Любовь и трупы (джен)

Ровно в половину второго ночи Гарри Поттер резко сел на кровати и проснулся. Кто-то чавкал. Подслеповато прищурившись в темноту, Гарри разглядел смутные очертания человеческого тела, и пальцы его ног похолодели. «Волдеморт, — подумал он. — А я ведь еще так молод, чтобы умереть».

— Сам ты Волдеморт, — раздалось из темноты. Голос не был похож на голос Самого Страшного и Ужасного. Более того — голос был девчачьим и писклявым.

«Вот так и начинается белая горячка», — решил Гарри, но на всякий случай нащупал палочку на тумбочке и произнес: — Люмос.

Перед кроватью стояла девочка лет семи, в белом платье или сарафане — в чем именно, Гарри так и не понял, — в левой руке она держала большую надкусанную плитку шоколада, а в правой — какой-то странный предмет. То ли маленькую шляпу, то ли большой носок. Вполне обычный ребенок женского пола в спальне Гарри Поттера на Прайвет-Драйв — ничего странного. Хоть не Нагайна — и на том спасибо.

— Ты кто? — спросил Поттер. Вопрос был банальным, но ничего более умного в голову не пришло.

— Я Элизабет Мария Анна Гуленар Марго Эсмеральда Кассиус, но ты можешь звать меня просто Энн. Я мать Мерлина.

— Да ладно? — Гарри мелко затрясся от хохота. — Сколько тебе лет?

— Спрашивать у женщины возраст — неприлично. Я выгляжу младше своих лет, это особая магия. Таким смертным, как ты, — не понять, — девочка положила шоколадку на кровать и деловито вытерла ладони об одеяло. — Я пришла предупредить тебя. Кое-кто вышел на свободу, и теперь тебе и твоим друзьям грозит страшная опасность. Страшная, очень страшная опасность, — и девочка многозначительно замолчала.

— Волдеморт?

— Кто? — спросила она.

— Ну Волдеморт, Тот-Которого-Нельзя-Называть.

— Нет, не слышала, — Энн недоуменно пожала плечами. — Я говорю тебе про настоящую опасность.

— Я так и знал, что он ненастоящий, — воскликнул Гарри. — У него даже носа нет.

Энн протянула ему тот самый странный предмет.

— Возьми. Это носок моего сына Мерлина, он поможет тебе понять, кто враг, а кто друг. Если рядом с тобой окажется человек, который будет желать тебе зла — носок начнет пахнуть.

— Чем пахнуть? — решил уточнить Гарри.

— А чем пахнут носки? Носками естественно.

— То есть вот этот вонючий артефакт поможет мне разобраться, кто враг, а кто друг? — хмыкнул Гарри. — Вам Дамблдор случайно родственником не приходится?

— Дамблдор? Этот старый пройдоха? — Энн натужно закашлялась и захрипела так, как будто была больна драконьей чахоткой несколько тысяч лет подряд. — Да как ты смел подумать, что я и этот маразматик — родственники?

— Есть у вас что-то общее, — пробормотал Гарри и покосился на надкусанную шоколадку.

— Он, получается, еще жив. Берегись его, он коварный. Он очень коварный. Может быть, самый коварный в этом коварном мире. Разумеется, после меня.

— Опасность, вы говорили про опасность…

— Да, этот год, Гарри, для тебя будет очень печальным. Многие умрут, многие исчезнут, и только ты сможешь восстановить справедли-и-иииво-о-оость.

Последние слова странной девочки Энн эхом отозвались в голове Гарри. Сознание медленно покидало его. Он чувствовал, как тонет в этой вязкой тьме, не в силах что-либо сделать.

«Прощай прекрасный мир, — подумал Гарри. — Я почти привык к твоей бесконечной несправедливости».

И мир вяло помахал рукой на прощание.

* * *

Ровно в половину третьего ночи Альбус Дамблдор, поежившись, ступил на каменную площадку Астрономической башни. Август был необычно холодным, не спасали даже байковые панталоны — ветер продувал старческие кости, и Альбус мелко дрожал, мысленно проклиная бесчувственную погоду и не менее бесчувственного старого друга.

— Что так долго? Побыстрее никак?

Альбус узнал этот скрипучий противный голос и совершенно не обрадовался. И даже более того — почти огорчился. Голос определенно сулил неприятности.

— Ты забываешь, что мне уже за сотню. Я не маленький мальчик, чтобы бегать на свидания.

— Принес?

Старый друг — лучше новых двух, напомнил себе Дамблдор и, порывшись в карманах мантии, вытащил банку.

— Малиновое?

— Малиновое, — утвердительно кивнул Дамблдор. — Как и просил.

И из темноты вышел он — тот, кого совсем не ждали. Борода волочилась за ним по полу, старую серую мантию на груди украшала причудливая дыра, похожая на барашка или на летнее облако. Сам Геллерт Гриндевальд, босиком и с табуреткой в руках предстал перед Дамблдором.

— Давай сюда.

Геллерт выхватил банку из рук Дамблдора, поставил табуретку посреди каменной площадки и с гордым видом уселся. Он так сжимал банку, что, казалось, еще чуть-чуть — и она лопнет. Геллерт сорвал крышку, обмакнул палец в варенье и облизал его.

— Маааать моя, — простонал он, закатывая глаза. — Вот оно — варенье моей мечты. Настоящее малиновое варенье.

— Ты зачем сбежал? — спросил Альбус. — Тебя будут искать.

Геллерт процедил сквозь зубы что-то по-немецки, продолжая поедать варенье, а Дамблдор, густо краснея, в который раз оценил эстетику немецких ругательств.

— Альбус, не будь таким мерзким старикашкой. Если бы я не сбежал, она бы меня убила. Ты же знаешь, что у нее навязчивые идеи.

— А что если она придет ко мне?

— Не придет, — сказал Геллерт. — Может быть, пришлет сочувственную открытку, но прийти побоится.

— И куда ты теперь собираешься?

— Никуда. Я останусь в Хогвартсе. Всегда хотел поближе узнать этот замок.

— Ты с ума сошел?! — воскликнул Дамблдор. — Я ни за что не соглашусь на это. Тут же дети. Хорошие в основном дети. Даже не думай!

— Одним ребенком больше, одним меньше.

— Геллерт! Да моих преподавателей удар хватит, если они узнают, кого я приютил.

— Мы им не скажем, — заговорщицки подмигнул Гриндевальд, вытирая варенье на мантии бородой. — Я притворюсь каким-нибудь новым преподавателем. Какая там у тебя должность проклята? Профессора предсказаний? Я знаю, ты, Альбус Дамблдор, умрешь от занудства! — завыл он.

— Не смешно, — обиделся Дамблдор. — Ты не можешь вести защиту от темной магии.

Раскаты хохота огласили Астрономическую башню. Геллерт расхохотался так, что чуть было не упал со стула.

— Экий ведь конфуз получается. Я и ЗОТС, — простонал он. — Отличная шутка с твоей стороны. Но я все равно согласен.

— Я не пущу тебя к детям.

— У тебя нет другого выхода.

Целых пять минут Альбус Дамблдор пристально смотрел прямо в глаза Геллерту Гриндевальду. Где-то пел соловей, и шумели деревья. Наконец Геллерт не выдержал и снова рассмеялся.

— Ты такой забавный, совсем не изменился с тех пор.

— Помоги нам Мерлин и сестра его Моргана, — сказал Дамблдор со страдальческими нотками в голосе. — Лучше бы я тебя убил тогда.

— Но не убил же. Еще варенье есть? А то я уже все съел.

— Ладно, — сжалился Альбус, — пойдем уже, мое немецкое горе.

Астрономическая башня содрогнулась в страшном предчувствии, когда два старых друга покинули ее площадку.

* * *

Ровно в два часа ночи Геллерт Гриндевальд умер. Его тело было найдено в башне Нуменгарда, а на каменной стене зловеще красовалась надпись кровью: «Я умер. Меня отравили».