Верхом на... (гет)

— Драко Люциус Малфой. Двадцать шесть лет, холост. Известный светский повеса и меценат. С середины двухтысячного года является соучредителем сети магазинов «Верхом на ведьме» (не подумайте дурного, заведение специализируется на продаже метел «элит-класса» и иных принадлежностей для его любимой игры), а также полноправным распорядителем новенького семейного отеля, что неподалеку от Больницы Святого Мунго в Лондоне. Любит квиддич (к слову, на досуге играет в любительской команде и полностью ее спонсирует), общество юных особ и, только не падайте, все необычное и загадочное, можно даже сказать — сверхъестественное. Да-да, мы бы тоже никогда не поверили! И подумать не могли до момента, когда к нам в редакцию пришло то самое письмо на гербовой бумаге. Эх, дивная была бумага! Такая нежно-нежно оранжевая, с факсимильной подписью внизу…

Астория закрыла уши руками и огляделась в поисках пульта от колдовизора. Она прекрасно понимала, что если не сумеет задушить первые ростки раздражения сейчас, то уж точно разойдется на полную катушку, а потому искренне старалась не прислушиваться к несусветной чуши, лившейся из уст диктора.

Как вообще можно принимать подобные сплетни всерьез?

И, самое мерзкое, Малфой, дракл его раздери и съешь, у них всегда такой удивительно умный, безумно интересный, поразительно разносторонний и невероятно щедрый (да-да, даже слова точь-в-точь такие же, одни сплошные штампы), что тошно становится.

Все, баста! Больше никакого зомбоящика и никакой хандры, это вредно для фигуры. К тому же многоуважаемый «любитель сверхъественного» оставил ей всего два дня на то, чтобы вывезти пожитки из того места, что еще совсем недавно — ах, как будто только вчера! — было ее прекрасным маленьким магазинчиком.

Пользоваться чужими финансовыми трудностями, к тому же временными, очень по-меценатски, ага. Астория и оглянуться не успела — аренда была просрочена всего лишь на месяц-другой, ну максимум — на полгода — а хозяин уже взял и продал клочок земли, который она, за почти пять лет обитания, привыкла считать целиком и полностью своим.

Этот поганец Малфой даже не встретился с ней лицом к лицу. Наверняка был слишком занят отловом травоядных «зомби» (Астория никак не могла понять, чем этим помешанным на мистике идиотам не угодил «инфернал» — куда более привычный термин почти с тем же смыслом) в своем огромном саду. Куда ему до чужих проблем, когда под угрозой его любимые гортензии? О, да, наш дорогой Драко еще и знатный садовод, вы разве не знали?

Пульт все никак не находился, и решимость Астории выключить колдовизор от греха подальше, поначалу непоколебимая, стала потихоньку ослабевать. Конечно, она бы никогда не призналась ни себе, ни кому-либо другому, но какой-то ее частичке, микроскопической, почти задушенной здравым смыслом и хорошим воспитанием, все-таки было интересно дослушать, что там случилось с этим, ну как его, случилось на этот раз.

— Когда вы заподозрили, что в вашем саду поселились «особенные» садовые вредители, мистер Малфой? — совсем юная журналистка, девочка лет восемнадцати, от силы девятнадцати, смотрела на собеседника с нескрываемым восхищением.

— В прошлую среду.

На какое-то время воцарилось тягучее молчание: бедняжка, засмотревшись на богатого и красивого дядьку, вероятно, совсем позабыла, зачем она здесь, а может — и кто она вообще, а Малфой, то ли будучи от природы неразговорчивым, то ли считая ниже своего достоинства разглагольствовать о садовых гномах, просто стоял со скучающей физиономией и изредка, словно поддразнивая, томно поглядывал в камеру.

— И что вы предприняли? Вы ведь такой смелый человек, мистер Малфой, никогда не поверю, что сидели сложа руки!

— Пожалуй, я испугался.

— Что? Испугались? — журналистка опешила и, словно ища поддержки, непонимающе уставилась в камеру. — Вы испугались?

— Конечно, ведь мои полярные розы совсем еще не окрепли, любое грубое обращение может им навредить.

— А-а-а, конечно, — девочка явно воспарила духом, даже сильнее, чем следовало. Нервничая, она начала страшно тараторить и, похоже, просто не могла остановиться. — Ваши удивительные розы, гордость садовой коллекции! Наши зрители наслышаны о них. Скажите, правда ли, что вы везли их с самого Тибета? — возможности ответить она, однако, не дала, не оставив и короткого промежутка в бушующем потоке слов. — Ходят слухи, что они настолько хрупки и изящны, что рассыпаются от одного прикосновения. Наверняка что-то подобное произойдет, если на них слегка подуть. Мистер Малфой, признайтесь, вы пробовали? Пробовали на них дуть?

— Это вам не одуванчики, юная леди.

— О, да, конечно, простите меня…

Нить разговора в очередной раз затерялась в море непрофессионализма сей молодой особы. Огромные глаза-блюдца — грязно карие, поддернутые легкой дымкой девической мечтательности — выдавали ее с головой. Нет, не о карьере журналистки она мечтала. Скорее — о теплом уютном местечке рядом с богатым мужиком вроде того, что стоял напротив и корчил рожи одна тоскливее другой.

— Вы спрашивали о вредителях, мисс.

— Мисс Эшли, сэр. Мэрибелт Эшли.

— Вредители, мисс Эшли. Садовые вре-ди-те-ли.

Вероятно, Малфой пытался немного ее подколоть, намеренно заговорив как с маленьким, совсем уж несмышленым, ребенком, но Мэрибелт этого не уловила: выражение ее лица не изменилось ни на пинту, разве что стало еще чуть более (куда уж больше!) далеким.

Эта маленькая глупенькая девочка наверняка представляла себе, как вернется вечером домой и расскажет всем-всем своим подружкам, что сам Драко Малфой назвал ее «мисс Эшли» — с придыханием, нагло привирая, пока сама себя не убедит, что между ними пробежала особая искра, и что теперь он принадлежит ей — ей одной — со всеми потрохами.

Гнев на Малфоя, чуть приутихший, разгорелся в душе Астории с новой силой. Да, конечно, эта самая Мэрибелт Эшли со своим раболепием тот еще фрукт или «фрукта», как любила поговаривать старая бабуля Гринграсс, встречая на своем пути очередную особь женского пола, двинутую на идее «уж замуж невтерпеж» буквально до чертиков, но разве это повод вести себя так, будто он, Драко, изначально, по праву рождения или еще какой ерунде, стоит в эволюции на ступеньку, а то и ни одну, выше, чем эта дурочка?

— Болван, — тихонько выругавшись и почувствовав себя капельку спокойней, Астория отправилась на кухню заваривать чай.

На полпути она, правда, вспомнила, что никакого чая у нее давно нет, но, как девушка решительная, отказаться от намеченного уже не смогла, а потому, как следует порывшись в закромах «на черный день», отыскала-таки небольшую баночку сливового варенья и, от души, не жадничая, вывалив три ложки в любимую кружку, добавила пару ложек сахара и залила всю малопривлекательную на вид массу кипятком.

— Не слипнется?

На свое несчастье Астория успела сделать первый неуверенный глоток: горячая жидкость обожгла гортань, злосчастная посуда — вдруг ставшая невыразимо тяжелой и не по-кружечьи проворной — едва не выскользнула из рук прямо на новехонькие джинсы, а сердце, травмированное детством с двумя старшими кузенами-шутниками, оказалось всего в шажке от того, чтобы устроить ей инсульт в двадцать с небольшим (двадцать пять, ладно).

Врожденная мания преследования — семейная, надо признать, болезнь — вмиг дала о себе знать: за те несколько секунд, пока, шевеля скрипучими шестеренками, включался здравый смысл, больная голова успела выдать не меньше двух десятков вариантов дальнейшего развития событий самой различной степени бредовости.

Воры, насильники, убийцы, не иначе!

— Возьмите колдовизор, он дорогой! А больше у меня все равно ничего нет!

В детстве ее учили двум вещам: папа — никогда не поворачиваться спиной к своему страху, а мама — не пасовать перед опасностью. Причем первый совет проистекал совсем не от избытка смелости, как могло бы показаться, вовсе нет. Ввязался в драку — изволь получить как следует, такая у мистера Гринграсса была философия. Неприменение насилия, любовь к ближнему, все дела. О боевом характере его жены, напротив, легенды складывали (и это не шутка, какой-то влюбленный подросток в ее родном Йоркшире даже песню сочинил). Как этим двоим удавалось ужиться под одной крышей, не поубивать друг друга, не разбежаться, проклиная судьбу-злодейку, до сих пор оставалось для Астории величайшей из загадок.

Не подставляться или не пасовать? Что же? Что же выбрать?

Астория всегда была послушной девочкой, не желавшей обижать ни одного из родителей, поэтому, вместо того, чтобы выбрать что-то одно, крепко-крепко зажмурилась и развернулась лицом к вошедшему, точнее — вошедшей. Голос явно принадлежал женщине.

— Так ты сестру родную, плоть и кровь, встречаешь?

Астория была наслышана о неслыханном коварстве грабителей, убийц и, конечно, насильников, но все же решилась чуть приподнять веки и еще разок убедиться, что не ошибалась — так, для успокоения совести. Помимо того, что она была трусихой, она была еще и любопытной. И в последние дни, когда она лишилась своего магазинчика и постоянного времяпрепровождения, последняя черта опасно перевешивала.

— Дафна? Ты, что ли?