Небо (гет)

Внутри больно царапает, и я чуть морщусь от не приятного ощущения. Серые клубы сигаретного дыма кольцами извиваются, выписывают замысловатые узоры и забираются мне в глотку, заставляя заходится в горьком кашле. За окном идёт дождь, капли барабанят по дырявой крыше и медленно стекают по грязным, некогда цветастым витражам.

Витражи, наверное, были яркие, отвратительно пестрые, будто павлины и идеально чистого цвета, без малейших оттенков. И пол был, наверное, некогда был блестящим лакированным паркетом, а не проеденными термитами и полуразвалившимися досками. И одиноко качающаяся лапочка, однажды, когда-то давно, была частью огромной хрустальной люстры, которая весело озаряла своим теплым светом кружащиеся по паркету пары. Всё здесь, наверное, когда-то было идеальным, но не сейчас.

Кашель пульсирует где-то в глотке и перекатывается липким комком на языке. Сигареты дешевые, горькие, и осталось их чуть меньше половины пачки. Именно они медленно убивают мой организм, а может и сырой затхлый воздух, пропахший гарью склад и кучи тряпья, забившиеся по углам — люди — которые уже знают, что будут гнить в сырой земле?

* * *

Запах паленого кислотой въедается в кожу, покрывает её сетью острых жалящих поцелуев и пронизывает острыми иглами насквозь.

Волосы на голове Полоумной вспыхнули спичкой, чудовищно яркие в темноте языки пламени лизали её кожу, сдирая её лоскутами. Вокруг неё бегали размытые тени, что-то кричали, пытаясь сбить пламя бумажными одеялами, которые оборачивались пеплом.

Лавгуд металась из стороны в сторону, истошно кричала и сверкала голыми пятками где-то впереди, медленно удаляясь по коридору. Эхо её предсмертных криков ещё долго разносилось по каменным сводом нашего чистилища.

Какого это — видеть, как твоя жена обратилась черным пеплом на твоих глазах, а единственная жидкость, благодаря которой ты мог бы её спасти — это бензин?

Спросите Лонгботтома.

* * *

Уизли до крови кусает свой кулак, что бы ни стонать от раздирающей когтями боли. Алые маленькие капельки стекают по его почти черной, в грязных разводах, руке и теряются где-то в складках обветшалой рубахи.

Глаза уже привыкли к темноте, и я вижу почти также ясно, как днём. На секунду мелькает мысль, что где-то здесь должна гореть лампочка?

Вот только лампочки нет, вместо витражей я вижу каменные стены и не паркет здесь, нет — голая земля. Дымка рассеивается, тряпья по углам становится все меньше и в носу едва колыхается запах гниющий плоти.

Уизли гниёт. Заживо.

* * *

Перед глазами кружат незатейливый танец желтые точки. Они пульсируют, пытаются поглотить, сожрать заживо, впиваются острыми жалами в кожу и выедают в ней маленькие дырки, из которых просачивается твоя душа.

Точки желтые, пестрые, даже закрывая глаза я вижу их.

Точки желтые, флуоресцентные, как солнце, которое ласкало своими лучами когда-то давным-давно.

Точки желтые, они расползаются кругами, и ты думаешь, что смерть от пульсирующих точек была бы не самой страшной...

* * *

Поттер ушёл.

Просто взял и поднялся из наших катакомб туда, наружу.

Туда, где светло.

Туда, где боль будет быстрой, освободительной, а не медленной тягучей патокой, которая засасывает в свою трясину.

Его последними словами было то, что он... слишком сильно хочет увидеть солнце, увидеть свет, увидеть голубое небо.

* * *

Ты сидишь, укутавшись в тонкое, почти бумажное одеяло, которое спадает по твоему угловатому телу идеальными статичными складками. И тело твоё, больше похожее на неправильный треугольник, такой же острый и ломанный тоже сейчас кажется идеальным.

Испуганно прижимаешься спиной к липкой от грязи стене и смотришь своими выпуклыми, как у лягушки, глазами и даже не моргаешь.

Кажется, у маглов была когда-то сказка, про принцессу, которую поцелуешь, и вдруг — бац — лягушка? Или наоборот...

Ну, нет, Грейнджер, прекрасной принцессой тебе никогда не стать, поверь.

* * *

Финиганн, в одну из его, якобы «незаметных вылазок» на верх напоролся на кусок арматуры и проткнул ногу. Храбрится, «Кость не задета», мол. Лаванда, некогда пышногрудая девица, сейчас больше похожая на мешок с костями, ласково гладит его по лицу, убирает свалявшиеся от грязи волосы со лба и тихонько раскачивается, шепча, что все... все будет хорошо.

Она-то все понимает. Осознает, что в антисанитарных условиях, без должного лечения, в сырости и грязи её возлюбленный протянет не больше месяца.

А ты, Симус, о чем ты думаешь? Пытаешься воспроизвести один из столь любимых тобою боевиков, играя в шпиона?

Как же ты ещё не понял, что мы для них — игрушка, забавные людишки, которые носятся, пытаются что-то сделать, никак не желая мирится с тем, что давно уже вырыли себе яму...

* * *

Перед глазами клубится туман и я рассеяно думаю, о том, что сигареты у меня уже кончились. Глаза слезятся и никак не желают открываться. Кто-то кричит.

Громко, надрывно, голосом, выворачивающим наизнанку.

Панси Паркинсон, моя одноклассница...

...содрогается над чем то обугленным, черным и едва дымящимся. Комок подкатывает к горлу и я стараюсь дышать глубже и через раз втягиваю тяжелый воздух, с запахом палёной плоти.

Из криков становится ясно, что... это... это — Блейз.

Вскакиваю, пытаюсь оттащить извивающуюся в моих руках Панси, пытаюсь что-то прокричать, внушить ей, что... нужно идти.

Идти...

Наверное, я никогда не забуду полный боли крик Полумны, гниющего заживо Рона, сумасшедшего Поттера, быстро удаляющийся силуэт Панси, которая собственными руками задушила Долохова, а позже умерла.

* * *

Дымка рассеивается, и я думаю, о том, что остался совершенно один.

Один...

* * *

Как в том пожаре выжила Грейнджер, я просто не представляю. Хотя, я же как-то выжил?..

Она буквально вылетела из серых клубов дыма мне навстречу, схватила костлявой рукой и побежала, блеснув своими лупоглазыми шарами.

Бежали мы долго, изнурительно, по каменным лабиринтам катакомб, а огонь все настигал и настигал нас, лизал своими языками макушки, заставляя бежать ещё быстрее, хотя, казалось — быстрее уже некуда.

Мы оторвались.

Мы сделали это, Грейнджер...

* * *

Пожалуйста, Грейнджер, ты только не отталкивай.

Я прошу тебя.

Умоляю.

Гермиона...

Перед глазами пляшут диковинный танец звезды и я падаю туда, в небытие, в твои мягкие объятия.

* * *

Нашли.

Единственное, что раненой птицей бьётся в уголке сознания.

Я протягиваю свою руку, в которую ты уверенно вкладываешь свою иссохшуюся ладошку. В спину утыкаются палочки, и мы бредём и бредём по многочисленным туннелям, которые, черт, так похожи друг на друга. А я и не знал, что под Хогвартсом есть что-то подобное...

Свет режет глаза.

Солнце...

Волдеморт хохочет.

Такое большое...

Говорит.

Яркое...

«Вот они, наши доблестные бойцы...

Теплое...

Которые стояли до последнего...

такое чистое и светлое,

До конца».

родное...

Вот видишь, Грейнджер, умрем мы одинаково, что ты — что я.

Такое голубое-голубое небо, которое...

Мы все таки увидели.