В лунном свете (гет)

Весна 2005 года

* * *

Гарри еле дождался уик-энда и матча «Холлихедских Гарпий» с «Вигтаунскими Воителями» в Глазго. Гарпии выиграли, Джинни, золотая, как снитч, теплая, солнечная, кинулась ему на шею, как только он зашел в раздевалку.

— Ты молодчина, — обнимая ее, говорил Гарри.

Джинни своими точными бросками одна принесла команде пятьдесят очков. И это не считая результативных пасов.

— Останемся? — попросила Джинни. Гарпии собирались отмечать свою беспроигрышную серию; в Глазго уже стянулись сотрудники из отдела магических происшествий, на всякий случай.

— Я не могу, — в голосе Гарри не было ни капли сожаления. — Я обещал Рону, что завтра попробую помирить его с Гермионой.

— Да они без тебя разберутся, — резко бросила Джинни, затем прильнула к его плечу и уже мягче произнесла: — пожалуйста, Гарри.

Он ненавидел и жалобный тон, и долгие уговоры, но Джинни на самом деле огорчилась.

— В следующий раз, — пообещал он, целуя ее в макушку, — в следующий раз я пошлю Рона подальше и останусь с тобой.

Он поднял глаза, увидел капитана команды — еще ту Гарпию, и сразу же пожалел о своем обещании.

— Хочешь, вернемся вместе? — предложила Джинни, не подозревая о его мыслях.

— Нет, солнышко, оставайся. Ты заслужила, чтобы тебя качали, носили на руках и пили за твое здоровье.

Джинни, вздохнув с облегчением, выскользнула из его объятий, и Гарри перевел дух.

Он прожил почти всю свою жизнь на передовой, он умирал, он встречался с Вольдемортом лицом к лицу не в одной дуэли, он, в конце концов, руководил отделом авроров, но до дрожи в коленях боялся пить вместе с Гарпиями. А оставаться с Джинни наедине — и того больше.

Джинни — озорная, горячая, красивая — возглавляла составленный мужчинами топ самых сексуальных девушек за прошлый год по данным «Ведьмополитена», но, как оказалось, не входила в хит-парад Гарри. Он играл за другую команду, сам толком не понимая за какую, разве что в теории, однако с Джинни у него ничего не получалось — и от этого факта нельзя было отвертеться. «Пророк» иногда посвящал им развороты, в «Ведьмополитене» выходили романтические статьи — весь магический мир влюбился в их пару и умилялся тому, что они не спешили с отношениями, ограничиваясь объятиями и поцелуями.

Джинни нравилась шумиха, а Гарри не обращал на нее внимания, погрузившись в работу. Но сегодня он собирался устроить себе небольшой отпуск, через камин перенестись из Глазго на площадь Гриммо. У него оставалось в запасе еще два часа до открытия клуба «Лунный свет».

* * *

Гермиона Грейнджер выбросила в урну очередное письмо от Рона. Он снова умудрился попросить прощения и нагрубить одновременно: она, оказывается, постоянно пытается лидировать в отношениях, и даже на благотворительном пасхальном балу, когда танцевала с ним, — вела в паре; а он нормальный парень, а не подкаблучник, хотя угораздило же влюбиться в нее — может, ей стоит сменить пол?

Рон, конечно, нахватался этого от торговцев с Диагон-аллеи. Как будто не было Хогвартса и все старания Макгонагалл сделать из некоторых мужланов людей пошли насмарку.

Рон не хотел понимать, что у Гермионы много дел, связанных с реформированием министерства: проверка законодательной базы по магическим существам, переход в отдел магического правопорядка. И вечные баталии с Гарри — тот постоянно игнорировал установленные процедуры, прикрываясь высокой статистикой раскрытия преступлений и поддержкой Кингсли. Ей приходилось задним числом оформлять за него море бумаг, чтобы только все шло согласно законам. Если законы будут нарушать они — то что говорить о других?

Гарри выбил себе ненормированный график, но он же не одиночка — так или иначе его работа затрагивала другие отделы. В министерстве его зачастую называли маньяком и трудоголиком, чокнутым романтиком, сублимирующим свое либидо в профессиональной сфере. Про либидо однажды ляпнула сама Гермиона, и слово прижилось — в последнее время маги с удовольствием учились у магглов, выяснив, что те опередили их уже на два столетия. Забывшие о сне подчиненные и регулярно выдергиваемые в ночные часы из своих постелей начальники смежных отделов — тайн, магических происшествий, транспорта, дипкорпуса — каждый год посылали Джинни на День Рождения пожелания счастья, скорейшей свадьбы и рождения ребенка. Рон тоже посылал, анонимно: Джинни все еще хотела играть в квиддич, а ребенок бы, несомненно, помешал ее карьере.

— Гарри, ладно, ждет свадьбы, — возмущался Рон, — а мы чего ждем? Если для тебя важно хранить свою девственность до брачной ночи, давай поженимся.

Гермиона ссылалась на дела — вот как только примут законопроект, у нее найдется время, даже может целая неделька, на медовый месяц.

— Медовый месяц, — психанул Рон во время короткого обеда, когда они впервые серьезно поругались, — потому и называться месяцем, а не неделей, что длится аж тридцать дней. А если повезет, то тридцать один.

— Если выпадет февраль не високосного года, то двадцать восемь, — машинально поправила его Гермиона, думая только о стопке форм, лежащих на рабочем столе в министерстве. Их все нужно было проверить до завтра. А еще лучше — до вчера. Но хроноворот так просто не взять, да она и без него справится.

— Ты совсем меня не любишь? — надулся Рон.

— Люблю, — все еще думая о формах, отозвалась Гермиона, — просто мы это представляем по-разному. Для тебя любовь — не вылезать из постели тридцать один день и обедать там же.

— Романтично.

— Романтично? А крошки и жирные пятна на постели? Ни одно заклятье не возьмет. И потом — я не представляю, чем буду заниматься все эти дни.

— Любить меня!

— Ты имеешь в виду секс? Целый месяц? Каждый день?

— Каждый час!

— Рон, человеческий организм не может так быстро восстанавливаться.

— Существуют зелья!

— Ты посадишь себе сердце. Во-первых. А во-вторых, я не собираюсь уподобляться кроликам в брачный период.

— Если перевести: ах ты похотливый козел, тебе только этого и надо!

— Я этого не говорила.

— В том и дело, что ты ничего не говоришь и ничего не делаешь.

— Я работаю, Рон.

— А я что, дурака валяю?

Гермиона потом корила себя за тот взгляд, но, да, ведь работу Рона в магазине «Ультрафокусы Уизли» нельзя сравнить с тем, что делала она. Или Гарри.

— Скажи, — Рон вскочил со стула, впервые не доев — очень, очень тревожный знак! — что для тебя любовь? Что?

— Любовь, — задумалась Гермиона, — хм… любовь…

Рон ушел, а у нее впервые так и не нашлось правильного ответа.

До сих пор, причем.

Как же повезло Гарри! Джинни была действительно занята, и к тому же прекрасно понимала его и не давила. Рону стоило бы поучиться у сестры чуткости.

И вот теперь это глупое письмо от него!

Гермиона ответственно подошла к проблеме, нашла нужную литературу про отношения, отклонения, конфликты и достаточно быстро пришла к выводу, что у бедняги Рона нет ни единого шанса. Более того, интуиция его не подвела!

Она оказалась трансгендером.

Гермиона решила ни с кем не делиться своим открытием до практических испытаний, ведь за теорией всегда должен следовать опыт. Не догадывался даже Гарри, хотя, казалось бы, знал о ней все — только потому, что они с восьми утра до поздней ночи или раннего утра торчали в министерстве, и, конечно, потому, что с одиннадцати лет они вместе попадали в разные передряги, а полгода вообще жили в одной палатке.

Испытания Гермиона назначила на вечер пятницы. В клубе «Лунный свет».

* * *

Если жизнь кажется невыносимой — умрите и станьте портретом, тогда поймете, что все хорошее осталось в прошлом. Особенно, если ваш портрет стащат из наполовину разрушенного замка дети, непристойно разукрасят и отдадут за бесценок туристу на блошином рынке. А этот турист окажется лондонцем, владельцем галерей и клубов, и только вы понадеетесь на спокойную обстановку, как вдруг выяснится, что вас собираются не добавить в коллекцию, а отправить в шумный молодежный клуб.

Северус Снейп не любил толпы дурных людей. Северус Снейп не любил шума. И детей он тоже не очень-то жаловал. Особенно странных детей.

Он сам никогда не был обычным ребенком, его всегда тянуло к необычным людям, взять что Дамблдора, что Вольдеморта. Да и Мародеров нормальными язык не поворачивался назвать. Про Гарри Поттера и говорить нечего. Нормальной в жизни Снейпа, пожалуй, была только Лили. И он очень желал оставшуюся вечность скучно провисеть в библиотеке среди скучных магов и колдуний. Но, увы — его домом стал клуб «Лунный свет».

Каждую пятницу здесь творилось нечто невообразимое. Уж на что Снейп знал все о невообразимом — а Мародеры, Альбус и Темный лорд отличались хорошей фантазией, но такого буйства представить себе раньше не мог. Даже в страшном сне. Во-первых, одежда. Мальчики походили на девочек и наоборот. Он сам видел одного паренька в юбке — и то был не килт, не карнавальный костюм, а именно что юбка. Он видел бритоголовых девушек, будто бы перенесших инфекцию, видел анорексичных людей, чей пол он при всем желании не мог определить. Видел роскошных дам с пышными формами, на деле оказавшихся ряжеными мужиками.

В общем, он видел все.

И очень желал бы «развидеть». Выйти за рамки, взмахнуть палочкой и заставить распущенных юнцов работать. А хоть и мыть котлы.

От стробоскопа слезились глаза, но портреты не могут плакать, и потому мука длилась бесконечно. Череда людей, дергающихся, будто куклы на веревочке под «Империо», отплясывала танец святого Витта перед глазами, не помогали даже закрытые веки. Кроме того, спать не давала громкая музыка с бешеным ритмом. От ударных подрагивала левая нога, к счастью, на портрете ее никто не видел, но держать себя в рамках из-за этого становилось труднее.

Снейп все годы, что висел в клубе, мечтал об одном: о пожаре. У магглов часто случались возгорания: клубом больше, клубом меньше, а для него все бы закончилось. Никаких фриков, никаких световых вспышек и блаженная тишина.

Тишина наступила и без пожара. Когда Снейп увидел новичка, то перестал слышать и видеть лишнее. С чего он решил, что новичка? Да с того, что тот пришел вовремя — завсегдатаи обычно подтягиваются позднее. Переступил с ноги на ногу в проходе, подошел к барной стойке и взял «Ледяной огонь»: среди пятнадцати не особо вредных ингредиентов и вкусовых добавок туда входил мощный клеточный яд нервно-паралитического и нервно-токсического действий, усиленный магическими компонентами при перегонке, — огденский огневски. От этого яда усыхали мозги и, судя по внешнему виду новичка, употреблял он этот яд часто.

Опять же, Снейп поразился иронии судьбы. Еще недавно, до того как стать портретом, он считал этого индивида недалеким и глуповатым, а теперь признавал, что тогда был неправ.

Потому что недалеким и глуповатым Поттер выглядел именно сейчас. Поглощая через трубочку горящий коктейль. Интересно, он потратил деньги на модную укладку, как все посетители, или просто полетал полчасика на метле? Скорее — сорит деньгами, золотой мальчик. Волосы у Поттера мало того, что стояли торчком, они к тому же переливались блеском. Глаза он подвел черным углем, да еще и дорисовал себе стрелки — нашел, что ли, колдографии своего крестного?

Снейп зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел второго новичка, вернее новенькую, и невольно выдохнул: «Круцио на обе ваши головы».

Совершенно невыносимо жить портретом.

* * *

Белоснежная футболка-поло без рукавов как влитая сидела на Гарри, очень облегающие серые джинсы с низкой посадкой выигрышно подчеркивали все, что только можно, — он сверился с маггловским журналом и подогнал размер на себе уменьшающим заклинанием. На голову нанес гель со светящимися в ультрафиолетовых лучах частицами, взлохматил и без того непослушные волосы. Вставил себе цветные линзы, меняя цвет радужки на светло-серый. Гладко побрился, с гулко ухающим сердцем — все-таки в первый раз! — нанес на лицо тон, замазывая мешки под глазами — свидетелей его напряженного графика — и шрам. На губы, опять же спасибо журналам, наложил легкий смягчающий блеск. Отточенным движением — он тренировался всю неделю, нарисовал стрелки на глазах. Обулся в классические туфли, сшитые на заказ и подогнанные по ноге. Пиджак из темно-синего потертого бархата с защипами и сборками он накинул на плечи. Создал иллюзию браслета на руке.

Повертелся перед зеркалом. Что ж, он себе нравился.

Чтобы продлить ожидание и сполна насладиться тем, как все ощущения обострились от страха провалиться и показаться смешным, и неясной надежды на будущее счастье, он вывел из гаража мотоцикл Сириуса, восстановленный Артуром в том виде, в каком крестный ездил на нем почти тридцать лет назад: железный монстр современного лондонца без дурацкой коляски, — и помчался в «Лунный свет».

* * *

Каждый специалист должен заниматься своим делом. Поэтому Гермиона наступила на горло своей же песне и отдалась в руки хулиганки из мира моды магглов. И выиграла. Во-первых, та не знала Гермиону, так как не читала ни «Пророк», ни желтую прессу волшебников. Во-вторых, ходила по магазинам и подбирала одежду сама, без заказчицы, и Гермионе пришлось выделить ровно один день на окончательную примерку и косметический салон. Жаль, что идти стричься и терять уйму времени пришлось лично.

Брючный костюм темно-лилового, почти черного цвета с однобортным пиджаком, небольшие подплечники, классическая белая сорочка, ремень средней ширины, стильная короткая стрижка, аккуратные туфли унисекс — образ сложился: несколько человек в центре Лондона к ней обратились, как к юноше. Очень, очень здорово!

Ей никогда не хотелось тратить время на такие пустяки, но в этот вечер она позволила себе пройтись пешком по городу, радуясь, когда ей пытались улыбнуться хорошенькие встречные девочки.

* * *

Мизансцена, наблюдаемая со стены, здорово подняла настроение. Эта пигалица Поттера, конечно, не узнала — скользнула взглядом по его затылку и отвернулась — ровно в тот момент, когда Поттер, словно что-то почувствовав, дернулся от стойки бара — и уставился на ее спину, раскрыв рот. Бесспорно, оделась она приличнее всех и умудрилась свои торчащие как солома волосы обуздать, да вот только стала похожа на ту часть клубной публики, что не имела пола.

У Поттера из открытого рта вывалилась соломинка, огонь выплеснулся на рукав пиджака. Грейнджер, видимо почуяв запах паленного бархата, мгновенно развернулась и окатила его водой с ног до головы; одежда, и без того тесная, тут же неприлично облепила все тело. А он еще додумался начать снимать пиджак!

— Простите, сейчас я скажу заклинание и все высохнет, — Грейнджер шагнула ближе, и, конечно, о заклинаниях и она, и Поттер забыли разом.

— Гарри?!

— Гермиона?!

Оба с ужасом взирали друг на друга, будто увидели нечто вопиющее и невообразимое, а Снейп впервые обрадовался, что висит в хорошем месте, с неплохим обзором.

* * *

Гарри очень понравился молодой человек: хрупкий и стильный. А так как Гарри и сам не был качком, и в боттомах себя не очень-то представлял — несмотря на подводку для глаз, то высматривал кого-то себе под стать, притом обязательно совершеннолетнего: нарушать закон и попадать в рубрику скандалов — а это неизбежно, даже если ограничиться танцами и стаканчиком выпивки с половозрелым ребенком, — он себе позволить не мог. И вот появился прекрасный незнакомец. В отличном костюме — Гарри тут же захотел такой же себе!

Он даже не заметил, что у него загорелся рукав пиджака, пока молодой человек не повернулся и не окатил его водой. Гарри очень понравилась скорость реакции, понравилось то, что незнакомец не произнес заклинания вслух — им такие кадры позарез требовались в аврорат.

Ценный кадр приблизился, но Гарри не успел предложить ни выпивки, ни работы. Сердце ухнуло в пятки — он так не попадался на горячем с пятого курса, с той минуты, когда Снейп застукал его в своих воспоминаниях.

«Вот и все!» — мелькнуло у него в голове.

И как оправдываться, он просто не знал. Залпом осушил коктейль и приготовился к казни.

* * *

Вот это номер! Пока вся магическая общественность верит, что Гарри Поттер добродетельно ждет свадьбы, тот посещает злачные места и предается пороку.

— Что это ты себе позволяешь? — Гермиона чувствовала, что еще чуть-чуть и перейдет на парселтонг, вернее, зашипит, как змея.

— Это? — Гарри показал пустой стакан. — «Ледяной огонь». Ничего незаконного, галлюциногенного, меняющего сознание…

— Что ты вообще здесь делаешь? Да еще в таком виде?

— Гм, — Гарри оглянулся и увидел потрет, — у меня операция. Небольшая маскировка.

— Не лги мне, я знаю, что сегодня никаких операций нет. Не забывай, мы работаем в одном управлении магического порядка, у меня допуск такой же, как и у тебя, кроме того, Кингсли всегда мне сообщает о твоих безрассудных кампаниях.

— Ты шпионишь за мной?

— Не тогда, когда ты отдыхаешь.

— Что-то не похоже.

— Гарри, — Гермиона подошла ближе, положила руку на плечо, — а как же Джинни?

— Джинни отмечает с Гарпиями.

— Нет! Ты не так меня понял. Я спрашиваю, Джинни в курсе, что тебе девочки не интересны?

— А Рон? — вскинул голову Гарри. — Рон знает, как ты любишь отдыхать?

С Роном, разумеется, не так все просто. Но дело-то не в этом.

— Гарри! Ты опора министра. Понимаешь? Ты не можешь себе позволить радикальную смену имиджа. Если тебе нравятся мальчики, уверена, мы придумаем, как это скрыть. Не врать, но и не афишировать, просто направить репортеров, готовых снимать каждый твой вдох, по ложному следу. Но если ты будешь ходить в такие заведения, если будешь так одеваться…

Гарри слушал рассеянно, если вообще слушал: он постоянно поворачивался к стене, как будто его тянуло туда магнитом. Гермиона, не выдержав наконец, тоже подняла голову — и встретилась со взглядом темных проницательных глаз Северуса Снейпа.

* * *

Удивление, растерянность и ступор сперва на лице Поттера, потом на лице Грейнджер компенсировали все томительные дни в этом заведении. А все непотребные украшательства портрета от неизвестных художников сейчас пришлись как нельзя кстати.

— Поттер, Грейнджер, приятная встреча, — будучи портретом, можно позволить себе вежливо, но вкрадчиво поздороваться и наслаждаться испугом: Поттер и Грейнджер невольно вздрогнули. Видимо, думали, что портрет маггловский.

— П-п-п-профессор, — заикаясь, произнес Поттер, — что вы здесь делаете?

Нет, все-таки с мозгами Поттеру не повезло.

— А ты сам не видишь?

— Вижу. Но что вы делаете в таком виде? И почему здесь, а не в Хогвартсе?

— А ты предпочитаешь, чтобы я в таком виде висел в кабинете директора?

— Неужели вы тоже?.. — ахнула пигалица, зажав рукой рот.

— Нет. Я не тоже, мисс Грейнджер. Как, впрочем, и вы, и Поттер. Это все мода и последствия трудного детства.

— Я читала, — серьезно кивнула эта невыносимая всезнайка, — что детство еще как может повлиять на формирование сексуальных предпочтений личности.

— Снова прописные истины и ноль полезной информации. Просто у вас нет настоящих противников, вот вы сами и создаете себе проблемы на пустом месте.

— А вы, сэр? — спросил Поттер.

— А я жертва вашей победы.

— То есть, с вами это сделали специально? — удивилась пигалица.

— А что, я по доброй воле выставил бы себя посмешищем?

— С Мародерами — выставляли, — хмыкнул Поттер.

Вот как понимать? Блэк сдох давным-давно, а до сих пор оказывает влияние на этого достойного сына своего отца.

— Вот-вот, именно по вине одного из них меня так приодели.

Сами Мародеры портреты после себя не оставили, а то бы он проведал их с очень добрыми намерениями.

— Вам идет, — засмеялся Поттер и досмеялся до того, что стал икать.

— Грейнджер, дайте ему стакан воды и высушите, наконец, он же замерзнет, вон как плечи дрожат.

— Конечно, профессор.

Пигалица принялась хлопотать вокруг Поттера. Ну и бестолковые дети.

* * *

Смеяться было над чем: Профессор Снейп на портрете выглядел точь-в-точь, как на уроке Люпина. В шляпе бабушки Невилла, в платье и с сумочкой в руках, он вписывался в клуб, как никто другой, сколько бы ни бросал презрительных взглядов со стены. Почему его повесили здесь, Гарри понимал, но не мог предположить, кому пришло в голову так его приодеть. Найти бы этого шутника и хорошенько поговорить. Им с таким трудом удалось реабилитировать Снейпа, продираясь сквозь недоверие, критику в газетах, обвинения в некомпетентности — Гарри не мог предоставить в качестве доказательств воспоминания Снейпа, а противники приводили убийственный аргумент: если бы Снейп был законным директором школы, если бы его деятельность была обговорена с Альбусом Дамблдором, его портрет появился бы в Хогвартсе.

Портрет появился, но кто-то посчитал его там лишним.

Оставалось найти этого кого-то.

— Поттер, что ты там задумал?

Гарри икнул последний раз, отпил воды, не обращая внимания на Гермиону и ее заклятия, и пылко пообещал:

— Я вас спасу, профессор!

— Мне только этого не хватало, — картинно вздохнул Снейп. — И потом неизвестно, кому больше требуется помощь. На мой взгляд — вам, молодые люди.

— У нас все хорошо, сэр, — Гермиона закончила колдовать, — а вот вас надо отреставрировать.

— И проверить магическую подпись, — добавил Гарри, — конфискуем вас в аврорат.

— Чтобы надо мной смеялись все министерские? Ни за что.

— Неужели вам нравится висеть здесь? — удивился Гарри.

— Почему бы и нет. Я в женской одежде идеально вписываюсь в клуб фриков.

— Мы не фрики! — возмутилась Гермиона. — У вас устаревшие представления о морали. В обществе сейчас все иначе, мы стали свободнее.

— Разве? Тогда почему, мисс Грейнджер, вы стали упрекать Поттера? Если он потеряет лицо, то Кингсли, ведь он ваш министр, потеряет часть своих сторонников?

— Потому что Гарри — символ…

— Перестань, — одернул ее Гарри.

— И потом, — усмехнулся Снейп, — если я останусь в клубе, вы ни за что сюда больше не вернетесь. И имидж победителей Темного лорда не пострадает, и мы больше не увидимся. Плюсов более чем достаточно.

— Я вас услышал, — просиял Гарри, — вы умоляете о помощи.

* * *

Гермиона не верила своим ушам. И глазам тоже. Такого Гарри, пожалуй, она не знала. Не тушующийся перед Снейпом, хотя вот минуту назад и заикался, и икал.

— Неплохо, — будучи портретом Снейп стал мягче, — ты научился читать мотивы. Наверное, Поттер, из тебя сделали хорошего аврора, вот только пошло ли это на пользу?

— Гарри читает людей. У нас были хорошие учителя. Дамблдор. И вы, сэр.

— Замечательно, — проворчал Снейп, — однако самый главный урок вы не выучили. Понимать себя. Быть собой.

— Именно поэтому мы и пришли сюда. Чтобы стать собой.

— Нет, вы кидаетесь из крайности в крайность и не видите того, что под носом.

— И чего же я не вижу? — поинтересовался молчавший до этого Гарри.

Вспышка камеры ослепила на мгновение, а от удивленно возгласа: «Гарри Поттер?!!» заложило уши.

Гермиона повернулась и сразу пожалела об этом. На нее смотрела с белозубой мерзкой улыбкой достойная ученица Риты Скиттер — Панси Паркинсон в ярко-белой мантии, сияющей в ультрафиолете. Со своим блокнотом и камерой, парящей в воздухе.

«Попали!»

Причем попали все втроем. Панси не пощадит ни ее, ни Гарри, ни тем более предателя — Снейпа.

* * *

Снейп надвинул шляпу на глаза, надеясь, что на него не обратят внимания, а Поттер, благородно и глупо, шагнул вперед, прикрывая и его, и Грейнджер, переводя все внимание на себя.

— Привет, Панси, — очень миролюбиво проговорил он, — не хочешь пропустить стаканчик за встречу?

Для Гриффиндора очень неплохо. Поттер научился хитрить. Интересно, как долго он набивал шишки, прежде чем понять, что не всегда стоит лезть напролом?

— Охотно, Гарри, — в словах Паркинсон сочился медовый яд. Такая ужалит и не пожалеет. — Расскажешь, как давно ты сменил ориентацию?

— Я? — Поттер щелкнул пальцами, и бармен, будто репетировал весь день, поставил на стойку «Розовый поцелуй». Основой его служило сливочное пиво, разбавленное эликсиром, дающим временный эффект эйфории. — Панси, ты же знаешь, я аврор, мне приходится быть хамелеоном.

— У тебя операция в «Лунном свете»? — Паркинсон повисла на его локте. — О! Это же эксклюзивный материал. Поделишься подробностями? Вы здесь нашли темных магов? Или, пользуясь деньгами министерства, имитируете работу, а на деле — развлекаетесь? Читателям будет интересно и то, и другое.

— Видишь ли, Паркинсон, — не выдержала Грейнджер, выдавая себя, — мы не имеем права разглашать детали дела, пока оно не закрыто.

— Гермиона! — Паркинсон бросила Поттера и переключилась на Грейнджер. — Прекрасно выглядишь. Потанцуешь со мной? Или лучше обсудим, как под видом следствия удобно скрываться от неудобных вопросов.

— У нас есть свое руководство, которое решает, насколько правомочны…

— Дорогая! Я тебя умоляю! Кингсли вам доверяет, и ему в голову не придет, что он вас на самом деле не знает. Но если мы откроем ему глаза…

Камера защелкала, делая почетный круг над Поттером и Грейнджер.

Снейп решил, что пора вмешиваться. Он очень натурально закашлял, и Поттера осенило.

— Мы вышли на похитителей портрета Снейпа, — соврал он с вдохновением.

— Что-о-о? — Паркинсон от неожиданности плюхнулась на табурет у стойки и локтем опрокинула «Розовый поцелуй». На белоснежной мантии расплылось красивое и трудновыводимое пятно.

— Да. Портрет Снейпа появился в школе во время осады. Но его похитили. Замок, если помнишь, был разрушен, и в том хаосе уменьшить портрет и вынести его за пределы Хогвартса мог даже первоклассник. Мы искали портрет давно, но только сегодня поступила оперативная информация о возможном местонахождении. Информацию следовало проверить, не афишируя наши поиски, а в клубе фейс-контроль.

Грейнджер скептично поморщилась. Конечно, если бы Поттеру требовалось проникнуть куда-то, он бы не стал возиться с маскировкой, а воспользовался бы своей мантией. Но к счастью, Паркинсон ничего о мантии не знала. Поэтому поверила. Или почти поверила.

— И когда мы увидим портрет?

— На днях.

— Почему не сегодня-завтра?

— Потому что его нужно привести в нормальный вид, убрать то убожество…

— Сам ты убожество, Поттер, — Снейп снова пришел на помощь, нехотя, конечно, но Поттер не справлялся. И Грейнджер ему никак не помогала.

— Профессор Снейп?! — Паркинсон подошла ближе, не веря глазам. — Это вы?

— В данный момент, Паркинсон, это не я, а пугало, которое боится Лонгботтом.

— В таком виде Невилл вас не боится, — вмешалась Грейнджер.

— Приведите этого смельчака и посмотрим, поможет ли ему совет оборотня...

— Если хотите попасть в кабинет директора, — не выдержал Поттер, — не выходите за рамки.

— Значит, это все правда! — Паркинсон обернулась к нему.

И надо было тому все испортить.

— Конечно, правда. А что касается нашей ориентации, то, — и Поттер, как ни в чем не бывало, шагнул к Грейнджер и присосался к ее губам. Отвратительно.

Одно хорошо: Поттеру понравилось. Впрочем, Грейнджер тоже. Опешившая Паркинсон не прервала работу камеры, снимающей поцелуй со всех ракурсов.

* * *

Открытие первое: у Гермионы очень короткие волосы на затылке, и их так приятно касаться пальцами. Второе открытие: у нее очень мягкие губы. А поцелуй нежный и сладкий — прерывать его совершенно не хочется. Открытие третье: от нее приятно пахнет несуществующими леденцами из цветов и фруктов. И самое главное открытие: он не гей.

Когда Гермиона опустила руки ему на плечи, прижимаясь, в голове не осталось ничего, даже открытий. Гарри забыл и про Снейпа, и про свое желание познакомиться с кем-то сегодня вечером, и про Панси Паркинсон с камерой. Забыл про Джинни и Рона. Да он не сразу вспомнил бы свое имя.

Потому что лучшего с ним еще никогда не случалось. Несмотря на то, что это была привычная, давно знакомая Гермиона. Они всю жизни провели бок о бок, а разглядел Гарри ее только сейчас. И для этого потребовалось всего лишь закрыть глаза.

* * *

Гарри порой вел себя непредсказуемо, ожидаемо непредсказуемо, к этому Гермиона привыкла, но поцелуя никак не могла предусмотреть. Гарри всегда относился к ней как к другу, и ни разу, ни разу не вглянул как-то иначе. Так что поцелуй ее ошеломил. Как ошеломила и собственная реакция. Она поставила крест на трансгендере: практические испытания провалили теорию.

Значит, что выходит? Что ревность Рона, когда он их бросил в палатке и сбежал, — действительно имела основания?

Гарри провел пальцами по шее, по стриженным волосам на затылке, и Рон выветрился из головы, как и не бывало. По телу побежали предательские мурашки, и пришлось шагнуть ближе, деть куда-то руки.

Глаза Гарри прикрыл, и она видела как у него дрожат ресницы. Так хотелось положить его голову себе на колени и гладить по волосам, долго, пока ему не надоест. Хотелось растаять под его нежными пальцами и испариться облачком.

И уж точно не хотелось прерывать поцелуя.

Разве ее понимает Рон? А его — Джинни? Так, как его понимает она, Гермиона, чувствуя каждой клеточкой кожи отчаяние и одиночество. Он сирота, и она тоже — да, у нее есть родители, но в магическом мире она совершенно чужая и совершенно одна.

Поправка: была одна.

* * *

Это уже перешло все рамки приличия. С другой стороны, такое трудно симулировать, а значит, значит, есть хороший шанс, что внуки Лили не будут столь безнадежны в умственных способностях, как их отец.

А Паркинсон все-таки получила свою сенсацию.

* * *

Оторваться так трудно, Гарри помогает лишь желание продолжить в более комфортном месте. Окружающий мир наваливается разом: звуками, вспышками камеры и стробоскопом. Снейп одобрительно улыбается, Паркинсон улыбается, как кошка, слопавшая сливки. Гермиона улыбается сдержанно и немного растерянно, она так беззащитна и ранима, что хочется отгородить ее от всего мира, держать крепко и не выпускать из рук.

Очень, очень плохо.

Сможет ли он на месте Джинни представить себе Гермиону?

* * *

Проблема все-таки в том, что к Рону она привыкла. Первая любовь перегорела, и он быстро стал кем-то вроде брата. А, может, она никогда не любила его больше, чем брата.

Это очень, очень плохо.

Уйти от Рона — непросто. Уйти от Рона к Гарри — невозможно. Рон не простит их обоих. И Гарри никогда не предаст друга.

Сможет ли она на месте Рона представить себе Гарри? Закрыть глаза и представить?

* * *

Пока портрет отдирали от стены, Снейп чувствовал лишь легкую щекотку, будто он снова стал подростком, без рубашки ухнувшим в траву.

Ощущение настолько приятное, что пришлось срочно принимать меры. Пришлось вспомнить, изгоняя слабоумную улыбку с лица, что он всего лишь портрет, отпечаток личности, но не сама личность. Магия, поймавшая след души, чужая память — и только-то.

Поттер помрачнел от этих слов, а Грейнджер принялась рассказывать о маггловских технологиях: вроде как те тоже научились сохранять информацию, но до имитации разума им еще далеко.

Они далеко не сразу заметили, что Паркинсон исчезла.

* * *

Будет ли справедливо продолжать отношения с Джинни, если завтра в газетах выйдут колдографии с Гермионой? Будет ли справедливо по отношению к Гермионе убедить Джинни, что колдографии ничего не значат, и он хочет остаться с ней?

И будет ли справедливо по отношению к Рону отбить Гермиону?

На все вопросы у Гарри был лишь один ответ: «Нет, не справедливо и не правильно».

* * *

Как поступить правильно? Догнать Паркинсон и заставить молчать? Или позволить разгореться скандалу, чтобы получить свободу? Позволить выбрать другим? Гарри и Рону?

Она не сделала ничего плохого, а чувствует себя преступницей. Как же надоело оправдываться и соответствовать всем ожиданиям.

* * *

В кабинете главы аврората стоять на стуле напротив дверей — веселого мало. Поттер в клубе умылся и взял у Грейнджер наколдованную черную мантию, поэтому фурора своим внешним видом в министерстве не произвел. Комплименты все достались Грейнджер, которую из-за стрижки охранник на входе не узнал и потребовал предъявить волшебную палочку.

Снейп первым заметил Перси Уизли: тот влетел в кабинет Гарри, как ошпаренный зельем Лонгботтома, наложил звукоизолирующее заклятие и захлопнул дверь.

— Вы должны избавиться от портрета, — начал он, не давая никому опомниться. — Немедленно! Иначе я сам…

Куда там! Поттер и сейчас смог бы быть ловцом, если бы захотел: мгновенное отточенное движение кистью — и палочка Перси Уизли, описав дугу, сама прыгнула в левую ладонь Поттера. Слова не потребовались: любимый «Экспеллиармус» никогда не подводил.

— А теперь объяснись. Только спокойно. — Поттер присел на стол, Грейнджер встала рядом, прикрывая его, готовая в случае чего прийти на помощь.

Уизли рухнул на стул, как подкошенный.

— Этот урод, — кивнул он, хотя Снейп без кивка бы понял, что имеют в виду его, — изуродовал Джорджа, отправил Джинни в Запретный лес. Он убил Дамблдора, он отвечает за осаду Хогвартса, за смерть Фреда.

— Это ты сделал? — Поттер говорил тихо и так спокойно, что Снейп мысленно добавил десять баллов Гриффиндору. — Ты унес портрет и наложил заклятья на него?

— Ему не место среди директоров!

— И все заметки в прессе с деталями процесса, закрытого процесса, твоих рук дело?

— Нет, я делился информацией.

— С Паркинсон? Ты нашел союзника? Вам обоим не нравилась реабилитация Снейпа?

— Но, Перси, — ахнула Грейнджер, — это же незаконно. Ты имеешь доступ к той же информации, что и Кингсли, ты не можешь делиться всеми своими знаниями с Паркинсон, у нее просто нет необходимого допуска. Это… это серьезный проступок.

— Предательство. Это предательство, Гермиона. И ты не понаслышке знаешь, да, что это такое?

— Я тебя не понимаю.

— Ты морочишь голову Рону. Сколько лет уже морочишь. Откладываешь свадьбу, а сама, сама крутишь роман с Поттером.

— Это не так, — возразил Поттер.

— А ты вообще заткнись, герой магического мира. Мальчик, который выжил, которому повезло выжить. О, как я жалею, что ты не сдох в том лесу. Жалею, что Нарциссе Малфой вздумалось тебя спасти. Я бы убил тебя сам, за Джинни. Но ты не можешь же так просто умереть, да, Гарри?

— Ясно, — произнес Поттер, — Паркинсон показала тебе колдографии.

— Паркинсон показала мне все! В том числе и твои раскрашенные глаза. Гермиона потому так коротко постриглась, что тебе больше нравятся мальчики?! Как хорошо, что Джинни пока еще не твоя жена!

Поттер поднял палочку.

— Хочешь стереть мне память, трус?! — Уизли побледнел, но задрал подбородок высоко вверх. — Давай! Но Паркинсон уже не в Англии, ты ее не найдешь.

— Я хотел дать тебе воды, у тебя истерика. Сейчас наколдую стакан. Не дергайся, ладно?

Поттер, действительно, наколдовал стакан и плеснул туда воды, прямо из палочки. И снова не произнося заклятий вслух. Приятно. Все-таки его, Снейпа, уроки, были усвоены сполна.

— На, выпей.

Он подошел ближе, протягивая стакан и заглядывая Уизли в глаза. Свою палочку и палочку Уизли он оставил на столе, возле Гермионы.

— Не смотри так, — поежился Уизли, но стакан взял.

О, похоже и легилименцией Поттер владеет неплохо.

— Вот как, — Поттер повернулся к Гермионе, — оказывается, Перси пришел нас шантажировать. Он готов уничтожить колдографии и закрыть на все глаза, если мы уничтожим портрет. И если Рон и Джинни никогда не узнают, что мы встречаемся.

— Гарри, не надо, — попросила Грейнджер, — не трогай его. Он просто любит свою семью. И делает все, чтобы их защитить и наказать виновных.

* * *

Перси смотрел на него с ненавистью, Гермиона с надеждой, Снейп с интересом, как будто наблюдал занятный спектакль. И все они ждали его решения.

Шантаж? Ультиматум? Что ж, это только придает тонус, убирает оттенки, раскрашивая возможный выбор в черное и белое. «Иногда в жизни приходится выбирать между правильным и простым, и наш выбор говорит о нас больше, чем наши способности», — эти слова Дамблдора он хорошо запомнил, и заплатил за их истинность свою цену.

Остаться с Джинни — проще. Проще не обижать Рона. Проще — уничтожить портрет, ведь Снейпу нет никакого дела до Гарри с его выбором. И никогда не было.

Но проще не значит правильно, ведь так?

Гарри взглянул на Гермиону, безмолвно спрашивая, готова ли она к правильному выбору.

* * *

Гарри задумался, и никогда секунды не казались ей такими бесконечными. Любой его ответ не был простым, в любом случае, им пришлось бы несладко.

И все-таки она с облегчением вздохнула, когда Гарри медленно проговорил, глядя Перси в глаза:

— Ты знаешь, если я еще сомневался, что мне стоит делать и как быть, теперь я знаю точный ответ, правильный ответ. Твой шантаж нам не страшен, потому что я признаюсь Джинни и Рону вот прямо сейчас, как только ты уйдешь из кабинета. — Гарри повернул голову к ней и сказал уже другим тоном: — Признаюсь, что люблю Гермиону и только ее.

Зря она сомневалась в нем, пусть и несколько мгновений.

Гарри всегда был таким и ни капли не изменился.

* * *

Поттера и Грейнджер практически не было видно, зато прямо перед ним сидел обалдевший Уизли и никак не мог поверить своим ушам. Впрочем, любой, кто плохо знаком с Поттером, на его месте был бы ошарашен. Поттер такой: сколько и более сильных противников думало, что загнало его в угол, когда он давал сдачи.

— Рон тебя никогда не простит, — аргументы Уизли смехотворны, — ты потеряешь друга!

— Возможно, — голос Поттера ровен, а это значит, он себя сдерживает изо всех сил. — Но если Рон настоящий друг, он поймет и вернется. А так я его все равно потеряю, кроме того, никто из нас четвертых все равно не станет счастливее.

— Джинни…

— Джинни вся в спорте, она найдет, кем утешиться. А у Рона с Гермионой уже полгода как все закончилось. Мне очень жаль только Молли. Она стала нам с Гермионой приемной матерью, она так хотела, чтобы мы вошли в вашу семью. Она действительно расстроится. И мне... нам будет не хватать ее тепла.

— Заткнись. Мы столько сделали для тебя. Для вас.

— Это правда, Перси. Поэтому я ничего не стану рассказывать Кингсли. Ты сам напишешь заявление об увольнении. По собственному желанию.

— Если ты думаешь, что сможешь отреставрировать портрет…

— Мой специалист уже на подходе. Не советую ему угрожать.

Камин, расположенный слева от дверей, эффектно вспыхнул, как только Поттер закончил фразу. Уизли, впрочем, как и Снейп, ожидал увидеть кого угодно, но не Минерву Макгонаголл.

— Привет, Северус, неплохо выглядишь, — сказала она, палочкой рисуя замысловатые узоры в воздухе. — Давай-ка тебя приведем в порядок, а то я запросто ночью спутаю тебя с Августой. Гарри, Гермиона, помогайте. Перси, тебе плохо?

— Да, мне нужен свежий воздух, — Уизли встал и, забыв палочку на столе, шатаясь, вышел из кабинета.

— Что это с ним? — удивилась Макгонаголл, переворачивая Снейпа лицом к стене. — Почему у вас такие невеселые лица? Северус довел?

— Нет, что вы! Он вел себя как…

— Как портрет, — подхватил Поттер. — А мы, к сожалению, как люди.

«Ничего, Поттер, — проворчал Снейп, но никто его не услышал, — продолжай в том же духе и тоже станешь портретом».

— Завтра это будет во всех газетах, — продолжил Поттер, — мы с Гермионой помолвлены. Решили сказать вам первой.

— Поздравляю! — Макгонаголл от избытка чувств так шарахнула палочкой по раме, что у Снейпа заныл левый висок. — Я очень рада за вас и за ваших избранников. За Рона, за Джинни.

— Нет, вы не поняли, — очень тоненьким голоском произнесла Грейнджер, — мы помолвлены с Гарри. Я и Гарри.

Макгонаголл долго молчала, Снейп уже решил вздремнуть, но его снова повернули. Атмосфера в кабинете изменилась, все улыбались, будто выпили целый котел зелья счастья. Но, когда Грейнджер поставила перед ним зеркало, Снейп заулыбался сам. Потому что шляпа, платье и сумочка пропали. Зато появилась его старая мантия.

— Пошли домой, Северус, — глаза Макгонаголл сияли.

— Не слушайте никого и не оправдывайтесь, — успел проговорить Снейп, прежде чем чары левитации сдернули его со стола.

— Будьте счастливы, — добавила Макгонаголл.

* * *

Больше с Поттером Снейп не разговаривал, но Макгонаголл держала его в курсе всех событий: засиживалась в кабинете допоздна и, дожидаясь, когда все остальные портреты заснут, при свете луны рассказывала не только про Поттера и Грейнджер, но и про других своих учеников.

Снейп ни за что бы не признался, что болел только за двоих. И был рад, что у них почти все получалось.

Как жаль, что портреты не могли на самом деле прибавлять баллы.