на самом деле. Нарцисса его таким определенно никогда не видела. Интересно, не сорвалось ли у него в этом полупьяном бреду имени Гермионы? Люциус надеялся, что нет.

— Люциус... — Нарцисса на цыпочках прокралась к кабинету и теперь стояла в дверном проеме, прислонясь к косяку и удерживая двумя руками покрывало на груди.

— Что?

— С тобой все в порядке?

— Я же уже ответил.

— Я никогда таким тебя раньше не видела...

— Все иногда бывает впервые.

— Д-да... Но ты правда был очень странным.

— Я устал, Нарцисса, просто напряжение. Ты знаешь, последние месяцы были для меня не самыми приятными.

— Да, конечно, но...

— Все в порядке. Иди спать. Уже поздно.

— Но...

— Иди. Все хорошо. Я скоро приду.

— Да, конечно. — Нарцисса совсем сникла. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Люциус лгал, когда говорил, что придет скоро. Он не приходил вплоть до самого рассвета, а когда пришел, от него так разило огневиски, что было заметно: парой бокалов дело, наверняка, не обошлось. Чего при этом не было заметно, так это того, что вместе с запахом алкоголя кожа аристократа источала едва уловимый аромат из неприметного флакона, напоминающего осколок тающего льда.

* * *

В копилке бессмертной маггловской мудрости есть наблюдение, что хуже не исполнившегося желания может быть только одно — желание исполнившееся. Ибо редко удается угадать, чего оно в конечном итоге будет стоить. От Малфоя в Министерстве Магии хотели избавиться почти коллективно — настолько у многих он был бельмом на глазу. Бесило даже не то, что Люциус не стремился к кому-то примкнуть или кому-то понравиться, показывая, что достаточно горд для игры в одиночку. Бесило то, что к нему практически нельзя было подкопаться, хоть и очень того хотелось: ответственность он передавал виртуозно, говорил убедительно, в сплетнях не участвовал, на праздники не оставался и даже (неслыханно!) не поддавался на сексуальные провокации. Но вот свершилось: его попросили на выход. Радости некоторых почти не было предела.

Однако вскоре стало понятно, что, отстранив Люциуса от должности, Министерство сделало плохо, в первую очередь, себе же. Как-то вдруг оказалось, что государственные деньги больше любят жесткую хватку и чутье, чем формальное образование и выслугу лет. Найти достойную кандидатуру на роль Главного советника по финансовым вопросам категорически не удавалось. Преемника в итоге, конечно, назначили — должен же был кто-то подписывать документы, но в реальной работе заменить Люциуса было некем, и в Малфой-менор министерские совы летали почти ежедневно. На некоторые из писем Люциус отвечал, некоторые выбрасывал в камин сразу после прочтения — все зависело от отправителя.

Этим вечером в замок пришел очередной конверт от дамы по имени Джиллиан МакТагерт; она писала Люциусу часто и много, и на ее просьбы он неизменно откликался. Миссис МакТагерт являлась ведущим налоговиком Министерства и принадлежала к породе тех одаренных и увлеченных трудяг, которые могут выжить только при грамотном руководстве. Джиллиан знала свое дело блестяще, но по характеру была простодушна, если не сказать, наивна, не понимала интриг и не умела защитить от них себя. С новым начальником ей было неуютно: он не внушал ей уверенности, не мог дать нужного совета, не проявлял интереса к ее мыслям и трудностям. МакТагерт нуждалась в опоре — и по привычке тянулась к Малфою. Люциус, со своей стороны, сочувствовал Джиллиан: он сам выбрал МакТагерт на ее должность, и ему было жаль бросать беднягу на произвол Министерства. А, кроме того, ему просто хотелось оставаться в курсе происходящего.

Последнее письмо МакТагерт Люциуса озадачило и даже разозлило. Речь шла о налоге на доходы магических корпораций, точнее о вскрывшейся якобы ошибке в его исчислении и связанной с этим недостачей в бюджете. Джиллиан не понимала, как она могла ошибиться в подсчетах, и просила Люциуса зайти в Министерство, чтобы помочь ей еще раз проверить документы. На самом деле проверять было нечего: бумаги частично подделали, и Люциус это прекрасно знал. Эти крысы втягивали Джиллиан в ту же аферу, из-за которой выставили его самого. Ожидаемо, но все-таки чертовски мерзко.

«Дорогая Джиллиан,

Убедительно прошу Вас не заниматься данным вопросом до нашей встречи: я появлюсь в Министерстве в ближайший понедельник, и мы все детально обсудим. Пока же ни о чем не беспокойтесь и не позволяйте другим беспокоить Вас.

Искренне Ваш,

Люциус Малфой»

Малфой запечатал конверт и передал его филину. Джиллиан заслуживала быть предупрежденной. Сама она вряд ли сможет разобраться в ситуации, а уж выкрутиться из нее — тем более. Но он ей поможет.

Итак, в следующий понедельник. Сказать по правде, Люциусу уже давно надо было в Министерство, но он оттягивал визит, как мог. Он делал это почти бессознательно, ощущая смутное презрение к самому себе, но продолжая ждать того дня, когда изменить ситуацию его вынудят обстоятельства. Что ж, этот день, по-видимому, практически настал.

* * *

Понедельник действительно вскоре настал. Не настать у него — к некоторой досаде Малфоя — не было ни единого шанса. Первое, что аристократ в этот день с неохотой осознал — то, что эффектно и по-хозяйски появиться в Министерстве ему не удастся. Он больше не Глава отдела финансов и не имеет права трансгрессировать в здание. Ему придется заказать пропуск, обозначить цель визита... К тому моменту, когда он доберется до первого уровня Министерства, Грейнджер успеет, если захочет, даже переодеться — не то, что морально приготовиться. Насчет того, что Гермиона сразу же узнает о его появлении, у Малфоя не было никаких иллюзий. Администратор министерского секретариата Кэтрин Грей заложит его Гермионе моментально и со всеми потрохами. Помешать ей в этом могла бы разве что катастрофа.

Кейт и Гермиона подчинялись одному начальнику, сидели в соседних кабинетах и развлекались совместным наблюдением за министерской верхушкой. Последнее, надо сказать, удавалось им блестяще: они собрали такую коллекцию улик и фактов, что спокойно могли разрушить не один десяток рабочих, дружеских и семейных отношений. Министерство спасало только то, что девушкам попросту не хотелось пользоваться своей коллекцией: они обе были весьма чистоплотны, а кроме того уже давно планировали сменить работу. Ничего стоящего, правда, пока не находили, зато прикрывали друг друга в беготне по собеседованиям. О связи Гермионы и Люциуса Грей знала прекрасно. И именно Грей спускала разрешения на проход в первый уровень. Так что можно было даже не мечтать обойти ее.

Люциус миновал охрану в Атриуме, вошел в камин и через несколько секунд оказался в приемной первого уровня.

— Добрый день, мистер Малфой!

Что и требовалось доказать. Вместо секретаря за стойкой регистрации стояла Грей собственной персоной и мило, но как-то виновато улыбалась.

— Здравствуйте, Кэтрин. Как поживаете?

— Н-ничего, хорошо, спасибо!

— Приятно слышать. А как поживает без меня наше высокоуважаемое Министерство? — Люциус иронически ухмыльнулся и пристально посмотрел Кэтрин в глаза.

— Работаем! Что же еще нам делать? — Грей стало чертовски неуютно. С момента, когда она увидела Малфоя, ей так и не пришло в голову ни одной умной фразы, но теперь даже глупости застревали комом в горле.

— Ну, разумеется. Кингсли на месте?

— Да, господин Шеклболт у себя.

— А Джиллиан?

— Миссис МакТагерт? Да, она тоже на месте.

— Отлично. С Вашего позволения.

Кэтрин лишь сдавленно улыбнулась и проводила Малфоя стеклянным взглядом. И как только Гермиона могла общаться с этим снобом?! Нет, он, конечно, очень хорош, но с ним же чувствуешь себя просто идиоткой!

Малфой тем временем направлялся в кабинет к МакТагерт. Проходя мимо открытой двери отдела секретного делопроизводства, он бросил беглый взгляд на Гермиону и с неудовольствием отметил, что та на звук его шагов даже не дернулась. Ничего, к ней он вернется позже.

Разговор с МакТагерт вышел длинным и тяжелым. Джиллиан все-таки была убийственно наивна. Убийственно для нее самой, в данном случае. Люциус добрых полтора часа доказывал ей, что она не ошиблась в расчетах — она ошиблась местом работы. Министерство — не та организация, где действуют законы из книжек. Министерство — та организация, которая эти законы пишет и пишет под себя в первую очередь. Если Джиллиан начнет доказывать, что документы фальшивые — против нее сфабрикуют дело за недостачу в бюджете. А если согласится с этими цифрами, пересчитает сумму налога и выставит соответствующее требование Гринготтсу, то подставит свою шею под топор, который свалится неизвестно когда, но свалится точно. Тогда на нее можно будет повесить уже не одну статью, а пять или шесть — и все заслуженно. А это уже почти прямая дорога в Азкабан. И отличный инструмент давления на ее наивную и добросердечную натуру.

— Что ж мне делать-то? — Хлопала Джиллиан длинными ресницами.

— Варианта два: либо Вы сейчас же увольняетесь, либо перекладываете ответственность на кого-нибудь другого. В качестве кандидатуры могу предложить Джорджа Перриша — он однозначно замешан в этом деле, так что его страдания будут вполне заслуженными.

— А как я переложу на него ответственность?

— Великий Мерлин! Джиллиан, лучше увольняйтесь...

МакТагерт виновато потупила взгляд. Оба на некоторое время замолчали.

— Ладно, Джиллиан, простите. Я просто не хочу, чтобы Ваша прекрасная карьера пострадала таким бездарным образом. Подумайте над моими словами. И если что — пишите. Я всегда Вам отвечу.

— Спасибо, Люциус.

— Договорились. В таком случае, я с Вами на сегодня прощаюсь. У меня есть еще кое-какие дела, да и Вас тоже ждет работа.

— Да, конечно. Пойдемте, я Вас провожу.

— Благодарю. — Волшебники вышли в коридор и направились в сторону кабинета Кингсли. — Расскажите хоть, как Вы сами поживаете. Как Ваш супруг?

— Ничего, спасибо. Планируем отпуск, хотим съездить во Францию.

— Прекрасный выбор. Обязательно побывайте в Версале. Там есть, на что посмотреть.

— Да-да, я сама очень хочу туда! И еще в Париж, конечно.

— Позвольте, а Вы едете не в Париж?

— Нет, мы в Ниццу. Там...

Фразу МакТагерт внезапно прервал прокатившийся по коридору заливистый девичий хохот. Люциус и Джиллиан одновременно замолчали и обернулись на звук. В нескольких метрах от них из кабинета отдела секретного делопроизводства, давясь от смеха, под ручку вышла пара. Молодой человек еще пытался кое-как сдержаться, девушка же почти висела у него на локте и хохотала от всей души. Парнем был Питер Бонтекью — министерский специалист по защите информации: двадцать пять лет, маггл по происхождению, выпускник Когтеврана и очень одаренный юноша. Ему прочили карьеру в отделе тайн, но он туда как-то пока не рвался. Девушкой же была личный секретарь Министра Магии — Гермиона Грейнджер.

Судя по времени, Бонтекью и Грейнджер направлялись на свой обед и направлялись туда вместе. Никого вокруг они не видели или видеть не хотели. Люциус проводил парочку стеклянным взглядом и обернулся к МакТагерт. Джиллиан все еще смотрела в след коллегам, благодушно улыбаясь. Люциус, к сожалению, тем же благодушием похвастать не мог: в нем тихо закипало бешенство. Ничего, теперь он точно заглянет в их кабинет.

— Так на чем мы остановились? На Ницце, кажется.

— Ой, а я уж и забыла, что хотела сказать! — Джиллиан расплылась в еще большей улыбке. — Кстати, представляете, Питер ведь решил жениться!

— Какой Питер? — Не понял хода мысли Малфой.

— Ну, Бонтекью!

Лицо Люциуса вытянулось прямо-таки на глазах. Он еще раз обернулся в ту сторону, где только что исчезли в камине Питер с Гермионой, и сжал в руке трость с такой силой, что та чуть не треснула.

— Неужели?

— Да! Они три недели назад заявление подали!

— Вот так новость. Надо будет зайти поздравить. — Узнав более чем достаточно, Люциус понял, что пора бы свернуть разговор.. — Что ж, простите, меня ждет Кингсли. Спасибо, Джиллиан. Удачи Вам. Пишите.

— Конечно. Спасибо, Люциус. И Вам удачи!

Малфой кивнул и быстрым шагом направился к кабинету Министра Магии.

* * *

Поскольку к Министру в течение дня приходили посетители, Кингсли и Люциус вынуждены были периодически прерываться. В такие перерывы Малфой ходил по кабинетам первого уровня и развлекался бездарной светской болтовней. В отдел секретного делопроизводства он зашел не сразу. Метнуться туда при первой удобной возможности было как-то несолидно. Однако попытка обхитрить самого себя у Люциуса вышла неудачно: когда он заглянул в кабинет, то просто не нашел того, кого хотел. Вместо Гермионы напротив Бонтекью сидела Китти Грей и откровенно скучала.

— Ну, как обстоят дела в самом адекватном отделе нашего славного Министерства? — Вышло оскорбительно, но Люциус и правда считал этих молодых ребят адекватнее остальных.

— Спасибо, Вашими молитвами. — Бонтекью все-таки был хорош. Малфой хоть и не отказался бы наградить за такое парня Круциатусом, но сарказм оценил.

— Где потеряли коллегу? — Малфой кивком указал на стол Грейнджер.

Питер картинно развел руками, делая вид, что не знает, а Кэтрин после паузы выдала:

— По-моему, она собиралась в Гринготтс, но я не уверена. — Китти переглянулась с Бонтекью и, получив его молчаливое одобрение, добавила, — Она еще вернется сегодня.

Черт, неужели и этот мальчишка был в курсе? Мало того, что... Так еще и... Ладно, спокойствие. Только спокойствие.

— Слышал, Вы собираетесь связать себя узами брака. — Начал Малфой, обращаясь к Бонтекью.

— Да, есть такое. — Питер гордо улыбнулся.

— И кто же эта счастливица?

— Счастливица?! — Встряла в разговор Китти. — Да с таким характером, как у этого умника, нужно быть просто святой, чтобы его терпеть! А он еще, хитрюга, на чистокровной женится! Потомственный дворянин, тоже мне.

— Что бы ты понимала в потомственном дворянстве. — Бонтекью откровенно посмеивался над девушкой.

— Да, конечно! Куда уж мне!

— Именно, дорогая, именно. Куда ж тебе?

— Мммм... На чистокровной, значит? — Люциусу вдруг показалось, что в комнате посветлело и стало больше воздуха. — Как интересно. Когда свадьба?

— В середине следующего месяца.

— Прекрасно. Просто прекрасно. — На самом деле в свадьбе в такое время года не было ничего прекрасного: холодно, дождливо и омерзительно грязно. А сколько денег, гиппогриф это все раздери! Но Малфою свадьба Бонтекью казалась теперь просто восхитительным событием. Он даже был готов лично подкинуть парню пару тысяч галеонов на непредвиденные свадебные расходы. — Мои поздравления.

— Спасибо. Как у Вас?

— Вашими молитвами. — Восхитительно улыбаясь, прошелестел Малфой.

Однако довольно скоро разговор ушел в чисто деловое русло, и Люциус с Питером долго обсуждали отдельные нюансы защиты конфиденциальных документов, после чего Малфой вернулся в кабинет Кингсли.

Когда Люциус в следующий раз вышел от Министра, у большинства служащих рабочий день уже закончился. Аристократ сверился с часами: да, определенно, и Грей, и Бонтекью уже трансгрессировали к своим мамочкам на домашние пирожки. А что делать ему? Отправиться в Малфой-менор или...

Малфой подошел к двери кабинета Гермионы и остановился у входа. Вернулась. Сидит, словно у себя дома или в гриффиндорской гостиной, зарывшись в пергаменты. Взгляд сосредоточенно бежит по бумаге, губы чуть приоткрыты, в уголке рта — кончик пера, в левой руке — дымящаяся кружка чая. Одна нога подогнута под себя, туфля вот-вот упадет на пол. А ведь ней дорогая официальная мантия и лодочки на головокружительных шпильках. Только ей, похоже, нет никакого дела, до того, как она сейчас выглядит. Думает, что ее уже никто не видит. И не поправляет юбку, задравшуюся от ее позы настолько, что в боковом разрезе показалось кружево чулок.

— Здравствуй, Гермиона.

— А? — Девушка дернулась, спешно убрала в общую стопку какой-то листок и натянула на лицо улыбку. — Добрый вечер, мистер Малфой.

— Как ты?

— М-м... Нормально, спасибо.

— Хорошо. — Люциус не знал, что сказать. Здесь нельзя было обойтись светской болтовней, да он и не хотел этого. Они не виделись уже два месяца, и сейчас, в эту самую минуту Люциус готов был поклясться, что это было крупной ошибкой.

Гермиона ждала и молчала. Помогать Малфою в этом разговоре она не собиралась. Что ж, это было справедливо. Люциус несколько раз измерил шагами кабинет, пытаясь найти себе место, и в конце концов остановился прямо рядом с креслом Гермионы, опершись плечом о стоящий рядом стеллаж.

— Ты ведь не была сегодня в Гринготтсе?

— Нет. — Гермиона чуть улыбнулась и опустила глаза. Заметив при этом свою задравшуюся юбку, слегка поежилась в кресле и спешно ее одернула. Люциус сглотнул, шумно вдохнул, но ничего не сказал.

— Ну, и как?

— Сложно сказать. Неплохо. Как у тебя?

— Никак.

— Совсем?

— Да. Сколько еще?

— Одно.

В виду имелись, конечно же, интервью при устройстве на новую работу. Грейнджер практически выбралась из своего провального периода и теперь была в шаге от того, что долго искала.

Опять повисла пауза. Люциус и Гермиона просто смотрели друг на друга, иногда отводя взгляд в сторону, и молчали. Тишина в какой-то момент стала почти оглушительной. Сказать хотя бы что-то было уже просто необходимо.

— Можно пригласить тебя поужинать со мной?

— Не сегодня. Сегодня понедельник.

— ...И древние руны. — Малфой понимающе кивнул. — Да, я помню. Все еще учишь?

— Конечно. Языки нельзя бросать, иначе потеряешь навык.

— Да. Это верно. — Пауза. — Так когда?

В дверном проеме вдруг показалась голова Кингсли Шеклболта.

— Мистер Малфой, раз уж вы все еще здесь — зайдите-ка ко мне еще на минутку.

— Прямо сейчас?

— Да, если можно.

— Конечно.

Малфой посмотрел на Гермиону, подождал несколько секунд и вышел вслед за Кингсли. Когда он вернулся, Грейнджер в кабинете уже не было.