Шалфей (джен)

Are you going to Scarborough Fair

Parsley, sage, rosemary and thyme

Remember me to one who lives there

She once was a true love of mine.

Tell her to make me a cambric shirt

Parsley, sage, rosemary and thyme

Without no seams nor needle work

Then she'll be a true love of mine.

Tell her to find me an acre of land

Parsley, sage, rosemary and thyme

Between the salt water and the sea strands

Then she'll be a true love of mine.

Tell her to reap it with a sickle of leather

Parsley, sage, rosemary and thyme

And bind it all in a bunch of heather

Then she'll be a true love of mine

Йоркширская баллада

В каждом городке — свой сумасшедший. По Стоунхеду ходит Старуха-с-Куклой. Прижимает её к груди и поёт странные старые колыбельные с нескладными мелодиями. В Абернайте есть свой Чокнутый Молочник, который ежедневно на рассвете меняет пустые бутылки на такие же пустые, трезвоня колокольчиком своей допотопной рикши. У сумасшедших из маленьких городков нет имён. В Линдеане тоже есть свой сумасшедший. Его называют попросту — Безумцем. Безумцем из Линдеана.

Говорят, что он стар, как придорожные камни. Говорят, что он был там всегда и будет до тех пор, пока у рябины красные плоды, боярышник терпкий на вкус, а вереск цветёт на пустошах. Он древний и согбенный, как выгнутая ветрами сосна на морском побережье. Старый и седой, как дым костров на Белтайн. И безумный.

Над ним смеются. Когда он неподвижно стоит на обочине Селкиркской дороги, дети бросают ему в капюшон комочки засохшей придорожной грязи. Безумец не обращает внимания ни на детей, ни на проезжающие машины, ни на жителей Линдеана, ни на их насмешки. Говорят, что глаза Безумца выцвели от глядения вдаль, и сейчас в них застыло нечто нездешнее и таинственное, как горизонт в дымке. Безумец оживляется только тогда, когда в Линдеан приезжают чужие. Путешественники сейчас редко посещают Линдеан. Вместо шагов на тракте, Безумец слышит рёв моторов, а машины проезжают мимо него быстро и безразлично, принимая его за придорожный камень. Время сейчас течёт по-иному, и никто не задержится, чтобы послушать Безумца.

Скажи ей пошить мне батистовую рубашку без единого шва и иглы.

Скажи ей отыскать мне акр земли меж солёной водой и морским побережьем.

Петрушка, шалфей, розмарин и тимьян.

Скажи ей сжать их кожаным серпом враз с кустиком вереска.

Напомни ей обо мне. Скажи ей...

Время сейчас течёт по-иному, и никто не задержится, чтобы послушать Безумца из Линдеана. Его слова замирают на спинах удаляющихся, а взгляд вновь растекается по линии горизонта. Он мог бы рассказать больше. Но никто его не слушает.

* * *

— Я цветок лотоса на спокойной озёрной глади... Я цветок лотоса, колыхаемый ветерком на спокойной озёрной глади... Я цветок лотоса, колыхаемый нежным ветерком на спокойной озёрной глади... Полумна, ну я Тебя прошу!

— Нашла, — Полумна высунула голову из травы. — Посмотри, чёрнолистный, — с улыбкой она протянула Гермионе листок клевера.

— Я сонный цветок лотоса, колыхаемый нежным ветерком на спокойной озёрной глади, — бормотала Гермиона. Убийственный взгляд определённо противоречил этой декларации. Полумна спокойным движением отвела с лица длинные пряди и посмотрела на подругу слегка отсутствующим, но приветливым взглядом.

— Герм, не нервничай, — с улыбкой ответила она. — Мы же никуда не спешим... Кроме того, — добавила, — здесь столько цветов, а ты даже не взглянешь. А вдруг какой-нибудь тебе подойдёт?

Гермиона закрыла глаза и мысленно досчитала до десяти. И снова до десяти. Глубоко вздохнула.

— Полумна, я не буду в очередной раз объяснять Тебе, что меня интересуют исключительно Salvia officinalis, кроме того, исключительно произрастающие в окрестностях Линдеана, потому что только тамошняя локальная ценопопуляция Salvia officinalis под влиянием особой магической ауры биотопа демонстрирует уникальные свойства, атипично реагирует с другими составляющими обеззараживающих зелий, и даже...

— Ну вот, а говорила, что не будешь, — с мягким упрёком прервала её Полумна.

Гермиона любила Полумну Лавгуд. С удовольствием выбиралась с ней на коктейль и не имела ничего против совместных походов за покупками. В её лондонской квартирке Полумна была хоть и редкой, но всегда желанной гостьей. Брать же «немного эксцентричную» подругу в полевую экспедицию у неё не было никакого желания. Только вот просьб, исходящих от преподавателей Хогвартса, не отвергают.

— Она меня беспокоит, мисс Грейнджер, — сказала профессор Вектор. — В последнее время она странно себя ведёт. Думаю, ей нужна помощь.

В глубине души Гермиона вполне разделяла опасения профессора Вектор, считая их, однако, запоздавшими по меньшей мере на несколько лет. Она тоже думала, что Полумне нужна помощь — помощь маггловского врача. Такого, который лечит головы. Не вполне понимала, каким образом терапию можно заменить возможностью путаться у неё под ногами во время исследований... Но преподавателям Хогвартса не отказывают.

Вообще говоря, нельзя было сказать, что работа в обществе Полумны превзошла её наихудшие опасения — наихудшие опасения состояли в том, что последствия участия Полумны в экспедиции может предвидеть разве что Трелони. Но не всё оказалось так плохо. Конечно, Полумна, останавливалась по любой причине, как, впрочем, и без причины. Внимательно осматривала каждый лежащий на дороге камушек, заглядывала под каждое дерево и пыталась подружиться со всеми встреченными по дороге животными, от бродячего кота и до захлёбывающегося лаем цепного пса. Полумна определённо больше времени посвящала облакам над головой, чем дороге под ногами. В общем, Полумна казалась такой, как всегда. Через несколько часов, однако, Гермиона заметила, что Полумна была такой же, как обычно, только в какой-то превосходной степени. Ещё глубже погруженной в свой собственный мир, ещё безнадёжнее оторванной от реальности, ещё резче наведённой на недоступные другим образы и ещё тоньше настроенной на таинственные, только ей доступные «радиоволны». А ещё — более печальной.

Даже не принимая во внимание участия Полумны, экспедиция в Линдеан оказалась делом, значительно более сложным, чем Гермионе представлялось поначалу.

Сперва выяснилось, что Магическая Академия Наук отказала Гермионе в выделении гранта. Основанием послужило то, что, Salvia officinalis как сугубо маггловское растение не может служить объектом магических исследований, что было утверждением, стопроцентно притянутым за уши. В особенности на фоне того факта, что параллельно грант был выделен некоей Падме Патил, которая проводила сомнительные эксперименты с тривиальнейшим Taraxacum officinale, к тому же, в типично маггловском ареале. Потом выяснилось, что в городке нет ни одной магической гостиницы или хостела.

— В Линдеане нет ни одного волшебника, — проинформировал её сухим голосом с формальными интонациями чиновник отдела магической информации. — Инфраструктура полностью отсутствует.

Сначала она была уверена, что бюрократ просто не владеет вопросом. Магическая аура в окрестностях городка была настолько сильна, что воздействовала на растительность, а в самом городке не было магии? Однако, похоже, клерк оказался прав — девушка из Магического Турбюро посмотрела на Гермиону с деликатным удивлением и предложила «исключительно удобный ночлег в Шемптоне». На этот раз исследовательница решила обойтись без лекции о Salvia officinalis. Выходя из пункта проката порталов со стопкой рекламных проспектов горячих путёвок в руках, Гермиона напевала себе под нос из Высоцкого — Париж открыт, но мне туда не надо...[1]

Ну и под конец, девушка из Департамента Исключительно Важных Случаев Производства Работ на Маггловских Территориях буквально добила Гермиону, проинформировав, что её заявка на использование метлы в воздушном пространстве над территориями, населёнными магглами отклонена. Сухим тоном она добавила, что у Гермионы есть возможность принести официальный протест, причём в рамках административной процедуры это займёт семь дней, в то время как в гражданском производстве — неделю. А потом профессор Вектор подкинула Гермионе Полумну в качестве вишенки, венчающей многослойный пирог неурядиц, так что исследовательница, недолго думая, собрала сумку и решила выдвинуться в направлении Линдеана пешим порядком, прежде чем наводнение или лесные пожары отрежут и этот путь.

До городка добрались ближе к вечеру. В косых солнечных лучах Линдеан не казался ни милым, ни приветливым. Небольшие, склонённые к земле домишки жались друг к другу, словно в испуге. Задёрнутые занавески в окнах легонько подрагивали. Полумна сжала пальцы на ладони Гермионы, испуганно озираясь по сторонам, как бы почувствовав следящие за ними взгляды из окон домов. Впереди, сразу за крайним домом на городок надвигалась тёмная, сплошная стена леса. Казалось, что вокруг нет ни души.

Тот человек появился из ниоткуда. В первый момент Гермионе показалось, что это встал в полный рост один из придорожных валунов — серый, громоздкий и в норме неподвижный. Гермиона смотрела, как он движется в их сторону и начала пятиться назад, когда её остановила судорожная хватка пальцев Полумны. Полумна стояла неподвижно, заходящее солнце окрасило её волосы странным кровавым сиянием, а в больших глазах отражался силуэт приближающегося человека.

Потом, когда он подошёл ближе, Гермиону так и подмывало рассмеяться над самой собой, позволившей напугать себя обычному нищему, который, к тому же, похоже, был не в себе. Но она не засмеялась, возможно потому — в этом она не призналась даже сама себе — что в глубине души всё ещё чувствовала холод от внезапной паники, а сердце какое-то время не хотело возвращаться на положенное ему место.

— Добрый вечер, — приветливо поздоровалась Полумна и только тогда Гермиона успокоилась и смогла присмотреться к странному незнакомцу.

В нём не было ничего пугающего, скорее уж он вызывал жалость. Сгорбленный; несмотря на вечернюю теплынь закутанный в бессчётные слои одёжек, когда-то, несомненно, ярких и разноцветных, с годами же приобретших стандартную грязно-серую окраску. Такими же серыми были его длинные спутанные волосы и борода — казалось, что он стремится без остатка раствориться на фоне придорожных камней. И даже голос его наводил на мысль о камне — шершавый и холодный, как гранит.

— Идёшь туда, — тихо обратился он к Полумне, именно к Полумне, хотя девушки стояли рядом друг с другом. — Идёшь туда, — повторил он, и это не было вопросом.

— Куда? — спросила Полумна, а Гермиона раздражённо вздохнула и отстранилась.

— К Ним, — заговорщицки прошептал старик. — Месяц в твоих глазах, девочка, Месяц во взгляде, Месяц приведёт тебя к Ним.

— Но к кому «к Ним»? — пробовала понять Полумна.

— Полумна, Мерлин всеблагой, это же простой сумасшедший, идём, — прошипела Гермиона, не особенно даже беспокоясь о том, что он услышит её слова.

— Петрушка, шалфей, розмарин и тимьян, — затянул мужчина, подтверждая тем самым подозрения Гермионы, — Месяц приведёт тебя к Ним, девочка...

— Простите, но мы торопимся, — настоятельно заявила Гермиона и схватила Полумну за плечо.

— Скажи Ей, что я Её жду, — сказал старик, не обращая на Гермиону ни малейшего внимания. В рубахе без швов, сшитой без иголки, на акре земли между морем и скалой, петрушка, шалфей, розмарин и тимьян...

— Полумна, идём!

— Добрый вечер, — вдруг услыхали они приветствие, — Юные леди к нам?

Гермиона вздохнула с облегчением. Дородная женщина, идущая быстрым шагом в их направлении, напоминала Молли Уизли и, к счастью, выглядела совершенно нормальной.

— Не обращайте на него внимания — сказала женщина. — Это наш Безумец. Вышла вам навстречу — уже начала беспокоиться, здесь в темноте легко заблудиться. А у нас и вывески-то нет, никто к нам не приезжает... Прошу за мной, вы как раз к ужину.

Сумасшедший что-то ещё нашёптывал Полумне. Гермиона бросила ей умоляющий взгляд — та наклонилась к старику, как будто боясь пропустить хоть слово из его бессмысленного бреда. А он что-то вложил ей в ладонь. Присмотревшись, Гермиона разглядела крестик из нанизанных на нитку высушенных ягод рябины.

* * *

— Знаешь, — сказала вдруг Полумна, когда Гермиона была уверена, что её спутница уже давно спит. — Одиночество, оно вроде шрама, полученного в выигранном бою. Нужно им гордиться и можно им хвастаться, только вот иногда как заболит...

Гермиона молчала, отдавая себе отчёт, что о том, что теснее всего их сближало, они до сих пор никогда не разговаривали. Она приподнялась на локте. Полумна лежала на соседней кровати, навзничь, распластавшись всем телом, и Гермиона почему-то была уверена, что глаза её широко открыты и в них отражается свет Месяца, льющийся из-за занавески.

— Знаешь, я на самом деле почти не чувствую одиночества... Только иногда, когда подумаю, что так уже будет всегда, и это так странно. Понимаешь?

— Наверное, — ответила Гермиона, думая о том, что Полумна, и вправду, погрустнела и, возможно, профессор Вектор была права.

— И знаешь, иногда, когда я остаюсь одна в доме, это так невыносимо, и, я думаю, невозможно, чтобы так должно было быть, — Полумна говорила тихо, словно сама с собой, как будто для неё не было важно, слушает ли её Гермиона или же спит. — Я думаю, что что-то должно измениться, чувствую, что что-то должно произойти. И хочу, чтобы это случилось... Мне хотелось бы чего-то страшного и в то же время прекрасного, такого, чтобы потом можно было уже и умереть. И боюсь этого..., боюсь, что потом не умру. Я чувствую это, знаю, что недолго уже осталось. Иногда так страшно хочу этого, а иногда так сильно боюсь. Так ужасно.

Гермиона молчала и хотела, чтобы и Полумна уже замолкла. Её раздражали слова, сказанные Полумной, раздражала эта странная, необычная для Полумны манера, какая-то смертельная серьёзность и высокопарный слог, которые подошли бы не нынешней, двадцатипятилетней Полумне, а пятнадцатилетней, как если бы она именно сейчас переживала свою самую первую, щенячью, безнадёжную любовь. Гермиона предпочла бы засыпать сейчас в размышлениях об особой магической ауре, воздействующей на свойства Salvia officinalis. Полумна как будто догадалась об этом, потому что она больше ничего не сказала, и Гермиона засыпала, не зная только, почему ей кажется, что лунный свет, проникающий из-за занавески, отражается в глазах Полумны и в узких дорожках, стекающих на её виски и увлажняющих волосы.

* * *

Линдеан, освещённый утренним солнцем, выглядел совсем непохожим на себя вечерний. В нём не осталось ни пустоты, ни грусти. Домики создавали впечатление уже не запуганных, а уютных, а скаты их крыш наводили на мысль о средневековой нижнешотландской деревне из баллады. Но разительнее всего изменился лес. Нависавший вчера над городком хмурой, агрессивно наступающей и грозной стеной, сегодня, прореженный солнечными зайчиками, скачущими по мху, насыщенный всеми оттенками зелёного, он словно приглашал прогуляться по себе.

Полумна подставила солнцу лицо, на котором появилась её обычная, несколько рассеянная усмешка и не осталось ничего из вечернего печально-возвышенного настроения. Гермиона, тоже уже не понимала причин своего давешнего раздражения и пришла к выводу, что его спровоцировала банальная усталость.

Девушка с волосами оттенка меди, подавшая им кофе в уютной солнечной гостиной, заражала своей милой улыбкой. Было заметно, что её интригует цель их приезда — Линдеан не мог похвалиться ни историческими достопримечательностями, ни особым природным богатством, и маленькая гостиница редко принимала гостей. Гермиона, всегда готовая популяризовать науку, осчастливила её продолжительной лекцией на тему свойств Salvia officinalis, опуская, естественно, их магический аспект.

— Salvia officinalis, — девушка с удивлением повторила чужие слова. — Вот уж не знала, что такое здесь есть.

— Ох, да слышала ты, точно слышала, — улыбнулась Гермиона. — Ну, может, не научное название. По-простому его называют шалфеем и...

— Шалфеем, — повторила девушка, и Гермиона с удивлением заметила, что улыбку словно сдуло с её губ. — Да, шалфей у нас растёт....

— Думаю, что на лугу под лесом, — предположила Гермиона, внимательно присматриваясь к официантке, у которой вдруг начали дрожать руки. Что такого могло быть в шалфее, который так часто использует каждая хозяйка?

— Ты собираешься идти туда? — в голосе девушки звучали недоверие и удивление. — Нельзя!

— Почему? — не понимала Гермиона.

— Нельзя! — повторила девушка. — Ведь же..., — она вдруг вскочила и выбежала из гостиной. Гермиона лишь успела заметить, как быстрым движением она спрятала в декольте крестик из высушенных ягод рябины.

* * *

Директор МакГонагалл спокойно пила кофе в учительской, пролистывая свежий номер «Магического Обозрения». День обещал быть спокойным и расслабленным. Даже младшая поросль Уизли, дочка Чарли и Сюзан по итогам последнего взыскания решила временно воздержаться от активных боевых действий.

— Добрый день, Минерва, — прервала её размышления профессор Вектор. — Ты опять здесь?

Профессор МакГонагалл усмехнулась в ответ. Она состояла в должности директора уже немало лет, но до сих пор не могла привыкнуть к утреннему кофе в своём кабинете без общества других учителей.

— Как дела, Септима?

— Лучше, — ответила профессор Вектор. — Только меня всё ещё беспокоит Полумна, у меня ощущение, что с ней не всё в порядке — она со смерти отца живёт одна в том огромном доме, и когда была у меня в последний раз, выглядела очень удручённой.

— Но с ней уже получше? — спросила Минерва, предпочитая не углубляться в проблемы душевного здоровья мисс Лавгуд.

— Ох, Гермиона согласилась взять её с собой в Линдеан, и я надеюсь...

— Куда?! — резко оборвала её профессор МакГонагалл.

— В свою экспедицию, — удивлённо ответила Септима.— Мисс Грейнджер открыла какие-то необычные свойства...

— Куда они поехали, Септима? — Минерва нервно встала.

— В Линдеан, — повторила профессор Вектор. — Это где-то в...

— Я знаю, где это, — перебила Минерва. — Этого ещё не хватало. Когда они уехали?

— Вчера. Что случилось, Минерва? — в голосе Септимы зазвучала обеспокоенность.

— В Линдеан, Мерлин, ну почему из всех возможных мест на свете...

— Но что, с конце концов стряслось?!

— Ты не слыхала о Линдеане, Септима? Очевидно, об этом знают только на Пограничье, но я... Мерлин, — она прервалась и побледнела как стена. — Септима, сегодня какое?

— Первое мая, — ответила окончательно запутавшаяся профессор Вектор.

— Предупреди всех, что я уехала, — бросила на ходу Минерва.

— Но..., — Септима замолчала. Профессор МакГонагалл уже выбежала из комнаты.

* * *

Вблизи лес был прекрасен. Полумна сразу же двинулась в его сторону, Гермиона попробовала было взяться за работу, но поиски шалфея быстро сошли на нет — исследовательница не могла оторвать глаз от могучих дубов и белеющих среди зелени стволов берёз. Меж ветвями пели птицы, и такая картина леса показалась Гермионе самой правдивой и завершённой из всего, что ей доводилось видеть. Полумна медленно вошла в лес, неуверенным, осторожным шагом, словно входила в храм. Гермиона последовала за ней, но Полумна не обернулась. Гермиона перешла на бег, почувствовав какое-то смутное беспокойство. Полумна не остановилась, и лишь внезапным резким движением сорвала с шеи крестик из сушёной рябины.

* * *

Ей казалось, что он жжётся. Бусины, которые в приглушённом сумеречном освещении, на ладони нищего старика напоминали драгоценные камни, в пульсирующем жизнью лесу вызывали ассоциацию с высушенной кожей мумии, будили отвращение. В кулаке Полумны они захрустели, как истлевшие кости, когда она схватила крестик, чтобы сорвать его с шеи. И когда бусины рассыпались по мху, Полумна почувствовала, что перешла некую границу, из-за которой она уже не вернётся.

Она вдохнула воздух, насыщенный запахом живицы, листьев и грибов, этот воздух пьянил как наркотик, как вино. Подняла голову, солнце обжигало веки. Ощущение неожиданного, неправдоподобно интенсивного существования было так сильно, что захватывало дух, и Полумна подумала, что никогда раньше она не существовала в действительности, что вся её прежняя жизнь вела её к этой минуте и к этому лесу.

А когда она открыла глаза, он был там. Облокотился о дерево и смотрел на неё тёмными спокойными глазами. Она подумала, что тут бы по-хорошему ей и испугаться — одна в лесных дебрях в обществе незнакомого мужчины. Он не мог внушать доверия, в особенности его лицо, перечёркнутое длинным, плохо сросшимся шрамом, взбегающим от уголка губ до самого виска. Только она подумала, что должна испугаться, как он улыбнулся. Воздух сгущался, и она как бы плавала в тёплой пахучей смоле.

Она не могла оторвать глаз от его ладони, худых пальцев, ласково гладящих шершавую кору дуба.

— Тебе не обязательно говорить.

— Что? — не поняла она.

— Тебе не обязательно говорить что-либо, — повторил он.

Она хотела улыбнуться, но лицевые мышцы перестали её слушаться. Вместо этого она подошла и спокойным мягким движением коснулась его лица. Он не отстранился. Не шевельнулся он и тогда, когда она заколебалась и отвела руку.

— Я не знаю, что будет потом, — сказал он, глядя в её глаза, словно отвечая на незаданный вопрос. — И меня это не волнует.

— Меня тоже, — прошептала она. — Меня тоже.

И, расстёгивая первую пуговицу на рубашке, поняла, что не чувствует больше ни страха, ни грусти. Она не покраснела, когда одежды опадали на мох, хотя видела, что его взгляд блуждает по изгибам её тела, по вершинкам грудей и округлости бёдер. Вслушивалась в свои прерывающиеся вдохи и стук собственного сердца. Он пошевельнулся не раньше, чем она сняла с себя всё, и протянул ладонь, чтобы прикоснуться к ней. И Полумна не могла понять этого странного ощущения, словно жизнь замыкается между её телом и его пальцами.

* * *

Вид пожилой волшебницы, пикирующей на метле в просвет между деревьями, мог бы рассмешить кого угодно. Однако Гермиону он не позабавил, хотя волосы профессора МакГонагалл безумно торчали во все стороны, а юбка в клановую клетку подвернулась, открывая вид на существенную часть деталей её льняного интимного гардероба. Гермиону всё это отнюдь не развеселило, а, напротив, напугало — слишком хорошо она помнила предыдущий раз, когда ей довелось увидеть подобное. Там был зависший над домами Тёмный Знак, запахи крови и животного страха, разлитые в воздухе. И трупы.

— Профессор? Что случилось?

— Где Полумна?

— Пошла в лес. Что-то в Хогвартсе?

— Давно?

— Примерно час как. Я хотела пойти за ней, но...

— Она пропала у тебя из виду, — прошептала Минерва. — Надень это. — Она дала Гермионе крестик из нанизанных на нитку рябиновых бус. — И пойдём. Может, ещё успеем.

Гермиона посмотрела на крестик.

— У Полумны был такой, — удивлённо сказала она. — Ей дал тот сумасшедший. Но она его сорвала...

— Естественно, — ответила Минерва, быстрым шагом входя в лес. — Некоторые говорят, что это суеверие, что вполне достаточно противогипнотических чар, но в действительности от Них защищает лишь древняя магия природы...

— Защищает от кого? — не поняла Гермиона. — И если защищает, то почему Полумна...

— Потому что хотела. Магия не защитит тебя от себя самой, —внезапно она замолчала и тяжело вздохнула. — Слишком поздно...

Гермиона подошла ближе. Она не могла понять отчаяния в голосе бывшей гриффиндорской деканши. Полумна спала — с нежной улыбкой на полных губах, с безмятежно закрытыми глазами и лёгким румянцем на щеках. Светлые волосы мягко рассыпались по покрывалу из цветов, которыми она была укрыта от ступней до ключиц. Рядом была небрежно разбросана её одежда.

— С ней всё в порядке, — решила Гермиона.

— Ты так думаешь? Нет, не буди её. Пусть спит... как можно дольше. Минерва осторожно накрыла Полумну своим плащом и левитировала в воздух. — Идём отсюда, как можно скорее. Мерлин, Лес Картерхо в Белтайн... В кошмарном сне не приснится.

Гермиона пыталась вытянуть из закутков памяти ассоциации с Лесом Картерхо — несколько строф баллады о Тэм Лине, туманное воспоминание о колокольчиках из свиты Майской Королевы... Но ведь это были всего лишь сказки, фольклор, а тем не менее профессор МакГонагалл практически перешла на бег, и Гермионе стало действительно страшно. Это походило на бегство, а Гермиона ещё никогда не видела свою преподавательницу убегающей от кого бы то ни было. Когда они вышли на опушку леса, светящийся в солнечных лучах луг показалась ей миром живых после восстания из могилы. Этой жизни противоречил лишь серый, напоминающий валун, силуэт безумного нищего старика, который при виде их расхохотался сухим, издевательским, и в то же время полным горечи смехом.

— Я говорил, — прошептал он. — Месяц в глазах, девочка... Петрушка, шалфей, розмарин и тимьян...

Он обернулся и быстрым шагом двинулся в сторону леса .

— Подожди! — крикнула Гермиона. — Подожди.

Старик обернулся, и Гермиону передёрнуло от выражения в его глазах. Это не был взгляд безумца. Серые глаза были переполнены скорбью и тоской.

— Чего тебе? — Скажи мне... Ты разговаривал с ней вчера. Скажи мне, что случилось? Она умрёт?

— Нет, — он грустно усмехнулся. — Она тоже об этом спросила... Не умрёт... Ну, разве что ты окажешь ей эту услугу и убьёшь её. Не умрёт, петрушка, шалфей, розмарин и тимьян. Не умрёт. И не забудет.

* * *

В каждом городке — свой сумасшедший. По Стоунхеду ходит Старуха-с-Куклой. Прижимает её к груди и поёт странные старые колыбельные с нескладными мелодиями. В Абернайте есть свой Чокнутый Молочник, который ежедневно на рассвете меняет пустые бутылки на такие же пустые, трезвоня колокольчиком своей допотопной рикши. У сумасшедших из маленьких городков нет имён. В Хогсмиде тоже есть своя сумасшедшая. Её называют попросту — Полоумная. Полоумная из Хогсмида.

Говорят, что она стара, как придорожные камни. Говорят, что она была там всегда и будет до тех пор, пока у рябины красные плоды, боярышник терпкий на вкус, а вереск цветёт на пустошах. Она древняя и согбенная, как выгнутая ветрами сосна на морском побережье. Старая и седая, как дым костров на Белтайн. И безумная.

Над ней смеются. Когда она неподвижно стоит у дороги, дети бросают ей в капюшон комочки засохшей придорожной грязи. Полоумная не обращает внимания ни на детей, ни на взрослых, ни на их насмешки. Говорят, что глаза Полоумной выцвели от глядения вдаль и сейчас в них застыло нечто нездешнее и таинственное, как горизонт в дымке. Полоумная оживляется только тогда, когда в Хогсмид приезжают чужие. Рассказ звучит, как эхо шагов на дороге.

Скажи ему пошить мне батистовую рубашку без единого шва и иглы.

Скажи ему отыскать мне акр земли меж солёной водой и морским побережьем.

Петрушка, шалфей, розмарин и тимьян.

Скажи ему сжать их кожаным серпом враз с кустиком вереска.

Напомни ему обо мне в свите Майской Королевы... Хорош мир под зелёным бугорком, хорошо звонят колокольчики Майской Королевы. Вместо сердца камень, вместо глаза щепка... Напомни ему обо мне. Скажи ему... Скажи, что я жду.

_____________

[1] Песня В.С.Высоцкого «Москва-Одесса» цитируется в оригинальном тексте. Советская авторская песня пользуется в Польше неизменной популярностью (прим. пер.)