Freedom  (джен)

Читателю, прочитавшему это, посвящается.

«Freedom». Я выцарапываю это слово ногтями на влажной каменной стене. Получаются только тоненькие серые линии, почти незаметные среди тысяч похожих следов, оставленных тут за века сотнями сумасшедших преступников. Но зато мои ногти ломаются, кожа на пальцах слезает, и тонкие углубления в стене наполняются кровью. Алое «Freedom» словно горит в камне передо мной, а кровь все течет и течет, падает гулкими каплями на пол, но мне все равно. Боль для меня сейчас не важна, как и то, что я, возможно, схожу с ума. Хотя это, наверное, все-таки так. Ведь я в Азкабане.

Я не убираю пальцы со стены, смотрю на свою кровь, и она все течет и течет… И я вспоминаю другие капельки крови. Те, что словно замерли на ресницах людей. Десятков людей, погубленных мною.

И сразу же в памяти возникает еще одна существенная деталь, которая всегда сопутствовала пыткам заключенных — твой смех. Твой смех, Беллатрикс, в котором всегда звучали торжество, сумасшествие и боль. Какая-то непонятная боль. Словно ты всегда, когда мучила кого-то, впитывала его муки, как губка. Это можно было бы назвать мазохизмом, но… нет. Это было сумасшествие. Сумасшествие.

Я тоже всегда был сумасшедшим. Еще тогда, в школе, когда подружился с Макнейром и остальными. Еще тогда, когда в пятнадцать я сделал свой выбор, став одним из них. Попав в компанию Тома Риддла. Именно Том еще тогда, когда я был юношей, стал для меня тем, кого я мог бы назвать истинным магом. А ведь он был не старше меня тогда.

Но уже был Лордом. Нет ничего странного в том, что со временем он начал так себя называть. Ведь только такое высокое звание могло отобразить то, чем он был. Тьмою. Говорят, люди рождаются добрыми, а злыми становятся, только если жизнь их делает такими. Если это так, то Риддл был каким-то самородком, ведь я не мог себе представить, что хотя бы ребенком он был способен на что-то хорошее. И меня привлекало это зло, не скрою. Я сам не был ни милосердным, ни добрым, даже в глубине души. Мне нравилась жестокость, я хотел причинять боль, хотел убивать. Я тоже, наверное, таким родился.

Он был похож на паука — плел паутину, в которую попадались все, на кого он только глянул. Одни там гинули, другие оставались в роли его приспешников, величавших себя Пожирателями Смерти. Но рано или поздно туда попадало все и вся. Однако путы Риддла оказались ничем по сравнению с тем, как меня пленила ты, Беллатрикс.

Ты была единственным человеком, которого я любил. В семье у нас не было любви, были страх и уважение. К друзьям я тоже не испытывал ничего подобного. Темный Лорд? Как можно любить того, кто даже по мнению его последователей не есть человек? Кто разорвал свою душу? Нет, я боялся его, восхищался им, но не любил.

А ты не любила меня. И вышла за меня только для того, чтобы я стал твоим пропуском в мир Лорда. И я стал. Ну и что? Пусть единственным, кого ты по-настоящему любила, был Риддл. Но ведь ты была моей женой. Моей.

Наверное, мы были хорошей парой. Не в том смысле, что… Словом, нас нельзя было считать нормальной семьей по обычным меркам, нет. Но между нами всегда было понимание. Оно появилось тогда, когда мы поняли, что одинаково преданны Лорду. Мы любили убивать, любили пытать. Я никогда ничего не делал ради тебя, а ты — ради меня. Были скорее компаньонами, чем супругами. И отлично дополняли друг друга: я — циничный и спокойный, ты — экстравагантная и неистовая. Ты любила впитывать в себя боль людей, а я любил читать ее в их глазах.

И эти глаза... Десятки, а может сотни этих глаз… Они все снятся мне теперь. Каждую ночь. И даже наяву в своем сумасшествии я иногда их вижу, чувствую, как оттуда, из тишины и темноты моей одинокой камеры, на меня устремлены взгляды, полные ненависти и страха. Наверное, таково наказание за все, что я натворил. И я несу это наказание один. Потому что ни тебя, Том Риддл, ни тебя, Беллатрикс, в этом мире больше нет. Давно отгремела Финальная битва, давно. И ваши путы больше не держат меня.

И поэтому я царапаю на стене это проклятое «Freedom». Потому что сейчас, в окружении тысяч ненавидящих взглядов убитых мною людей, которых кроме меня не видит никто, в своей маленькой камере, с цепями на руках и исковерканными об камни пальцами я отбываю пожизненное заключение в магической тюрьме Азкабан. Единственное, что я слышу — это крики и стоны заключенных, сливающиеся воедино с шумом осеннего ливня за стенами крепости, который давно превратился для меня в музыку.

И, наверное, впервые в жизни я чувствую себя свободным.