Нет (гет)

Нет

Она так красива! Изящная девушка с медными волосами, в которых играют блики от солнечных зайчиков. У неё обворожительная улыбка, от которой я теряю всю свою броню, холодную маску. Она никогда не грустит, даже когда всё плохо. Она верит, просто верит. Во что? Даже она сама не может дать ответ на этот вопрос.

Она так молода! Мы с ней одногодки. Я старше её на три недели. На первом курсе, в мой день рождения, она специально для меня осталась в школе, чтобы поздравить меня. Она первая в моей жизни подарила мне подарок. Да, и, в общем-то, последняя. Моя мама хотела бы отмечать мои дни рождения, но у нее не хватало денег даже на нормальную еду, не то, что на торт или подарки.

Когда я получил первый в своей жизни подарок и открытку, я назвал её малявкой. А она только улыбнулась и спокойно ответила: «Ещё раз так скажешь, Сев, не дам списывать на ЗОТИ». Она такая гордая! Истинная гриффиндорка! Я всегда считал этот факультет лучшим и самым бравым. Всегда восторгался им. Но, естественно, скрывал это даже от неё.

Мы у входа в Хогвартс. Вернее, я её там ждал, а она пришла. Такая лёгкая. У неё красиво очерченные губы. Но я не разрешаю себе на них смотреть. Взамен я поднимаю взгляд и смотрю в её глаза. Такие зелёные, глубокие. Не верьте людям, которые говорят, что можно бесконечно смотреть на три вещи: огонь, воду и работу. Это не так.

Только её глаза! Только в них можно смотреть вечно и никогда не отводить взгляд. В этом мире только её глаза имеют значение, ибо прекрасней нет ничего в этой грешной обители, которую многие называют Землей.

Она смотрит немного удивлённо и немного серьёзно.

— Привет, — решаюсь сказать я.

— Привет, — говорит девушка. И у меня по коже бегут мурашки от её такого нежного и родного голоса.

— Как твои дела? — несмело спрашиваю я.

— Нормально, — нейтрально отвечает она.

— Что-то случилось? — в моей груди тревога.

— Нет, всё нормально, — повторяет этот ангел во плоти.

— Я хочу тебе сказать, что ..., — и я запинаюсь, мне тяжело, я ведь... никогда... никого..., то есть кроме неё. То есть всегда только её. Я делаю глубокий вздох.

— Я люблю тебя, — максимально спокойно признаюсь я.

Она молчит. И смотрит мне в глаза, а у меня подкашиваются колени от её безумно красивых, миндальной формы,глаз.

— Ты опоздал, — чётко говорит девушка с медными волосами. Она по-прежнему смотрит мне в глаза.

А я ... Я разрываюсь на кусочки. Как будто я сам себя перекрошил в порошок.

— Ты опоздал, — тише повторяет она. Меня как будто волной ударило.

— Меня уже нет, — ровно говорит девушка.

Я тону. И в чёрную глубину я судорожно ору: «НЕТ!».

И просыпаюсь в горячке на мокрой от холодного пота кровати. Часто дышу. Мне, как обычно, не хватает кислорода. Ведь моим О₂ всегда была она. А в голове вертится самый нежный голос: «Меня уже нет. Нет...».

Часы показывают пять утра. В подземельях холодно, несмотря на то, что уже первое мая. А с ней всегда было тепло. Только от мысли, что нас разделяло каких-то пару этажей, мне становилось тепло. А сейчас я дрожу, как осиновый лист. И вчера и позавчера. И год назад и шестнадцать лет назад...

Такие ночи для меня — привычка. Уже шестнадцать с половиной лет, каждую ночь, во сне приходит она, только она. И каждый раз я с криком вырываюсь из сна от «Меня уже нет». Но я каждый вечер упорно заставляю себя уснуть, чтобы увидеть её. Чтобы услышать её. Чтобы вспомнить её аромат. От неё пахло фиалками...

Я насильно заставляю себя дышать только по двум причинам. Первая причина — это то, что я когда нибудь, я это точно знаю, увижу её не во сне, а наяву. Там, где нет времени, холода и войны. И тогда я осмелюсь ей сказать, что она — это всё! Вся вселенная вместе с океанами, воздухом и солнечными зайчиками — всё это она. Она для меня — весь мир. Вторая причина — это обязанность помочь её единственному сыну выиграть в этой кровавой, жестокой войне.

И в следующую ночь,* проснувшись в ужасе, я продолжаю кричать, потому что в ушах по-прежнему звучит: «Меня уже нет».

А потом я улыбаюсь. Челюсти сводит, потому что я этого не делал уже лет двадцать, даже больше, наверное. И позже я начинаю смеяться, истерично, открыто, просто заливаюсь смехом. Почему? Да потому, что я точно знаю, что это последний раз я видел её во сне. Потому что это был мой последний сон.

Я глубоко дышу. Тоже в последний раз.

Я безмерно счастлив, что моё левое предплечье, не просто жжёт, а выжигает Чёрная Метка. Ведь это в последний раз.

«Ещё чуть-чуть», — шепчу я сам себе.

Я знаю вердикт, который поставит мне Том Риддл. И я знаю, выводы, которые сделает Гарри Поттер. В нём я уверен. Он достойный сын своей матери. Он пойдёт до конца. До победного конца. И это я точно знаю.

Когда я захлебываюсь своей собственной кровью после смертельного укуса Наджини, я отдаю сыну своей любимой девушки свои воспоминания и Гарри забирает их. Он всё поймёт. Он умный и смелый. Такой, какой была она. Я люблю этого мальчика, как сына. Да, об этом никто не знает и никогда не узнает. Но я просто его люблю. Потому что я люблю всё, что любила она. Я люблю зелёные яблоки, пирог с патокой, приторно молочный шоколад, кошек, фиалки и даже петунии. Ведь она всё это любила. Когда я узнал, что она любит Джеймса Поттера, я, переступая через себя, заставил себя хорошо к нему относиться. Потому что с ним она была счастлива.

А ещё она любила зиму и лето, и не любила осень и весну. Вот и я люблю зиму. Люблю пушистый снег. Ведь она бросала в меня снежки и заливисто смеялась.

Я смотрю в зелёные-зелёные миндалевидные и очень яркие глаза её сына. Её глаза.

Поттер держит мою рану и зовёт: «Профессор! Профессор! Гермиона, что я могу сделать?»

Но я этого не слышу и не знаю, ведь меня уже нет.

* * *

— Привет.

— Привет.

— Как дела?

— Хорошо!

— Слушай, я люблю тебя.

А Лили улыбается и обнимает меня. Хотя тут я не могу чувствовать её объятий. Но я точно знаю, что она меня обнимает, и что я буду смотреть в её глаза вечно.

*2 мая 1998 года — финальная битва.