Слухи, или Почему в Хогвартсе нет могил основателей (джен)

Ровена покинула Хогвартс первой, после гибели дочери. В день появления первых хогвартских призраков она заперлась в своей башне, отгородившись от мира. Вскоре Тадди — старая эльфийка семьи Рэйвенкло — обнаружила хозяйку мертвой. Школьный колдомедик диагностировал разрыв сердца.

Хоронить Ровену решили на следующий день, на берегу хогвартского озера, но в её покои вела узкая винтовая лестница и выносить тело надо было на метлах, через окно.

Однако похорон не было. По слухам, утром вместо тела обнаружили стоящую в комнате статую. Да тщательно запертое по обычаю окно оказалось открытым.

Прошло несколько лет. Отпраздновав 150-летний юбилей Хогвартса, пропал Салазар. Через неделю после праздника, в очередной раз разругавшись с Гриффиндором, он отправился к отчаянно-любимой внучке, пропустившей торжества по болезни.

Любимица Салазара умерла, едва дождавшись деда.

Похоронив внучку, Слизерин прислал в Хогвартс злое, полное обиды и раздражения письмо. В безвременной, по магическим меркам, смерти Регины он обвинял кровь ее маглорожденного отца, не прожившего и пятидесяти лет. Салазар был убежден, что магловская кровь загрязнена неизлечимыми болезнями, вызывающими раннюю смерть. И снова сетовал на то, что неподготовленных к магической жизни маглорожденных принимают в Хогвартс. Так же он писал, что хочет немного попутешествовать, заехать в пару библиотек и вернется когда-нибудь потом. Но так и не вернулся.

Ходили слухи, что он пропал то ли в гримпенской трясине, то ли в окрестностях озера Лох Несс — но кто верит слухам?

Годрик умер, как подобает магу и воину. Прожив более 250 лет, он сохранил и силу, и стать. Только рыжая львиная грива стала белоснежно-седой.

Он был ранен при попытке отбить у стражников группу маглорожденных ведьм.

К сожалению, у солдат, присланных церковью, в помощниках оказался колдун. Годрик расправился с отступником, но сочетание возраста с проклятием и магловским ранением оказалось смертельным. Гриффиндор с отрядом сумел вернуться в Хогвартс и сказал пытавшейся его излечить Хельге: «Мне пора. Не хочется тебя оставлять одну, но придется. Мое время вышло».

Годрик вымылся, оделся в чистое, лег на кровать и тихо заснул в окружении друзей, соратников и родни. Семья похоронила мага на родине, в Годриковой лощине. Говорят, его надгробному памятнику не сидится на месте. Но, скорее всего, это только слухи.

А Хельга жила. Сразивший ее артрит не позволял заниматься любимыми растениями, руки плохо слушались, и она сосредоточилась на хозяйственно-кулинарных заботах. Все больше времени проводила в тепле кухни, руководя эльфами. Факультет давно возглавляла одна из учениц — Хельга, перестав вести гербологию, сочла невозможным остаться деканом.

Хельге стало трудно ходить, кости скрючивало, от постоянной боли никакие зелья не помогали, да и не изобрели еще зелья от старости. Но она не сдавалась. Каждый день спускалась на кухни, садилась в свое любимое кресло у очага и с помощью перешедшей к ней Тадди решала вечную хогвартскую задачу: как вкусно, сытно, разнообразно и полезно накормить пару сотен студентов, если еда является принципиальным исключением из закона Гампа.

После этого Хельга дремала, а затем, если боль была терпимой, поднималась в небольшой кабинет рядом с гостиной факультета и до вечера не закрывала дверь. Она помогала студентам, объясняя трудный материал, выслушивала их жалобы на жизнь, разделяла радости, иногда давала советы, но чаще — чистый платок.

Годы брали свое, и высокая, дородная Хельга усыхала и сморщивалась, словно сушеный корень. После смерти Годрика она почти совсем перестала выходит с кухонь.

Поначалу к ней еще обращались за советом или рецептом, но ее ответы... В них все больше проявлялась мудрость, часто неприемлемая для новых поколений. И, наконец, передаваемая от директора к директору фраза: «В Хогвартсе всегда есть Хельга» стала пониматься как «В Хогвартсе всегда есть дух Хельги».

Говорят, хотя никто точно не знает, в самом дальнем углу хогвартских кухонь есть особый уголок, куда нечасто заглядывают даже эльфы.

Там каменные плиты пола вдруг уступают место земле. Там из стены вытекает звенящий ручей, отгораживающий это странное место. А вокруг ручья растут редкие пряные травы, добавляемые эльфами в блюда по торжественным случаям. Там в стене есть большое заколдованное окно, за которым виден Запретный лес и берег хогвартского озера. Там в камине вечно горит огонь.

Около огня, на низком стульчике, опираясь узловатыми руками на вросшую в землю палку, дремлет старая эльфийка размером чуть больше куклы. Ее спина согнута, и пальцы скрючены артритом. Старушка закутана в мантию, сшитую из льняного, белоснежного, всегда-чистого полотенца.

Она сидит так неподвижно, что невозможно сказать, жива ли она. Ее волосы, спускающиеся по спине тонюсенькой косой, некоторые паучки явно приняли за свой дом. А палка, на которую она опирается, пустила корни. По весне клюка выпускает клейкие зеленые листочки и покрывается небольшими разноцветными цветочками. Глаза эльфийки закрыты, а губы улыбаются легкой и отрешенной улыбкой Будды.

Очень редко старушка пробуждается, открывает глаза и слегка выпрямляется, прислушиваясь к чему-то. Если бы у этого пробуждения оказался свидетель, то он бы отметил, что глаза эльфийки ясны и в них виден острый, неспящий ум. Внимательный наблюдатель мог бы даже усомниться в том, что эта старушка — эльфийка. Но никто, кроме эльфов, не бывает в этом углу кухни, а им давно нет дела до вечно спящей бабушки.