Когда цветет Ликорис (гет)

В комнате было до ужаса холодно, дыхание вырывалось из горла белыми облачками пара. Лежа на бетонном полу я чувствовал, как холодный воздух касается каждой клеточки израненного тела. Может, это и притупляло боль, но нестерпимый кашель, мучающий меня вот уже несколько дней, никак не проходил. Все-таки сколько я уже здесь? Хотя, это мне ни капли не интересно. Интересно разглядывать лунный свет, проникающий в комнату из маленького зарешеченного окна, и отражающийся от стен. Интересно слушать завыванья ветра и считать секунды до нового приступа кашля. Состояние абсолютного спокойствия не нарушается ничем, кроме звуков шагов в коридоре, но сегодня они идут не ко мне, сегодня они уже закончили.

Когда ты докатился до такой жизни, Драко Малфой? Когда потерял свое желание защитить всех, кто был так дорог тебе, и, возможно, кого-нибудь еще? Воспоминания накатывают обжигающей, оглушающей волной, под которой исчезает холод комнаты, шум ветра, и от них не спрятаться, не убежать, да и как бежать с такими ногами? Я не знаю, сколько целых костей осталось в моем теле, не знаю, сколько на нем открытых ран. Я давно перестал считать дни, проведенные здесь. Мне не хочется спать или есть. Все, что я могу — лежать и смотреть на лунный свет, падающий из окна. Я устал.

Нет, моя жизнь не всегда была такой дерьмовой. Напротив, она была прекрасна: самая лучшая мама на свете; строгий, но справедливый отец; крестный, ругающий за шалости, втихаря обучающий меня интересным заклинаниям и рассказывающий смешные истории. Все неприятности моей жизни, если подумать, начались с поступления в Хогвартс. У меня появились идиоты-друзья, я впервые стоял рядом с грязнокровоками, да еще и эта везде снующая троица действовала на нервы. Я, естественно, попал на Слизерин и крестный, к которому можно зайти после занятий, чтоб поболтать, меня успокаивал. А ночью, лежа в своей постели, когда остальные мальчики уже спали, я снова и снова вспоминал, как же хорошо было дома, как пах мамин парфюм, как отец ерошил мои светлые волосы, как в мои «плохие» ночи, когда я просыпался от собственного крика и совсем ничего не видел из-за пелены слез, мама прижимала меня к себе, поила теплым, сладким молоком, и все говорила: «Не бойся, Мауси, все уже закончилось, все позади, я рядом», а потом шептала мне на ухо еще что-то, что я уже не слышал, потому что вновь засыпал на ее руках, а она принималась напевать забавную песенку про маленькую мышку и кота с большими зубами. Я до сих пор вспоминаю это, и здесь, в этой холодной камере, перед тем, как чувство вины и боль отчаяния вновь захлеснет меня, на секунду становится теплее.

Звук ключа, ворочающегося в замочной скважине, внезапно нарушает мой хрупкий покой. Я стараюсь вдохнуть как можно больше морозного воздуха и не выпускать его обратно настолько долго, насколько у меня получится. Дверь все еще пытаются открыть и звук настолько печальный и резкий, что я бы заткнул себе уши, если бы смог пошевелиться. Я вдыхаю еще раз, и когда дверь, наконец, открывается, мне снова становится совершенно все равно. Комнату наполняет странный, визгливый смех, и я вижу перед собой черные, лишенные всякой осмысленности глаза Беллатрикс Лестрейндж. Мои губы трогает горькая улыбка — эта женщина стала моим персональным кошмаром, и, скорее всего, даже в смерти будет преследовать меня.

— Заждался, Драко, милый? А я принесла тебе подарочек, — я давлюсь очередным спасительным вздохом и кашляю сгустками крови, пока она продолжает с восторгом бить меня в живот. Я смотрю в ее безумные глаза и тихо смеюсь.

— Тетя Белла, как это мило с твоей стороны, — правую руку обжигает болью и я понимаю, что мне не подарят легкой смерти. Что ж, мне почти все равно. Я и не ждал, что предателя Малфоя, после череды бесконечных допросов не вымолвившего ни слова, убьют легко.

— Тише, тише, милый, я же обещала подарок. Как там тебя называла Цисси? Мышонок? — ее сухие, бескровные губы искривляются, а вокруг рта собираются россыпи морщинок, каждый раз, когда она растягивает гласные.

— Не смей произносить ее имя! — тихо шиплю я сквозь стиснутые зубы. Белла смеется вновь и с силой дергает меня за волосы.

— Ну же, Драко, будь хорошим мальчиком, и я все же подарю тебе мой подарок, — ее голос до отвращения ласков и мне хочется убить ее за то, что мое имя, слетающее с ее губ так похоже на то, что произносила когда-то мама — долгая «а» и легкое ударение на последней «о» — так, будто я Дракон. — Давай, Драко, последнее желание перед смертью, — последние слова она шепчет мне на ухо и я забываю сделать новый вдох.

Прежде чем я успеваю сообразить о том, что она имеет в виду и отказаться от столь щедрого предложения бесплатного сыра для мышки, мои губы открываются, и я выдыхаю:

— Я хочу в лес. Хочу видеть луну.

Беллатрикс вновь заходится в безумном приступе смеха, и, схватив меня за руку, шепчет: «Apparate!», меня подбрасывает в воздух, и уже в бесконечном полете в никуда меня настигает мысль, что надо было попросить ее сдохнуть, но я совершенно забываю об этом, едва вижу над собой высокие кроны деревьев. Падая на мерзлую землю, чувствуя, как пальцы покалывает еще совсем молодая, нежно-зеленая трава, я улыбаюсь спокойно, но радостно, и мне совершенно не важно, что будет делать со мной Беллатрикс. Тетя продолжает безумно смеяться, и я вижу, как корчится ее худое тело, как она прогибается в позвоночнике и резко откидывает голову. Это похоже на экстаз.

— Жила — была мышка Мауси, и вдруг увидала Котауси. У Котауси злые глазауси и злые-презлые зубауси, — сейчас я должен был корчится на земле от невыносимой боли из-за утраты матери, но Белла немного просчиталась: мне все равно, я медленно вдыхаю морозный воздух, к которому впервые за долгое время не примешивается запах крови, пота, мочи и рвоты. Я безразлично наблюдаю за сумасшедшей женщиной, которая все еще напевала первые строки песенки из моего детства, резко жестикулируя рукой с зажатой в ней волшебной палочкой. Все еще подчиняясь одной ей известному ритму, Белла опустилась на колени рядом со мной и тихо, почти нежно произнесла — Crucio! — боль врезается в мое тело миллионами острых игл, но я не кричу, этого она от меня не добьется. За эти месяцы я успел усвоить простое правило: если кричать, сбивается дыхание и становится только хуже, намного хуже. Я просто сжимаю зубы и сморю на звездное небо, вдыхаю холодный воздух и считаю секунды до того, как мое сознание не выдержит и мне будет позволено насладиться полной темнотой. Белла бьет меня в живот и я снова захожусь в жутком кашле. — Ну же, Драко, не нужно сдерживаться, я хочу чтобы ты кричал. Давай, порадуй любимую тетушку! Ты должен как следует помучаться перед смертью! Ты предал Лорда! Crucio! — Ее голос срывается на фальцет, а я продолжаю считать секунды.

Вот и ей я, оказывается, что-то должен. Ты не права, дорогая. Все, что я задолжал уже было оплачено, причем с троицей, еще в маленькой, вонючей, холодной камере.

Кажется, пару последних предложений я даже произношу в слух. Беллатрикс широко раскрывает свои глаза и я вижу, как пляшут бесовские огни в ее черных, расширившихся зрачках. Она втягивает в себя воздух, и выдыхает осторожно, будто пробуя слово на вкус. — Diffindo, — Я чувствую, как рвутся мышцы и сухожилия, как кровь, ничем не сдерживаемая боле, покидает мое тело. Белла улыбается. Сухой рот искривляется в безобразной гримасе. — Вот ведь как весело, правда, мышка? Вот же потеха, — я вижу, как в судорогах веселья, намного больше напоминающем истерику, корчится ее тело. — Всех Малфоев я убила! Всех, до одного, — хохочет она, потом подскакивает и, сильно замахнувшись, пинает меня в живот. — Но ты перед смертью еще помучаешься!

Я тихо смеюсь: — Мне тебя жаль, тетя Белла. Ты просто сумасшедшая.

Ее лицо кривится в гримасе злости и она вновь поднимает палочку. Я продолжаю неподвижно лежать на холодной земле. Мне все равно. Каждая клеточка тела снова и снова взрывается болью. Наконец, сознание не выдерживает пытки, и я медленно погружаюсь в белый туман. Он похож на молоко, которым меня когда-то поила мама.

Ненавижу молоко.

Сквозь мутную пелену сознания я слышу голос, выкрикивающий смертельное проклятие и улыбаюсь. Я еще пытаюсь ухватиться за тонкую нить своего сознания, но только глубже падаю в белесую пелену. Теперь все закончено, теперь я свободен.

* * *

Часы отбивали второй час ночи, я сожалением встала из кресла. План наступления еще не был готов, но я обещала Гарри и Рону спать хотя бы шесть часов в суки. С наслаждением потянувшись, я прошлась по комнате, слегка опираясь на трость. В моей последней битве чье-то проклятие попало в меня, и вот почти четыре месяца я не принимаю участия в войне на передовой. После ранения, которое повредило мою правую ногу, профессор Дамблдор настоял на моем принудительном лечении в месте, менее опасном, чем Хогвартс, где проходило большинство битв с Пожирателями. На совете Ордена Феникса было решено отправить меня в тыл, и спрятать в лесу, на севере. Я все еще числилась в рядах Ордена тактиком, составляла планы атак и отступлений, вела свой собственный бой на шахматной доске. Рон и Гарри иногда заходили ко мне, приносили еды и рассказывали новости. Так я оставалась в курсе всех событий, но жизнь в палатке, в дали от войны и связанных с ней смертей, приводила меня в отчаянье. Каждый раз я вздрагиваю от хлопаний крыльев совы, боясь, что в очередном письме возле знакомого имени будет стоять слово «мертв», и мне становится все труднее справляться с этим в одиночку.

Включив старенькое радио, я поплотнее укуталась в плед и вышла на улицу. В воздухе пахло весной, хотя в это время все еще холодно. Сейчас я просто наслаждаюсь тишиной и спокойствием, которого лишалась с наступлением ночи. Мне все чаще приходилось просыпаться от кошмаров, полных непроглядной тьмы и запахов смерти. Постояв немного, я уселась на холодную, все еще покрытую легким инеем землю.

В глубине дома зазвонил колокольчик. В свой первый визит Гарри установил легкую сеть заклинаний по всему лесу, чтобы я знала, что где-то рядом бродят незваные гости. С трудом поднявшись и оставив плед на земле, я аппарировала в нескольких метрах от прибывших.

Подобравшись поближе, я увидела хохочущую Беллатрикс Лестрейндж и лежащего на земле младшего Малфоя. Земля вокруг него окрасилась в яркий алый цвет, а сам он был бледен и измучен. Странно было видеть его таким. Когда Упивающиеся раскрыли Северуса Снейпа, Драко заменил его, став шпионом. Но когда он возвращался на площадь Гриммо с собраний Пожирателей, даже после пыточных проклятий он выглядел так, будто сошел с обложек дорогих журналов. Малфой исчез почти полгода назад, и мы уже отчаялись найти его или хотя бы увидеть живым. Пожалуй, только профессор Снейп еще пытался что-то сделать.

После начала смутных и кровавых времен, я пересмотрела многое из своей прошлой жизни, в том числе и свое отношение к Малфою. Вся эта ненависть, которая преследовала нас на протяжении шести лет, порядком поугасла и превратилась в обычные детские воспоминания, но мы так и не смоги переступить порог своей вражды. Тем не менее, я стала гораздо терпимее относиться к выходкам слизеринца и спокойно воспринимала его презрительные взгляды в мою сторону.

Я держала палочку наготове, и, спрятавшись за деревом, нацелила ее на Беллу. Драко тихо смеялся лежа на земле и с видимым трудом проговорил:

— Мне тебя жаль, тетя Белла. Ты просто сумасшедшая.

Беллатрикс пронзительно закричала. Я поняла, что медлить больше нельзя, и вышла из своего убежища, одновременно произнося:

— AvadaCedavra!

Белатрикс покачнулась и упала на землю, а я поспешила к Малфою настолько быстро, насколько могла. Слизеринец был без сознания. Нужно аппарировать к палатке и постараться не дать ему умереть. Что ни говори, я не такой хороший целитель как мадам Помфри или профессор Снейп, но я хотя бы смогу оказать первую медицинскую помощь. С этими мыслями я взяла холодную ладонь бесчувственного парня и крепко сжимала ее до тех пор, пока над моей головой не сомкнулся знакомый потолок. Подняв слизеринца при помощи заклинания, я дошла до спальни, стараясь как можно аккуратнее леветировать раненого парня, и осторожно опустила его на свою кровать. Баночки с лекарствами и зельями, повинуясь взмахам волшебной палочки, возникли на стуле, рядом со мной. Еще один взмах и передо мной возник мой патронус:

— Передай профессору Снейпу следующее: «Это Гермиона Грейнджер. Драко Малфой жив, но сильно ранен. Мне нужна ваша помощь». — Серебристая выдра исчезла, а я начала снимать со слизеринца оставшуюся на нем порванную рубашку и лохмотья, в которые превратились его штаны. Рана на ноге выглядела просто ужасно: разорванные мышцы и сухожилия, порванные артерии и окровавленные куски мяса едва прикрывали берцовую кость. Откупорив флакон с экстрактом бадьяна, я уронила три капли зелья на его рану. В воздухе моментально появился зеленоватый дымок, а кровь перестала толчками вытекать из раненой ноги, которая выглядела уже не так страшно. Обработав остальные ранения с помощью того же зелья и удостоверившись, что кровь ниоткуда не идет, я с силой разжала сведенные судорогой зубы слизеринца и стала вливать в его рот целую батарею разнообразных зелий. Малфой перестал быть таким пугающе-бледным, но мне так и не удалось вернуть его в сознание, а сильное обезвоживание и слабость только ухудшали ситуацию. Я так и не удосужилась выучить нужные заклинания, за то я вполне могу поставить ему капельницу с регидроном.

За моей спиной раздался резкий хлопок аппарации, и я обернулась, увидев перед собой бледного Снейпа. Тот, казалось, даже не обратил на меня внимание, его взгляд был прикован к лежащему парню. С легкостью преодолев расстояние, отделяющее его от нас, профессор оттеснил меня от кровати и принялся нашептывать неизвестные мне заклинания.

С трудом выдохнув воздух, ставший комом в моем горле, я, наконец, расслабилась. Я вышла в другую комнату, и налив себе воды, почти упала в кресло. Ноги казались мне ватными и непослушными. Только сейчас ко мне пришло осознание того, что я убила кого-то, кто был настолько близко в Волдеморту. Тот гнев, который охватит Лорда, когда он узнает о произошедшем, трудно даже вообразить. Гермиона, сейчас не время расклеиваться и жалеть себя. Пора брать дело в свои руки. И я снова вызвала свой патронус.

— Сейчас ты пойдешь к профессору Дамблдору, и скажешь ему, что я убила Беллатрикс Лестрейндж. Лорд скоро об этом узнает, и без сомнения захочет отомстить. Пусть готовятся к нападению. Все понятно?

Серебристая зверушка кивнула маленькой головой и растворилась в легкой белесой дымке. Я вздохнула и закрыла глаза. Мерлин, как же хочется спать. Я потерла виски, и, призвав трость, встала.

Профессор Снейп выглядит сильно взволнованным, даже напуганным. Он смотрит на Малфоя с нежностью, которую я никогда не видела на его лице, и вряд ли увижу в дальнейшем. Впервые зельевар показывает свою человечную сторону при посторонних, но я не уверена, что сейчас он вообще помнит о моем существовании. Он оборачивается и смотрит на меня в упор. Его взгляд неуловимо меняется, он становится собранным, руки не дрожат, и он слегка кивает, впервые обращаясь ко мне без холодной отстраненности или привычной едкой язвительности:

— Мисс Грейнджер, я очень благодарен вам за то, что Драко жив, но мне нужна ваша помощь. — Он все еще смотрит на меня, и слегка отклоняет голову в сторону, будто ждет, что я сейчас откажусь. Я киваю и просто подхожу ближе. Его губы трогает едва заметная полуулыбка — так, слабый намек — и он протягивает руку к одному из зелий, лежащих на стуле. — Сделайте раствор, на два литра воды пять капель зелья, и принесите какую-нибудь мягкую тряпку. Вы обработали раны бадьяном, но для скорейшего заживления этого не достаточно. Лучше всего подойдет махровое полотенце.

Я киваю снова и, опираясь на трость, иду в ванную. Набирая воды в таз, я думаю о том, что в кругу семьи и Снейп и Малфой, наверное, совсем другие люди, и я совсем их не знаю. Бросив полотенце в таз, и выключив воду, я иду обратно. Профессор Снейп сжимает руку Малфоя сильно и нежно одновременно. Я снова думаю о том, что никогда не видела таких эмоций на его бесстрастном лице, но когда профессор вновь оборачивается ко мне, его лицо снова ничего не выражает, и только весь он остается таким же бледным, как и тогда, когда впервые появился здесь. Профессор забирает у меня таз с водой и ровно пять капель лечебного зелья падают в воду, окрашивая ее в слабый зеленоватый цвет и распространяя вокруг легкий травяной запах. Профессор отдает мне еще пару указаний, и я отворачиваюсь, когда он приступает к работе. Дополнительные зелья, которые просит Снейп находятся в шкафу, и я отдаю их ему. От долгой ходьбы нога начинает несчадно ныть, и мне хочется немедленно выпить обезболивающее зелье. А еще мне хочется спать и оказаться как можно дальше от этой комнаты, где человечный профессор Снейп лечит своего крестного сына, но я мотаю тяжелеющей головой, и мне становится легче. Я легко касаюсь напряженного плеча, затянутого в простую черную рубашку и чувствую, как оно вздрагивает под моими пальцами.

— Профессор, что еще нужно сделать?

— Сходите на кухню и приготовьте чай. — Я слышу, как он выдыхает воздух сквозь стиснутые зубы, и с минуту не могу понять, о чем он говорит. Он не оборачивается, все еще занятый ранами Малфоя, но продолжает: — И бутербродов.

— Что, простите? — профессор досадливо морщится.

— Мисс Грейнджер, не заставляйте меня думать, что вы глупее, чем есть на самом деле, это удел Поттера. Вы все прекрасно слышали.

Я отрешенно киваю и иду на кухню. Вскипятив чайник, я разливаю по чашкам чай, пью обезболивающее, с трудом опускаюсь на стул, давая себе пару минут отдыха, и только потом начинаю резать бутерброды. Покончив со всеми приготовлениями, я снова сажусь, и опускаю голову на скрещенные на столе руки. Через пару минут я засыпаю.

Будит меня скрип отодвигаемого стула. Я открываю глаза и вижу, как профессор садится рядом со мной и делает глоток остывшего чая. Он выглядит уставшим, а когда он протягивает руку за бутербродом, я замечаю, что та дрожит. Я сажусь прямо и разминаю затекшую шею. Согреваю чай заклинанием и беру чашку в руки, в попытке согреть озябшие пальцы. В доме царит противоестественная тишина, нарушаемая только дыханием трех человек. Профессор ставит чашку на стол, и этот тихий стук отдается в моей голове, как удар грома. Я слегка морщусь и потираю переносицу.

— Мисс Грейнджер, мистер Малфой спит, и проснется не раньше завтрашнего дня, почему бы вам тоже не отдохнуть? — я с удивлением понимаю, что профессор пытается мне помочь, но слегка качаю головой, собираясь сказать, что за младшим Малфоем нужно присматривать. — Мисс Грейнджер, я уже сказал вам, что Драко спит, и не проснется до завтра, чего, кстати, я и вам советую, потому, что ваши друзья не простят мне еще один полутруп, в который вы, без сомнения, превратитесь, — его голос наполнен едва уловимым сарказмом, а морщины у рта все глубже и глубже врезаются в кожу. — Я отправляюсь обратно в Хогвартс, нужно предупредить всех о смерти Беллы, к тому же Лорд не будет сидеть сложа руки и захочет отомстить, так что я буду нужен там. Я написал вам инструкции по уходу за мистером Малфоем, они лежат на стуле у кровати. Я вернусь, как только все уляжется, а до этого момента постарайтесь не угробить парня, — мне хочется обидеться на последнее высказывание, но его вариант улыбки вновь появляется на его лице, и я не нахожу в себе сил отвечать.

Профессор поднимается на ноги, и слегка поклонившись мне, исчезает с легким хлопком.

Я убираю со стола и иду спать в соседнюю комнату.

* * *

Я пришел в себя от жуткой боли во всем теле. Зверски болело абсолютно все, а значит, я все еще жив. Я лежал на чем-то мягком, и мне было нестерпимо жарко. Кажется, что моя голова зажата между молотом и наковальней, и, возможно, если я открою глаза, она расколется на части. В комнате пахнет лекарствами и травами, но этот запах мне не знаком. Как я здесь оказался? Несмотря на закрытые веки, перед глазами кружится алый туман, в котором тонут мои воспоминание. Красный амариллис, любимый цветок мамы... Женский крик... Нет, Белла, возьми меня, не его, меня. Крик обрывается на середине ноты и безвольное тело оседает к моим ногам, сопровождаемое хохотом сумасшедшей женщины. Защитить... Профессор Дамблдор, Темный Лорд подозревает профессора Снейпа, ему опасно возвращаться туда. Я занимался с ним оклюменцией, так что позвольте мне занять его место. Я не могу позволить ему и дальше рисковать собой... Драко, ты идиот! Я далеко не ребенок, и не нуждаюсь в этих жертвах! Ты не пойдешь к Лорду! Поздно, Северус, уже слишком поздно... Жила была мышка Мауси... Разве я не умер?

AvadaСedavra!

Я открываю глаза, и невольно удивляюсь, что моя голова не разваливается на маленькие осколки. Головная боль усиливается, а красный туман превращается в белую молочную пелену.

Ненавижу молоко.

В комнате раздаются шаги, отдающиеся во мне громовыми раскатами. Я морщусь, и чувствую, как моих губ касается холодное стекло.

— Выпей, это поможет.

Ага, поможет. Может, желудок прожжет, или, как то зелье, которое многократно усиливает любую боль, превратит меня, наконец, в растение. Белая пелена начинает рассеиваться, открывая мне небольшую комнату и взволнованное лицо, в обрамлении каштановых волос. Грейнджер плохо выглядит: под глазами залегли темные круги, а резко очерченные скулы сильно выделяются на худом лице, волосы растрепаны, и на щеке еще виден отпечаток подушки. Я удивленно смотрю на то, как она смешно морщит нос.

— Малфой, я серьезно, выпей это.

Кружка в ее руках настойчиво давит на мои губы, а я решаю, что она не станет меня травить, и слегка приоткрываю рот. Терпкая жидкость медленно льется в глотку, принося с собой тепло и спокойствие. Я отрешенно наблюдаю за тем, как гриффиндорка подтаскивает стул ближе к кровати и расставляет перед собой целую батарею флакончиков и баночек. Зрение медленно возвращается в норму, боль неохотно покидает измученное тело, и я, выждав пару минут для верности, озвучиваю первый интересующий меня вопрос:

— Грейнджер, что, блядь, я тут делаю? — ну, то есть это я понимаю смысл вопроса, а Грейнджер вопросительно смотрит на меня, пытаясь разобрать хоть слово в том хриплом вороньем карканье, на который стал похож мой голос. Меня снова начинает душить ставший привычным, кашель. Грейнджер терпеливо ждет, когда приступ закончится, и снова подносит к моим губам склянку с зельем. Я делаю пару глотков, и продолжаю: — Как я здесь очутился?

Она с минуту непонимающе смотрит на меня, а после, видимо все-таки разобрав мою речь, неохотно отвечает: — Сначала выпьешь все зелья, а после я все расскажу.

Я киваю головой, и послушно глотаю предложенные лекарства, пока девушка придерживает мою голову, но мое тело вновь начинает наливаться свинцом, и я проваливаюсь в глубокий сон.

Когда я снова открываю глаза боль, покинувшая было мое тело, вновь возвращается, а Грейнджер сидит у моей кровати, читая какую-то книгу. Я слегка приподнимаюсь на мягких подушках и оглядываю, наконец, комнату, в которой оказался: в небольшом помещении есть только кровать, возле которой стоят два стула и небольшой шкаф. За окном, видно, уже глубокая ночь и мне хочется отравить Грейнджер ее же зельями. Я неловко ложусь обратно, и меня тут же начинает душить новый приступ кашля. Гриффиндорка поворачивается в мою сторону, и, отложив книгу, тянется за очередной склянкой. Я мотаю головой в попытке отвернуться, но девушка зажимает мой нос, и когда я открываю рот и делаю судорожный вздох, новая порция мерзкого варева заставляет меня уснуть.

* * *

Я открыла глаза и тихо застонала. Ругая себя последними словами за то, что притащила раненного слизеринца к себе, а не прибила на месте, я встала и пошла умываться. Не смотря на то, что часы показывали пять утра, я по опыту знала, что больше не усну. Каждое утро и еще пару раз за ночь я просыпалась от криков в соседней спальне. Малфою постоянно снились кошмары, и я не знала, как ему помочь. Это началось на вторую ночь, когда я поставила на его комнату подслушивающее заклинание, чтобы вовремя прийти, если тому станет хуже. В тот вечер легла спать только к двум, а через пару часов, растрепанная и перепуганная, влетела в комнату Малфоя. Он сжимал простыни бледными пальцами, с силой прикусывал губу и в исступлении твердил: «Нет, Белла, нет, не надо!». По его лицу текли слезы. Я хотела было подойти и разбудить его, но слизеринец начал успокаиваться, и уже через минуту все прекратилось так же резко, как и началось. Вернувшись в свою комнату, я не знала, что делать, и, пролежав полночи без сна, решила не говорить Малфою о том, что видела. На следующую ночь все повторилось и на следующую тоже. К тому же у меня не было зелья сна-без-сновидений, а приготовить его самой не предоставлялось возможности. На третьи сутки сюда пришел Снейп, принес мне лекарств, сказал, что сонное не сочетается с несколькими лечебными снадобьями, потом сел рядом с Малфоем и не отпускал его руки все время, что провел там. После поблагодарил меня за заботу о слизеринце и аппарировал обратно. Нет, спящий Малфой, не смотря на его кошмары, нисколько мне не мешал и вообще не доставлял никаких неприятностей, напротив, ад начался с того момента, когда тот окончательно пришел в себя и сильные дозы лекарств ему больше не требовались. С ним не нужно было сидеть целыми днями, за ним не нужно было следить, но этот человек выпал из жизни на полгода и теперь требовал от меня ответов на все возникающие вопросы. Когда я рассказала слизеринцу о том, как он у меня оказался, тот не поблагодарил, но и язвительных комментариев, в изобилии сыпавшихся на мою голову стало немного меньше, хотя и они не исчезли совсем. Казалось, намного труднее будет рассказать ему о том, почему мы не в Хогвартсе, и как самая защищенная школа стала опасной, но Малфой довольно спокойно воспринял новость о том, что в одном из древних свитков по темной магии Волдеморт нашел заклинание, способное разрушить щит, окружавший школу. В тот вечер все шло как обычно: грандиозный ужин, разбредающиеся по кроватям младшие курсы, хватающиеся за головы пятые и седьмые, до дрожи боящиеся предстоящих экзаменов, уже через пару часов они, вместе с преподавателями сражались с Упивающимися Смертью, пока пятикурсники отправляли младших по домам. В тот день в меня и попало проклятие, и я переехала в лес, а штаб-квартирой Ордена Феникса стала школа, из которой уехали почти все дети.

Помимо вопросов, которыми Малфой доставал меня каждый день была еще одна проблема — слизеринец не желал спокойно лежать на месте, но его состояние пока не позволяло ему ходить, к тому же постоянные боли и слабость делали его раздражительным. Спонтанные всплески магии, которые лишенный волшебной палочки Малфой не мог контролировать, снова и снова превращали его спальню в руины. Комната слизеринца напоминала о поле брани. Говоря о «поле брани» для большего эффекта необходимо себе представить последствия урагана Катрина, самый неблагополучный район Детройта или любой из супермаркетов на следующий день после Рождества. Каждый вечер я приходила к нему и приводила все в порядок, и привычно не обращая внимания на насмешки слизеринца, поила его необходимыми зельями, потом вновь садилась за учебники, в попытках хоть чем-то помочь Ордену, и шла спать, чтоб снова проснуться от криков Малфоя. За то мне самой почти перестали сниться кошмары, наполненные криками и проклятьями убитых моей рукой.