Верхом на... (гет)

— Драко Люциус Малфой. Двадцать шесть лет, холост. Известный светский повеса и меценат. С середины двухтысячного года является соучредителем сети магазинов «Верхом на ведьме» (не подумайте дурного, заведение специализируется на продаже метел «элит-класса» и иных принадлежностей для его любимой игры), а также полноправным распорядителем новенького семейного отеля, что неподалеку от Больницы Святого Мунго в Лондоне. Любит квиддич (к слову, на досуге играет в любительской команде и полностью ее спонсирует), общество юных особ и, только не падайте, все необычное и загадочное, можно даже сказать — сверхъестественное. Да-да, мы бы тоже никогда не поверили! И подумать не могли до момента, когда к нам в редакцию пришло то самое письмо на гербовой бумаге. Эх, дивная была бумага! Такая нежно-нежно оранжевая, с факсимильной подписью внизу…

Астория закрыла уши руками и огляделась в поисках пульта от колдовизора. Она прекрасно понимала, что если не сумеет задушить первые ростки раздражения сейчас, то уж точно разойдется на полную катушку, а потому искренне старалась не прислушиваться к несусветной чуши, лившейся из уст диктора.

Как вообще можно принимать подобные сплетни всерьез?

И, самое мерзкое, Малфой, дракл его раздери и съешь, у них всегда такой удивительно умный, безумно интересный, поразительно разносторонний и невероятно щедрый (да-да, даже слова точь-в-точь такие же, одни сплошные штампы), что тошно становится.

Все, баста! Больше никакого зомбоящика и никакой хандры, это вредно для фигуры. К тому же многоуважаемый «любитель сверхъественного» оставил ей всего два дня на то, чтобы вывезти пожитки из того места, что еще совсем недавно — ах, как будто только вчера! — было ее прекрасным маленьким магазинчиком.

Пользоваться чужими финансовыми трудностями, к тому же временными, очень по-меценатски, ага. Астория и оглянуться не успела — аренда была просрочена всего лишь на месяц-другой, ну максимум — на полгода — а хозяин уже взял и продал клочок земли, который она, за почти пять лет обитания, привыкла считать целиком и полностью своим.

Этот поганец Малфой даже не встретился с ней лицом к лицу. Наверняка был слишком занят отловом травоядных «зомби» (Астория никак не могла понять, чем этим помешанным на мистике идиотам не угодил «инфернал» — куда более привычный термин почти с тем же смыслом) в своем огромном саду. Куда ему до чужих проблем, когда под угрозой его любимые гортензии? О, да, наш дорогой Драко еще и знатный садовод, вы разве не знали?

Пульт все никак не находился, и решимость Астории выключить колдовизор от греха подальше, поначалу непоколебимая, стала потихоньку ослабевать. Конечно, она бы никогда не призналась ни себе, ни кому-либо другому, но какой-то ее частичке, микроскопической, почти задушенной здравым смыслом и хорошим воспитанием, все-таки было интересно дослушать, что там случилось с этим, ну как его, случилось на этот раз.

— Когда вы заподозрили, что в вашем саду поселились «особенные» садовые вредители, мистер Малфой? — совсем юная журналистка, девочка лет восемнадцати, от силы девятнадцати, смотрела на собеседника с нескрываемым восхищением.

— В прошлую среду.

На какое-то время воцарилось тягучее молчание: бедняжка, засмотревшись на богатого и красивого дядьку, вероятно, совсем позабыла, зачем она здесь, а может — и кто она вообще, а Малфой, то ли будучи от природы неразговорчивым, то ли считая ниже своего достоинства разглагольствовать о садовых гномах, просто стоял со скучающей физиономией и изредка, словно поддразнивая, томно поглядывал в камеру.

— И что вы предприняли? Вы ведь такой смелый человек, мистер Малфой, никогда не поверю, что сидели сложа руки!

— Пожалуй, я испугался.

— Что? Испугались? — журналистка опешила и, словно ища поддержки, непонимающе уставилась в камеру. — Вы испугались?

— Конечно, ведь мои полярные розы совсем еще не окрепли, любое грубое обращение может им навредить.

— А-а-а, конечно, — девочка явно воспарила духом, даже сильнее, чем следовало. Нервничая, она начала страшно тараторить и, похоже, просто не могла остановиться. — Ваши удивительные розы, гордость садовой коллекции! Наши зрители наслышаны о них. Скажите, правда ли, что вы везли их с самого Тибета? — возможности ответить она, однако, не дала, не оставив и короткого промежутка в бушующем потоке слов. — Ходят слухи, что они настолько хрупки и изящны, что рассыпаются от одного прикосновения. Наверняка что-то подобное произойдет, если на них слегка подуть. Мистер Малфой, признайтесь, вы пробовали? Пробовали на них дуть?

— Это вам не одуванчики, юная леди.

— О, да, конечно, простите меня…

Нить разговора в очередной раз затерялась в море непрофессионализма сей молодой особы. Огромные глаза-блюдца — грязно карие, поддернутые легкой дымкой девической мечтательности — выдавали ее с головой. Нет, не о карьере журналистки она мечтала. Скорее — о теплом уютном местечке рядом с богатым мужиком вроде того, что стоял напротив и корчил рожи одна тоскливее другой.

— Вы спрашивали о вредителях, мисс.

— Мисс Эшли, сэр. Мэрибелт Эшли.

— Вредители, мисс Эшли. Садовые вре-ди-те-ли.

Вероятно, Малфой пытался немного ее подколоть, намеренно заговорив как с маленьким, совсем уж несмышленым, ребенком, но Мэрибелт этого не уловила: выражение ее лица не изменилось ни на пинту, разве что стало еще чуть более (куда уж больше!) далеким.

Эта маленькая глупенькая девочка наверняка представляла себе, как вернется вечером домой и расскажет всем-всем своим подружкам, что сам Драко Малфой назвал ее «мисс Эшли» — с придыханием, нагло привирая, пока сама себя не убедит, что между ними пробежала особая искра, и что теперь он принадлежит ей — ей одной — со всеми потрохами.

Гнев на Малфоя, чуть приутихший, разгорелся в душе Астории с новой силой. Да, конечно, эта самая Мэрибелт Эшли со своим раболепием тот еще фрукт или «фрукта», как любила поговаривать старая бабуля Гринграсс, встречая на своем пути очередную особь женского пола, двинутую на идее «уж замуж невтерпеж» буквально до чертиков, но разве это повод вести себя так, будто он, Драко, изначально, по праву рождения или еще какой ерунде, стоит в эволюции на ступеньку, а то и ни одну, выше, чем эта дурочка?

— Болван, — тихонько выругавшись и почувствовав себя капельку спокойней, Астория отправилась на кухню заваривать чай.

На полпути она, правда, вспомнила, что никакого чая у нее давно нет, но, как девушка решительная, отказаться от намеченного уже не смогла, а потому, как следует порывшись в закромах «на черный день», отыскала-таки небольшую баночку сливового варенья и, от души, не жадничая, вывалив три ложки в любимую кружку, добавила пару ложек сахара и залила всю малопривлекательную на вид массу кипятком.

— Не слипнется?

На свое несчастье Астория успела сделать первый неуверенный глоток: горячая жидкость обожгла гортань, злосчастная посуда — вдруг ставшая невыразимо тяжелой и не по-кружечьи проворной — едва не выскользнула из рук прямо на новехонькие джинсы, а сердце, травмированное детством с двумя старшими кузенами-шутниками, оказалось всего в шажке от того, чтобы устроить ей инсульт в двадцать с небольшим (двадцать пять, ладно).

Врожденная мания преследования — семейная, надо признать, болезнь — вмиг дала о себе знать: за те несколько секунд, пока, шевеля скрипучими шестеренками, включался здравый смысл, больная голова успела выдать не меньше двух десятков вариантов дальнейшего развития событий самой различной степени бредовости.

Воры, насильники, убийцы, не иначе!

— Возьмите колдовизор, он дорогой! А больше у меня все равно ничего нет!

В детстве ее учили двум вещам: папа — никогда не поворачиваться спиной к своему страху, а мама — не пасовать перед опасностью. Причем первый совет проистекал совсем не от избытка смелости, как могло бы показаться, вовсе нет. Ввязался в драку — изволь получить как следует, такая у мистера Гринграсса была философия. Неприменение насилия, любовь к ближнему, все дела. О боевом характере его жены, напротив, легенды складывали (и это не шутка, какой-то влюбленный подросток в ее родном Йоркшире даже песню сочинил). Как этим двоим удавалось ужиться под одной крышей, не поубивать друг друга, не разбежаться, проклиная судьбу-злодейку, до сих пор оставалось для Астории величайшей из загадок.

Не подставляться или не пасовать? Что же? Что же выбрать?

Астория всегда была послушной девочкой, не желавшей обижать ни одного из родителей, поэтому, вместо того, чтобы выбрать что-то одно, крепко-крепко зажмурилась и развернулась лицом к вошедшему, точнее — вошедшей. Голос явно принадлежал женщине.

— Так ты сестру родную, плоть и кровь, встречаешь?

Астория была наслышана о неслыханном коварстве грабителей, убийц и, конечно, насильников, но все же решилась чуть приподнять веки и еще разок убедиться, что не ошибалась — так, для успокоения совести. Помимо того, что она была трусихой, она была еще и любопытной. И в последние дни, когда она лишилась своего магазинчика и постоянного времяпрепровождения, последняя черта опасно перевешивала.

— Дафна? Ты, что ли?

Свою дорогую сестру Астория не видела лет пять, если не больше. Последний раз они, помнится, встречались под окнами милейшей больницы городка Литтл Уингинг, что недалеко от Лондона, в месте настоящего паломничества беременных дурочек, вроде миссис Дафны Нотт, искренне (правда-правда) считающих, что родить там свое чадо — все равно что купить ему счастливый билет в жизнь: подарить удачу, славу (как у одного очень-очень известного в узких кругах лица, имевшего несчастье провести здесь годы своего детства и ранней юности; лица, имя которого произносят так часто, что оно буквально затерлось до дыр и стало моветоном в приличном обществе) или, на самый крайний случай, просто здоровье.

Поскольку первый бэби Гринграсс-Нотт, мягко говоря, вышел комом — неуправляемым, грубым и не по годам эгоистичным маленьким драконышем, но никак не обычным мальчиком — его безбашенные родители подумали «а чем дракл не шутит?» и в спешном порядке бросились создавать второго. В этот раз они подошли к делу основательно: проштудировали не один авторитетный талмуд по подготовке к родам, воспитанию и первичной адаптации ребенка к миру (по мнению Астории, куда уместнее было бы писать как раз наоборот — об адаптации мира к этому вечно орущему, крушащему все вокруг себя созданию), нашли эту самую злосчастную клинику и, когда срок стал подходить, поехали рожать. Причем, «поехали» в прямом смысле слова. Вдвоем, оставив старшенького на добренькую тетушку. Вот уж скандал был, когда та, оказавшись не такой уж «добренькой», приперла племяшку прямо в больницу, едва узнав, что сестра разродилась!

— А кого ты ожидала увидеть? Пикси в платье?

Астория представила. Ну, нет, точно не пикси. Да и вообще, с физической точки зрения невозможно нарядить столь несуразное существо в платье, анатомия тела не та.

— Что у тебя с голосом?

Она точно помнила, что голос у Дафны высокий, почти визгливый, особенно на фразе «ну, Тори-и-и» — одной из ее любимых. Теперь же он стал низким, с чувствительной хрипотцой, тягучий и вязкий, как шоколад. Что за чудеса! Конечно, люди меняются возрастом, но чтоб настолько? Неудивительно, что Астория не узнала ее сразу.

— Это же простенькое зелье изменения — писк моды в Лондоне.

Астория едва удержалась, чтобы не уточнить — писк недоумения, отвращения или, может быть, предсмертный крик ужаса? Кто их моду разберет.

— Ты совсем поглупела в своей халупе?

Вопросы-вопросы, одни вопросы. Да еще какие! Назвать ее милый двухэтажный магазинчик «халупой» это уже чересчур. Называть ее поглупевшей — это одно, но задевать дом…

— Это уж всяко лучше, чем глупеть, горбатясь на кухне и обслуживая двух мелких котят, которые ни то, что спасибо как следует сказать, но даже идентифицировать тебя как человека родившего их на свет не могут. Лучше уж как я, чем быть чем-то средним между служанкой и мебелью, тебе не кажется?

Вышло откровенно грубо и зло. Астории стало стыдно, но сказанного, как говориться, не вернешь.

— Прости.

Вместо ответа Дафна крепко обняла ее и влажно чмокнула в щеку. На какое-то мгновение Астории показалось, что глаза сестры блестят от слез, как и ее собственные, что обе вновь всего лишь маленькие девочки, разлученные на лето.

— Да ладно, чего уж там. Я сама как снег на голову, за пять лет — впервые, — миссис Нотт внимательно оглядела скромную кухоньку. — А «котят» уже трое, кстати. Младшая, Жасмин, очень похожа на нас с тобой в детстве, на обеих сразу.

— О, — только и смогла вымолвить Астория, а затем, мобилизовав все жалкие ошметки памяти, добавила: — Джейкоб, Натаниель и Жасмин, значит? Когда вы уже остановитесь, а?

— Тео всегда нравилось число девять, а мне — тринадцать. Думаю, сойдемся на среднем.

— А это вообще законно? Столько малолетних правонарушителей в одном месте?

— Ну, знаешь ли!

Дафна как-то неестественно, с присвистом, рассмеялась: по-видимому, действие новомодного зелья заканчивалось и ее голос становился прежним.

— А Джейк до сих пор зовет тебя папой? — Астория почувствовала, что ее, что называется, понесло.

Стресс, вызванный нежданным визитом сестры, давно потерянной и, чего греха таить, почти уже позабытой, запрятанной в один из самых дальних, укромных уголков памяти, свел на нет все ее попытки держать себя в руках. Хотелось говорить и говорить, не замолкая, совсем как та бестолковая журналистка.

— Нет, но зато Джейк до сих пор вспоминает злобную тетку, которая кормила его исключительно сладкими тянучками — которые он, к слову, до сих пор на дух не переносит — и вообще всячески обижала и третировала. Ее он зовет «та ведьма». Мило, не правда ли?

— Прям обижала? — она задумалась, всерьез так задумалась, что же в ней преобладает — любовь или брезгливое пренебрежение — к конкретному, совсем еще крохотному, существу. Племяннику, по сути, не сделавшему ей ничего плохо (за исключением вылитого на голову супа, пары испорченных мантий, выжженного пятна на последнем приличном платье и выдранного клока волос, ага). — Неужели, так и говорит?

— Слово в слово.

Наверное, показная нелюбовь — это у них взаимное. «Та ведьма», ну надо же. А малыш не так уж прост и глуп, как ей оказалось. Может, у него даже есть не только криминальный потенциал, кто знает.

— Да что мы как неприкаянные, на кухне, в тесноте. Не пригласишь сестру в комнату?

Астория, конечно, пригласила. Правда, едва переступив порог, пожалела об этом. Во всю ширь экрана колдовизора красовалось недовольное лицо Малфоя (о, Мерлин, они что, сутками его крутят?!), активно навешивающего все той же журналистке откровенную чушь о «травоядных зомби», наводнивших его сад из-за отходов, которые незаконно и, конечно, из зависти сбрасывает на участок его сосед-извращенец.

— Мистер Малфой, а как вы объясните то, что ваши зомби — травоядные? Это, право, нонсенс! Известный факт, что зомби предпочитают, так сказать, мозговой материал, на крайний случай — впечатлительные мамаши, уберите детей от экрана! — плоть разной степени свежести.

— Я предполагаю, что это некая редкая генная мутация, коснувшаяся отдельного взятого отряда. Говорю вам, этот господин Пикетт, сосед, нечист на руку, он отравляет мою землю, и никому нет дела. Возмутительно, вы не находите? — пронзительный взгляд вперился прямо в камеру.

— Он и у этого несчастного участок отберет, как пить дать, — Астория сокрушенно покачала головой и, наконец заприметив пульт, убавила звук до минимума. — Он может скармливать людям любую, самую безобразную, чушь, и они съедят ее! Такая власть — это ненормально, тебе не кажется?

— Кстати обо всем этом. — Дафна извлекла из сумочки аккуратный конверт из светло-оранжевой бумаги. — Это тебе, сестра.

— Только не говори, что это то, о чем я думаю…

Дафна вымученно улыбнулась и, так и не дождавшись, чтобы конверт взяли у нее из рук (эх, а она-то наивно предполагала, что сестра, польщенная такой заботой, вырвет его не задумываясь и тут же бросится читать), положила его на край невысокого журнального столика.

— Тео узнал о твоих проблемах случайно. Конечно, не хотел вмешиваться, но я его уговорила. Это ведь так ужасно, остаться на улице, особенно для домашней девочки, привыкшей к определенному уровню комфорта и уюта. Тео поговорил с ним. Так было нужно. Поступить так было правильно.

— Это письмо от Малфоя, да?

— Да, это передал Драко. Думаю, бояться больше нечего, все твои проблемы решены. Нужно только перебороть себя и прочесть. Понимаешь, он всегда, еще со школы, был гордым. Извиняться — целое испытание для таких людей.

Астория не привыкла к тому, что ее проблемы решаются вот так — на раз-два. Плохое предчувствие вперемешку с первыми искорками гнева нервной дрожью прошелестели по телу, но она все же подняла и раскрыла письмо.

Дорогая мисс Гринграсс!

С вашей стороны было очень мило прислать ко мне переговорщика. Он оказался парнем не промах (хотя благодаря вашей дорогой сестре со школьных лет поутих, поутих), и мы провели чудесный вечер за бутылочкой марочного огневиски из коллекции моего отца. Право, я очень благодарен за такого чудесного компаньона, а потому даю вам лишнюю пару дня на то, что вывезти свои вещи с моей земли.

Убедительно прошу вас меня не благодарить. Почтим память дерева, погибшего для производства вашего пергамента. Потратьте листы на что-нибудь более полезное. Думаю, скоро они вам очень и очень понадобятся. Магазин ведь был единственным источником вашего заработка?

Искренне ваш,

Драко Малфой

P.S. Нет, мисс Гринграсс, вы определенно оригинальны. Я уже достаточно пьян, чтобы сказать вам это. Многие девушки до вас (думаю, и после вас) «висли» на мне, но чтобы делать столь серьезные шаги через третьих лиц — это в новинку. Вы меня позабавили. Или нет, не так. Вы меня позабавили и только. Неужели, отправляя ко мне Нотта, вы действительно думали, что я проявлю романтический интерес к почти что нищей девице, которую вот-вот выгонят из дома и лишат тех крох наследства, на которые она еще смеет претендовать? Смешно. Мне искренне жаль вас, мисс Астория (ха-ха, думаю, что после сегодняшнего вечера я смело могу вас так называть). Но бизнес есть бизнес, а жизнь есть жизнь. Если вы обладаете хотя бы половиной той силы, что наделяет вас пьяный вдрызг Нотт, вы точно не пропадете. Желаю вам успеха, и всего того, чего там обычно желают.

Кажется, Дафна так и не поняла, что заставило сестру закрыться в спальне и прорыдать полночи. Только на утро, когда Астория вновь появилась перед ней уже во всей своей красе — идеально причесанная, чуть подкрашенная и посвежевшая — она робко решилась спросить, что такого было в этом злосчастном письме. Младшая не ответила, только смерила ее сухим взглядом, и, как бы невзначай, швырнула прямо под нос исписанный листок. Почерк у Тори и раньше не отличался особой калиграфичностью, но сейчас это перешло все мыслимые границы. Дафне пришлось повозиться несколько долгих минут, чтобы наконец разобрать каракули и ужаснуться:

Один Малфой

Десяток кустов полярных роз

Отряд травяных зомби

Один маленький зловредный призрак

Один угробленный магазин зелий

Одна убогая квиддичная команда

Сеть магазинов с названием, которое и произносить стыдно

Тонны отходов «зловредного» соседа

Один женоненавистник. Одна разъяренная женщина.

— Милая, что это? — Дафна коротко всхлипнула — то ли от непонимания, то ли от страха. — Скажи, только честно, ты употребляешь что-то запрещенное, что-то сродни последнему модному увлечению — пускать разные заклинания в себя? Большего идиотизма и придумать нельзя. Что это вообще? Ты подсела? Не молчи, ты ведь зависима от этого? О, Мерлин, да отец в гробу переворачивается! А что скажет матушка? Как я ей все объясню?

— Дафна, прекрати. Ты прекрасно знаешь, что у меня не хватает дисциплинированности даже на то, чтобы лекарство больше двух раз к ряду принять. — Астория неодобрительно покачала головой, а затем, чуть выпятив грудь вперед и расставив ноги, приняв угрожающую, по своему мнению, позу, с придыханием произнесла: — Это примерный план мести. Я уничтожу его жизнь так же, как он уничтожил мою.

Было видно, что миссис Нотт выдохнула с облегчением. Главное для нее — чтобы сестра не оказалась какой-нибудь наркоманкой. Желание ломать чужую жизнь — ерунда, глупая блажь, которая сойдет на нет сама собой через неделю-другую. Зависимость куда хуже, ведь больной человек — почти четвертый ребенок, только взрослый, требующий заботы и любви ничуть не меньше, а то и больше, чем младшие. А если принять в расчет то, как замечательно ее близкие между собой ладят, можно смело паковать чемоданы и бежать далеко-далеко, пока их совместные посиделки не закончились убийством. Да, точно, бежать на юг, к солнцу, пляжу и загорелым мужикам.

Мерлин, как же зама-а-анчиво выглядит! Может, не так и хорошо, что Астория не страдает зависимостями?

— Но сестра… — прозвучало неуверенно, без нажима, скорее для проформы.

Признаться, Дафна уже предвкушала уникальную, такую сладкую возможность сказать глупышке «Я же тебе говорила», когда ее идиотский план не принесет никаких результатов.

— Ты со мной или против меня?

Дафна замечталась, в малейших деталях продумывая, как будет это говорить. «Астория, я же тебе говорила, что все так закончится» — звучит, а? Или лучше «что ничего из этого не выйдет»? Столько вариантов, столько слов! Впрочем, пока это не так уж и важно. Главное в таких делах — интонация. Если получится сказать в меру томно, участливо и совсем чуточку — назидательно, будет просто идеально.

— Я же тебе говорила, — слова сорвались с губ сами собой.

— Что?

— Я с тобой. Конечно, я с тобой, — Дафна виновато потупила взор. Было очень-очень стыдно.