Ощущение праздника (джен)

Высокий светловолосый юноша, гордо вскинув голову и кривя губы в презрительной улыбке, входил в здание Министерства Магии...

После Финальной Битвы прошло несколько месяцев, и жизнь магической Британии кипела событиями.

Каждый день отыскивались пропавшие, один за другим возвращались домой раненые. Волшебный квартал Лондона ожил на удивление быстро. Если вы не видели своими глазами, вы не поверите, что совсем недавно там были запустение и разруха.  Хогвартс сиял новыми витражами, (поучаствовать в восстановлении считалось честью, и над ним целое лето безвозмездно трудилась вся магическая общественность).

  Привести стены в прежний вид не сложно. (Справочник по строительной магии лежит в любой книжной лавке.) В разрухе не было проблемы. Проблема была в людях.

Осенью потянулись суды над Упивающимися. Процессы были открытыми, и если б кто-то додумался продавать билеты, Министерство неплохо бы подзаработало.

Не было человека, которого так или иначе не затронула война. И чем меньше она "затронула", тем сильнее хотелось поучаствовать напоследок, приобщиться... Выкрикивая обличения и оскорбления, уже никому не опасным злодеям, тоже позащищать Отечество.

 Но разбирательства проходили быстро и довольно однообразно — Битва за Хогвартс расставила всё по своим местам. Новый министр магии, с одобрения Мальчика-Который-Победил, оправдал всех, кто не проявлял "личной жестокости", а наказания, как правило, носили имущественный характер и отличались только количеством конфискованных галлеонов.

На этом фоне настоящей сенсацией обещал стать процесс Малфоев. Его ждали, как мировой премьеры. Когда объявили дату слушания, в Лондон "по делам", "за покупками", "в гости" и "просто так" съехалась праздная публика со всей Британии.

За два часа до начала самый большой в Министерстве зал заседаний был заполнен до отказа. Кроме раздражающих, но безобидных зевак нашлось достаточно свидетелей, чтобы засадить в Азкабан пожизненно всю семью. И дело было не только в служении Тёмному Лорду...

Малфоев не любили. Надменность и врождённая изворотливость не могли не раздражать. Они были слишком заметны. Тщеславие подвело даже осторожного Люциуса. А Драко рос с убеждением, что положение в обществе нужно, чтобы демонстрировать собственную исключительность. Теперь это работало против них.

В переполненном зале не было ни одного сочувствующего лица. Зато заинтересованных, знакомых и не знакомых — хоть отбавляй. Пришли деловые партнёры и приятели Люциуса, соседки и подруги Нарциссы, родители одноклассников Драко. Подсудимые с изумлением узнавали людей, с которыми случайно пересекались много лет назад и уже забыли об их существовании. Но те не забыли малфоевского высокомерия.

Драко затравленно озирался по сторонам, замечая бывших "друзей семьи", которые часто гостили в Мэноре, дарили подарки и разглагольствовали о том, "как мальчик далеко пойдёт". Сейчас они отворачивались, встречаясь с ним глазами. На многих лицах Драко видел откровенное злорадство.

Было очевидно, что этот суд имеет символическое значение. Осуждение таких ярких представителей Упивающихся будет справедливым возмездием, которого ждут покалеченные семьи, и, заодно, визитной карточкой новой Министерской элиты.

Адвокаты тоже очень хорошо представляли последствия защиты приближенных Лорда. Так что, все трое приготовились к худшему.

Но заранее составленному приговору не суждено было состояться. Появление Золотого Трио, как всегда, смешало всем карты.

Когда Поттер-Уизли-Грейнджер появились в зале суда, не было понятно, что это — спасение или контрольный выстрел судьбы.

Но первое, что сделал Поттер войдя в зал — нашёл глазами Драко ... И это было как рукопожатие, даже лучше! Пришёл человек, который будет бороться за него!

Ошалело наблюдая, как бывшие враги искренне стараются, спасая его шкуру и даже доброе имя (хотя, какое уж оно теперь доброе!), Малфой испытывал странные, смешанные чувства. В груди разливалось радостное тепло. Наверно это называется благодарность. Вспомнилась сцена с предложением руки и дружбы, которой он стыдился все семь школьных лет. "Как хорошо, что я тогда к нему подошёл!" — подумал Драко.

По свидетельству Гарри, получалось, что во время плена в Мэноре тот только и занимался спасением их жизней. Грейнджер, вздрагивая кудряшками, говорила без умолку, сыпала законами магическими и маггловскими...

А перед Драко стояла сцена пытки: искаженное болью лицо, душераздирающие крики. Там, в Мэноре страх парализовал всё, сейчас Малфой испытывал жгучий стыд. Он ничего не сделал для неё тогда, даже не попытался... К счастью, Гермиона на него не оборачивалась, видимо тоже не испытывала приятной ностальгии.

Тем не менее, её напор и немного наивное прямолинейное выступление Поттера заметно поколебали общественное мнение. И когда Гермиона ввернула фразу Дамблдора: "Трудно идти против врагов, но ещё труднее против своих", — по залу прошёл одобрительный гул. Но вот слова: "Это и его победа тоже!" — повисли в какой-то неприятной тишине. Впрочем, настроений аудитории Драко не замечал, у него появилось важное дело до конца слушания: всеми силами сдержать подступающие слёзы. "Ещё не хватало публичной истерики!"

Он даже прослушал собственный оправдательный приговор и долго не понимал, что его просят покинуть скамью подсудимых.

В результате: из Нарциссы получилась чуть ли не героиня войны, Люциус взят на поруки, а по Драко обвинению вообще не дали выступить. (Очень жаль, ведь Грегори Гойл "чистосердечно" признался следствию, почему Малфой-младший оказался с Поттером и компанией в Выручай-комнате.)

После оправдательного приговора, публика зашумела недовольно и разочарованно. Спектакль должен был называться «Справедливое Возмездие», а наглая семейка снова выкрутилась! "Просто, Герой магического мира — ещё ребёнок и не понимает, за каких змей заступился!"

С геройством Малфоев получился явный перебор. Но ни счастливый Гарри, ни беззаботный Рон, ни довольная очередным успешным "квестом" Гермиона не придали этому значения. Спасённые были так оглушены нежданным счастьем, что только Нарцисса ощутила неясное беспокойство.

Праздник по поводу снятых обвинений и неполной конфискации имущества (ещё раз спасибо Гарри — догадался ввернуть воспоминание о разговоре с Лордом, где Люциус просит остановить битву) обещал быть тихим семейным торжеством. Наконец-то, они просто посидят за накрытым столом без сброда, которым окружал себя Тёмный Лорд. А заодно и без "важных друзей" отца (большинство из которых оказалось в Азкабане).

Ещё после Финальной Битвы Драко с удивлением отметил, что дышать стало легче. Он даже не подозревал, что так обрадуется исчезновению Лорда. То есть, уязвлённое самолюбие, конечно, давало о себе знать, но по-настоящему побеждённым он себя не чувствовал. Просто снова проиграл Поттеру в их персональную рулетку, а это небольшая плата за свободу и спокойствие. Поместье дышало давно забытым уютом. Семья всё время проводила вместе. Было удивительно хорошо, словно вернулось детство. И — Грейнджер права — это и его победа тоже!

Исчезло напряжение — постоянное, не отпускающее ни наяву, ни во сне. Сначала от страха перед Лордом, потом от унизительного ожидания расправы. "И Лорд прошёл, и суды прошли, а мы — вот они! Всё-таки Малфои — очень везучий народ", — примерно такие мысли посещали Драко, пока тот, стоя перед зеркалом, десятый раз проверял —

достаточно ли гладко лежат волосы, чтобы спуститься к завтраку.

В окно постучала Министерская сова. Конверт не был помечен ни как "срочный", ни как "особо важный". В нём оказалось довольно вежливое приглашение в следственный отдел Аврората для каких-то "разъяснений".

Ощущение праздника было таким сильным, дом так светился уютом, так счастливо смеялась помолодевшая Нарцисса... Драко легко убедил себя, что волноваться не о чем.

Входя в здание Министерства и высоко поднимая голову, Малфой думал о цвете мантии к праздничной трапезе.

Когда Драко догадался, что что-то не так? Может, когда провожатый встал у него за спиной? Или когда лифт спустился слишком глубоко вниз? Малфой нервно оглядывал подвальное помещение с глухими серыми стенами. Неожиданно раздался звук захлопывающейся тяжёлой двери, и волнение перешло в панику. Драко побледнел, сердце трепыхалось, стало не хватать воздуха. Но остатки самообладания исчезли, когда он увидел лица тех, кто его ожидал. Почти все смутно знакомые, один даже бывал в Малфой Мэноре в качестве "друга отца". Драко не был хорошего мнения об отцовских друзьях, но и подлостей в свой адрес от них не ждал. "Друг" тоже узнал его и ощерился жёлтыми зубами:

— Ну, здравствуй, счастливчик! Как вырядился! Что отмечаем? Как от правосудия откупились?

— Я Вас не понимаю! Мы оправданы! Никто не откупался, Гарри Поттер дал за нас показания!

— Не смей поминать Поттера! Думаешь, я не знаю ваши повадки? Ты хочешь примазаться к Поттеру, как твой отец примазался к Вольдеморту! Ты ведь ещё в школе к нему цеплялся, да?

— ?!

— Тебя допросить не дал добренький Гарри, а вот, твои однокласснички много чего порассказали! Если б Гарри знал все твои делишки, ты бы гнил сейчас в Азкабане!

— Он знает "мои делишки".

— Тогда почему заступился?

— ...

— Отвечай!

Вопрос застал Драко врасплох. Действительно, почему?

— Да хватит с ним разговаривать! Хотел наказать, давай накажем!

— Гойл рассказал всё про Выручай—комнату! Ты — недобитый Упивающийся! Это Поттера, который прощает и за себя, и за всех остальных, ты облапошил. Нас не облапошишь!

— Снимай рубашку!

Комната, звуки, лица — всё поплыло...

— Раздеть силой?

— Н-не надо...

Дрожащими пальцами Драко начал расстёгивать ворот.

— Зачем?

Авроры загоготали.

— Чтобы потом не возникло ненужных вопросов!

Кажется, первым ударил отцовский знакомый... В первые минуты ещё было важно сохранить лицо (в обоих смыслах), потом перестало быть важно всё, кроме боли. Драко упал и скорчился в позу эмбриона.

— Не надо! Пощадите! Пожалуйста! Вы же дружили с папой! Помните?

— А ещё я помню, из-за кого погиб мой племянник Винсент!

Драко подняли с пола за волосы, в ход пошли ремни или, может быть, плётки. Пронеслась отстранённая мысль, что специально бьют вручную, чтобы нельзя было отследить по заклинаниям. Авроры тяжело дышали и выкрикивали ругательства. Малфой попытался загородиться руками.

— Эй, придержи ему ручонки, ишь скрючился!

Драко подхватили за запястья и развернули грудью под плеть. В следующую секунду ему показалось, что лопнули лёгкие, он страшно захрипел.

— Ладно, на сегодня хватит! Сейчас приведём в порядок, будет как новый.

Из ящика в стене появилась аптечка с зельями, и через несколько минут на Драко не осталось ни одного кровоподтека.

— Одевайся!

Ему подали рубашку.

— И да! Вот зеркало, приведи себя в порядок!

Под хохот авроров, Малфой приглаживал волосы, расправлял мятую одежду.

— Поттер вам не простит! — не удержался он.

— Поттер не узнает! ОБЛИВИЭЙТ!

Из здания Министерства Магии выходил высокий светловолосый юноша. Дорогая мантия болталась на нём, как на вешалке. Он, по привычке, вскинул голову, но выглядело это жалко в сочетании с опущенными плечами. Как и улыбка на потерянном лице. Что-то неуловимо изменилось, и Драко никак не мог понять, что... Всё шло по-прежнему, только почему-то исчезло ощущение праздника.