Я буду жить (гет)

За окном светило игривое июньское солнце, совершенно несвойственное для Лондонского лета. Крыша каждого дома и каждый камешек мощеной улицы отсвечивали белыми бликами, ослепляя каждого прохожего в этом городе. Казалось, мир, наконец, забыл все то зло, что когда-то творилось вокруг, и теперь повернулся лицом к свету, ища спокойствия и гармонии. Война закончилась несколько лет назад. Прошло то страшное время жестокости и насилия, которое заставляло всю магическую братию вздрагивать от любого шума и крика.

Все было хорошо уже четыре года. В том числе и для героев той незабываемой весны. Гарри смог пройти вступительные испытания в Аврорат и теперь сражался с остатками вражеской стороны, отыскивая незамысловатые убежища Пожирателей смерти и разыскивая изобретателей всяческого оружия и зелий, так или иначе связанных с Темной магией. Рон уехал в Румынию к своему старшему брату Чарли, поначалу только на недолгую стажировку. Но, несмотря на то, что особой тяги к любым магическим существам у него никогда не наблюдалось, он остался там насовсем, объяснив друзьям, что так проще пережить все потери, которые принесла ему эта война. А Гермиона...

Гермиона уже который день лежала на кровати в своей маленькой квартирке на окраине Лондона, неподвижно уставившись в одну точку. Она не плакала, нет, но по щеке предательски катились хрустальные слезы, разбиваясь о шерстяное бордовое покрывало. Окна повсюду были закрыты и занавешены плотными шторами, поэтому сейчас здесь было невыносимо душно. Однако Гермиона словно не замечала этого. Она не видела ни палящих лучей полуденного солнца, ни звездного сияния ночного неба — она вообще не ощущала какого-либо движения жизни, и лишь стрелки часов могли напомнить ей, что время не остановилось. Впрочем, часы — это, наверно, последнее, что могло привлечь сейчас ее внимание. Ей было просто наплевать на все, что происходит вокруг. И так продолжалось уже неделю.

Никто из ее друзей и коллег не мог достучаться до нее или проведать. На доме стояли защитные чары, которые не позволяли войти внутрь ни обычным маггловским способом, ни через каминную сеть, и даже трансгрессировать. Многочисленные совы с письмами из Министерства, от Поттера и четы Уизли бились о стекла крыльями, стучали клювом, но в итоге, оставшись без ответа, возвращались ни с чем. Лишь пару раз до Гермионы дошел патронус-олень, который голосом Гарри умолял ее ответить и выйти из заточения, но девушка только сама для себя покачала головой и вновь уткнулась в промокшую насквозь подушку.

Ей ничего не хотелось. Часами глядя в потолок, она забывала есть и пить, изредка засыпая на короткие промежутки. Но даже во снах ее не покидала эта грусть и тоскливое настроение. Иногда, правда, она вставала с постели, шла на кухню и варила обжигающий кофе. Этот напиток, приготовленный самым обычным способом, она любила с самого детства. Такие минуты, когда девушка стояла у плиты со спичками в руках, вносили в эти серые скучные дни хоть какое-то разнообразие и на некоторое мгновение высушивали ее слезы. Но даже и это мгновение не отнимало у Гермионы пустого взгляда заплаканных глаз. Что-то зашипело, и коричневая жидкость с брызгами и пузырьками стала выплескиваться из крохотной алюминиевой посудинки. Девушка медленно повернулась и выключила газ, затем взяла турку и, так же не спеша, начала переливать кофе в большую белую кружку с зелеными полосками.

— Зелеными, — зачаровано прошептала Гермиона и тут же отскочила на шаг, выронив емкость, которую она только что держала в руках. Раздался звон, остатки напитка разбрызгались по полу, оставив следы еще и на поношенных джинсах и футболке. Рука немного горела, но Гермиона только поморщилась, скорее от неудовольствия, чем от боли.

— Неудачница! — сквозь зубы бросила она сама себе. Сделала один глоток из кружки, и, снова оказавшись в какой-то прострации, вернулась в спальню. Там она на секунду остановилась, услышав стук очередной совы, а затем бессильно опустилась на изрядно помятую постель. Лежа на спине со вновь влажными ресницами, Гермиона рисовала палочкой в воздухе непонятные каракули, составленные из блестящих прозрачных нитей. Такие узоры теперь часто летали над ней, и, лишь падая почти до самого пола, беззвучно сгорали, обращаясь в разноцветные искры.

Казалось бы, что могло стать причиной того, что сильная и стойкая Гермиона Грейнджер вдруг заперлась в четырех стенах, забросила свою любимую работу, забыла о друзьях и вот уже семь дней безразлично смотрит в потолок и беззвучно роняет слезы? Просто она никак не может принять того, что столкнулась с таким предательством, с такой подлостью. Она не может свыкнуться с мыслью, что потеряла... жизнь, в его лице. Что у нее осталось? Одни воспоминания. Счастливые воспоминания, которые делают ее лишь еще несчастнее. Что это было? Любовь, влюбленность, увлечение? Гермиона не знает и, более того, даже не стремится узнать. Впервые ей не хочется копаться в причинах и обстоятельствах. Какая разница, как это все называется, если для нее он, так или иначе, навсегда останется жизнью... Он. Девушка так и не привыкла называть его по имени и до сих пор боится произносить его даже про себя, даже в собственных мыслях. Подумав об этом, Гермиона резко выдохнула.

— Малфой, Малфой, Малфой, — словно в отместку себе затвердила она, сначала шепча, а затем срываясь на крик. Внезапно замолчав, Гермиона ударила свободным кулаком по одеялу и со злостью рассекла воздух палочкой — звук битого стекла возвестил о временной гибели китайской фарфоровой вазы.

Скажи кто ей раньше, что Гермиона Грейнджер будет убиваться из-за предательства какого-то там ненавистного хорька, она бы лишь презрительно расхохоталась и швырнула парочку отрезвляющих заклятий в лицо этому шутнику. А теперь? Да и как вообще получилось, что заклятый враг, этот аристократичный, чистокровный и не в меру заносчивый Драко Малфой стал ее жизнью? Жизнью истинной гриффиндорки, рассудительной, храброй и предусмотрительной Гермионы Грейнджер, умницы, сражающейся на стороне любви и света?

Двенадцатый удар. Часы, каким-то чудом уцелевшие в беспорядочном разгроме, возвестили о начале восьмого дня непонятной истерики. Впрочем, несмотря на всю нервозность ситуации, Гермиона еще не утратила способности рассуждать, и сейчас ее мысли навязчивым роем крутились в голове. О чем она думала? О, именно сейчас девушка, пусть и не совсем логическим путем, пришла к выводу, что больше всего в своей жизни она ненавидит... квиддич. Да, квиддич. Эту совершенно бесполезную дурацкую игру, в которой кучка несмышленых существ гоняется за идиотскими мячами, получая при этом по башке, и поднимает восторженные вопли при каждом прибавлении очков. Нет, Гермиона совсем не понимала спортивного азарта игроков и болельщиков, как не понимала она и их восторженности по поводу завершения соревнования. Именно это завершение и бесило ее, рождая в ней неимоверное раздражение. Золотой снитч и подвиг ловца. Гермиона задохнулась от осознания собственной ненависти, перебирая в памяти тот злополучный день.