Добрый доктор (гет)

— Вы же наверняка пили глинтвейн? — спросила Луна и улыбнулась. — Джинни похожа на глинтвейн. Совершенно невкусная и такая же красная. И пахнет корицей. И гвоздикой. И красным перцем.

— Какой запах у красного перца? — спросил Рон, внимательно посмотрев на неё.

— Ну… — Луна задумалась. — Как у пожара в лесу. Такой тёплый.

— Красный перец пахнет гарью? — уточнил Рон.

— Нет. Теплом, — исправила его Луна. Вздохнула. Продолжила. — Джинни никогда не просыпается вовремя. Это её несомненное достоинство. Она просыпается только тогда, когда готова к этому. Поэтому все её дни проходят радостно и легко. Она не работает. Сидит дома. Но у вас же…

— В её семье, — перебил Рон.

— Ах. Да. В её семье… Это же принято. Я имею в виду, её мама тоже не работала. Она проводила своё время дома. Растила детей, готовила, наводила порядок… Джинни не готовит, не убирается, и у нас ко всему прочему нет детей. По крайней мере, сейчас нет.

Серая мантия на худеньком теле Луны выглядела особенно мягкой и трогательной. Эти огромные серые глаза и белокурые волосы делали девушку похожей на совсем ещё ребёнка. Внешность, впрочем, была обманчива. Рон знал прекрасно, что перед ним сидит глава невыразимцев. И Рон, к его чести, никак не мог заставить себя бояться эту хрупкую девчушку. Или хотя бы в должной степени уважать. Но вряд ли Луну волновали такие вещи, как страх или уважение. Сейчас все мысли Луны были сосредоточены на Вирджинии Уизли.

— Но она много рисует, — улыбнулась Луна. — Я всегда ей говорю: «Только не сиди без дела. Только не скучай». Полагаю, скука разрушает человеческие сердца и души. Вы согласны, доктор?

— Да… — задумчиво протянул Рон, но быстро опомнился. — На самом деле, я не должен давать оценочные суждения вашим мыслям, мисс Лавгуд.

— Ах, ну да, — усмехнулась Луна. — Так вот, я полагаю, что скука — бич современного общества. Она развращает людей, требует от них слишком много усилий. Они мечутся как в клетке, неспособные сделать что-нибудь, исправить что-нибудь. Как дикие звери. Хотят чего-то, а сами не знают чего. Лень, к слову, совершенно другое дело. Порой лень необходима нам. Если у нас нет дел, то мы должны лениться. Понимаете? Мы должны отдыхать, размышлять и не занимать ничем свои руки. Но не скучать.

— Это сложно, — ответил Рон. — Мне трудно вас понять.

Ветер дёргал лёгкие белые занавески на окне. На улице было холодно и солнечно. Снег уже давно растаял, на деревьях зеленели листья, на газонах появилась трава. Но май был холодным. Свежий воздух короткими порциями врывался в окно и раздирал лёгкие Рона изнутри. Слишком много было в этом воздухе свободы. Рон терпеть не мог такие дни. А Луна любила. Свет солнца был каким-то гипертрофированным. Всё пространство вокруг будто превращалось в большую операционную. Свет выхватывал все детали. Свет был белым, а не жёлтым, как ему положено. И небо — не синим, а светло-голубым. И всё вокруг было обесцвеченным. Невозможно было нормально различать цвета. И очень-очень много ветра. Луна такие дни обожала. Май вообще был её любимым месяцем.

— Джинни любит октябрь, — вдруг вспомнила Луна. — Любит все эти жёлтые листья и холод по ночам. Хеллуин обожает. И она изменяет мне.

— Что? — воскликнул Рон, но быстро взял себя в руки. — Простите, продолжайте.

— Мужчины от Джинни без ума. Сказать по правде, женщины тоже. Я не должна вам этого говорить?

— Всё в порядке, продолжайте.

— Я видела её с Малфоем на прошлой неделе. Малфой женат. Но мы с Джинн тоже женаты. Так что, думаю, ничего страшного. Они стояли на мосту. Малфой курил, а Джинни хохотала. Смех у неё, ну, вы знаете… Замечательный у неё смех. Они стояли рядышком и целовались. Как подростки. Это выглядело очень мило. Вы же понимаете доктор, нам всем уже больше тридцати. И это ценно, когда такие уже почти взрослые люди могут вести себя как подростки.

— Вы не сердитесь на неё? Не ревнуете?

— Нет. Зачем? Это делает её счастливой. Я бы, конечно, рассердилась, если бы она сама курила, но когда она вернулась домой, сигаретами её руки совсем не пахли. Потом, я точно знаю, что у неё сейчас роман с Гарри.

— С Гарри? — не понял Рон.

— С Поттером, — уточнила Джинни.

— Вы их тоже видели?

— Ох, нет. Нет. Я же не слежу за ней, в самом деле! Об этом она рассказала мне сама.

На стене одиноко висел портрет Лукреции Борджиа. Совсем ещё юная девушка с очень хитрым взглядом заинтересованно наблюдала за Луной со стены. Луна почти не двигалась, говорила малоэмоционально и тихо. Казалось, у неё болит голова.

В лёгких Рона пронёсся ураган. Альвеолы полопались, бронхи печальным синим цветом растекались внутри. В горле стояла огромная рыбья кость. Рон готовился к смерти. Запах свободы слишком пагубно действовал на него… Ещё немного.

У Луны были красивые ноги. Только стопы выглядывали из-под неровно лежащего на полу подола мантии. Туфельки строгие и изящные, изгибали эти ножки как раз так, как Рон любил. Устойчивая колодка, невысокий каблучок. Рон смотрел на её стопы и понимал, что они будут последним, что он увидит в своей жизни.

— Она иногда рассказывает мне о своих влюблённостях, — пояснила Луна, — когда считает нужным. Ну, когда это более-менее серьёзно. О. Вы же расстались с Гермионой?

— Да, — выдохнул Рон.

— С Гермионой у Джинни тоже роман. Нам так повезло, доктор: в Великобритании только одна школа магии, так что всё наше поколение мы знаем с малых лет. Не представляю, как может быть по-другому.

Занавеска надулась парусом и безвольно опустилась, едва колышась.

— Не бойся, Рон, я очень люблю её и никогда не оставлю.

Занавеска снова надулась парусом.

— Приходите к нам вечером, доктор. Май — не время для глинтвейна, но Джинн уж очень его любит, — улыбнулась Луна. — Моё время закончилось, до следующей среды, доктор.

Рон закрыл окно, как только Лавгуд вышла из комнаты. Через полгода ураган из его лёгких поразил Америку. Последствия были сильными, но краткосрочными.

— Я люблю твою сестру, — сказал Гарри сразу же, как только вошёл. Без предисловий и без обиняков.

Рон оторвался от бумаг, которые заполнял и посмотрел на часы.

— Присаживайтесь, — сказал он со вздохом.

Гарри никогда не следил за временем. Он или опаздывал на двадцать минут, или подпирал дверь с обратной стороны, ожидая, когда Рон отпустит очередного пациента.

— Так что мне делать, Рон? Я люблю твою сестру! — повторил Поттер с размаха опускаясь в кресло и поглядывая на Рона прищуренными раздражёнными глазами.

— Расскажите, мистер Поттер, как вы это осознали, — спокойно спросил Рон, кладя перо на стол.

От нетопленного камина веяло прохладой, ветер звонко стучался в запертое окно, на большом дубовом столе лежала маленькая стопочка документов и простое школьное перо. Доктор Уизли откинулся на спинку своего кресла и печально посмотрел на друга детства. Глава аврората, как же. Рон и сам мечтал стать главой аврората, когда ему было пятнадцать лет. Да как-то не срослось.

— Накатило! — зло выплюнул Поттер и посмотрел на доктора совершенно обезумевшими глазами. — Осознал, и осознал, ясно? Скажи ей об этом.

— Почему вы не можете сказать ей сами?

— Не верит она мне! — Гарри раздражённо подался вперёд, не отрывая от Рона холодный взгляд.

Это было не в первый раз — такое поведение Поттера. И доктор Уизли прекрасно знал, что ему следует делать по инструкции — нажать на тревожную кнопку и ждать санитаров.

Рон поднялся с кресла, отвернулся от Гарри и сказал спокойно и достаточно громко:

— Эй, друг, успокойся. Неудачный день?

Гарри со вздохом откинулся на спинку кресла, сложил руки на подлокотники и устало заметил:

— У меня теперь каждый день неудачный.

В просторном кабинете пол был выстлан паркетом. Это всегда наводило Гарри на мысли о танцах. Он мог представить совершенно чётко, как по залу кружатся пары, пышные подолы платьев у тонких дам поднимаются так высоко во время поворотов, что становятся видны тонкие щиколотки, галантные строгие кавалеры нежно поддерживают своих спутниц под спинку, не дают потерять равновесие. В этом кабинете особо и не потанцуешь, даже и не понятно, для чего здесь постелили паркет.

— Я говорю ей «Бросай свою Луну и переезжай ко мне». Она только смеётся в ответ, понимаешь? Сначала сама меня валит на постель, раздевает и трахается со мной. Так, знаешь, сильно, будто это она меня трахает, а не наоборот. А потом я ей «Переезжай ко мне», а она смеётся, как будто это была неудачная шутка! И я потом — как ты это говоришь? — рефлексирую с неделю. Ору на своих подчинённых, ору на министра, ору на официанток в кафе. На восьмой день отхожу. А на девятый прилетает её сипуха с клочком пергамента под лапкой. И у меня сердце ёкает, я бросаю все свои документы, дела, званые обеды. Понимаешь? Потом снова встречаемся, сходим куда-нибудь, зайдём ко мне. И в полночь она уже кидает дымолётный порох в камин и машет на прощание ручкой.

У доктора Уизли разорваны лёгкие. Это всё из-за ветра и запаха свободы в нём. Лёгкие доктора Уизли уже не подлежат восстановлению, ему больше совсем не нужно дышать. Он медленно умирает. Очень медленно. Очень тихо. Очень.

Сейчас его лёгкие затопляет кровь вперемешку со слезами. Он слушает Поттера молча, потому что ему не положено перебивать. Он слушает Поттера молча, потому что говорить ничего не может. Он задыхается. Он если только откроет рот, оттуда толчками начнёт выкатываться густая бордовая кровь. Кровавые сгустки — останки трахей — безобразно повиснут на белом врачебном халате. Их уже потом не отстираешь. Никак. Никакие очищающие чары не спасут.

— Вы же были женаты, — говорит Рон, не поворачиваясь. — Так что это ты сейчас?

— Не знаю, — теряется Поттер. И долго молчит.

Лукреция Борджия рассматривает его, хитро щурясь. На Потере надета магловская курта, грубые джинсы, поношенные ботинки. Встретишь такого мужчину на лице, подумаешь, что он похмельный алкоголик. Щетину, вон, дня три уже не брил. А волосы у него жёсткие, чёрные, и он к тому же не юнец. Под глазами прочно залегли мешки. Мимические морщины вокруг рта усилились. Но Лукреции он нравится. Женщину бы ему. Хорошую, заботливую женщину. Чтобы пироги пекла и ждала с работы.

— Я не помню, что тогда было, больше десяти лет прошло, Рон! Я не любил её совсем. Просто, так было нужно. Чёрт, не нужно, а правильно. Я так лоханулся тогда.

Перед глазами Рона всплывают слова, которые произносит Гарри. Эти слова написаны дурацким, еле различимым почерком. А ещё перед глазами Рона стоит его собственный белый халат, весь заляпанный бурой уже кровью. Все эти ржавые потёки, чёрные пятна вызывают тошноту.

— Ты сам предложил ей развестись. Мы не разговаривали потом два года с тобой, — Рон усмехнулся. — Мы были такими детьми, а, Гарри?

Поттер встал, обогнул стол и подошёл к Уизли. Положил руку ему на плечо.

За окном новый порыв ветра ударился в оконную раму.

— Ты сам как? Гермиона и… — Гарри запнулся, но руку убирать не стал.

— Нормально, — ответил Рон безжизненно. — Не знаю, правда, как жить дальше. Но я держусь.

— Ладно тебе, мы же всегда знали, что она тебя бросит! Помнишь, ставки делали на втором курсе? — улыбнулся Гарри.

— Она же и детей забрала, друг, — прошептал Рон и вздохнул. — Полагаю, Вам пора, мистер Поттер.

Гарри хлопнул его по плечу и направился к двери. Задержался на пару секунд, уже схватившись за ручку.

— Я ничего не передам Джинни, — сказал доктор Уизли.

— Я знаю, — усмехнулся главный аврор и открыл дверь. — Приходи ко мне в субботу, выпьем сливочного пива.

Оставшись один, Рон снял белоснежный халат и повесил его на спинку кресла. На столе лежат бумаги. Нужно взять перо и вернуться к делам.

— Я должен напомнить, профессор, что вам предписано меня посещать раз в месяц, — вздохнул Рон и устало поднял глаза на Северуса Снейпа. — Понимаете? Не моя это прихоть. И не ваша. А тех людей, которые имеют определённую власть над нами.

-Я знаю это лучше вас, мистер Уизли, — горько оскалился Снейп.

— Доктор Уизли, — поправил его Рональд и снова вздохнул.

Комната плыла в невесомости. Окно — причудливая голограмма реальности, но реальности за окном никакой нет. За окном, конечно, космос. И эта комната висит в космосе, как недозрелое яблоко, которое скоро поспеет, и переспеет, и разорвётся, забрызгав всё вокруг яблочной кровью и ошмётками яблочного мяса.

— Всякий раз, как прихожу в ваш кабинет, — тихо начал Снейп и злобно выделил, — Доктор Уизли, — пальцы зельевара вцепились в подлокотники кресла, ноздри раздулись, задёргалась бровь. Рон уж было подумал, что сейчас тот сорвётся на крик. Но нет, профессор быстро взял себя в руки и продолжил спокойно, почти дружелюбно. — Всякий раз у меня появляется чувство, что мы зря воевали и войну выигрывали тоже зря. Вот какой мне был резон, например?

— Ну как, — призадумался Рон, — Орден же вам дали…

— Орден! — закаркал Снейп, и доктор с большим промедлением понял, что это был не крик подстреленной вороны, а смех. — Орден! Да на кой мне этот Орден? Вместе с ним я получил ещё безоговорочный указ посещать вас, дорогой доктор, приходить на ваши унизительные консультации…

— Что же в них такого унизительного? — вскинулся Уизли, но Снейп только махнул рукой, не утруждая себя ответом, и продолжил.

— Приходить раз в год в Аврорат, чтобы ваш ненаглядный мистер Поттер проверял мою палочку на наличие непростительных. Ох! Какое же это зрелище, а, доктор! Вы бы видели! Грозный мальчишка Поттер жмётся, мнётся, опустив глаза шепчет все эти свои заклинания и виновато возвращает мне палочку. Ну ей-богу, не глава Аврората, а барышня на выданье, которую перед самой свадьбой уличили в порочности.

Рон усмехнулся. Великий Гарри Поттер до сих пор робел, стоило только упомянуть Снейпа. Впрочем, не только Гарри. Невилл робел, и Гермиона робела, даже Драко Малфой едва заметно бледнел.

— Ладно, к чёрту меня, — процедил Снейп едко, и Рон глубоко в душе тихо с ним согласился. — Вот вам, доктор, что дала эта победа?

— Мою работу, — буркнул Рон, не подумав.

— Вашу работу? — рявкнул профессор, и доктор Уизли заметно сжался за своим столом. — Это вы намекаете на то, что вы настолько некомпетентны, что не будь вы героем войны, в жизни бы не заняли это кресло?

— Нет, просто это было бы сложнее…

— А когда это вы искали лёгких путей, мистер Уизли?! Вы, мистер Поттер и наша ненаглядная мисс Грейнджер? Помнится, в школе вы делали всё возможное, чтобы усложнить жизнь себе, другим ученикам, профессорам, директору и даже попечительскому совету!

— Мы были не виноваты, — попробовал было возразить Рон.

Снейп оскалился, изображая вежливую улыбку, и закивал головой. Желание оправдываться у доктора пропало.

В комнате повисло молчание. Рон гневно сопел, смотрел на документы перед собой так, будто пытался испепелить их взглядом, но сердце его билось размеренно и спокойно, а за окном уже наступало лето. Ещё бы вот немного.

— Ну что же, доктор? Вы получили это место достаточно легко, верно? Довольны же вы теперь своей жизнью? — спросил зельевар, наконец.

— Да, вполне, — ответил Рон и слегка улыбнулся.

— Лжец! — констатировал Снейп, возвращая улыбку. — Кто-то, кажется, с женой развёлся недавно?

— Мы взрослые люди и это было обоюдное решение. Нам будет лучше порознь, — выдал Рон заученную фразу.

— От счастья-то люди не разводятся, — хмыкнул профессор. — Она предложила? Не иначе, она. Вот вы здесь сейчас сидите и рефлексируете, доктор, а она, между тем, страдала с вами столько лет. Хоть раз бы о ней подумали… И хорошо же, что, наконец, решилась и бросила вас, а то до конца жизни бы мучилась.

— Да где ж она мучилась? — взревел Рон, вскакивая из кресла и нависая над столом, чтобы поймать цепкий взгляд Снейпа. — Делала, что ей хотелось! Работала там, где ей хотелось! Сказала «Больше детей рожать не буду», я смирился. Жрать готовить — Рон, посуду мыть — Рон, убираться — Рон. Права домовых эльфов она защищала, ха! А мужа держала, как этого самого эльфа в его же собственном доме!

— О том-то я и говорю, доктор Уизли, — профессор изогнул уголки губ в ядовитой улыбке. — Присядьте.

Рон опустошённо опустился в кресло и бездумно взглянул на Снейпа.

— Мисс Грейнджер довольно умна, не так ли? Характер у неё волевой и решительный. Взгляды сформированные, хотя и достаточно гибкие. И при всём этом она женщина. О чём это говорит?

— О чём?

— Хоть бы раз попробовал ударить кулаком по столу и рявкнуть на неё. Хоть бы раз в постели не лежал бревном, а сам бы её трахнул, чтоб она потом ходить не могла. Хоть бы раз отказался пускать её в дом, если уж она задержалась на работе. Ты же мужик! А этой непробиваемой женщине именно мужик-то и нужен, настоящий и суровый. А не ты со всеми твоими… — Снейп скривился и не стал продолжать.

Повисло молчание.

— Откуда вы узнали, что она всегда была сверху? — бездумно спросил Рон.

— Это очевидно, — пожал плечами Снейп.

Медленно-медленно сердце доктора Уизли останавливалось. Слова Снейпа надёжно наполняли его неотвратимым пониманием, биться становилось тяжело. Надо было всё обдумать, но думать было как-то даже поздно.

— Мы снова поменялись местами, профессор, — слабо констатировал Рон.

— Похоже на то, мистер Уизли, — устало согласился Снейп.

— Почему бы вам не работать здесь?

— Потому что тогда лет через пятьдесят уже никто в Великобритании не будет уметь варить зелья.

— И то верно.

Рон встал, Снейп поднялся вслед за ним.

— Приходите в следующем месяце, профессор, я обещаю сделать вам чаю.

Снейп кивнул и стремительно вышел за дверь — прямо в космос.

Доктор Уизли сосредоточенно заполнял бланки, не отрываясь и не глядя на свою посетительницу.

— Рон! — раздражённо воскликнула она, но осеклась, когда доктор поднял на неё суровый взгляд.

— Я занят, — весомо сообщил он и вернулся к документам.

Что-то с ним было не так, впервые он был настолько собран, непоколебим и спокоен. Гермиона провела бок обок с ним почти двадцать лет и только сейчас впервые увидела что-то подобное.

В комнате висело молчание. Обычно молчание бывает напряжённым. Или, напротив, уютным. В этот раз оно было скорее торжественно непонимающим. Или непонимаемым. Это с какой стороны приглядеться.

Когда с бланками было покончено, доктор аккуратно собрал их в стопку, выровнял её и отодвинул на край стола. Он тщательно оглядел кончик пера, надёжно протёр его влажным тампоном, сложил в футляр для пишущих принадлежностей и только после этого поднял на Гермиону глаза.

— Так как ты провела последние четыре месяца? — спросил он, прищурившись и внимательно осматривая её лицо цепким взглядом.

— Я не твоя пациентка! Я пришла поговорить о… — начала было Гермиона, но осеклась снова. Уже второй раз за последние семь лет. Рон смотрел на неё холодно и отстранённо.

Наверно, — подумалось ей, — так смотрят на разукрашенных уличных проституток библиотекарши, случайно проходящие мимо.

Рон смотрел на неё даже с каким-то едва заметным презрением.

— Я работала, — выдавила Гермиона и опустила взгляд, как если бы она была школьницей, не выучившей урок.

— Работала, — холодно рассмеялся Рон, и Гермиона подняла на него испуганный взгляд. Их глаза встретились, но никакого смеха во взгляде Рона не было, ни искорки веселья.

За окном ветер безжалостно гнул деревья.

— Работала над своей сексуальной техникой в постели с моей сестрой, сучка? — спокойно спросил Рон, перестав улыбаться.

— Как ты меня назвал?

— Отвечай, — тихий голос доктора звучал слегка устало и властно.

— Я не спала с Джинни. Мы только… гуляли, — пролепетала Гермиона. Её щёки раскраснелись, ресницы подрагивали, в руках она теребила носовой платок, хотя раньше за собой такую привычку никогда не замечала.

— Как ты помнишь, Джинни в некотором роде замужем. Не то, что ты — потерянная, в общем-то, женщина, которая решилась загубить свою семью. Моя сестра, не спорю, совершала уже такую ошибку, но тогда инициатором был Гарри. А сейчас другое дело: сейчас они с Луной вот уже три года выстраивают крепкие прочные узы. Конечно, Джинни развлекается на стороне, но это вполне устраивает её супругу. У Джинни с тобой, как ты понимаешь, было несерьёзно. У неё сейчас так же несерьёзно с Поттером и с Малфоем. Но подумай-ка вот над чем: если бы она и правда влюбилась в тебя, что тогда? Ты была бы готова стать причиной разрушения ещё одного брака? — Рон тихо вздохнул. — Всё-таки ты глупая, чего бы ты там из себя ни строила.

— Я просто не подумала! — начала было оправдываться Гермиона, и сама же зажала ладошкой рот. Опустила руку, подышала, успокоилась. — Я больше не буду встречаться с ней.

— Ну уж конечно, — язвительно заключил доктор, — после того-то, как тебе разжевали, чем это чревато.

Огромная кованая люстра со свечами над потолком слабо покачивалась. Свечи не горели, конечно. Вполне хватало света с улицы. Рон Уизли смотрел на свою бывшую жену с лёгким пренебрежением и с едва заметной нежностью. В его взгляде эти чувства сплелись настолько плотно, что уже, казалось, и не отличить одного от другого. Рон смотрел на Гермиону, а в это время мозг его быстро и хаотично искал решение ужасно сложной дилеммы и не находил.

Доброму доктору Уизли может быть в первый раз за всю его, в общем-то, не короткую жизнь было всё равно, какое принять решение.

«С одной стороны посмотрю, — напевало его подсознание, пока мысли роились в его черепной коробке, как пчёлы, — с другой стороны посмотрю, всё одно»…

— Так зачем ты пришла? — спросил, наконец, доктор.

Гермиона поняла его не сразу, подняла на него рассредоточенный взгляд, задумалась, прошептала «Прости», и быстро поднялась, прижимая к груди руки.

— Присядь, — вздохнул Рон. Только что он нашёл подходящее решение этой дилеммы. — Присядь, я ещё не закончил с тобой.

Женщина послушно опустилась в кресло.

— Сейчас ты соберёшь вещи, а вечером вернёшься домой. Мы распишемся снова, но о свадьбе можешь даже не мечтать. Если будешь задерживаться на работе допоздна, вылетишь из моего дома, как пробка из бутылки. Готовить тоже будешь сама. Ты всё поняла?

— Да, — слабо кивнула Гермиона.

Рон вздохнул, сдавил пальцами переносицу и указал ей на дверь свободной рукой.

— Иди уже, пока я не передумал.

Гермиона поспешно поднялась и кинулась к двери.

— Придёшь после десяти вечера — впущу только Хьюго и Розу, — пообещал ей Рон, и только когда дверь за ней уже закрылась, добавил. — Сегодня в десять будет матч по квиддичу.

Рон тихо выдохнул и сцепил пальцы перед собой на гладкой столешнице, тщательно изучил свои руки, попытался рассмотреть все морщинки, царапины и заусенцы, потом поднял взгляд и посмотрел на Джинни в упор:

— Ты давно не заходила.

Джинни звонко рассмеялась, дёрнув изящной ножкой, одетой в белую лодочку и как будто назло ещё более непристойно развалилась в кресле:

— А ты и не звал, — проворковала она. — Что, братик, совсем не хотел меня видеть? Или расстроился, что я трахнула Гермиону? Ну так у вас с нею, кажется, всё уже позади…

Рон снова опустил взгляд на свои руки. Пожалуй, он совершенно не хотел видеть Джин. Да и обиделся из-за Мионы тоже, конечно. Иначе и быть не могло: они ещё имущество толком разделить не успели, а Джинни уже затащила её в постель. Немыслимо.

В его просторном бежевом кабинете; в кабинете с шёлковыми обоями, бальным паркетом, хрустальной люстрой, огромным окном; в кабинете, в котором из мебели всего-то и было что два старинных кресла да огромный дубовый стол — в этой обители классической строгости и болезненной чистоты Джинни смотрелась совсем неуместно. Яркая и вызывающая девушка с растрёпанными рыжими волосами, в таком коротком платье, что Рон мог различить даже цвет её трусиков — инфантильная и излишне эмоциональная, она казалась здесь чужой, но ощущала себя при этом на удивление органично.

— Что же ты, братик? Переживаешь? — пропела Джинни и облизала мягкие пухлые губы, повела обнажённым молочным плечиком, задорно разглядывая Рона из-под пушистых рыжих ресниц.

— Смею напомнить, мисс Уизли, что доктор здесь я, а не вы. А если вы пришли ради личной встречи, тогда вам следует дождаться окончания…

— Фуу, — громко выдохнула Джин, обрывая его речь, — какой ты скучный! Что, не понимаешь, наверно, почему она от тебя сбежала, а?

— Ко мне уже приходил мистер Снейп, всё разжевал, — зло выплюнул Рон.

— Ах, Снейп, — звонко повторила Джинни, мечтательно прикрывая глаза. — Вот это мужик! Всем мужикам мужик, скажу я тебе! Сколько ему теперь? Лет пятьдесят? Поди, до сих пор преподаёт свои зелья?

— Политика безопасности, конечно, запрещает нам разглашать личные данные клиентов, — завёл Рон давно вызубренную речь, но девушка только отмахнулась от него.

— Да и так ясно, что он там же сидит, этот слизеринский змей. Надо бы наведаться как-нибудь в Хогвартс, поздороваться что ли, — она подняла на Рона светло-ореховые глаза и цепко поймала его взгляд. — Глядишь, обратит на меня внимание этот чёртов Снейп.

Слова застряли у доктора в горле, его будто парализовало, снова навалилась тяжёлая изнуряющая боль в лёгких, снова сердце принялось разрываться на части, опять онемели кончики пальцев, и навалилась ватная тишина — Джинни смотрела на Рона задорно, радостно и открыто, но что-то ещё притаилось на самом дне её зрачков, какая-то завуалированная опасность. И Рон знал прекрасно — такую Джин нужно бояться сильнее, чем всех Гарри Поттеров и Северусов Снейпов вместе взятых. По радужке его сестры тёплым нежным медовым огнём растекалась опасность, как растекается виски по стенкам бокала в дешёвом баре. «Взболтать, но не смешивать, — подумал доктор отстранённо. — Смешать, но не взбалтывать».

— Только попробуй отвести глаза, — предупредила Джинни весело. — Тогда я выбью из тебя всю твою сноббскую спесь, и потом затолкаю её обратно прямо тебе в задницу.

Рон сглотнул, его тело отчаянно не хотело подчиняться ему, глаза покорно вглядывались в лицо сестры, из участника этой странной сцены он превратился вдруг в пассивного наблюдателя и ничего не мог поделать с этим. Больше всего ему хотелось встать да вышвырнуть заигравшуюся девчонку из своего кабинета, но его тело оставалось неподвижным, а взгляд покорно глядел на неё.

Джинни подняла левую руку к своему лицу и большим пальцем с нажимом провела по пухлой нижней губе, сминая её, тонкие брови слегка нахмурились, ноздри раздулись, и девушка медленно выпустила воздух через рот. Лукреция завистливо и понимающе глядела на неё с портрета: уж она-то проделывала такое со своим братом не раз. Красавица Лукреция Борджиа молчаливо одобряла и поддерживала каждое движение Джиневры Уизли.

Джин провела рукой по подбородку, по шее, скинула тонкую лямку платья с плеча и потянула лиф вниз, обнажая пухлую круглую аппетитную грудь с нежной вишенкой коричневатого соска, её ноги будто сами собой расползлись в стороны, платье задралось, совсем недвусмысленно демонстрируя розовые трусики.

— Что же, — выдохнула Джинни, добросовестно сжимая рукой свою грудь, — расскажи: заперта ли сейчас дверь в твоём кабинете?

— Нет, — выдохнул Рон потрясённо и казалось бы против своей воли, наблюдая между тем, как тонкие пальцы девушки скользят по складочкам на платье, мягко пробираясь к её бёдрам.

— Вот и хорошо! — пропела Джин. — Так весело: сюда в любой миг может кто-то зайти! Тогда тебя выгонят с работы, а меня отдадут на перевоспитание другому доктору. Или не отдадут, Луна договорится.

Её пальцы мягко накрыли трусики и прижали их к её лобку и клитору, хорошенько надавили, будто стремясь пролезть в девушку сквозь яркую розовую ткань, и неожиданно резко упорхнули наверх. На трусиках Джинни отчётливо вырисовывалось большое мокрое пятно.

— Видишь, братец? — жарко прошептала Вирджиния, поднесла свои пальцы к губам и с наслаждением мазнула по ним расслабленным розовым языком, будто пытаясь уловить свой собственный вкус. — Видишь, как сильно я хочу тебя?

— Вижу, — глухо ответил Рон, как заворожённый рассматривая мокрое пятно на её трусах. Сопротивляться доктор был уже не в силах, его личность медленно и неотвратимо растворялась в этом мокром пятне и в том, что было под ним.

— Вот так, — сказала Джинни, поднимаясь, обходя стол и подхватывая цепкими пальчиками подбородок Рона. — Ничего страшного, сестрёнка утешит тебя. Подумаешь, Гермиона! Я лучше, Ронни. Ты же знаешь, что я лучше? Ты это всегда знал.

Рон не успел утвердительно кивнуть, губы Джинни неожиданно жарко накрыли его губы, и её острый язычок настойчиво проник в покорный рот доктора Уизли.

— Я зайду к тебе сегодня, — сообщила Джинни, отступив на шаг. — Смотри, — она задрала платье ещё выше, подцепила резинку трусов и легко стянула их, подхватила, открыла выдвижной ящичек дубового стола и закинула трусики внутрь. Рыжие волосы на её лобке были заманчиво взъерошены. Девушка поспешно одёрнула платьице, прикрывая их обтягивающей тканью. — Так вот, Рон: ты работай, время ещё раннее, даже обед не наступил. Ты работай, а я пока пройдусь по городу, посижу в кафе, почитаю книжку на скамейке в парке, зайду в магазин, куплю бутылочку красного вина и яблок с апельсинами, а потом отправлюсь к тебе и сварю для тебя глинтвейн. Июнь — не время для глинтвейна, но уж очень я его люблю.

Рон встал, бережно протянул к ней свои руки, мягко сжал обнажённую грудь, осторожно пряча её под лифом платья, натянул лямочку на молочную кожу её плеча. Рон был гораздо выше Джинни, и не скажешь, что брат. Она на его фоне выглядела хрупкой и миниатюрной.

— И не вздумай дрочить! — добавила Джинни, подхватывая его руки и мягко целуя сначала правое, а затем левое запястье. — Донеси всю-всю свою сперму до дома, а вечером я её выпью до последнего глоточка. И начисто вылижу твой член. Будь хорошим мальчиком, Ронни.

Рон обречённо оперся о столешницу, как только за Джин закрылась дверь, выдвинул ящичек и достал её трусики. На мягкой розовой ткани темнело насквозь мокрое пятно.

— А чего ты хотел? — тихо сказал Рон в пустоту. — У тебя с самого начала не было ни единого шанса. Перед ней — ни единого шанса.

Доктор скомкал трусы, поднёс к лицу и уткнулся в них носом.

«Ни единого шанса», — весомо повторил он про себя и закрыл глаза.

— Ну а чего я хотел от этой жизни, Рон? — манерно растягивая гласные пропел Малфой. — Думаешь, глупую жёнушку хотел да избалованного сыночка? Думаешь, поместье это чёртово? Огромное, пустынное, холодное поместье?

Такое дело, надо было бы напомнить Малфою о субординации, но это всё равно не возымело бы должного эффекта. Драко приходил к нему уже два года подряд, обычно просто сидел и наблюдал, как доктор заполняет эти свои бланки. Рассказывал он редко, жаловался и того реже, никогда не заявлялся пьяным — словом, был практически идеальным клиентом, если бы не привычка называть доктора исключительно по имени. И сколько Рон не напоминал ему о субординации, тот даже и бровью не вёл, не исправлялся, не кивал. Просто пропускал мимо ушей.

В конце концов, Рон на это дело плюнул. А что поделаешь? У каждого свои заскоки.

— Или, может, ты думаешь, что я хотел работать в Министерстве? А, Рон? — требовательно продолжил Малфой, упираясь в доктора вопрошающим взглядом. — Да чёрта с два! У тебя ж там, кажется, брат работает, и отец. Говорили, небось, как там мозги трахают? Говорили?

— Говорили, — со вздохом отозвался Рон. Было в поведении Малфоя что-то совершенно необычное, и доктор, со всей его научной любознательностью, хотел поскорее это изучить.

Изучение для доктора Уизли стало самоцелью со времён его развода. Пока он изучал, он забывал на время о всех проблемах, о том, что дома его никто не ждёт. Кто-то прячется в бутылке огневиски, кто-то в работе, а Рон — в полунаучных исследованиях потаённых уголков человеческих душ. Вроде как, это и есть его работа, но платят ему не за это. Платят Рону за то, чтобы пациенты после его сеансов уходили счастливыми и спокойными — ровно на неделю, до следующего сеанса. Если же он начнёт лечить их добросовестно, и полностью решать их проблемы, то скоро останется без клиентов. Система не новая, и против неё не попрёшь. У каждого есть свои проблемы, когда человек не может справиться с их осознанием в одиночку, он приходит к доктору. Цель доктора — просто сделать его зависимым. Рон ничего не решает, не ломает стереотипы, выполняет план качественно, подсаживает добропорядочных магов на иглу психологической помощи. Ну и иногда — довольно редко — начинает копаться в душах своих пациентов. Скорее всего, для того, чтобы ненароком не начать копаться в своей собственной душе.

— Я человек трусливый, — отстранённо добавляет Драко и тут же принимается объяснять. — В детстве всё было совсем плохо, сейчас получше. Но ничего не попишешь, я трус. Думаю, тут дело в воспитании: отец вечно заставлял меня быть излишне ответственным. Вещам приписывалась завышенная важность. Ну вот что плохого, например, опоздать на десять минут на ужин? Ничего плохого! Но отец считал это чуть ли не государственной изменой, отречением от семьи. Постоянно говорил «Думай о последствиях». Вот я и думал, думал слишком много. До сих пор думаю. Как видишь, пунктуален я сверх меры, зато абсолютный трус. Не понимаешь, поди, как это связано между собой?

— Понимаю, — отозвался Рон тихо, немного помолчал и добавил чуть громче. — Я тоже трус.

— Ты? — Малфой глумливо засмеялся. — Издеваешься? Вам, докторам, можно издеваться над пациентами? Ты же у нас с поля сражения не убегал, как я помню.

— А я потом трусом стал, — пожал Рон плечами и навалился на столешницу, подпирая кулаками лицо. — Когда женился, стал трусом. Хотел аврором стать, а Гермиона отговорила. Мол, о семье теперь думай, авроры долго не живут. Вон Поттер аврор, и ничего, жив. И даже здоров относительно, если не брать в расчёт его голову. Хотел уехать в Словению, побродить по тамошним руинам, на драконов поглядеть, но «это же опасно»! — Рон пискляво попытался спародировать бывшую жену.

— Так ты у нас, выходит, подкаблучник? — пронудил Малфой.

— А ты папенькин сынок! — не остался в долгу Уизли.

На стене хихикнул портрет Лукреции и мужчины как по команде захохотали в голос.

— Наверно, ты рад, что развёлся? — вдруг поинтересовался Драко, отсмеявшись.

— Да нет, страдаю.

— А я вот рад, — кивнул Малфой, и, увидев недоумение на лице доктора, поспешно добавил. — В смысле, я же тоже развёлся. Как узнал, что ты разводишься, развёлся сам. Об этом, конечно, мало кому известно. Сам понимаешь, факт развода здорово подорвёт мне репутацию в правительственных кругах, когда станет общедоступным. Я тогда ещё подумал: «Даже апатичный Рон решился сбежать от своей жёнушки, чем я хуже? Неужели у меня яиц нет?». Жалко, что не сделал этого, пока отец был жив. Вот, думаю, здорово бы попортил ему нервы! Даже обидно, всегда же мечтал пойти ему наперекор.

— Ничего себе! — выдохнул Рон, подскочив с кресла. — А не боишься, что я разболтаю?

— А не боюсь! — пожал плечами Малфой. — Я, знаешь ли, решил покинуть Министерство. Открою маленький магазинчик на Косой аллее, когда он начнёт прибыль приносить, перепишу всё фамильное состояние на Скорпиуса, и дело с концом. А если бизнес пойдёт в гору, найму толкового паренька, а сам попутешествую немного. А то даже стыдно: денег куры не клюют, а сам только в Великобритании и во Франции был. Хочу на снег поглядеть — как это бывает, когда он тебе по пояс достаёт.

Рон непонимающе уставился на Драко.

— Я раб системы, — улыбнулся Малфой. — И ты раб системы. И Поттер, и твоя милая сестрёнка, которая хоть и стремится к тому, чтобы разрушить вокруг себя все стереотипы, всё равно направляется к конформизму.

Драко поднялся с кресла и посмотрел на Рона с неясной тенью сожаления на лице.

— А знаешь, что бы я сделал, если бы был похрабрее? — безучастно добавил Малфой.

— Что?

— Вместо того, чтоб жениться на Астории, завалился бы в Нору и спел тебе серенаду под окном. Твоя матушка наверняка облила бы меня кипящим маслом! Но я бы, чёрт его дери, был бы счастлив!

Рон непонимающе изогнул брови.

— А ты мне всегда нравился, Рон. Со школьных ещё времён. Самая настоящая моя противоположность. Я всегда был бледным, а ты всегда был ярким. И я всегда подозревал, что мы бы с тобой отлично дополняли друг друга. Ложился в кровать и представлял нас вместе. Без пошлостей! Просто думал, как бы здорово мы вместе смотрелись. А потом ты женился и стал трусом, и всю свою яркость порядком подрастерял. Я попробовал было завязать отношения с твоей сестрой, но она не ты. Совершенно не то. Может, я накручиваю себя и ты вовсе не такой, каким я тебя представляю, но тут уж не разберёшься, пока не попробуешь.

Рон потрясённо молчал, разглядывая лицо Малфоя, сам Малфой громко выдохнул и улыбнулся — не вежливо и не заносчиво, а как-то даже по-человечески.

— Ну вот, — облегчённо добавил он, — как-то сразу легче стало. Не буду тебе больше надоедать тогда. Сделаю, как сказал и больше приходить к тебе не буду.

Драко развернулся на каблуках и направился к двери лёгким уверенным шагом. Рон почувствовал, как ноги становятся ватными и рухнул в кресло, чтобы не упасть на пол. В голове его всё перемешалось — где боль, а где наслаждение он различить не мог. Где заканчивается трусость и начинается храбрость — тоже. Все полярные понятия смешались в сумасшедший коктейль внутри его черепушки, того и гляди повалит дым из ушей. Рон совершенно ясно осознал, что слетел с катушек, а заодно излечился от своей извечной депрессии.

— Постой-ка! — воскликнул Рон. — Погоди, Хорёк!

Малфой недоумённо обернулся и увидел, как доктор Уизли вытаскивает пергамент из ящика стола и начинает что-то быстро строчить на нём.

— Расскажи, когда откроешь магазин? — не отрываясь от пергамента спросил Рон.

— Я уже оставил пост на деле, — задумчиво проговорил Драко, — думаю, через неделю или две уже смогу открыться. Помещение куплено, товар есть. Только и осталось, что пару раз взмахнуть палочкой, расставив витрины. Что ты пишешь?

— А помощник тебе там в первое время не нужен будет? — проигнорировал его вопрос Рон, продолжая писать.

— Хочешь кого-то мне порекомендовать?

— Себя, — Рон наконец оторвался от пергамента, не глядя поставив на нём размашистую подпись и посмотрел на Малфоя в упор. — Готов работать за еду и ночлег, откажусь от дома в пользу Мионы. Но если поедешь смотреть на снег, то меня с собой возьмёшь.

— Чего? — непонимающе спросил Драко.

Доктор подхватил пергамент, подул на него, скрутил в трубочку и кинул Малфою, пока тот разворачивал и пытался разобрать хвалёный врачебный почерк, снял халат и бросил его на стол, размашистым шагом подошёл к портрету на стене и сообщил юной леди:

— Скучать не буду.

— Взаимно, — тепло и лукаво усмехнулась ему Лукреция.

За окном была середина июня. Жарко, но не настолько, что хочется искупаться прямо в Темзе на глазах у полиции. Самая идеальная погода для пикников и юношеской влюблённости, Уизли стянул галстук, расстегнул верхние пуговицы рубашки и подошёл к Малфою.

— Заявление об увольнении из Мунго? Не слишком ли поспешное решение? — спросил тот, вновь сворачивая пергамент и передавая его Рону. — А если я скажу, что в твои обязанности будет входить предоставление интимных услуг?

— На то и рассчитываю, — заверил его Уизли и добавил как-то слишком восторженно. — Сегодня я первый раз поцелуюсь с парнем!

— Я тоже, — немного погодя прошептал Драко, восстанавливая дыхание, — сегодня целовался с парнем в первый раз.