Фрэнсис (джен)

Гораций Слагхорн открыл глаза. Он желал бы увидеть в своей комнате горящие огнем солнечные лучи, согревающие и радующие глаз. Однако здесь, в помещении смежном с лабораторией зельеварения, вряд ли можно было бы ожидать появления такого чуда. Расположенный в подземельях и в чем-то пугающий учеников Хогвартса, никогда этот кабинет не изобиловал ни теплом, ради которого приходилось долго и упорно топить камин, ни светом, который все больше обеспечивали факелы. Но видеть эти источники опасного огня в своей спальне профессор определенно не желал. Будет крайне обидно, если богато обставленное его личное пространство прекратится в кучу углей, в которых скрыты будут многочисленные подарки не менее многочисленных учеников. Их фотографии, плотными рядами стоящие на полках и зеркале. Запасы засахаренных ананасов, к которым изнеженный зельевар питал неожиданную слабость.

Настенные часы показывали половину седьмого утра, память услужливо подсказывала, что сегодня — воскресенье. Спрашивается, почему он вскочил в такую рань? Что-то невнятно буркнув себе под нос, Гораций перевернулся на бок и, закрыв глаза, попытался снова заснуть, не допуская в мысли чего-то, что могло придать бодрости. Впрочем, само по себе занятие это сработало против учителя, окончательно вырвав его из царства Морфея.

Шумно выдохнув, Слагхорн вновь улегся на спину, лениво рассматривая каменный потолок. Выходной день... Черт бы побрал этот распорядок дня учителя, который заставляет подниматься в такую рань каждое утро, год за годом. Привычка давно стала второй натурой, избавиться от которой в ближайшее время не представлялось возможным. Если только он не покинет школу. Идея эта давно засела у него в голове. Наверное, тогда, когда разверзлась вдруг Первая магическая война. Особенно если вспомнить, что, по сути, сам он способствовал ее началу, не отказав когда-то обаятельному Тому Реддлу в ответе на столь скользкий вопрос, как создание хоркрукса. Одно дело, что под боком у Альбуса Дамблдора — безопасно. И другое — то, что по-прежнему светиться в школе, имея славу человека, превосходно знающего свой предмет и умеющего безошибочно выбирать среди массы учеников «птиц высокого полета», было бы неоправданно глупо. Он почти не сомневался в том, что бывший ученик, не без помощи своих верных слуг, именовавших себя Пожирателями смерти, попытается завербовать его в свои ряды... Вот только ни за что он не ответит согласием. Хватит одного темного эпизода из его жизни, который до сих пор будоражит совесть. Здесь излишнее геройство — плохой союзник. Скрыться, нигде подолгу не задерживаться — вот достаточно мудрая политика. Тогда его не найдут и, следовательно, не придется выбирать между правильным и тем, что будет на тот момент проще.

Хлопнула где-то в коридоре дверь. Этот резкий звук мгновенно оборвал мрачные размышления профессора, вернув того к реальности. Наконец, перед глазами предстали не мрачные перспективы, а обитый шелком пуф — незаметно для себя Гораций, в который раз, перекатился на правый бок. Все, нужно вставать. Скоро можно будет идти на завтрак, а настроение безнадежно испортилось.

Откинув одеяло, профессор спустил ноги на пол, нашарив мягкие домашние тапочки, и неторопливо, потягиваясь, направился в сторону ванной комнаты. Пока он приводил себя в порядок — умывался, чистил зубы и по давней, но дурацкой привычке приглаживал моржовые усы — мысли снова вернулись к теме увольнения. Наверное, с этим можно еще подождать. Пока угроза не станет слишком явной.

Невероятно довольный тем, что не придется в скором времени укладывать в чемоданы все свои сокровища, которых набралось немало за годы преподавания, Гораций покинул ванную комнату, вернувшись в спальню. Неторопливо переодев атласную пижаму на привычную мантию, он оглядел комнату и... удивился. Никогда еще предметы не появлялись здесь без его ведома. Но сейчас, определенно, на еще вчера вечером почти пустом столе стоял под букетом каких-то цветов небольшой аквариум. Шагнув вперед он, чуть наклонив голову на сторону, присмотрелся к нововведению.

Аквариум не был пуст. Над усыпанном мелкими разноцветными — серыми и рыжими — камешками дном было сантиметра два прозрачной воды, даже в слабом свете подземелий удивительно играющей, хоть и неподвижной. А на поверхности, в центре стеклянного прямоугольника, лежал снежно-белый лепесток лилии, едва заметно покачиваясь и отпуская от себя во все стороны водяные круги.

Молча всматриваясь в странный подарок — а в том, что аквариум был подарком, опытный в этом деле Слагхорн не сомневался — профессор словно бы каким-то шестым чувством почуял — здесь есть какая-то магия. Странно было бы оставлять лишь воду и неполный цветок в комнате учителя, кем бы ни был даритель этого предмета.

И интуиция не обманула зельевара. Дрогнув, белый лепесток, изогнутый лодочкой, стал вдруг наполняться водой и тонуть, приближаясь ко дну. На Слагхорна вдруг нахлынуло желание не дать хрупкому созданию даже коснуться жесткого дна. Однако не успел мужчина даже дернуть рукой, как лепесток, повернувшись вокруг своей оси, стремительно поменял свою форму и приобрел золотисто-оранжевый цвет... И вот уже, изящно двигая полупрозрачным плавником на хвосте, поплыла перед человеком маленькая золотая рыбка...

У Горация не было слов. Стоя в полунаклоне и любуясь на невероятно тонкую и красивую магию, он думал о том, что даже в мире волшебников бывают чудеса — ведь все это так похоже было больше на чудо, чем на дело чьих-то рук.

Кстати, чьих? С неохотой отведя глаза от маленького золотистого чуда, профессор увидел на столе рядом с аквариумом сложенный вдвое желтоватый лист пергамента. Взяв его в руки и приблизив к глазам, мужчина почувствовал ненавязчивый, легкий, но приятный запах, исходящий от записки. А, развернув ее, зельевар прочитал:

«Дорогой профессор Слагхорн!

Спасибо вам огромное за те уроки, что вы давали мне и всем прочим студентам Хогвартса. Спасибо за то, что верили в нас и исправляли наши ошибки год за годом.

Скоро наш курс выпускается и покидает школу, но я хочу, чтобы у вас осталось еще что-то, кроме колдографий, на память.

Надеюсь, вам понравилась эта магия. Назовите рыбку, как хотите, она — полноправно ваша.

С любовью и уважением, Лили Эванс; Гриффиндор»

Скользя взглядом по строчкам, выведенным рукой любимой ученицы, чей почерк, не менее красивый, чем ее магия и она сама, был ему до боли знаком, Гораций ощущал, как поднимается в душе вся его огромная симпатия к маглорожденной волшебнице, блиставшей на уроках и всегда удивлявшей его.

Перечитав записку еще раз, зельевар положил ее обратно на стол, вернувшись обратно к созерцанию золотой рыбки, безмятежно плавающей от одной стеклянной стенки к другой. Ее чешуя сверкала, затмевая переливы воды, а просвечивающие плавники в чем-то напоминали лепестки лилии, один из которых стал ее «родителем».

Назовите рыбку, как хотите...

Нужно назвать, нельзя этому маленькому чуду плавать безымянным. В мыслях тут же замелькал хоровод различных имен, какие только знал старый учитель.

Однако почти сразу он понял — нельзя называть просто так. Здесь должен быть смысл, как и в подарке несравненной гриффиндорки Лили.

Хрупкость, простота — на первый взгляд — и сложность — на самом деле — в чем-то ассоциировались у профессора с Францией. Смотря на рыбку, он вдруг подумал о том, что ей, маленькому существу, и невдомек, что где-то есть водное пространство больше, чем крошечный аквариум, наверняка трансфигурированный все той же мисс Эванс. Она не выглядела плененной — не металась, а плавно скользила; при взгляде на существо возникало скорее ощущение какой-то... свободы.

Частички паззла быстро сложились в одну картину в голове учителя, словно бы он не придумывал имя новому питомцу, а создавал невероятной сложности зелье, в процессе приготовления которого требовалось выверять каждый свой шаг и вести себя крайне осторожно.

Набрав в грудь воздуха, Слагхорн прошептал, обращаясь не то к рыбке, не то к отсутствующей здесь Лили:

— Фрэнсис.

* * *

Даже несколько лет спустя аквариум стоял на видном месте. Гораций ничего не добавил к нему, только лишь кормил иногда непривередливую Фрэнсис. Она радовала его взгляд день за днем, согревая душу воспоминаниями о давно ушедшей во взрослую жизнь Лили Эванс, ставшей не так давно, как он узнал, Лили Поттер. Что ж, он всегда чувствовал, что между неугомонным Джеймсом и этой девочкой есть какая-то связь. Интуиция никогда не подводила.

Он так и не покинул Хогвартс, продолжая работать. Аквариум стоял на столе, всегда под обновляющимся по мере увядания букетом цветов — простых, не магических. Возвращаясь к себе после многих часов уроков, Слагхорн всегда бросал нежный, ностальгический взгляд на золотистое чудо.

Было бы так всегда, но война не дала шанса.

Хэллоуин в Хогвартсе прошел, как обычно. Банкет в Большом зале, под потолком которого кружили тучи летучих мышей. А дальше каждый праздновал, как только умел. Отужинав вместе со всеми, зельевар привычно вернулся в комнату и, приготовившись ко сну, прошептал, как и каждый день в эти года:

— Спокойной ночи, Фрэнсис, — кто бы подумал, что рыбка станет таким... хорошим другом для него.

А утром аквариум неожиданно опустел. Осталась только кристально-прозрачная вода, неподвижная и скрытая в тени загнувшихся ночью цветов в хрустальной вазе. Долго стоял Гораций, недоумевающе и грустно смотря на непривычно недвижимый стол, над поверхностью которого еще совсем недавно порхала в воде золотая рыбка. Куда она пропала? Неужели испарилась... просто так? Или, может быть, выдохлась магия Лили?

Ответ пришел днем. Встретившийся ему в коридоре удрученный Альбус Дамблдор с болью в голосе сказал, что нынче ночью Тот-Кого-Нельзя-Называть заявился в Годрикову Впадину и убил чету Поттеров. Только лишь малютка-сын необъяснимо выжил под зеленым лучом Заклятия Смерти.

Конечно, он праздновал вместе со всеми гибель Темного Лорда, оставившего, наконец, в покое магический мир. Но, тем не менее, была у этой медали и обратная сторона. Гибель Лили Поттер, а вместе с ней и драгоценной Фрэнсис, изящного подарка.

— Я и вообразить себе не могу человека, который знал бы ее и не любил. Такая храбрая, такая веселая...