Корица и яблоки (гет)

Яну Росицки было сорок пять. К этому возрасту он успел обжить небольшую двухкомнатную халупу на окраине Праги-5*, вырастить на пару с женой, пани Росицкой, сына Томаша и дослужиться до офицера полиции, получая стабильное жалованье и четыре отпуска в год.

Ян был человеком простым, даже приземленным, но по-офицерски исполнительным. Именно исполнительность заставляла его каждое воскресенье появляться в костеле святого Франтишека на мессе, исправно платить налоги в казну государства и покупать в метро проездной билет, даже если контролеров нигде не было видно**.

И именно исполнительность помогла ему проснуться ранним утром в Рождество и, пока его жена и сын распевали праздничные гимны в костеле, поехать на вызов.

Когда Ян Росицки кое-как припарковал машину у набережной Влтавы и поднялся на Карлов мост, ему тут же стало все понятно. Самоубийство. За годы службы в полицейском участке офицер привык, что на праздники люди часто бросаются с мостов, режут себе вены и глотают таблетки. Наркоманы, алкоголики. Что с них еще взять? Особенно с тех, кто считает, что сигануть в ледяную Влтаву с Карлова моста — верх романтики.

— Этот парень, верно, думал, что он первым придумал прыгнуть именно отсюда, — сказал Ян, пожимая руку молодому коллеге Павлу.

— Это женщина. — Павел, светловолосый, с колючей козлиной бородкой, потер ладонь о штаны, чтобы согреться. — Умерла, скорее всего, от переохлаждения. Высота-то небольшая.

Карлов мост был оцеплен. Ян устало облокотился на каменные перила и стал смотреть, как из черной, почти чернильной Влтавы багром доставали тело. Над Прагой стоял туман — день обещал быть нехолодным. Еле-еле проглядывали очертания величественного Вышеграда, туман был такой густой, что дальних статуй на мосту уже не было видно. Ян знал их все — он повернул голову, чтобы различить очертания его тезки святого Яна Непомуцкого, но не успел — труп, наконец, вытащили из реки и бережно положили на землю.

— Переохлаждение, — полицейский врач Иржи Ружечка оглядел тело. — Нужно составить протокол.

— Туристка, — удивленно промычал Павел. — Нужно поискать документы.

— Туристка? — Ян словно вырвался из омута оцепенения и вернулся в реальность. — Почему?..— Она черная, — Павел удивленно поднял бровь. — Где ты видел чернокожих чехов? Знаешь хоть одного?

— Нет, — Ян отрешенно покачал головой. — Стало быть, туристка.

Ян Росицки посмотрел на погибшую — это была женщина средних лет, иссиня-черные волосы с заметной проседью, глубокие морщины в уголках навсегда закрытых глаз и широкий, чуть приплюснутый нос, типичный для тех, у кого в жилах течет африканская кровь. Она была одета в плащ и красно-желтый вязаный шарф, к которому успели прилипнуть мусор и речная тина. Руки с длинными мозолистыми пальцами были сжаты в кулаки.

— Похоже, сама себя топила, — врач Иржи почесал лысеющий затылок. — Видимо, очень хотела умереть.

— Документов не обнаружено, — Павел, осматривающий тело, поднялся. — Только вот это. — Он подал Яну небольшую деревянную палочку. — Придется сообщить всем участкам, дать объявление, ждать, пока ее хватятся родственники. К нам еще не поступало сообщений о пропаже человека с ее приметами, Ян?.. Ян?

Офицер Ян Росицки молчал, все так же пристально вглядываясь в лицо погибшей.

— Ее не хватятся, — наконец сказал он, принимая палочку из рук Павла.

— Не хватятся? — Павел округлил глаза. — Это же туристка, наверняка прилетела не одна, наверняка у нее в ближайшую неделю обратный рейс!

— Ее не хватятся, — повторил Ян. — Извините, мне нехорошо.

И офицер бросился прочь с Карлова моста, минуя кордоны и ограждения. Он бежал по улице Карловой, в центр Старого города, на Староместскую площадь. Туман рассеялся, и на улице стали потихоньку появляться люди — кружил снег, который, оседая на брусчатке пражских улиц, тут же таял. Окна горели рождественскими огнями — пахло корицей и яблоками, забытым рождественским запахом из детства.Ян улавливал этот запах и чувствовал, как к горлу подступает ком — то ли от быстрого бега, то ли от того, что ужасно хотелось заплакать.

Он помнил, как на Рождество они собирались за столом, и мама готовила пудинг — огромный пудинг для их огромной семьи. Ян любил отрезать себе большой кусок и есть его по чуть-чуть, ложку за ложкой, смакуя рождественский вкус и слушая бесконечную болтовню родни.

На Вацлавской площади было тихо — только небольшая компания китайских туристов фотографировала музей. Ян побежал вниз, до Площади Республики, а там зачем-то сел на трамвай.Он не знал, куда он едет, но единственным его желанием было сбежать. Сбежать от Карлова моста, от мертвой женщины в черном плаще, от своих воспоминаний, в которых...

Мать всегда вязала им бордовые свитера — такое ощущение, у нее просто не было других ниток. Длинные, с круглым горлом, из грубой овечьей шерсти, они жутко кололись. У Яна была коллекция таких свитеров. Каждый год он аккуратно складывал новый свитер в шкаф и обещал себе никогда его не надевать. Но надевал. Носить-то больше было нечего.Офицер Ян Росицки сидел, поджав ноги под себя, и рисовал круги на трамвайном стекле. Один круг, второй, третий.

Он всегда любил ее, а она любила его брата. Ему болезненно хотелось, чтобы у них были дети — дочь, такая же, как она, с курчавыми черными волосами и огромными, влажными глазами. И сын.

Он иногда говорил ей об этом, но она молчала. Они оба хорошо понимали, что она спала с ним просто потому, что Фред ее не любил. А еще ему казалось, что она не любит Фреда.

Она просто была одной из тех, кто всегда играл драматических персонажей. И когда Фред погиб, на ее лице, закрытом траурной вуалью, навек застыло выражение скорби. Он увидел это выражение сегодня на Карловом мосту — морщины в уголках глаз и плотно сжатые губы.

Он считал, что ее скорбь — лишь какая-то нелепая попытка оправдать свое нежелание быть счастливой. Ведь это ему пришлось хоронить брата-близнеца, закапывая в землю половину своей души. Это ему пришлось откачивать мать и утешать сестру, и бесконечно слушать неиссякаемый поток сожалений в свой адрес. Ему, а не ей.

Это он сбежал в мир магглов, в другую страну, назвав себя Яном Росицки — именем святого на Карловом мосту и фамилией, которую он случайно прочитал в какой-то спортивной статье. Не было никакого Яна Росицки. Был Джордж, который наивно полагал, что, надев форму чешского полицейского и научившись завязывать шнурки руками, избавится от боли.

Он знал, что она там, в Англии, продолжала культивировать свою боль — целыми днями торчала на кладбище и чистила до блеска могильную плиту, ходила к его матери и рассматривала старые фотографии.

— Чушь! — Джордж Уизли подскочил со своего места, и единственный , кроме него, пассажир трамвая, старичок в широкополой шляпе, обернулся. — Он ее не любил! Они никогда не были вместе!

Он выскочил из трамвая, как ошпаренный. Оказавшись на Ольшанской площади, он обернулся и побежал вперед, к старому кладбищу.Джордж ходил между вековых надгробий, пытаясь собрать мысли воедино. И с каждой новой мыслью он понимал, как ненавидит Анджелину. Он просто пытался жить — разве можно было его винить за это? А она бросилась с Карлова моста. Для этого нужно было приехать в Чехию. Она знала, что Джордж здесь. Она хотела, чтобы он ее нашел.

— Смотрите, я покончила с собой из-за него, — бормотал Джордж, нарезая круги. — А я плохой! — он поднял глаза к небу. — Чем я плохой? Тем, что я не хочу бросаться с моста, чтобы показать, как сильно я люблю тебя? Этим?! Да какого черта ты вообще умер?! — Джордж со всей дури пнул какое-то надгробие.

Нога тут же заныла, и Джордж, скорчившись от боли, сел на мерзлую траву. И очень захотелось назад в свой мир, где не было работы полицейского, а на Рождество мама пекла пудинг и вязала колючие свитера. И пахло корицей и яблоками. Захотелось домой.

Джордж Уизли, он же Ян Росицки, сидел среди надгробий и рыдал, баюкая ушибленную ногу. Внезапно его осенило — дрожащей рукой он вытащил из кармана палочку, которую отдал ему Павел. Волшебную палочку. В одно мгновение все стало просто. Джордж поднес палочку к виску и одними губами прошептал:— Авада...

...Пахло корицей и яблоками. Джордж поежился — он знал, что холодно потому, что Фред, вскочивший ни свет ни заря, опять оставил дверь распахнутой. Он с головой накрылся одеялом.

— Эй, Джи, с Рождеством! — Фред неожиданно появился в дверном проеме и кинул в брата свертком. — Новый чудесный бордовый свитер! Еще чудеснее, чем в прошлом году.

Джордж нехотя высунул нос из-под одеяла. Слышно было, как на кухне гремела кастрюлями мать, готовясь к приходу гостей.

— Знаешь, Фред, — сказал он, присев на кровати, — мне приснился жуткий кошмар...

___________________________________________________________________

* один из спальных районов Праги.** на многих станциях пражского метро отсутствуют турникеты.