Добрый доктор (гет)

— Вы же наверняка пили глинтвейн? — спросила Луна и улыбнулась. — Джинни похожа на глинтвейн. Совершенно невкусная и такая же красная. И пахнет корицей. И гвоздикой. И красным перцем.

— Какой запах у красного перца? — спросил Рон, внимательно посмотрев на неё.

— Ну… — Луна задумалась. — Как у пожара в лесу. Такой тёплый.

— Красный перец пахнет гарью? — уточнил Рон.

— Нет. Теплом, — исправила его Луна. Вздохнула. Продолжила. — Джинни никогда не просыпается вовремя. Это её несомненное достоинство. Она просыпается только тогда, когда готова к этому. Поэтому все её дни проходят радостно и легко. Она не работает. Сидит дома. Но у вас же…

— В её семье, — перебил Рон.

— Ах. Да. В её семье… Это же принято. Я имею в виду, её мама тоже не работала. Она проводила своё время дома. Растила детей, готовила, наводила порядок… Джинни не готовит, не убирается, и у нас ко всему прочему нет детей. По крайней мере, сейчас нет.

Серая мантия на худеньком теле Луны выглядела особенно мягкой и трогательной. Эти огромные серые глаза и белокурые волосы делали девушку похожей на совсем ещё ребёнка. Внешность, впрочем, была обманчива. Рон знал прекрасно, что перед ним сидит глава невыразимцев. И Рон, к его чести, никак не мог заставить себя бояться эту хрупкую девчушку. Или хотя бы в должной степени уважать. Но вряд ли Луну волновали такие вещи, как страх или уважение. Сейчас все мысли Луны были сосредоточены на Вирджинии Уизли.

— Но она много рисует, — улыбнулась Луна. — Я всегда ей говорю: «Только не сиди без дела. Только не скучай». Полагаю, скука разрушает человеческие сердца и души. Вы согласны, доктор?

— Да… — задумчиво протянул Рон, но быстро опомнился. — На самом деле, я не должен давать оценочные суждения вашим мыслям, мисс Лавгуд.

— Ах, ну да, — усмехнулась Луна. — Так вот, я полагаю, что скука — бич современного общества. Она развращает людей, требует от них слишком много усилий. Они мечутся как в клетке, неспособные сделать что-нибудь, исправить что-нибудь. Как дикие звери. Хотят чего-то, а сами не знают чего. Лень, к слову, совершенно другое дело. Порой лень необходима нам. Если у нас нет дел, то мы должны лениться. Понимаете? Мы должны отдыхать, размышлять и не занимать ничем свои руки. Но не скучать.

— Это сложно, — ответил Рон. — Мне трудно вас понять.

Ветер дёргал лёгкие белые занавески на окне. На улице было холодно и солнечно. Снег уже давно растаял, на деревьях зеленели листья, на газонах появилась трава. Но май был холодным. Свежий воздух короткими порциями врывался в окно и раздирал лёгкие Рона изнутри. Слишком много было в этом воздухе свободы. Рон терпеть не мог такие дни. А Луна любила. Свет солнца был каким-то гипертрофированным. Всё пространство вокруг будто превращалось в большую операционную. Свет выхватывал все детали. Свет был белым, а не жёлтым, как ему положено. И небо — не синим, а светло-голубым. И всё вокруг было обесцвеченным. Невозможно было нормально различать цвета. И очень-очень много ветра. Луна такие дни обожала. Май вообще был её любимым месяцем.

— Джинни любит октябрь, — вдруг вспомнила Луна. — Любит все эти жёлтые листья и холод по ночам. Хеллуин обожает. И она изменяет мне.

— Что? — воскликнул Рон, но быстро взял себя в руки. — Простите, продолжайте.

— Мужчины от Джинни без ума. Сказать по правде, женщины тоже. Я не должна вам этого говорить?

— Всё в порядке, продолжайте.

— Я видела её с Малфоем на прошлой неделе. Малфой женат. Но мы с Джинн тоже женаты. Так что, думаю, ничего страшного. Они стояли на мосту. Малфой курил, а Джинни хохотала. Смех у неё, ну, вы знаете… Замечательный у неё смех. Они стояли рядышком и целовались. Как подростки. Это выглядело очень мило. Вы же понимаете доктор, нам всем уже больше тридцати. И это ценно, когда такие уже почти взрослые люди могут вести себя как подростки.

— Вы не сердитесь на неё? Не ревнуете?

— Нет. Зачем? Это делает её счастливой. Я бы, конечно, рассердилась, если бы она сама курила, но когда она вернулась домой, сигаретами её руки совсем не пахли. Потом, я точно знаю, что у неё сейчас роман с Гарри.

— С Гарри? — не понял Рон.

— С Поттером, — уточнила Джинни.

— Вы их тоже видели?

— Ох, нет. Нет. Я же не слежу за ней, в самом деле! Об этом она рассказала мне сама.

На стене одиноко висел портрет Лукреции Борджиа. Совсем ещё юная девушка с очень хитрым взглядом заинтересованно наблюдала за Луной со стены. Луна почти не двигалась, говорила малоэмоционально и тихо. Казалось, у неё болит голова.

В лёгких Рона пронёсся ураган. Альвеолы полопались, бронхи печальным синим цветом растекались внутри. В горле стояла огромная рыбья кость. Рон готовился к смерти. Запах свободы слишком пагубно действовал на него… Ещё немного.

У Луны были красивые ноги. Только стопы выглядывали из-под неровно лежащего на полу подола мантии. Туфельки строгие и изящные, изгибали эти ножки как раз так, как Рон любил. Устойчивая колодка, невысокий каблучок. Рон смотрел на её стопы и понимал, что они будут последним, что он увидит в своей жизни.

— Она иногда рассказывает мне о своих влюблённостях, — пояснила Луна, — когда считает нужным. Ну, когда это более-менее серьёзно. О. Вы же расстались с Гермионой?

— Да, — выдохнул Рон.

— С Гермионой у Джинни тоже роман. Нам так повезло, доктор: в Великобритании только одна школа магии, так что всё наше поколение мы знаем с малых лет. Не представляю, как может быть по-другому.

Занавеска надулась парусом и безвольно опустилась, едва колышась.

— Не бойся, Рон, я очень люблю её и никогда не оставлю.

Занавеска снова надулась парусом.

— Приходите к нам вечером, доктор. Май — не время для глинтвейна, но Джинн уж очень его любит, — улыбнулась Луна. — Моё время закончилось, до следующей среды, доктор.

Рон закрыл окно, как только Лавгуд вышла из комнаты. Через полгода ураган из его лёгких поразил Америку. Последствия были сильными, но краткосрочными.