История одной крысы (джен)

Я родился и вырос в Северном Уэльсе, в провинции Конуи — крае бескрайних зеленых равнин и древних замков. Дом моих родителей находился на самой окраине небольшой деревушки Криковэлл, известной своими мастерами выпечки лучшего в Англии бара-брита — пятнистого хлеба, вкус которого неразделим с воспоминаниями о моем детстве.

Мама всю жизнь, сколько я ее помню, преподавала в местной школе, которую я ненавидел так, что лет в семь несколько раз пытался бежать из дома, только бы не идти на учёбу. Ну оно и понятно, кому же понравится находиться целый день с теми, кто тебя задирает, обзывает и периодически подкидывает в рюкзак коровьи лепешки.

Ну а отец... Я не знал кем работал мой отец, но должность у него явно была важная и очень секретная, потому что о ней запрещалось говорить, особенно в присутствии других жителей деревни. Для всех он был просто Джоном, Джоном-учёным, для нас с мамой — Джейвисом. Отец уходил рано утром, возвращался поздно ночью, и я никак не мог понять, как же ему удается ездить на эту свою работу без лошади, потому что у нас ее не было, да и отсутствие следов копыт на влажной утренней земле подтверждали, что отец добирался пешком. Я так никогда и не узнал, что скрывалось под легендой о научном институте, где якобы работал мой отец — когда мне исполнилось десять, их с мамой просто не стало, и выяснять правду было уже не у кого.

Помню, как сидел в своем доме на дереве, построенным родителями на ветвях старого дуба, росшего у нас во дворе, и читал приключения Робинзона Крузо — английского джентльмена, попавшего на необитаемый остров и прожившего там без малого двадцать лет. Впрочем, точное количество лет я уже не помню, но сам факт полного одиночества на протяжении длительного времени меня поражал и наводил ужас. Я тогда еще не знал, что мне самому предстоит прожить такую жизнь, пусть и не на необитаемом острове, а в самом центре цивилизованного мира. И началось мое одиночество в тот самый день с прихода высокого мужчины в нелепом одеянии. Он протянул мне конверт, скрепленный жирной сургучной печатью, которой не пользовались в Англии, не знаю, наверное, лет уже сто, снял с головы смешного вида котелок и сообщил, что теперь я сирота. Я смотрел на зеленый расшитый камзол, оранжевые панталоны и черный плащ незнакомца и никак не мог уловить смысла сказанного. Какой сирота? А как же мама, папа? А потом до меня дошло, даже не дошло, а обрушилось. Си-ро-та. Значит, нет ни мамы, ни папы.

Дрожащими руками я открыл конверт, прочитал письмо, подписанное неким Министром магии Нобби Личем. Понял лишь то, что некий преступник, чье имя в письме почему-то не было упомянуто, применил к родителям какое-то запретное оружие, называвшееся Авадакедра, ну или как-то так. А они погибли. Вот просто в один миг их — раз! -и не стало. Не стало маминых теплых рук, папиной загадочной улыбки, не стало надежды, будущего, вообще ничего. Казалось, что вся моя жизнь была домиком на дереве, которое одним движением срубил злой дровосек. Я не хотел верить, я не хотел помнить. Может поэтому мое сознание отключилось, уступив место темноте, и я провалился в сон без сновидений.

Когда я очнулся, на меня смотрели ярко-голубые глаза — с грустью, а улыбка на лице склонившегося надо мной старика обещала, что все будет хорошо. Пусть не сразу, но когда-нибудь, и я поверил.

В тот день я узнал, что я волшебник, такой же, как и мой отец.

Так и началась моя история. Ах, да, забыл сказать, меня зовут Питер Петтигрю, ну или Питер-ученый, как наверное меня назвали бы в родной деревне.