Когда цветет Ликорис (гет)

В комнате было до ужаса холодно, дыхание вырывалось из горла белыми облачками пара. Лежа на бетонном полу я чувствовал, как холодный воздух касается каждой клеточки израненного тела. Может, это и притупляло боль, но нестерпимый кашель, мучающий меня вот уже несколько дней, никак не проходил. Все-таки сколько я уже здесь? Хотя, это мне ни капли не интересно. Интересно разглядывать лунный свет, проникающий в комнату из маленького зарешеченного окна, и отражающийся от стен. Интересно слушать завыванья ветра и считать секунды до нового приступа кашля. Состояние абсолютного спокойствия не нарушается ничем, кроме звуков шагов в коридоре, но сегодня они идут не ко мне, сегодня они уже закончили.

Когда ты докатился до такой жизни, Драко Малфой? Когда потерял свое желание защитить всех, кто был так дорог тебе, и, возможно, кого-нибудь еще? Воспоминания накатывают обжигающей, оглушающей волной, под которой исчезает холод комнаты, шум ветра, и от них не спрятаться, не убежать, да и как бежать с такими ногами? Я не знаю, сколько целых костей осталось в моем теле, не знаю, сколько на нем открытых ран. Я давно перестал считать дни, проведенные здесь. Мне не хочется спать или есть. Все, что я могу — лежать и смотреть на лунный свет, падающий из окна. Я устал.

Нет, моя жизнь не всегда была такой дерьмовой. Напротив, она была прекрасна: самая лучшая мама на свете; строгий, но справедливый отец; крестный, ругающий за шалости, втихаря обучающий меня интересным заклинаниям и рассказывающий смешные истории. Все неприятности моей жизни, если подумать, начались с поступления в Хогвартс. У меня появились идиоты-друзья, я впервые стоял рядом с грязнокровоками, да еще и эта везде снующая троица действовала на нервы. Я, естественно, попал на Слизерин и крестный, к которому можно зайти после занятий, чтоб поболтать, меня успокаивал. А ночью, лежа в своей постели, когда остальные мальчики уже спали, я снова и снова вспоминал, как же хорошо было дома, как пах мамин парфюм, как отец ерошил мои светлые волосы, как в мои «плохие» ночи, когда я просыпался от собственного крика и совсем ничего не видел из-за пелены слез, мама прижимала меня к себе, поила теплым, сладким молоком, и все говорила: «Не бойся, Мауси, все уже закончилось, все позади, я рядом», а потом шептала мне на ухо еще что-то, что я уже не слышал, потому что вновь засыпал на ее руках, а она принималась напевать забавную песенку про маленькую мышку и кота с большими зубами. Я до сих пор вспоминаю это, и здесь, в этой холодной камере, перед тем, как чувство вины и боль отчаяния вновь захлеснет меня, на секунду становится теплее.

Звук ключа, ворочающегося в замочной скважине, внезапно нарушает мой хрупкий покой. Я стараюсь вдохнуть как можно больше морозного воздуха и не выпускать его обратно настолько долго, насколько у меня получится. Дверь все еще пытаются открыть и звук настолько печальный и резкий, что я бы заткнул себе уши, если бы смог пошевелиться. Я вдыхаю еще раз, и когда дверь, наконец, открывается, мне снова становится совершенно все равно. Комнату наполняет странный, визгливый смех, и я вижу перед собой черные, лишенные всякой осмысленности глаза Беллатрикс Лестрейндж. Мои губы трогает горькая улыбка — эта женщина стала моим персональным кошмаром, и, скорее всего, даже в смерти будет преследовать меня.

— Заждался, Драко, милый? А я принесла тебе подарочек, — я давлюсь очередным спасительным вздохом и кашляю сгустками крови, пока она продолжает с восторгом бить меня в живот. Я смотрю в ее безумные глаза и тихо смеюсь.

— Тетя Белла, как это мило с твоей стороны, — правую руку обжигает болью и я понимаю, что мне не подарят легкой смерти. Что ж, мне почти все равно. Я и не ждал, что предателя Малфоя, после череды бесконечных допросов не вымолвившего ни слова, убьют легко.

— Тише, тише, милый, я же обещала подарок. Как там тебя называла Цисси? Мышонок? — ее сухие, бескровные губы искривляются, а вокруг рта собираются россыпи морщинок, каждый раз, когда она растягивает гласные.

— Не смей произносить ее имя! — тихо шиплю я сквозь стиснутые зубы. Белла смеется вновь и с силой дергает меня за волосы.

— Ну же, Драко, будь хорошим мальчиком, и я все же подарю тебе мой подарок, — ее голос до отвращения ласков и мне хочется убить ее за то, что мое имя, слетающее с ее губ так похоже на то, что произносила когда-то мама — долгая «а» и легкое ударение на последней «о» — так, будто я Дракон. — Давай, Драко, последнее желание перед смертью, — последние слова она шепчет мне на ухо и я забываю сделать новый вдох.

Прежде чем я успеваю сообразить о том, что она имеет в виду и отказаться от столь щедрого предложения бесплатного сыра для мышки, мои губы открываются, и я выдыхаю:

— Я хочу в лес. Хочу видеть луну.

Беллатрикс вновь заходится в безумном приступе смеха, и, схватив меня за руку, шепчет: «Apparate!», меня подбрасывает в воздух, и уже в бесконечном полете в никуда меня настигает мысль, что надо было попросить ее сдохнуть, но я совершенно забываю об этом, едва вижу над собой высокие кроны деревьев. Падая на мерзлую землю, чувствуя, как пальцы покалывает еще совсем молодая, нежно-зеленая трава, я улыбаюсь спокойно, но радостно, и мне совершенно не важно, что будет делать со мной Беллатрикс. Тетя продолжает безумно смеяться, и я вижу, как корчится ее худое тело, как она прогибается в позвоночнике и резко откидывает голову. Это похоже на экстаз.

— Жила — была мышка Мауси, и вдруг увидала Котауси. У Котауси злые глазауси и злые-презлые зубауси, — сейчас я должен был корчится на земле от невыносимой боли из-за утраты матери, но Белла немного просчиталась: мне все равно, я медленно вдыхаю морозный воздух, к которому впервые за долгое время не примешивается запах крови, пота, мочи и рвоты. Я безразлично наблюдаю за сумасшедшей женщиной, которая все еще напевала первые строки песенки из моего детства, резко жестикулируя рукой с зажатой в ней волшебной палочкой. Все еще подчиняясь одной ей известному ритму, Белла опустилась на колени рядом со мной и тихо, почти нежно произнесла — Crucio! — боль врезается в мое тело миллионами острых игл, но я не кричу, этого она от меня не добьется. За эти месяцы я успел усвоить простое правило: если кричать, сбивается дыхание и становится только хуже, намного хуже. Я просто сжимаю зубы и сморю на звездное небо, вдыхаю холодный воздух и считаю секунды до того, как мое сознание не выдержит и мне будет позволено насладиться полной темнотой. Белла бьет меня в живот и я снова захожусь в жутком кашле. — Ну же, Драко, не нужно сдерживаться, я хочу чтобы ты кричал. Давай, порадуй любимую тетушку! Ты должен как следует помучаться перед смертью! Ты предал Лорда! Crucio! — Ее голос срывается на фальцет, а я продолжаю считать секунды.

Вот и ей я, оказывается, что-то должен. Ты не права, дорогая. Все, что я задолжал уже было оплачено, причем с троицей, еще в маленькой, вонючей, холодной камере.

Кажется, пару последних предложений я даже произношу в слух. Беллатрикс широко раскрывает свои глаза и я вижу, как пляшут бесовские огни в ее черных, расширившихся зрачках. Она втягивает в себя воздух, и выдыхает осторожно, будто пробуя слово на вкус. — Diffindo, — Я чувствую, как рвутся мышцы и сухожилия, как кровь, ничем не сдерживаемая боле, покидает мое тело. Белла улыбается. Сухой рот искривляется в безобразной гримасе. — Вот ведь как весело, правда, мышка? Вот же потеха, — я вижу, как в судорогах веселья, намного больше напоминающем истерику, корчится ее тело. — Всех Малфоев я убила! Всех, до одного, — хохочет она, потом подскакивает и, сильно замахнувшись, пинает меня в живот. — Но ты перед смертью еще помучаешься!

Я тихо смеюсь: — Мне тебя жаль, тетя Белла. Ты просто сумасшедшая.

Ее лицо кривится в гримасе злости и она вновь поднимает палочку. Я продолжаю неподвижно лежать на холодной земле. Мне все равно. Каждая клеточка тела снова и снова взрывается болью. Наконец, сознание не выдерживает пытки, и я медленно погружаюсь в белый туман. Он похож на молоко, которым меня когда-то поила мама.

Ненавижу молоко.

Сквозь мутную пелену сознания я слышу голос, выкрикивающий смертельное проклятие и улыбаюсь. Я еще пытаюсь ухватиться за тонкую нить своего сознания, но только глубже падаю в белесую пелену. Теперь все закончено, теперь я свободен.

* * *

Часы отбивали второй час ночи, я сожалением встала из кресла. План наступления еще не был готов, но я обещала Гарри и Рону спать хотя бы шесть часов в суки. С наслаждением потянувшись, я прошлась по комнате, слегка опираясь на трость. В моей последней битве чье-то проклятие попало в меня, и вот почти четыре месяца я не принимаю участия в войне на передовой. После ранения, которое повредило мою правую ногу, профессор Дамблдор настоял на моем принудительном лечении в месте, менее опасном, чем Хогвартс, где проходило большинство битв с Пожирателями. На совете Ордена Феникса было решено отправить меня в тыл, и спрятать в лесу, на севере. Я все еще числилась в рядах Ордена тактиком, составляла планы атак и отступлений, вела свой собственный бой на шахматной доске. Рон и Гарри иногда заходили ко мне, приносили еды и рассказывали новости. Так я оставалась в курсе всех событий, но жизнь в палатке, в дали от войны и связанных с ней смертей, приводила меня в отчаянье. Каждый раз я вздрагиваю от хлопаний крыльев совы, боясь, что в очередном письме возле знакомого имени будет стоять слово «мертв», и мне становится все труднее справляться с этим в одиночку.

Включив старенькое радио, я поплотнее укуталась в плед и вышла на улицу. В воздухе пахло весной, хотя в это время все еще холодно. Сейчас я просто наслаждаюсь тишиной и спокойствием, которого лишалась с наступлением ночи. Мне все чаще приходилось просыпаться от кошмаров, полных непроглядной тьмы и запахов смерти. Постояв немного, я уселась на холодную, все еще покрытую легким инеем землю.

В глубине дома зазвонил колокольчик. В свой первый визит Гарри установил легкую сеть заклинаний по всему лесу, чтобы я знала, что где-то рядом бродят незваные гости. С трудом поднявшись и оставив плед на земле, я аппарировала в нескольких метрах от прибывших.

Подобравшись поближе, я увидела хохочущую Беллатрикс Лестрейндж и лежащего на земле младшего Малфоя. Земля вокруг него окрасилась в яркий алый цвет, а сам он был бледен и измучен. Странно было видеть его таким. Когда Упивающиеся раскрыли Северуса Снейпа, Драко заменил его, став шпионом. Но когда он возвращался на площадь Гриммо с собраний Пожирателей, даже после пыточных проклятий он выглядел так, будто сошел с обложек дорогих журналов. Малфой исчез почти полгода назад, и мы уже отчаялись найти его или хотя бы увидеть живым. Пожалуй, только профессор Снейп еще пытался что-то сделать.

После начала смутных и кровавых времен, я пересмотрела многое из своей прошлой жизни, в том числе и свое отношение к Малфою. Вся эта ненависть, которая преследовала нас на протяжении шести лет, порядком поугасла и превратилась в обычные детские воспоминания, но мы так и не смоги переступить порог своей вражды. Тем не менее, я стала гораздо терпимее относиться к выходкам слизеринца и спокойно воспринимала его презрительные взгляды в мою сторону.

Я держала палочку наготове, и, спрятавшись за деревом, нацелила ее на Беллу. Драко тихо смеялся лежа на земле и с видимым трудом проговорил:

— Мне тебя жаль, тетя Белла. Ты просто сумасшедшая.

Беллатрикс пронзительно закричала. Я поняла, что медлить больше нельзя, и вышла из своего убежища, одновременно произнося:

— AvadaCedavra!

Белатрикс покачнулась и упала на землю, а я поспешила к Малфою настолько быстро, насколько могла. Слизеринец был без сознания. Нужно аппарировать к палатке и постараться не дать ему умереть. Что ни говори, я не такой хороший целитель как мадам Помфри или профессор Снейп, но я хотя бы смогу оказать первую медицинскую помощь. С этими мыслями я взяла холодную ладонь бесчувственного парня и крепко сжимала ее до тех пор, пока над моей головой не сомкнулся знакомый потолок. Подняв слизеринца при помощи заклинания, я дошла до спальни, стараясь как можно аккуратнее леветировать раненого парня, и осторожно опустила его на свою кровать. Баночки с лекарствами и зельями, повинуясь взмахам волшебной палочки, возникли на стуле, рядом со мной. Еще один взмах и передо мной возник мой патронус:

— Передай профессору Снейпу следующее: «Это Гермиона Грейнджер. Драко Малфой жив, но сильно ранен. Мне нужна ваша помощь». — Серебристая выдра исчезла, а я начала снимать со слизеринца оставшуюся на нем порванную рубашку и лохмотья, в которые превратились его штаны. Рана на ноге выглядела просто ужасно: разорванные мышцы и сухожилия, порванные артерии и окровавленные куски мяса едва прикрывали берцовую кость. Откупорив флакон с экстрактом бадьяна, я уронила три капли зелья на его рану. В воздухе моментально появился зеленоватый дымок, а кровь перестала толчками вытекать из раненой ноги, которая выглядела уже не так страшно. Обработав остальные ранения с помощью того же зелья и удостоверившись, что кровь ниоткуда не идет, я с силой разжала сведенные судорогой зубы слизеринца и стала вливать в его рот целую батарею разнообразных зелий. Малфой перестал быть таким пугающе-бледным, но мне так и не удалось вернуть его в сознание, а сильное обезвоживание и слабость только ухудшали ситуацию. Я так и не удосужилась выучить нужные заклинания, за то я вполне могу поставить ему капельницу с регидроном.

За моей спиной раздался резкий хлопок аппарации, и я обернулась, увидев перед собой бледного Снейпа. Тот, казалось, даже не обратил на меня внимание, его взгляд был прикован к лежащему парню. С легкостью преодолев расстояние, отделяющее его от нас, профессор оттеснил меня от кровати и принялся нашептывать неизвестные мне заклинания.

С трудом выдохнув воздух, ставший комом в моем горле, я, наконец, расслабилась. Я вышла в другую комнату, и налив себе воды, почти упала в кресло. Ноги казались мне ватными и непослушными. Только сейчас ко мне пришло осознание того, что я убила кого-то, кто был настолько близко в Волдеморту. Тот гнев, который охватит Лорда, когда он узнает о произошедшем, трудно даже вообразить. Гермиона, сейчас не время расклеиваться и жалеть себя. Пора брать дело в свои руки. И я снова вызвала свой патронус.

— Сейчас ты пойдешь к профессору Дамблдору, и скажешь ему, что я убила Беллатрикс Лестрейндж. Лорд скоро об этом узнает, и без сомнения захочет отомстить. Пусть готовятся к нападению. Все понятно?

Серебристая зверушка кивнула маленькой головой и растворилась в легкой белесой дымке. Я вздохнула и закрыла глаза. Мерлин, как же хочется спать. Я потерла виски, и, призвав трость, встала.

Профессор Снейп выглядит сильно взволнованным, даже напуганным. Он смотрит на Малфоя с нежностью, которую я никогда не видела на его лице, и вряд ли увижу в дальнейшем. Впервые зельевар показывает свою человечную сторону при посторонних, но я не уверена, что сейчас он вообще помнит о моем существовании. Он оборачивается и смотрит на меня в упор. Его взгляд неуловимо меняется, он становится собранным, руки не дрожат, и он слегка кивает, впервые обращаясь ко мне без холодной отстраненности или привычной едкой язвительности:

— Мисс Грейнджер, я очень благодарен вам за то, что Драко жив, но мне нужна ваша помощь. — Он все еще смотрит на меня, и слегка отклоняет голову в сторону, будто ждет, что я сейчас откажусь. Я киваю и просто подхожу ближе. Его губы трогает едва заметная полуулыбка — так, слабый намек — и он протягивает руку к одному из зелий, лежащих на стуле. — Сделайте раствор, на два литра воды пять капель зелья, и принесите какую-нибудь мягкую тряпку. Вы обработали раны бадьяном, но для скорейшего заживления этого не достаточно. Лучше всего подойдет махровое полотенце.

Я киваю снова и, опираясь на трость, иду в ванную. Набирая воды в таз, я думаю о том, что в кругу семьи и Снейп и Малфой, наверное, совсем другие люди, и я совсем их не знаю. Бросив полотенце в таз, и выключив воду, я иду обратно. Профессор Снейп сжимает руку Малфоя сильно и нежно одновременно. Я снова думаю о том, что никогда не видела таких эмоций на его бесстрастном лице, но когда профессор вновь оборачивается ко мне, его лицо снова ничего не выражает, и только весь он остается таким же бледным, как и тогда, когда впервые появился здесь. Профессор забирает у меня таз с водой и ровно пять капель лечебного зелья падают в воду, окрашивая ее в слабый зеленоватый цвет и распространяя вокруг легкий травяной запах. Профессор отдает мне еще пару указаний, и я отворачиваюсь, когда он приступает к работе. Дополнительные зелья, которые просит Снейп находятся в шкафу, и я отдаю их ему. От долгой ходьбы нога начинает несчадно ныть, и мне хочется немедленно выпить обезболивающее зелье. А еще мне хочется спать и оказаться как можно дальше от этой комнаты, где человечный профессор Снейп лечит своего крестного сына, но я мотаю тяжелеющей головой, и мне становится легче. Я легко касаюсь напряженного плеча, затянутого в простую черную рубашку и чувствую, как оно вздрагивает под моими пальцами.

— Профессор, что еще нужно сделать?

— Сходите на кухню и приготовьте чай. — Я слышу, как он выдыхает воздух сквозь стиснутые зубы, и с минуту не могу понять, о чем он говорит. Он не оборачивается, все еще занятый ранами Малфоя, но продолжает: — И бутербродов.

— Что, простите? — профессор досадливо морщится.

— Мисс Грейнджер, не заставляйте меня думать, что вы глупее, чем есть на самом деле, это удел Поттера. Вы все прекрасно слышали.

Я отрешенно киваю и иду на кухню. Вскипятив чайник, я разливаю по чашкам чай, пью обезболивающее, с трудом опускаюсь на стул, давая себе пару минут отдыха, и только потом начинаю резать бутерброды. Покончив со всеми приготовлениями, я снова сажусь, и опускаю голову на скрещенные на столе руки. Через пару минут я засыпаю.

Будит меня скрип отодвигаемого стула. Я открываю глаза и вижу, как профессор садится рядом со мной и делает глоток остывшего чая. Он выглядит уставшим, а когда он протягивает руку за бутербродом, я замечаю, что та дрожит. Я сажусь прямо и разминаю затекшую шею. Согреваю чай заклинанием и беру чашку в руки, в попытке согреть озябшие пальцы. В доме царит противоестественная тишина, нарушаемая только дыханием трех человек. Профессор ставит чашку на стол, и этот тихий стук отдается в моей голове, как удар грома. Я слегка морщусь и потираю переносицу.

— Мисс Грейнджер, мистер Малфой спит, и проснется не раньше завтрашнего дня, почему бы вам тоже не отдохнуть? — я с удивлением понимаю, что профессор пытается мне помочь, но слегка качаю головой, собираясь сказать, что за младшим Малфоем нужно присматривать. — Мисс Грейнджер, я уже сказал вам, что Драко спит, и не проснется до завтра, чего, кстати, я и вам советую, потому, что ваши друзья не простят мне еще один полутруп, в который вы, без сомнения, превратитесь, — его голос наполнен едва уловимым сарказмом, а морщины у рта все глубже и глубже врезаются в кожу. — Я отправляюсь обратно в Хогвартс, нужно предупредить всех о смерти Беллы, к тому же Лорд не будет сидеть сложа руки и захочет отомстить, так что я буду нужен там. Я написал вам инструкции по уходу за мистером Малфоем, они лежат на стуле у кровати. Я вернусь, как только все уляжется, а до этого момента постарайтесь не угробить парня, — мне хочется обидеться на последнее высказывание, но его вариант улыбки вновь появляется на его лице, и я не нахожу в себе сил отвечать.

Профессор поднимается на ноги, и слегка поклонившись мне, исчезает с легким хлопком.

Я убираю со стола и иду спать в соседнюю комнату.

* * *

Я пришел в себя от жуткой боли во всем теле. Зверски болело абсолютно все, а значит, я все еще жив. Я лежал на чем-то мягком, и мне было нестерпимо жарко. Кажется, что моя голова зажата между молотом и наковальней, и, возможно, если я открою глаза, она расколется на части. В комнате пахнет лекарствами и травами, но этот запах мне не знаком. Как я здесь оказался? Несмотря на закрытые веки, перед глазами кружится алый туман, в котором тонут мои воспоминание. Красный амариллис, любимый цветок мамы... Женский крик... Нет, Белла, возьми меня, не его, меня. Крик обрывается на середине ноты и безвольное тело оседает к моим ногам, сопровождаемое хохотом сумасшедшей женщины. Защитить... Профессор Дамблдор, Темный Лорд подозревает профессора Снейпа, ему опасно возвращаться туда. Я занимался с ним оклюменцией, так что позвольте мне занять его место. Я не могу позволить ему и дальше рисковать собой... Драко, ты идиот! Я далеко не ребенок, и не нуждаюсь в этих жертвах! Ты не пойдешь к Лорду! Поздно, Северус, уже слишком поздно... Жила была мышка Мауси... Разве я не умер?

AvadaСedavra!

Я открываю глаза, и невольно удивляюсь, что моя голова не разваливается на маленькие осколки. Головная боль усиливается, а красный туман превращается в белую молочную пелену.

Ненавижу молоко.

В комнате раздаются шаги, отдающиеся во мне громовыми раскатами. Я морщусь, и чувствую, как моих губ касается холодное стекло.

— Выпей, это поможет.

Ага, поможет. Может, желудок прожжет, или, как то зелье, которое многократно усиливает любую боль, превратит меня, наконец, в растение. Белая пелена начинает рассеиваться, открывая мне небольшую комнату и взволнованное лицо, в обрамлении каштановых волос. Грейнджер плохо выглядит: под глазами залегли темные круги, а резко очерченные скулы сильно выделяются на худом лице, волосы растрепаны, и на щеке еще виден отпечаток подушки. Я удивленно смотрю на то, как она смешно морщит нос.

— Малфой, я серьезно, выпей это.

Кружка в ее руках настойчиво давит на мои губы, а я решаю, что она не станет меня травить, и слегка приоткрываю рот. Терпкая жидкость медленно льется в глотку, принося с собой тепло и спокойствие. Я отрешенно наблюдаю за тем, как гриффиндорка подтаскивает стул ближе к кровати и расставляет перед собой целую батарею флакончиков и баночек. Зрение медленно возвращается в норму, боль неохотно покидает измученное тело, и я, выждав пару минут для верности, озвучиваю первый интересующий меня вопрос:

— Грейнджер, что, блядь, я тут делаю? — ну, то есть это я понимаю смысл вопроса, а Грейнджер вопросительно смотрит на меня, пытаясь разобрать хоть слово в том хриплом вороньем карканье, на который стал похож мой голос. Меня снова начинает душить ставший привычным, кашель. Грейнджер терпеливо ждет, когда приступ закончится, и снова подносит к моим губам склянку с зельем. Я делаю пару глотков, и продолжаю: — Как я здесь очутился?

Она с минуту непонимающе смотрит на меня, а после, видимо все-таки разобрав мою речь, неохотно отвечает: — Сначала выпьешь все зелья, а после я все расскажу.

Я киваю головой, и послушно глотаю предложенные лекарства, пока девушка придерживает мою голову, но мое тело вновь начинает наливаться свинцом, и я проваливаюсь в глубокий сон.

Когда я снова открываю глаза боль, покинувшая было мое тело, вновь возвращается, а Грейнджер сидит у моей кровати, читая какую-то книгу. Я слегка приподнимаюсь на мягких подушках и оглядываю, наконец, комнату, в которой оказался: в небольшом помещении есть только кровать, возле которой стоят два стула и небольшой шкаф. За окном, видно, уже глубокая ночь и мне хочется отравить Грейнджер ее же зельями. Я неловко ложусь обратно, и меня тут же начинает душить новый приступ кашля. Гриффиндорка поворачивается в мою сторону, и, отложив книгу, тянется за очередной склянкой. Я мотаю головой в попытке отвернуться, но девушка зажимает мой нос, и когда я открываю рот и делаю судорожный вздох, новая порция мерзкого варева заставляет меня уснуть.

* * *

Я открыла глаза и тихо застонала. Ругая себя последними словами за то, что притащила раненного слизеринца к себе, а не прибила на месте, я встала и пошла умываться. Не смотря на то, что часы показывали пять утра, я по опыту знала, что больше не усну. Каждое утро и еще пару раз за ночь я просыпалась от криков в соседней спальне. Малфою постоянно снились кошмары, и я не знала, как ему помочь. Это началось на вторую ночь, когда я поставила на его комнату подслушивающее заклинание, чтобы вовремя прийти, если тому станет хуже. В тот вечер легла спать только к двум, а через пару часов, растрепанная и перепуганная, влетела в комнату Малфоя. Он сжимал простыни бледными пальцами, с силой прикусывал губу и в исступлении твердил: «Нет, Белла, нет, не надо!». По его лицу текли слезы. Я хотела было подойти и разбудить его, но слизеринец начал успокаиваться, и уже через минуту все прекратилось так же резко, как и началось. Вернувшись в свою комнату, я не знала, что делать, и, пролежав полночи без сна, решила не говорить Малфою о том, что видела. На следующую ночь все повторилось и на следующую тоже. К тому же у меня не было зелья сна-без-сновидений, а приготовить его самой не предоставлялось возможности. На третьи сутки сюда пришел Снейп, принес мне лекарств, сказал, что сонное не сочетается с несколькими лечебными снадобьями, потом сел рядом с Малфоем и не отпускал его руки все время, что провел там. После поблагодарил меня за заботу о слизеринце и аппарировал обратно. Нет, спящий Малфой, не смотря на его кошмары, нисколько мне не мешал и вообще не доставлял никаких неприятностей, напротив, ад начался с того момента, когда тот окончательно пришел в себя и сильные дозы лекарств ему больше не требовались. С ним не нужно было сидеть целыми днями, за ним не нужно было следить, но этот человек выпал из жизни на полгода и теперь требовал от меня ответов на все возникающие вопросы. Когда я рассказала слизеринцу о том, как он у меня оказался, тот не поблагодарил, но и язвительных комментариев, в изобилии сыпавшихся на мою голову стало немного меньше, хотя и они не исчезли совсем. Казалось, намного труднее будет рассказать ему о том, почему мы не в Хогвартсе, и как самая защищенная школа стала опасной, но Малфой довольно спокойно воспринял новость о том, что в одном из древних свитков по темной магии Волдеморт нашел заклинание, способное разрушить щит, окружавший школу. В тот вечер все шло как обычно: грандиозный ужин, разбредающиеся по кроватям младшие курсы, хватающиеся за головы пятые и седьмые, до дрожи боящиеся предстоящих экзаменов, уже через пару часов они, вместе с преподавателями сражались с Упивающимися Смертью, пока пятикурсники отправляли младших по домам. В тот день в меня и попало проклятие, и я переехала в лес, а штаб-квартирой Ордена Феникса стала школа, из которой уехали почти все дети.

Помимо вопросов, которыми Малфой доставал меня каждый день была еще одна проблема — слизеринец не желал спокойно лежать на месте, но его состояние пока не позволяло ему ходить, к тому же постоянные боли и слабость делали его раздражительным. Спонтанные всплески магии, которые лишенный волшебной палочки Малфой не мог контролировать, снова и снова превращали его спальню в руины. Комната слизеринца напоминала о поле брани. Говоря о «поле брани» для большего эффекта необходимо себе представить последствия урагана Катрина, самый неблагополучный район Детройта или любой из супермаркетов на следующий день после Рождества. Каждый вечер я приходила к нему и приводила все в порядок, и привычно не обращая внимания на насмешки слизеринца, поила его необходимыми зельями, потом вновь садилась за учебники, в попытках хоть чем-то помочь Ордену, и шла спать, чтоб снова проснуться от криков Малфоя. За то мне самой почти перестали сниться кошмары, наполненные криками и проклятьями убитых моей рукой.

Дом наполнился запахом лукового супа, который, к сожалению, вызывал у меня лишь тошноту. Снова. Гриффиндорка неплохо готовила, но полгода, за которые меня кормили достаточно редко и скудно, выработали у организма стойкое отвращение к любой еде. Каждый день мне приходилось заставлять себя съесть хотя бы немного из того, что приносила мне Грейнджер, а остаток дня я стабильно тратил на борьбу со все усиливающейся тошнотой. Я с трудом двигался, и мне пришлось забыть о возможности встать с кровати, сразу же после первой попытки подняться. Тогда я хотел добраться до туалета, но не смог даже сесть на постели. Я попробовал сначала опустить на пол ноги, а после подняться, помогая себе руками, но все кончилось тем, что я просто упал, а через пару минут в комнату, прихрамывая, вошла Грейнджер и уронила поднос с едой, предназначавшейся мне. Тогда я даже был рад, что она пришла сама. Было нестерпимо унизительно показываться кому-то в таком жалком виде, но я никогда бы не позвал ее сам, и ее своевременный приход спас меня от необходимости лежать на полу в неудобной позе. Помимо прочего первые дни я не мог даже ложку самостоятельно держать, и гриффиндорке приходилось кормить меня. В тот раз меня вырвало ей под ноги, и с тех пор к моему и без того огромному ассортименту зелий прибавилась еще парочка.

На пятые сутки жизни с Грейнджер случился первый стихийный выброс, перепугавший и ее и меня. Такое было со мной только один раз, да и то в далеком детстве, когда умерла Джина, наша собака. Я сидел в гостиной, держа на руках золотистого ретривера, а вокруг меня летали кресла и столы, картины и статуэтки. Когда мама нашла меня, зала лежала в руинах, и только небольшой пяточек пола вокруг меня и собаки сохранил первозданный вид. С тех самых пор подобное не происходило ни разу до той злосчастной среды, но первый выброс будто послужил толчком, и теперь каждый день Грейнджер восстанавливает мою комнату.

С момента моего появления в этом доме прошло семь дней. Я открываю глаза и вполне самостоятельно, хоть и с некоторым трудом сажусь на кровати, подложив под спину подушку. За окном радостно светит недавно взошедшее солнце, и мне хочется немедленно оказаться там, за пределами этой долбанной комнаты, или хотя бы открыть окно. Я пытаюсь пошевелить ногой, но та будто вовсе и не является частью моего тела. Играющая в колдомедика Грейнджер постоянно твердит, что мне нужно научится терпению, и что скоро я вновь смогу ходить. Ага, как же, научись тут терпению, когда сам постоянно привязан к кровати и даже малую нужду не можешь справить самостоятельно!

Дверь в комнату открывается и гриффиндорка ставит поднос с горячим еще супом мне на ноги. Мне нестерпимо хочется есть, но я боюсь, что меня опять вырвет.

— Отравить не забыла? — слова вырываются как-то сами собой, хотя я и не надеюсь, что Грейнджер что-то ответит.

— Нет, добавь по вкусу, — ее раздраженный голос заставляет меня удивленно взглянуть на нее, но она сразу же отворачивается.

— Плохое настроение, Грейнджер?

— Не твое дело.

Ты права, не мое, но однообразие, окружающее меня начинает надоедать. Правда, я тебе об этом не скажу. Грейнджер бросает на меня осуждающий взгляд исподлобья, не то злой, не то расстроенный, а после уходит, плотно закрыв за собой дверь.

Кое как съев предложенную мне еду, я убираю поднос и проваливаюсь в беспокойный сон, вновь наполненный кошмарами.

Где-то в доме раздался приглушенный хлопок аппарации, вырвавший меня из полудремы. Часы, повешенные гриффиндоркой в моей комнате, показывают час дня, и я слышу, как Грейнджер желает кому-то доброго утра. В такие минуты хочется сдохнуть от собственной беспомощности, неспособности хотя бы взглянуть на того, кто, возможно, мог бы сделать мой мир, наполненный лишь бесконечными зельями и редкими приходами Грейнджер, немного интереснее.

Но вот в коридоре раздаются быстрые, приглушенные шаги, и я поворачиваю голову, пытаясь разглядеть человека в темном проеме двери. Воздух застревает в голе, и голос становится хриплым и чужим, когда я узнаю вошедшего:

— Северус! — слово испуганной птицей вырывается из легких, и мне кажется, что комната вновь наполнилась солнечным светом, скрывшимся было за соседней стеной. Он постарел. Его походка уже не так уверенна и тверда, будто и не он вовсе, а кто-то другой расхаживал в развевающейся черной мантии по коридорам Хогвартса, вселяя ужас в учеников. Северус аккуратно присел на краешек моей кровати и взял меня за руку, так и не сказав ни слова. Всегда такая прямая и гордая осанка будто изменила ему, плечи поникли, и весь он выглядел так, будто из его тела вынули стержень, железный прут, который всегда держал его голову высоко поднятой. Его взгляд был пуст, и казалось, будто он потерял целый мир, или всю жизнь в отчаянной, неравной борьбе. Даже глаза его, казались, потухли — не было больше того черного, неукротимого огня, вдохновлявшего меня когда-то. Я видел каждую его морщинку, темные мешки под глазами, слегка поднятые уголки губ, и все продолжал сжимать его руку, будто бросая нам обоим спасательный круг, будто кроме его руки и не было больше ничего на свете. — Подустал, Север?

Я с трудом опираюсь на свободную руку и сажусь на кровати, с силой притягивая его к себе. Северус обнимает меня, и я тихо прошу его лечь со мной. С минуту крестный просто смотрит на меня и в его глазах медленно начинает возрождаться былой огонь. Северус помогает мне подвинуться, а потом просто ложится рядом. Так мы и лежим, в уютном молчании, без слов рассказывая друг другу о прошедших месяцах. За окном сгущается темнота, а мы лечим друг друга объятьями, которых, казалось, больше никогда не будет.

Когда совсем стемнело, крестный поднялся, и уже вполне спокойно посмотрел на меня. Сейчас он выглядел отдохнувшим и живым, жилка на шее билась без надрыва, а в осанку вернулась привычная гордость и стать.

— Дракон, я принес тебе новую волшебную палочку, — сказал он, и я благодарно улыбнулся ему.

Не стоит даже думать о том, каких трудов ему это стоило, и лучше даже не заикаться об этом вслух. Поэтому я просто забираю подарок и бережно поглаживаю бок коробки так, будто она живая.

— Спасибо, — просто говорю я, а он и не требует ничего другого. Новая палочка ложится в руку легко, так, будто всегда в ней и лежала, и приветственно выпускает сноп серебристых искр. — Когда ты придешь снова?

— Я постараюсь прийти завтра,

Я киваю и еще долго смотрю на закрывшуюся за ним дверь.

* * *

Снейп появился неожиданно, хотя он и не предупреждал меня о своих визитах раньше, но сейчас все было по другому. Малфой очнулся, и я не знала как себя вести, ведь всякое могло произойти между ними. Я поздоровалась с преподавателем, Снейп кивнул и прошел в комнату к слизеринцу, а я ушла к себе. Достав какую-то книгу, я постаралась погрузиться в чтение, но рядом раздался хриплый и взволнованный голос Малфоя. Сначала я хотела выйти, но так и не нашла в себе силы сдвинуться с места. Когда все тот же хриплый голос раздался снова, я пожалела, что вместе с подслушивающим заклинанием не произнесла еще и подглядывающее: волнующийся о Снейпе Малфой казался мне восьмым чудом света, это хотелось видеть своими глазами.

За все те часы, что они провели вместе дальше, из комнаты не доносилось ни звука. Может, оба знали о том, что я подслушиваю, а может, им вовсе не требовались слова, я не знаю, но когда Снейп собрался уходить, я тоже поднялась с места и ушла на кухню. Профессор присоединился ко мне через несколько минут, я пила кофе на оккупированном книгами и картами столе.

-Я принес мистеру Малфою новую волшебную палочку, — его голос был сух и спокоен, он не стал подходить ко мне, а облокотившись о косяк, встал в проходе. Дождавшись моего благодарного кивка профессор попрощался, и прежде чем я успела что-либо сказать, аппарировал.

Против воли из горла вырвался тяжелый вздох. Эта неделя вымотала меня сильнее, чем все предыдущие семнадцать лет вместе взятые. Я закрыла глаза и с минуту просто наслаждалась спокойствием и тишиной. Тяжелый чугунный чайник, стоящий на плите зашипел и начал плеваться паром. Я выключила плиту и вернулась к прерванной работе над книгами.

Часа через два, когда за окном было совсем темно, я вспомнила о Малфое. Наверняка слизеринец хочет есть, и ему уже давно пора принять лекарства. С наслаждением потянувшись, я встала и снова включила печь.

Когда я зашла в его комнату, впервые за эту долгую неделю в ней было чисто: никаких сломанных вещей, разбитых тарелок, порванных тряпок. Я усмехнулась. Что ж, Гермиона, добро пожаловать в мир без стихийных выбросов, оказывается, для этого просто требовалось привести к нему Снейпа.

Малфой сидел на кровати, оперевшись на подушки и безразлично смотрел в окно. Я бросила обеспокоенный взгляд на часы, возможно, следовало бы оторваться от книг раньше, но неподвижный слизеринец никогда не позвал бы меня. Всю эту неделю я боролась за его аппетит, и, пожалуй, выиграла эту битву. Мало по малу, все еще борясь с тошнотой, он ел, и слава Мерлину, снова хотел есть. А еще он хотел, чтоб его вымыли, перетряхнули и заново перестелили постель, проветрили комнату, подали утку, хотел, но никогда не просил об этом. А еще Малфою хотелось хоть какого-нибудь разнообразия и движения в этой пустой комнате, и время от времени я ловила на себе его взгляд, спокойный взгляд с легкой тенью насмешки где-то в глубине запавших серых глаз. Гордость не позволяла ему просить меня, за то охотно поощряла оскорбления, сыплющиеся в мою сторону. Он издевался надо мной, а я продолжала это игнорировать, лишь изредка позволяя себе едкие комментарии, ведь это его единственное развлечение, так почему бы не оставить его ему?

Сегодня Малфой молча смотрел в окно, сжимая в руках длинную коробочку с новой волшебной палочкой. На фоне темного окна он казался мраморным изваянием — таким же спокойным и холодным. Поставив поднос с едой на кровать, и достав нужные зелья, я протянула их слизеринцу, и, проследив за тем, чтоб он выпил все, покинула комнату.

В это время года на улице все еще холодно, особенно в лесу, и мне пришлось принести из дома плед. Ночь вступала в свои права, устанавливала свои правила и порядки. На небе появлялись все новые и новые звезды, а желтолицая луна хищно скалилась под прикрытием облаков. Я села на мерзлую землю, спиной оперевшись на кряжистый вяз. В очередные планы ордена внесли существенные изменения, и мне придется работать почти всю ночь, чтобы свести риск и возможные потери к минимуму. Словосочетание «возможные потери» вызвало неконтролируемую волну мурашек, и я зябко передернула плечами. То, что на бумаге было простой цифрой, на деле являлось чьими-то жизнями и эти мысли сводили меня с ума. Если бы я смогла уменьшить риск еще на пару процентов, эти люди были живы. Каждый раз, читая очередной отчет, присланный с почтовой совой и смотря на безразличные цифры, я боюсь переворачивать страницу — всех этих людей я знаю, и, возможно даже близко общаюсь с ними, и каждая смерть, описанная на этих страницах, оседает на моих руках кровавыми пятнами. Я вся в крови, и мне уже ничем не отмыться.

* * *

Солнце лениво ползло по светло-алому небу, прогоняя редкие звезды и освещая ночной мир. Кажется, ему совсем не хочется заниматься этим неблагодарным делом, ибо звезды не прогонялись, а мир окрашивался в бело-серую хмарь, укрывшись туманом, словно большим тяжелым одеялом. Дом еще спал: еще не гремел чайник, не шумела вода, никто не переставлял склянки с утренними зельями, не готовил завтрак. Где-то на улице тихо запели птицы, будто не знающие точно приветствовать новый день, или все еще провожать старый. Я слушал окружающие меня звуки и вдыхал свежий, слегка морозный воздух, струящийся из приоткрытого окна.

В соседней комнате раздались первые тихие шаги, сонная Грейнджер завозилась, заходила по дому, стараясь привести себя в порядок. Дверь в мою комнату открылась, и я увидел заспанную гриффиндорку.

— Доброе утро, Малфой, — она душераздирающе зевала и терла пальцами слипающиеся глаза. Она плохо выглядит, глаза совсем запали, и кажутся на ее лице темными дырами, да и сама она болезненно худая — тронь ее, и она рассыплется, исчезнет. И когда я начал автоматически отмечать перемены в ее внешности?

— Нет, утро было бы добрым, если бы не необходимость лицезреть тебя на протяжении дня, Грейнджер.

Она даже не посмотрела в мою сторону, продолжая механически доставать мои зелья. Я стал замечать, что в последнее время наши отношения стали меняться. Они не стали лучше или хуже, они просто менялись. С того момента, как я очутился в этом доме, униженный, прикованный к кровати, каждый день во мне росло и крепло непреодолимое желание сделать гриффиндорке больно, втоптать ее в грязь, но ни одно замечание по поводу ее грязной крови, любовных связей или внешности не вывели ее из равновесия. Постепенно несвойственное мне желание сошло на нет, но от беззлобных издевок и сарказма я так и не смог отказаться. Не думаю, что мы бы стали хорошими друзьями, но и относиться к ней так, как раньше я бы уже не смог.

На кровать легли нужные зелья. Я подавил тяжелый вздох, но выпил все, что так настойчиво предлагала мне Грейнджер. Не то чтобы я был против, зелья действительно помогали и притупляли боль, да и ноги мало по малу приходили в движение, но горькая гадость уже осточертела, да и осознание того, что моя жизнь почти полностью завесила от этой девушки, просто бесила. Она действительно много делала для моего выздоровления, и я как никто это понимал. К тому же она так и не сказала Ордену, из какого дерьма меня вытащила, позволив мне сохранить хотя бы остатки гордости. Пожалуй, я был благодарен. Той самой незаметной слизеринской благодарностью, которая никогда не выражается в словах.

Грейнджер принесла поднос с очередным супом, и я застонал. Не смотря на то, что она неплохо готовила, необходимость постоянно есть ненавистный суп, приводила меня в отчаянье. Девушка вопросительно приподняла брови, все больше зля меня.

— Грейнджер, неужели ты не можешь приготовить хоть что-то, что не жидкое?!

Пожалуй, она была удивлена легким отчаяньем, скользящим в тоне моего голоса.

Пожалуй, я тоже слегка удивлен. Но только слегка.

Она остановилась и полностью повернулась ко мне:

— Ты не любишь супы, Малфой?

Я почувствовал непреодолимое желание закатить глаза, но сумел побороть столь низкий порыв.

— Боже, какая наблюдательность! Не удивительно, ты же всегда была одной из лучших учениц в классе.

— Не истерии, Малфой, я тебя совершенно серьезно спрашиваю, потому что я могла бы готовить что-нибудь другое, но первое время тебе нужно пить больше жидкости, иначе тошнота вернется, и ты снова не сможешь есть, — Грейнджер откинула волосы с лица. Она была слегка раздражена, я видел ее расширившиеся зрачки — верный признак — но мне еще никогда не удавалось полностью вывести ее из себя.

Я глубоко вздохнул, пытаясь справиться с собственным раздражением:

— Ради разнообразия попробуй на обед приготовить что-нибудь с мясом, а не пюреобразную дрянь, которую я вынужден есть.

Щеки грифиндорки осветил яркий румянец, еще один верный признак — отметил я про себя — девушка резко опустила поднос с супом мне на ноги, и быстро вышла, слегка опираясь на трость.

На обед я получил превосходный жареный бифштекс.

А потом в доме раздался звон колокольчиков, отчетливо слышный даже в моей комнате.

Спустя пару минут, с трудом опираясь на трость, зашла встревоженная Грейнджер. Я уже заметил, что каждый раз, когда она злилась или расстраивалась, ее нога начинала ныть, и гриффиндорка была вынуждена пользоваться тростью. Видимо, я должен вписать в свой небольшой список страх и отчаянье, написанные у нее на лице.

— Малфой, у нас незваные гости, — я приподнял бровь, требуя пояснений — неосознанный жест, который я перенял у Северуса. Грейнджер присела на мою кровать и сжала ладонями виски. Этого она не делала вообще никогда. Кажется, все действительно плохо. — Гарри раскинул сеть заклинаний по всему лесу, чтобы я знала, когда сюда приходят незваные гости. В тот раз я тоже пошла на звон. Когда спасла тебя, — эта фраза не нуждалась в пояснениях, я и так понял, что она обо мне. Гриффиндорка с силой потерла глаза и повернулась ко мне: — Я должна проверить. Если Упивающиеся пришли по вашему следу...

Предложение повисло в воздухе, я кожей ощущал холодок, пробежавший по комнате. Грейнджер продолжала встревожено смотреть на меня, я не говорил ни слова. Девушка тихо вздохнула и вышла, прямая как палка, прикрыв за собой дверь.

А чего ты ждала от меня?! Что я должен был сказать?! «Не бойся, дорогая, все будет хорошо, ведь я с тобой»? Или закричать: «Нет, не ходи туда, это слишком опасно»? Я НЕ хороший! Я даже не могу встать с этой чертовой постели! Блять! Я бессильно ударил кулаком по кровати.

Где-то в глубине дома раздавались шаги, потом прозвучал хлопок аппарации и все стихло. Дом накрыла противоестественная тишина, казалось, даже птицы за окном на время перестали петь. Я действительно начал волноваться. В конце концов, моя жизнь теперь зависит от нее. В конце концов я ей просто должен. В моих руках появилась волшебная палочка и я еще раз мысленно поблагодарил Северуса за своевременный подарок.

Проблема в том, что я действительно не могу ей ничем помочь.

Да с каких пор меня это вообще волнует?! Твою мать, что ты сделала со мной, Грейнджер?!

Я поудобнее сел на кровати и помогая себе руками поставил обе конечности на пол. Опираться на руки было трудно. После той первой неудачной попытки встать, я ни разу не делал этого. Каждый раз возле меня чудесным образом оказывалась Грейнджер и укладывала меня обратно, у меня даже появились мысли о заклинании Всевидящего Ока, но в те моменты это казалось неважным. Руки дрожали, а ноги отказывались слушаться, я никак не мог заставить себя полностью перенести на них вес своего тела.

Блять, почему это случилось именно сейчас?!

Дверь в комнату неожиданно распахнулась и я, схватив волшебную палочку, направил ее на ошарашенного Поттера. Видимо, я слишком увлекся и не услышал характерный хлопок. Тот удивленно смотрел на меня, не двигаясь с места. Наконец, он смог справиться с шоком ровно на столько, чтоб задать мне вопрос:

— Что ты здесь делаешь? — он поднимает волшебную палочку.

— Живу, — честно отвечаю я.

— Понятно, — недолгая пауза. — А где Гермиона? — новый робкий вопрос.

— Она ненадолго вышла.

— Понятно, — снова тихо повторяет он. Немного погодя Поттер опустил свою палочку, нацеленную мне точно в грудь, я последовал его примеру.

Пожалуй, более безумного диалога в данной ситуации быть просто не могло. Мерлин, ну почему с этой поттеровой золотой тройкой всегда связанны одни проблемы?

Раздался еще один хлопок и в комнате появился Северус. Он посмотрел на меня, потом перевел ничего не выражающий взгляд на Поттера, глаза которого казались просто огромными за стеклами толстых линз, и абсолютно спокойным голосом спросил:

— А где мисс Грейнджер?

Его присутствие всегда благотворно действовало на мои умственные способности — видимо, остров ледяного спокойствия в его лице сразу привел меня в чувства — разом заставив меня взять себя в руки, и вспомнить о действительно важных вещах.

— Она аппарировала в лес, Север. Зазвонило заклинание, и она ушла проверить, — Северус вновь посмотрел на меня и неожиданно оказался рядом. Холодная рука с силой толкнула меня обратно на подушки. Я попытался встать снова, но крестный просто прижал меня к кровати. Я нахмурился. — Отпусти.

— Драко, ты останешься здесь, — Северус скептично осмотрел стоящего столбом и ничего не понимающего Поттера, — а мы с мистером Поттером пойдем за мисс Грейнджер.

Я вновь попытался встать.

— Я не могу остаться здесь!

— Ты ничем не можешь помочь! Драко, очнись, ты даже на ногах не держишься, твое присутствие мне только помешает. Это бессмысленный разговор, — Северус сжал мою руку. — Ты ничего не изменишь, а мы просто потеряем время. Ты останешься здесь.

Последнее предложение было произнесено с легкой вопросительной нотой, но все еще звучало как утверждение. Поттер шокировано смотрел на нас, кажется, он даже не знал, что Северус может говорить с такой интонацией. Я закрыл глаза и медленно кивнул. Северус не должен волноваться обо мне. Пора предоставить кому-то другому право действия, тем более что он прав. Крестный медленно, будто еще сомневаясь, отпустил мою руку, но шаги, когда он покидал комнату, были быстры и уверенны.

Когда я открыл глаза, дом вновь был пуст и безмолвен.

* * *

Я лежала на дне небольшого оврага и флегматично смотрела на разноцветные огни заклинаний, проносящиеся над моей головой. Почему в момент эпичного спасения Малфоя ко мне не явилась добрая фея и не рассказала мне обо всех проблемах, которые появятся у меня с момента появления слизеринца в моем доме?!

Толпа Упивающихся Смертью, склонившихся над телом Беллатрикс Лестрейндж, определенно не входили в десятку лучших зрелищ в мире. Тем более что Дохлову вдруг приспичило оглянуться назад. Теперь я лежала в овраге, пропитанная пылью и равномерно покрытая грязью, иногда посылая заклинания в стан противника. Их было много. Это была первая мысль, посетившая меня в момент моего появления там. Их было много, а я была одна. И это очень плохо.

Эта мысль не оставляла меня, когда я падала на живот, спасаясь от первого смертельного проклятия. Она не покинула меня и теперь, когда я поняла, что мне некому помочь. Отчаянье медленно завладевало моим телом, лишало воли и желания бороться, желания побеждать, ставшего моим жизненным спутником. Очередное заклинание превратило кусок земли над моей головой в мелкую крошку, которая теперь сыпалась мне на голову. Я слегка приподнялась, и никуда конкретно не целясь, прошептала смертельное проклятие. Где-то там раздался злой мужской крик, а заклинания, летевшие в меня, наполнились новой силой. Я снова прижалась к земле, с удивлением отметив, что, похоже, все-таки попала. Пространство над моей головой полностью заполнили разноцветные огни, не давая мне возможности атаковать.

Кто-то рядом вновь закричал, я услышала глухой звук падения, и удивленно приподнялась, собираясь посмотреть на происходящее, но новое заклинание заставило меня укрыться снова. Поток огней над моей головой немного уменьшился, а крики наполнили лес. Я досчитала до десяти, и, вскинув руку с волшебной палочкой, послала вперед заклинание огненной плети. Неприятная вещь. Не такая плохая как авада, но тоже хороша. Кто-то завыл от боли, и мне снова пришлось лечь на дно спасительного оврага.

Течение боя неуловимо мелось. Все меньше заклинаний летело в мою сторону, все чаще раздавались крики и звуки падений. Среди нестройного хора голосов мне удалось различить голос Гарри. Пожалуй, его я бы узнала в любом случае. Еще один голос казался знакомым, но мне как-то не верилось, что Северус Снейп мог прийти мне на помощь.

Я отправила вперед разрывающее заклинание и наконец, смогла выглянуть из своего укрытия. Картина, представшая перед моими глазами, напоминала бред: с краю небольшой полянки, у самой кромке воды в развевающейся черной мантии стоял Северус Снейп, а Гарри Поттер, стоявший рядом с ним, с героическим видом угрожал волшебной палочкой ближайшему дереву, а вокруг лежали мертвые и раненные Упивающиеся Смертью. Пожалуй, они довольно неплохо смотрелись на фоне заходящего алого солнца, отражающегося в черной глади неподвижного озера.

Адреналин битвы уже начал отпускать меня, сердце застучало медленнее, боль в ноге начала возвращаться. Я тяжело встала на колени, пытаясь найти свою трость, отброшенную куда-то в пылу битвы.

— А где Рон? — я поднимаюсь с мерзлой земли, благодарно сжав поддерживающую меня руку Гарри. Тот улыбается мне, смотрит вроде бы искренне, но с затаенной тревогой где-то в глубине зеленых глаз, и все поглядывает на Снейпа, удивленно, но в то же время с благодарностью. Солнце медленно уходит за горизонт, чтобы в скором времени уступить свое место луне и хоть немного отдохнуть. Я ловлю себя на мысли, что тоже с радостью бы ушла, спряталась бы от всех где-нибудь далеко-далеко, но мне не позволительно так думать, так что я мысленно даю себе затрещину и поворачиваюсь к Гарри.

— У Рона какие-то дела с Хмури, он вот уже второй месяц у него пропадает, даже на мои вопросы не отвечает. Сказал, что сегодня занят, но постарается прийти на неделе, — он заглядывает в мои глаза, и я вижу отчаянье, умело спрятанное за стеклами линз. — Гермиона, поговори с ним, а? Меня он не слушает, так может тебя услышит. Он совсем себя загнал: бледный весь, худой, руки трясутся. Я не знаю как мне быть!

Мои брови медленно поднимаются вверх, в голову ничего не приходит. Я так давно не разговаривала с Роном, что даже начала забывать, как он вообще выглядит, так что о понимании сути проблемы не могло быть и речи. В душу вновь начала просачиваться вязкая тоска по друзьям, наполненная отчаянными попытками быть ближе, и пониманием, что я все больше отдаляюсь от них.

Моя вынужденно уединенная жизнь сильно влияла на мое сознание, и я даже могла выделить несколько кругов ада: первый месяц, пожалуй, был самым тяжелым и казался мне неким наказанием или проверкой на прочность. Я постоянно уговаривала себя потерпеть немного, говорила, что все пройдет и дальше будет легче, но подобное не сильно помогало. Меня мучили одиночество и боль, я пугалась каждого шороха, как наркоманка ждала писем и редких гостей. Мне было мучительно необходимо действие, движение, которого я не имела. Кошмары не давали мне спать, и я не видела никакого выхода из замкнутого круга. Тогда в мою голову пришла гениальная, как мне казалось, идея: раз я прячусь в лесах и ничего не делаю, почему бы не попытаться принести свой вклад в ход войны? Действительно, во всех войнах были тактики и полководцы, которые расставляли фигуры, разрабатывали планы атак и отступлений, так почему бы мне, со всеми моими знаниями и огромным количеством времени не стать одной из них? Так я не только отвлеку себя от невеселых размышлений по поводу собственной ненужности, но и помогу друзьям. Да, тогда это казалось мне поистине великолепным решением. В общем, идея прошла хорошо, к работе я отнеслась предельно серьезно и буквально сгорала от энтузиазма, дни и ночи сидя за книгами. Первое письмо от Гарри спустило меня с небес на землю: атака прошла довольно хорошо, враг лишился половины самых преданных сторонников, а мы потеряли Эмилину Вэнс из Ордена и пятерых ребят из Равенкло. Эта новость сильно ударила по моим и без того расстроенным нервам, мысль о том, что на моих руках кровь шестерых человек вновь вывела меня из строя. К работе я смогла вернуться только через неделю, но теперь мои кошмары изменились. Теперь в них незримо присутствовали тени умерших, протягивающих ко мне руки, и тянущих меня в бездну цвета крови, из которой мне не выбраться самой.

Оглядываясь назад, я иногда жалею о своем решении, но большую часть времени я думаю, что правильно поступила, не смотря на то, что друзья кажутся мне далекими и чужими.

Громкий крик за спиной привлек мое внимание. Я обернулась, и увидела Снейпа, склонившегося над раненой, незнакомой мне девушкой. В тонких пальцах он сжимал пузырек с прозрачной жидкостью, а незнакомка заворожено смотрела на солнечные лучи, отражающиеся от стенок фиала. Она медленно качала головой, я видела, как двигаются ее губы, произнося одни и те же слова:

— Профессор, не надо. Нет, я прошу, не надо, профессор... — Девушка попыталась отползти в сторону, но раненная нога причиняла ей сильную боль, не позволяя сдвинуться с места. В нескольких метрах от нее на земле лежала маска Упивающихся, и она вытягивала руку, пытаясь дотянуться до безобразного белого черепа. Свободной рукой профессор сжал горло девушки, пытаясь влить зелье в приоткрытый рот, но она продолжала отворачиваться, а бессвязный поток слов стал все больше походить на мантру, заклинание, которое сможет в один миг решить все проблемы.

Профессор усилил хватку, вынуждая ее шире открыть рот, но незнакомка вновь попыталась отползти от него, в панике совсем забыв про боль. Снейп вздохнул, и принялся уговаривать девушку, как маленького ребенка, или очень больного человека:

— Ну же, Вирджиния, всего три капли. Это не яд. Будет совсем не больно, я обещаю. Давай, доверься мне, — Постепенно девушка перестала вырываться, и обмякла в руках зельевара, как порванная тряпичная кукла. Я подошла ближе и странная незнакомка чудесным образом обернулась старой знакомой. Девушка оказалась совсем молодой ученицей Слизерина, учившейся когда-то на четвертом курсе, и я даже помнила ее распределение. Сейчас измазанная в грязи, напуганная и растрепанная, она казалась мне птенцом, выпавшим из гнезда. Сидя на земле, девчушка всем телом жалась к зельевару, и доверчиво заглядывала в его глаза. Профессор снова достал нужный пузырек, спрятанный им ранее в складках мантии, и вновь обратился к девушке: — Ну что, будем пить зелье? — девушка немного неуверенно кивнула, и Снейп влил пару капель варева в открытый рот. Глаза слизеринки затуманились, а профессор задал первый вопрос: — Вирджиния, расскажи мне, как вы здесь оказались.

— Лорд позвал нас к себе и приказал найти леди Беллатрикс, сказал, чтобы мы зашли в камеру Драко, и нашли магические следы, оставленные ее палочкой. Потом мы просто аппарировали вслед за ней, — девушка говорила тихим безэмоциональным голосом, смотря в одну точку.

— Почему так поздно, неделя прошла?

— Я не знаю. Лорд приказал, и мы сделали.

— Что тебе известно о дальнейших планах Лорда?

— Ничего. Это мое первое задание.

— Ясно, — Профессор осторожно усадил девушку, и, поднявшись с земли, обернулся к нам с Гарри: — Больше она ничего не знает. Сейчас возьмем ее с собой, а позже решим, что с ней делать.

— Профессор, это же девушка с вашего факультета. Как она здесь оказалась? — я приблизилась к девочке, застывшей на грязной земле. Она дрожала, и казалось, совсем не заметила моего приближения. Хотя, почему казалось — под веретасерумом сложно реагировать на внешние раздражители.

— Она здесь, потому что ее отец — Упивающийся Смертью. В свиту Темного Лорда попала почти одновременно с Драко. Они неплохо общались в школе, и мистеру Малфою удалось определить, что она под Империо. Я сразу же передал его слова Директору, но забрать девочку не было возможности, ведь если бы юная Пожирательница перестала являться на собрания, стал бы очевиден факт измены кого-то из свиты. — Снейп вновь присел возле девушки, и, укутав ее в свою мантию, поднял на руки, — Я аппарирую в Хогвартс, нужно решить, кто позаботится о ней, а после вернусь, и мы решим проблему переезда.

— Переезда? — Гарри, молчавший все это время, впервые вмешался в наш разговор.

— Да, мистер Поттер, переезда. Вы же не думаете, что Лорду не захочется узнать, куда делась группа его сторонников? Почти все из них пешки, но отсутствие Дохлова вызовет у Лорда много вопросов.

Пока Гарри пытался хоть что-то сказать в ответ, профессор аппарировал, унося с собой так и не пришедшую в себя девушку.

Гарри повернулся ко мне, его брови были вопросительно подняты, но пока о Драко Малфое, живущем в моей комнате, он ничего не спрашивал. Пока нужно было решать более насущные проблемы:

— Гермиона, а куда мы денем тела? — Гарри обернулся, обводя поляну тоскливым взглядом.

— Я не знаю, — я тяжело вздохнула, представляя, как лежу на каком-нибудь пляже, на необитаемом острове: вот рядом шумит спокойное море, а я набираю полную горсть песка, раскрываю ладонь, и теплый легкий бриз уносит мои печали вместе с белыми песчинками,— Может, просто сожжем?

С минуту Гарри удивленно смотрит на меня, потом кивает и помогает мне леветировать мертвых в одну кучу. Мы вместе произносим заклинание Живого Огня, и, убедившись, что огонь сжег всех незваных гостей, аппарируем домой.

Я веду Гарри на кухню и поручаю ему невероятно Сложное Дело — разгрести книжный завал на столе и приготовить чай. Сама я быстро переодеваюсь в чистую одежду, и иду к Малфою. Слизеринец настороженно смотрит на дверь, и когда я вхожу в его комнату, до меня доносится едва уловимый облегченный вздох.

— Где... профессор Снейп?

Я слышу легкую заминку, будто Малфой не знает точно, как нужно называть Снейпа в моем присутствии, но в последний момент останавливается на более привычном для меня варианте. Я предпочитаю сделать вид, что ничего не заметила, и просто протягиваю слизеринцу его зелья.

— Все в порядке, он забрал девушку со Слизерина, кажется, ее зовут Вирджиния, и аппарировал в Хогвартс, — я вижу, как он напрягается, и поспешно добавляю: — Он в порядке. И девушка тоже. У нее повреждена нога, но рана не смертельная, и вполне поддается лечению.

— Видно, судьба у нас такая, Грейнджер, вечно у кого-то проблемы с ногами, — невесело усмехается Малфой, но я вижу, что он полностью успокоился и расслабился. Даже улыбнулся слегка. Я проследила за тем, чтобы слизеринец выпил все зелья, и покинула комнату, прикрыв за собой дверь.

На кухне весело посвистывал чайник, на столе исходил паром остаток приготовленного мной обеда, а Гарри сидел за прибранным столом и лениво ковырял вилкой свою порцию. Я села рядом и жадно накинулась на еду — нормально поесть мне так и не удалось, так что я была ужасно голодна.

За два месяца, что мы не виделись, Гарри стал шире в плечах, и сейчас, когда гриффиндорец встал, чтобы разлить по чашкам чай, это стало особенно заметно. Я продолжала молча есть свой обед, изредка поглядывая на лучшего друга. Он старался не смотреть в сторону двери, туда, где дальше по коридору находилась комната Малфоя.

— Нет, Миона, я так не могу! — Передо мной опускается чашка чая, а Гарри отодвигает от меня тарелку с едой. Я провожаю мясо тоскливым взглядом. Вот и пообедала, Гермиона, приятного тебе аппетита. — Ты умная девушка, и я тебе полностью доверяю, но думаю, ты могла бы рассказать мне о том, что у тебя дома живет Малфой! — Гарри садится напротив меня и заглядывает мне в глаза. Он выглядит немного обиженным, и я понимаю, что он не уйдет, пока не услышит внятный подробный отчет о событиях этой недели. Пока я думаю о том, как именно описать состояние слизеринца так, чтобы у гриффиндорца не возникло лишних вопросов, и пододвигаю отобранную тарелку обратно, Гарри продолжает: — Миона, я ведь волнуюсь. За неделю — ни одного письма, даже строчки не написала, хотя я, наверное, тонну писем послал. Вот, решил, тебе сюрприз сделать, навестить, а что я вижу у тебя дома? Драко Малфоя, который говорит мне о том, что тебя нет, и Снейпа, который ведет себя так, будто он тут хозяин! — Я слушала его триаду, молча кивая в нужных местах, продолжая жевать все еще горячую отбивную. — Гермиона, ты вообще меня слушаешь?! — Гарри в сердцах ударил раскрытой ладонью по столу, солонка, подпрыгнула и перевернулась, белая пыль рассыпалась по деревянной поверхности, забиваясь в щели. К ссоре, рассеянно подумала я, пока друг, смачно ругаясь, ходил за тряпкой и пытался все убрать, — Гермиона, — вздохнув, гриффиндорец сел обратно, раздраженно смахивая остатки соли на недавно помытый пол, — давай попробуем еще раз, ладно? Что тут произошло?

Видимо, поесть нормально сегодня мне не дадут, так что я обреченно киваю, и откладываю вилку в сторону. Мой рассказ получился сухим и коротким, я не рассказала и половины всего произошедшего, но Гарри все равно выглядит потрясенным, хотя так и не перебивает меня, ни разу. Когда я заканчиваю монолог, он как будто взрывается:

— Миона, ты с ума сошла, это же опасно! Ты могла погибнуть! Ты живешь в этой дыре вот уже полгода, и все зря, потому что продолжаешь так же попусту рисковать собой! — Гарри вскакивает с места, и начинает расхаживать по комнате, будто это поможет ему успокоиться. На мгновение мне кажется, что мы поменялись местами: обычно именно я акулой нарезаю круги вокруг него и читаю нотации про опасность и бездарный риск. Гриффиндорец все продолжает говорить, и его обвинения начинают в серьез задевать меня. В конце концов он устает, останавливается на середине шага, и повернувшись ко мне, спрашивает: — Почему ты не написала мне или Рону? Почему именно Снейп?

Вот по этому и не написала. Твой эгоизм, и детские обиды однажды уже сыграли с нами злую шутку, погубив Сириуса, и я не хотела повторять подобное снова. Тем более что узнай ты о Малфое раньше, непременно прибежал бы с громкими требованиями немедленно отправить его куда подальше. Я представляю себе, как Гарри, размахивая волшебной палочкой над полуживым Малфоем, кричит на Снейпа и требует забрать его с собой. Пожалуй, в порыве гнева эти двое разорвали бы мою палатку на лоскутки, забыв и про меня и про Малфоя. Я усмехаюсь — да уж, они друг друга стоят. Я тихо вдыхаю побольше воздуха, и отвечаю, осторожно подбирая слова:

— Гарри, послушай, тогда у меня не было времени обдумать свои действия, но я не думаю, что, даже зная обо всем заранее, я бы решила по другому. К тому же, когда я, с раненным Малфоем на руках, оказалась здесь, мне нужна была квалифицированная медицинская помощь от человека, посвященного в тайну моего места жительства, и Снейп просто идеально мне подходил. А еще я считаю, что он имел право знать о том, что его крестник жив, и находится у меня.

— Ладно, я не буду с тобой спорить, и нотации тебе читать тоже не буду. В конце концов, ты большая девочка и сама знаешь, что делаешь.

— Ну спасибо, мил человек, за высокую оценку моих способностей!

— Ну вот, как я и думал, общение с Малфоем совсем не идет тебе на пользу. А ведь раньше ты была такой хорошей девочкой...

Я смотрю на Гарри, утирающего несуществующие слезы со щек, и чувствую, как впервые за долгое время на лице проступает искренняя улыбка: — Это не из-за того, что Малфой на меня плохо влияет, а потому что в свое время я связалась с тобой и Роном, — друг смеется и лезет в самодельный холодильник — магловское чудо техники в этом мире не в чести, и мне пришлось прибегнуть к магии, чтобы продукты не портились. — Что ты ищешь, проглот?

— Неужели в этом доме не найдется хоть чего-нибудь сладкого к чаю? — отвечает Поттер, все еще переставляющий с места на место остатки продуктов.

— А кто покупает мне продукты? — задаю я резонный вопрос. Продукты в мой дом носили как раз Гарри и Рон, а купить какие-нибудь сладости в прошлый раз мальчики не догадались, — Поищи в шкафу над раковинной, там должно было остаться старое печенье.

— Насколько старое? — грифиндорец быстро закрывает холодильник, и начинает деловито рыться в шкафу.

— Не знаю, оно уже было здесь, когда я начала тут жить.

— Ясно, — Гарри грустно вздыхает и закрывает дверцу шкафа обратно. — Кстати, давно хотел тебя спросить. А где Живоглот?

— Не знаю, он уже месяц дома не появлялся, — на самом деле этот вопрос волновал и меня, ведь мы собрались переезжать, и я не могла оставить кота в этом лесу. — Как думаешь, он вернется?

— Вернется, — друг подмигивает мне и жестом фокусника извлекает из мантии, висящей на стуле, шоколадку в яркой обертке. — Он ведь всегда появляется вовремя, правда?

— Да уж, — усмехаюсь я, припомнив третий курс, и нашу эпичную Битву с Плакучей Ивой. Шоколадка ложиться на середину стола, и мы молча пьем чай, погруженные каждый в свои мысли.

Когда с чаем было покончено, и я встала, чтоб снова вскипятить чайник, Гарри задумчиво крутивший в руках кусочек фольги, поднял на меня глаза и спросил:

— Слушай, Миона, тебе не показался странным Снейп? Ну, в смысле, вся эта забота об этой девочке кажется мне немного непривычной. Он ведь постоянно шипит, хамит и... — Гарри разводит руки, будто говоря мне, что всех пороков мрачного профессора зелий, он не может и вообразить, не то что описать.

Я киваю, и слегка прикусываю губы, пытаясь сформулировать ответ, вертящийся у меня на языке. Тяжелый котелок опускается на включенную плиту, и я оборачиваюсь к другу, прислоняясь бедром к краю стола:

— Знаешь, мне кажется, что мы многого о нем не знаем. И о Малфое тоже. Нет, они оба, без сомнения, те еще сволочи, но какие они в кругу семьи и друзей? Знаешь, анализируя наше поведение в школе, я могу понять Снейпа, но мне все еще кажется, что он любит детей, и на самом деле не плохой человек, просто его защитный механизм работает немного не так, как у меня или тебя.

— Но Снейп ненавидит меня! Да и тебя он все это время терпеть не мог, — Гарри скатывает фольгу в шарик, и кидает его мне в голову. Я лениво отмахиваюсь от детской забавы, возвращая серьезность ситуации.

— Конечно он тебя не ненавидит, на протяжении шести лет он защищал тебя и до сих пор продолжает это делать, а вот ты как раз возненавидел его с первой минуты знакомства, и до сих пор позволяешь первому впечатлению влиять на тебя, — Гарри мрачно смотрит в ответ, я отвечаю ему спокойным взглядом: — Серьезно, ведь ты продолжал считать Снейпа предателем даже тогда, когда Дамблдор сказал, что он на нашей стороне. А меня он терпеть не мог, потому что на первом курсе я подожгла его мантию.

— Но он же не заметил! — вскрикнул гриффиндорец, протестующее поднимая руки.

— Это мы думали, что он не заметил, но сейчас мне кажется, что он все видел, а значит знал, что именно я унизила его перед преподавателями, а значит, имел достаточно веский повод меня недолюбливать. К тому же, он сам сказал тебе, что знает, что мы на втором курсе украли у него рог двурога и шкуру бумсланга. Боюсь, этот инцидент не прибавил его любви к нам.

Пока я снимаю закипевший чайник с горячей плиты, Гарри молча обдумывает мои доводы и так же молча протягивает мне свою чашку.

— Я не уверен, что...

В доме раздается хлопок аппарации, и мы оба вздрагиваем, оставляя диалог незаконченным. На кухню входит Снейп, и я просто ставлю перед ним еще одну чашку. Тот благодарит меня кивком головы и садится за стол. Гарри смотрит на профессора, как на Призрака Оперы, неожиданно оказавшегося в моем доме, и я испытываю непреодолимое желание закатить глаза: конспиратор из Гарри аховый. Снейп вопросительно приподнимает бровь, но никак не комментирует странное поведение гриффиндорца. За то он полностью оборачивается ко мне, и сообщает:

— Я рассказал профессору Дамблдору о произошедшем, и оставил мисс Джером, позже мы попытаемся снять с нее Империо, и перевезем к тетке Мюриэль, которая согласилась за ней присматривать. Директор просил передать вам, что прошлые планы по нападению на Лорда придется пересмотреть, и разработать новый, защитный. План должен быть готов уже сегодня ночью, крайний срок — к завтрашнему утру. — Я тяжело вздохнула. Прощай, мечта об отдыхе, прощай, мягкая кровать, сегодня я тебя не увижу. Снейп будто читал мои мысли: — Я хорошо знаю Лорда, так что могу остаться и немного помочь.

— Это было бы неплохо. Спасибо, профессор.

— Раз мы со всем разобрались, я вас оставлю и навещу мистера Малфоя. Потом будем переезжать.

Снейп легко поднялся и покинул комнату, провожаемый недоверчивым взглядом со стороны Гарри.

— Знаешь, Миона, я начинаю подозревать, что ты была права, — гриффиндорец медленно повернулся ко мне. Я усмехнулась. Ну да, почаще бы так.

Из открытого окна тянуло свежестью и прохладой, ветви вяза лениво клонились к земле, а любопытные белки, привлеченные светом и теплом, все норовили залезть на кухню. Одна особо храбрая уже сидела на подоконнике и с интересом смотрела на маня глазами-бусинками. Только я собралась бросить нахалке кусочек хлеба, на улице раздался быстрый топот мохнатых лап, и белка окончила свою недолгую жизнь, встретившись с Живоглотом. Я радостно вскрикнула и подхватила кота на руки. Наглая морда спокойно жевала убитую белку, благосклонно позволяя мне тискать и рассматривать себя. За две недели кот похудел, рыжая шерсть свалялась, и казалась грязно-коричневой. На боку красовалась полузатянувшаяся царапина, а ухо было на половину разорвано, но Живоглот все равно казался до безобразия довольным.

— Ну что, наглая морда, соскучился по хозяйке? Никто моего котика не обижал? — наглая морда не ответила, продолжая есть белку и лениво жмурить глаза,

— Он сам кого хочешь обидит, только повод дай, хотя такому, пожалуй, и повод не нужен, — хмуро ответил мне Гарри с отвращением наблюдая, как маленькое мертвое тельце медленно исчезает в мохнатой пасти моего рыжего чудовища.

— Не обижай Живоглотика, Живоглотик хороший, правда же? — я радостно рассматривала кота, и отпустила его только когда у него закончилась белка, и моей ручной живности стало скучно. Кот легко спрыгну на пол и сразу же направился к своей миске, пустующей уже вторую неделю. Я налила проглоту молока и повернулась к Гарри: — Пора идти к Снейпу и Малфою. Скоро совсем стемнеет, а нам надо решить, куда мы переезжаем.

Гарри поднялся из-за стола и мы вышли из кухни. В коридоре было совсем темно, свет никто не включал, а дверь в комнату Малфоя была плотно закрыта. Я робко постучалась и вошла. Снейп сидел на стуле возле кровати Малфоя, держа того за руку. Мы явно прервали их разговор, да и Малфой не выглядел радостным: он хмуро переводил взгляд с меня на Гарри и обратно. Я прошла в комнату, и присела на соседний стул. Гарри остался стоять.

— Профессор, нужно решить, куда мы перенесем палатку, — Снейп кивнул и задумался, комната на несколько минут погрузилась в молчание.

— Как насчет леса на востоке Великобритании? На границе с Уэльсом? Судя по нашим сведеньям, Упивающиеся расположились на юго-востоке, в скалах Семи Сестер, и в вашу сторону смотреть не должны, — я мысленно представила карту местности, жалея, что так и не сочла нужным полностью изучить географию, отдавая предпочтение точным рисункам на пергаментной бумаге. Поняв примерное расположение в пространстве пресловутого леса и скал, я, немного подумав, все же согласилась. Снейп встал, не отпуская руки Малфоя, и продолжил: — Тогда я беру мистера Малфоя, а вы собираете палатку. Нужно замести все следы вашего пребывания здесь, и уничтожить следы аппарации, чтобы вас не нашли снова.

Я молча кивнула, и вышла из комнаты, утягивая Гарри за собой, прихватив рукав его кофты. Я зашла в гостиную и взяла спящего кота на руки. Мне пришлось накинуть мантию, и подождать, пока оденется Гарри. Мы вместе вышли из дома, и принялись убирать защитные заклинания, разбросанные вокруг. Мы почти закончили, когда на улице появился Снейп, легко удерживающий Малфоя. Гарри махнул волшебной палочкой в сторону палатки, и та быстро сложилась в компактный валик. Когда все было готово, Малфой, которого зельевар держал на спине, удивленно вскрикнул:

— Ликорис... нет, ликорис здесь не растет, это просто не возможно. — Слизеринец завертел головой, его взгляд остановился, он смотрел будто сквозь меня, и я видела, как потрясенно расширяются его глаза.

Малфой продолжал смотреть на ликорис. На поляне, где расцвели цветы еще не до конца растаял снег, и на белоснежном ковре ярко-алые бутоны казались кровавыми ранами, немного неуместными на этой белизне.

— Это из-за меня, — Малфой оторвался от цветов, и перевел взгляд на меня.

— Что из-за тебя, Грейнджер?

— Ликорис цветет из-за меня. Еще на четвертом курсе, я ошиблась в формулировке одного заклинания, и теперь в местах, где я живу, распускаются мои любимые цветы. Кстати, что будем с ними делать, они полностью пропитаны моей магией?

— Просто возьмем с собой, — Гарри безразлично пожал плечами. — Ты же всегда так делала.

— Но магический след останется, — неуверенно ответила я, не решаясь применять магию.

— Я уберу магические следы, — в разговор вступил Снейп. Я внимательно оглядела зельевара и висящего на нем Малфоя, и одним взмахом убрала поляну алых цветов. Снейп аккуратно и тщательно затер все следы, что могли указывать на наше присутствие здесь, и мы аппарировали.

На новом месте было холодно, с востока дул промозглый ветер, пригибающий ветви деревьев к земле, за то снег уже растаял, и даже иней не укутывал землю ледяным покрывалом. Я опустила кота на землю и принялась по новой ставить защитные заклинания, вокруг будущего места жительства. На середине довольно большой поляны Гарри установил палатку, и Снейп сразу же унес Малфоя в дом. Помощь нам не требовалась, и мы довольно быстро управились с работой.

В доме было тепло, я радостно вдохнула уже ставший родным запах цветов и медикаментов, кинула тяжелую мантию на кресло и пошла на кухню ставить чайник. В который раз за день?

* * *

На улице было нестерпимо холодно, и как только Поттер поставил палатку, Северус занес меня внутрь и аккуратно опустил меня на мою кровать. С зельями на сегодня было покончено, с потрясениями тоже, так что я вполне мог вздохнуть спокойно. Север услышал мой тяжкий вздох и потрепал меня по голове:

— Устал, дракон?

Я улыбнулся и поймал его ладонь, сжимая его холодные пальцы и грея их в своих руках. Дома было хорошо, тепло и спокойно, а еще здесь был Северус, так что я позволил себе расслабиться.

И когда я начал считать эту палатку своим домом?

На кухне загрохотал чайник, а Северус вздохнул и поднялся с места:

— Прости, Драко, мне нужно помочь им с планами, — я проводил его грустным взглядом, и вновь начал слушать окружающую меня тишину.

Спустя пять минут я не выдержал и громко выругался. Тихий разговор, доносившийся с кухни моментально смолк. Я закрыл глаза и вопросил темноту, окружившую меня:

— Неужели нельзя строить свои планы здесь? — ответом мне были тихие перешептывания. Я вздохнул, и снова громко сказал темноте: — Мне скучно! — разговоры прекратились, за то заскрипели отодвигаемые стулья. Шорох собираемых книг и карт я не услышал, но смог отчетливо представить. С минуту до меня не доносилось ни звука, а потом в коридоре раздались первые шаги. Я удовлетворенно улыбнулся, и, открывая глаза, добавил: — И я хочу чай.

Человек, стоявший за закрытой дверью, тяжело вздохнул и пошел обратно.

Спустя пару минут в моей комнате появился Северус, следом зашел Поттер, сжимающий в руках кипу карт и книг. Последней появилась Грейнджер, несущая нагруженный поднос.

Когда все расселись по местам, разобрали кружки с ароматными напитками и разложили вокруг нужные для работы книги, мою, обычно тихую комнату наполнили звуки. Обсуждение началось. Северус и Поттер ожесточенно спорили о сильных и слабых сторонах противника, время от времени отмахиваясь от Грейнджер, пытающейся усмирить спорщиков, и обратить их внимание на предстоящее сражение, а так же на наши преимущества и недостатки. Я усмехался, наблюдая за бесплотными попытками гриффиндорки вернуть себе контроль над ситуацией, и время от времени ловя на себе ее беспомощные взгляды. В конце концов, устав от того, что никто не обращает на нее должного внимания, Грейнджер пронзительно закричала, Поттер, подпрыгнув на месте тут же упал со стула, чем вызвал приступ неудержимого хохота с моей стороны. Северус удивленно разглядывал меня, пока я хватался за живот, пытаясь унять смех, а Поттер, поднимаясь с пола, громко матерился. Через пару минут, одну разбитую чашку и парочки не очень лестных слов в адрес всех присутствующих, сорвавшихся с губ моего крестного, все успокоились и вернулись, наконец, к делу.

За работой время пролетало совсем незаметно. Поттер кричал, доказывая всем свою правоту, Северус ползал по лежащей на полу карте и увлеченно что-то обсуждал с Грейнджер, записывающей все общие идеи в толстую тетрадку. К концу ночи в комнате пахло чаем и шоколадом, извлеченным откуда-то запасливым Поттером, Северус вместе со мной дымил магловскими сигаретами — старая дурная привычка — и ворчал, когда я в очередной раз тянул руку к пачке. Я только улыбался и показывал слишком уж волнующемуся крестному язык. В конце концов, для человека, не курившего полгода вполне естественно вот так срываться время от времени.

Пока мы с Северусом беззлобно посмеивались друг над другом, Грейнджер, безбожно зевая, переписывала готовый план на чистовик, который Север и Поттер должны будут доставить Дамблдору. После того как поставят в нашем лесу защиту, разумеется. Я затушил очередной окурок в наколдованной хрустальной пепельнице, и взмахом волшебной палочки распахнул окно. В комнату ворвался свежий ветер, прогоняя едкий запах табака, и на время притупляя усталость. На моих ногах вальяжно покоилось озерцо рыжей шерсти — принадлежащий Грейнджер кот с говорящей кличкой Живоглот, пришел в мою комнату через пару часов после начала нашего своеобразного заседания и нагло воспользовавшись тем, что на его никто не обращает внимания, зловреднейший и коварнейший меховой шар залез ко мне на кровать. Первое время я пытался его прогнать, но быстро устав от бесполезных попыток, просто оставил его в покое.

Но вот Грейнджер наконец-то ставит последнюю точку и с хрустом потягивается, Север толкает задремавшего Поттера в бок и поднимается на ноги. Гарри трет слипающиеся глаза и прощается с гриффиндоркой, за одно забирая у нее Дамблдоровское письмо.

Северус крепко сжимает мою руку, и мы замираем на минуту, просто наслаждаясь тяжестью чужой ладони. Его холодные пальцы выскальзывают из моих, и я грустно улыбаюсь, смотря на его прямую спину. Поттер уходит следом, и мы с Грейнджер остаемся одни. Она снова зевает и легко закрывает окно, неодобрительно косясь на оставленную мне пачку сигарет. Я молча наблюдаю за тем, как она собирает беспорядочно разбросанные книги в аккуратную стопку, и, повернувшись ко мне пристально смотрит в мои глаза.

— Спасибо за сегодняшний вечер. В смысле за помощь. Без тебя и профессора я бы не успела, — она подходит ближе и с легкостью подхватывает здорового котяру на руки. Я осторожно киваю в ответ, и мне кажется, что эти слова отлично мне подходят, но я ни за что не стану ее благодарить. Кажется, она правильно понимает мое молчание, и уходит. И среди шороха ее домашних туфель, стука трости и мяуканье разбуженного кота, я различаю ее тихое: — Спокойной ночи, Малфой.

Хотя я совсем не уверен, что мне не показалось.

И когда за Грейнджер уже закрывается дверь, я тихо отвечаю ей: — Спокойной ночи.

Утро началось для меня как-то совсем непривычно, и потому неожиданно. Живоглот, обычно вовремя получающий свой завтрак, устал ждать моего пробуждения и решил просто укусить меня за руку. Видимо, перед этим он довольно громко и долго орал над моим бренным телом, ибо в соседней комнате слизеринец ругался матом и уже как-то отчаянно молил Мерлина о моем пробуждении и жестоком расчленении несчастного котика. Я вздохнула, и послушно открыла осоловелые, сонные глаза.

Из теплой постели вылезать совершенно не хотелось. Хотелось спать. Возможно, немного поесть и опять уснуть на долгие годы. Живоглот снова громко заорал, пытаясь привлечь мое внимание и вновь поймать мою и так пострадавшую конечность. Я не давалась. Подслушивающее заклинание принесло отчаянный стон и пожелание моей скорейшей смерти.

Я на минуту прикрыла глаза, собралась с духом, и наконец, встала. Моих немногих утренних сил хватило только на кормежку моего страшного зверя и кое-как слепленного завтрака. Стрелка на часах уже давно перевалила за двенадцатичасовую отметку и безжалостно показывала почти четыре часа дня.

Настроения это, как ни странно, не прибавляло — наоборот, всеми силами вгоняло в депрессию. С одной стороны, мне бы еще спать и спать; с другой — всю сегодняшнюю ночь я не сомкну глаз, и вновь просплю до обеда. Порочный круг будет продолжаться до тех пор, пока на большой обетованной земле не случится какого-нибудь ЧП, но мне как-то хочется верить, что подобного вчерашнему больше не произойдет. Донельзя наивные мысли немного согревают, и возвращают мне какую-никакую, но радость жизни, так что я даже уговариваю свое бренное тельце на быстрый утренний душ. Стоя под теплыми струями я вдруг вспоминаю о неподвижном, громко ругающемся и наверняка голодном слизеринце.

Который, к тому же, еще и не мыт. И даже зелья не принял.

Завернув мокрые волосы в чурбан из небольшого полотенца, и, напялив на себя первые попавшиеся штаны и рубашку, я прихватила готовый завтрак и отправилась к Малфою. Тишина дома настораживала и заставляла меня вспоминать поля кровавых сражений, на время опустевших из-за недавно подписанного договора о ненападении. Казалось, противники еще не смирились с решением о прекращении боевых действий, и теперь обе армии сидят в своих окопах и по мелкому пакостят друг другу, пока дипломаты и командный состав периодически бегают туда сюда — попросить картошечки или неожиданно закончившуюся тушенку. А то и за общий костерок позвать. Но это так, разумная элита.

Бледный слизеринец выглядел сонным и злым. Отсутствие горячей еды совершенно не прибавляло ему хорошего настроения, да и темное небо за окном совершенно не помогало. Малфой отвел тяжелый взгляд от вышеупомянутого неба и хмуро посмотрел на меня.

— Грейнджер, сколько можно спать?! — справедливое замечание. К сожалению, меня довольно сложно поднять утром, особенно, если я не понимаю, зачем мне это надо. А если я еще и не выспалась, то миссия из сложной неожиданно превращается в опасную: спросонок я могу и в лоб дать, а могу и за волшебную палочку схватиться. Я несколько виновато потупилась, неохотно признавая Малфоевскую правоту. Тот продолжал: — Из-за твоего ненормального кота у меня болит голова, — А вот это уже не справедливо. Я вскинулась, с немым укором и возмущением смотря на слизеринца. Глотик не виноват. — А еще я не выспался и хочу кофе.

Чего парню никогда не нужно будет занимать, так это уверенности в себе — она была большими буквами написана на его лице, и, по-моему, его никогда не покидала. Прикованный к кровати Малфой выглядел так, словно точно знал — с минуты на минуту ему принесут желаемое, даже если для этого мне придется разбиться в лепешку. Я только грустно вздохнула и постаралась справиться с подступающим раздражением.

Так ничего и не сказав полусидящему слизеринцу, я молча доставала нужные зелья. Казалось, Малфой и сам потерял ко мне всякий интерес, во всяком случае, больше он ни чего не говорил, и вообще не обращал на меня никакого внимания.

Приготовив все необходимое и временно оставив слизеринца наедине с его зельями и завтраком, я отправилась на кухню. Мне и самой совершенно необходимо было поесть и выпить чашку чего-нибудь горячего. Хотя бы чая, ибо, к сожалению, кофе в этом доме уже давно перевелось, вместе с большей частью продуктовых запасов. Так что дудки, Малфой, ничего личного.

Быстро доев остатки еще не остывшей яичницы, я принялась убирать со стола. Заняться было нечем, так что я решила устроить банный день вернувшийся животине, а заодно и порядком доставшему меня слизеринцу.

Вновь идти во враждебно настроенную часть моего дома пока совершенно не хотелось, и я пошла на отчаянный шаг. Генеральная уборка будет как нельзя кстати, думала я, пока выгребала из ванной комнаты нужные мне тряпочки и склянки. Так я смогу хотя бы организовать достойный предлог некоторое время не попадаться на глаза Малфою. Тогда это показалось мне хорошей идеей, так что я с совершенно неуместным энтузиазмом принялась драить все доступные мне поверхности дома. Что особо примечательно, вручную.

Часа через два моя палатка сияла небывалой чистотой, а я была выжата как старый, никому не нужный лимон. К тому же, всем моим жильцам не помешал бы обед, то есть ужин, который мне еще предстоит приготовить. Я открыла все краны, и позволила ванне самой наполняться чистой водой, пока я чищу и режу овощи.

Спустя еще полчаса, когда в глубокой чугунной сковороде мирно тушился будущий ужин, я отправилась за Малфоем, еще более хмурым, чем пару часов назад.

В его комнате остро пахло табаком и немытым телом, так что первым делом мне пришлось распахнуть окно. Свежий, прохладный ветерок ворвался в комнату, растрепал тонкие занавески и принялся играть с забытыми вчера свитками.

— Я набрала тебе ванну. Ты не против, Малфой?

— Разве мое мнение играет здесь хоть какую-то роль, Грейнджер?

Я крепко сжала кулаки, пытаясь сдержать порыв и не ударить слизеринца посильнее. Он все еще смотрел в окно и даже не поворачивал головы в мою сторону. Не знаю почему, но меня это сильно разозлило, хотя, если подумать, это была не самая страшная слизеринская выходка. Я молча кивнула и совершенно ни на что не реагируя, с помощью магии подняла Малфоя в воздух. Пока смачно ругающийся парень плыл по воздуху позади меня, я вышла из комнаты, дошла до ванной и опустила все еще одетого слизеринца прямо в горячую воду. Надо отметить, осторожно опустила — даже воды не разлила.

Когда мокрый Малфой вынырнул из воды, я мрачно оглядела дело рук своих и вышла.

Уже на кухне, с остервенеем втыкая вилку в ни в чем неповинные овощи, сообразила, что давно так не злилась, но все равно так и не позволила себе сорваться.

Нога снова начинала ныть, и мне пришлось выпить порядком надоевшее обезболивающее зелье. Чертово проклятье, по мнению колдомедиков еще долго будет напоминать о себе, мешая мне жить и наслаждаться безболезненным существованием.

Когда я уже начала успокаиваться из ванной раздался непонятный шум и плеск. Я сорвалась с насиженного места и поспешила к неугомонному слизеринцу. Тот барахтался в воде, пытаясь ухватиться за какую-нибудь опору в тщетной попытке не утонуть. Пытался встать сам, поняла я, пока вытаскивала мокрого Малфоя из порядком остывшей воды.

Когда смерть слизеринской змее больше не грозила, мы синхронно облегченно выдохнули.

— С ума сошел, идиот? Утонуть ведь мог!

Вторая волна не до конца ушедшей злости вновь штурмует мой разум, и я позволяю себе применить совершенно несвойственный метод — крик. В конце концов он ведь и правда мог: в большинстве критических ситуаций мозг у человека отключается, не помогая найти нужное решение вовремя. Мокрый, голый слизеринец, порядком растерявший всю свою спесь, с независимым видом восседал в наполненной ванне и хмуро смотрел на меня — видно, и сам уже все понял. Какой молодец.

Я вздохнула и начала понемногу успокаиваться. Молча помогаю ему сесть на холодный бортик, протягивая идиоту сухое полотенце. Тот лишь едва заметно кивнул и завернулся в махровую ткань.

Пока я леветировала его до кровати, в голове некстати вспыхивает сакральная мысль о незакрытом окне, и я едва не роняю свою бренную ношу на пол. Ноша вскрикнула и нелепо взмахнула руками, пытаясь удержать падающее полотенце и удержаться от очередного ругательства.

— Извини, — тихо произнесла я и подождала, пока парень, висящий в воздухе, вновь замотается в теплую ткань, словно гусеница-переросток в кокон.

В слизеринской комнате действительно было страшно холодно. Я быстро перестелила кровать и аккуратно опустила Малфоя на чистые простыни, укрыв его одеялом. Закрыв окно, я достала из шкафа чистую ночную рубашку и нужные зелья, для верности добавив к ним еще и Перечное — уж лучше перестраховаться сейчас, а не лечить осложненную пневмонией простуду после.

Пока Малфой возится с зельями, и пытается поправить ночную рубашку, комом лежащую у него в ногах, я выхожу на кухню, и возвращаюсь только через пару минут, за то с разогретым ужином и парой тяжелых книг старой английской классики.

— Я не знаю какие книги тебе нравятся, но по моему хорошая книга в любом случае никогда не помешает, так что захватила всего понемногу. Вот, тут ...

Я ставлю поднос с едой на кровать и растерянно замолкаю, с удивлением смотря на светлеющее лицо слизеринца, который мертвой хваткой вцепился в том трагедий Шекспира. Малфой медленно повернулся ко мне, и я заметила его глаза — удивительно яркие сейчас, без примесей холодной серой стали, прочно обосновавшейся там когда-то. Он не улыбался, но взгляд наполнился таким искренним и светлым счастьем, что у меня на секунду перехватило дыханье.

— Спасибо, — его голос звучал хрипло и тихо, а сам он так серьезно смотрел на меня, будто я подарила ему самый желанный подарок всей его жизни.

Отвечать совершенно не хотелось — да и что я могла ему сказать? — но он, кажется, и сам все прекрасно понял и отвел взгляд. Я слегка склонила голову на бок, и вышла, аккуратно закрыв его дверь.

Живоглот, которого я тоже собиралась сегодня вымыть нашелся в гостиной, возле не растопленного камина. Легко подхватив рыжее чудовище на руки, я отправилась купать своего любимца.

Небольшая ванная комната вполне ожидаемо наполнилась истошным мявом напуганного животного. Мой кот, как и большинство представителей кошачьего племени воду не любил и старался удрать от меня при любой возможности, но так как я ему эту возможность не предоставляла, просто громко надрывно орал, да так, что появление в моем доме Гарри прошло для меня совершенно незамеченным.

Растрепанный гриффиндорец, неожиданно ворвавшийся в комнату стал для меня полным сюрпризом.

— Привет, Миона, — Гарри легко чмокнул меня в макушку и пристроился рядом. — Прости, прийти пораньше и спасти тебя от общества Малфоя, никак не мог. Волдеморт напал утром, но мы уже были готовы, да наш план не подвел, так что атака с треском провалилась. Потерь с нашей стороны нет, но и Лорд, к сожалению, остался при своих.

Я почувствовала, как с сердца падает огромный тяжелый камень, поселившийся там еще вчера вечером и ни под каким предлогом не покидающий насиженное место. Из-за меня и младшего Малфоя могло пострадать много людей, и я была страшно рада, что все обошлось. Я улыбнулась радостной, беззаботной улыбкой и с удвоенным энтузиазмом принялась намыливать бедного кота.

Когда шерсть Живоглота вновь стала рыжей, а мыльная пена из белоснежной превратилась в черную, я вытащила наглую морду из таза с водой и завернула ее в полотенце. Сидящий подле меня Гарри грустно вздыхал и так странно смотрел на меня, что я поняла — гриффиндорец не уйдет без большой кружки хорошего чая и задушевного разговора.

— Подожди немного, я высушу кота, и выслушаю весь тот бред, что ты мне, без сомнения, уже приготовил.

Гарри обиженно посмотрел на меня:

— Почему это бред? Я пришел с вполне конкретными мыслями и выводами.

— Я и не спорю, просто когда на твоем лице появляется такое выражение, ты всегда несешь бред и частенько жалуешься.

— Это потому, что ты не обращаешь на меня внимание. В конце концов, я могу пообещать что не буду жаловаться, если, конечно, ты заранее меня пожалеешь, — Гарри снова кинул на меня грустный, умоляющий взгляд и я расхохоталась, сдаваясь без боя.

— Что и требовалось доказать, храбрый ты гриффиндорец! Ладно, пошли уже, заварю тебе чай. Ты будешь излагать мне суть проблемы, а я буду гладить тебя по головке и постоянно напоминать о том, что ты бедный и несчастный.

Гарри наконец-то улыбнулся и вышел вслед за мной.

Нужное заклинание довольно быстро превратило злое и мокрое животное в сухое и довольное жизнью, так что пока я ставила чайник на плиту и резала бутерброды из оставшихся еще продуктов, Живоглот благосклонно терся о мои ноги, мешая двигаться. Гарри, усевшийся было за стол, хлопнул себя по лбу и довольно быстро унесся куда-то. Вернулся гриффиндорец через пару минут, нагруженный тяжелыми пакетами, за то до нельзя довольный, и принялся эти самые пакеты разгребать, попутно объясняя свои действия:

— Я же сегодня в магазин умудрился сбегать! Купил, наверно, тонну шоколада, яблок там всяких, и даже кофе не забыл. Ну, и нормальной еды, само собой, — на стол ложились пачки лапши, картошки, лука и мяса. Я возликовала, и бросилась обниматься, правда запнулась о кота и чуть не упала, так что комната на время наполнилась смехом и другими разными непонятными звуками. Например, криками кота, которому отдавили хвост.

В конце концов, когда еще недавно пустые шкафы неожиданно наполнились вкусной едой, на столе лежали нарезанные фрукты и бутерброды, а на плитке томилась турка с ароматным кофе, мы с Гарри сели, наконец, за стол.

— Ну, рассказывай давай, что там у тебя случилось. И о том, как все прошло, — мне не терпелось услышать полный отчет друга. Желательно с подробностями. Желательно в лицах.

— Тогда сначала о приятном, — заявил гриффиндорец и начал свой сбивчивый рассказ: — Ну, это я говорю, что о приятном, потому что знаю, что все закончилось хорошо, хотя начиналось, надо сказать, довольно паршиво. Для меня, во всяком случае. Ладно, перейдем к сути. Я утром первым делом завалился спать. Знаю, что не должен был, но глаза тогда просто слипались, а если я хотя бы на часок за ночь не прилягу — пользы от меня никакой, сама знаешь, — я нетерпеливо кивнула, предлагая другу поторопиться, и тот послушно вернулся к повествованию: — Так вот, разбудила меня боль в шраме. Резкая и острая, прямо в голову вбивающаяся; в общем, ощущения такие, будто тебе голову на части разрывают. Я подскочил и рванул а Дамболдору. Прямо так рванул, успел только джинсы натянуть, да палочку с мантией прихватить. И молодец, если честно, а то нехорошо бы получилось. Представь себе картину — полдень, народ весь по школе бродит, а Гарри Поттер в трусах, с мантией наперевес по коридору бежит. Нет, не хорошо бы получилось, — я закатываю глаза и пытаюсь сдержать рвущийся наружу смех. Пока безуспешно. Друг тем временем продолжает рассказ: — Ну, вбегаю я к нему, значит, и с порога еще кричать начинаю: «Начинается! Волдеморт скоро у нас будет! Радуется еще, скотина!». Кричу, значит, по сторонам не оглядываюсь, хотя надо бы. И оглядеться, и мантию натянуть тоже. Да не смотри ты на меня, как на идиота! Я тоже поначалу о мантии этой несчастной не думал. Еще бы, Волдеморт на подходе, дела мне больше нет, как о мантии думать. Ан нет. В кабинете как раз Снейп сидел, а как меня увидел, так сразу и начал песню свою старую петь. И про манеры, и про неуважение к правилам и даже о Золотом Мальчике пару строчек ввернул. Не иначе для красного словца. Во всем ведь повод видит, гад! — я с удивлением замечаю почти восхищенные ноты, тщательно спрятанные под толщей ненависти и презрения. Гарри, увлеченный рассказом, совершенно не обращает на меня внимание, и продолжает описывать произошедшие события, время от времени уходя от главной темы: — Но это не важно. Так вот, Волдеморт, видно, на эффект неожиданности рассчитывал, а может, на время, или еще на что — я не знаю, но мы то уже готовы были и организовали засаду, когда я сообщил, что он близко. Он, не будь дурак, конечно не попался, но крылышки мы им потрепали — будь здоров! А из наших только Тонкс пострадала, но ранение не серьезное — так, пустячок. Но я опять таки не о том. То есть о том, конечно, но я не об этом пришел поговорить. В общем, еще до битвы, когда мы с планом закончили, я со Снейпом пошел ставить охранные чары. И опять-таки не смотри на меня так, здесь все начиналось довольно таки хорошо. Снейп не называл меня имбицилом, я не вел себя как придурок — ну, мы вообще-то мало разговаривали, но это не суть! — и вообще все было довольно хорошо, но это продолжалось до тех пор, пока не пришло время ставить эти самые охранные чары, будь они трижды неладны! Я предложил раскидать по округе давешние колокольчики, а он настаивал на обычном, немного модифицированном Протего. Ну том, что невидимое и на что-то определенное настраивается. Я ему говорю, что Протего сразу заметен будет по следам магическим, а если врезаться в него, то сразу понятно, что здесь кто-то есть, да и снять его проще простого. Но Снейп мне доказывать начал, что можно так щит поставить, что он совсем незаметным будет, а не пропустит только тех, у кого метка темная есть. Да и если поставить его грамотно, то и следов магических не будет, да и снять его просто так не получится. Тут я заявил, что Пожиратели могут и без метки шастать, да и вообще мимо проходить, совсем о нас не зная. Но тот мне как комар в шею впился: мол, без Темной Метки сейчас никто из свиты Лордовой не ходит, а просто так забираться в эти места им без надобности. В общем, долго спорили, чуть не подрались даже. Ну, то есть это я чуть не подрался — так он меня довел, представляешь? — а Снейп, видно, просто меня убить хотел. Взгляд у него такой был, что еще немного и он ко мне аваду применит. Тогда я в ход решил тяжелую артиллерию пустить — то есть свой последний довод — сказал, что Протего не вариант, ведь у самого Снейпа тоже метка есть, так что он тогда сюда не попадет. Не то, что я очень хочу здесь его видеть. Если честно, совсем не хочу, мне его в Хогвартсе за глаза хватает, но он то к Малфою ходит, и вряд ли из за щита этого несчастного перестанет. Но я опять отвлекся. В общем, он начал меня грязью поливать, типа: «Неужели, мистер Поттер, вы думали, я этого не учел?». За идиота принимает. Мы около часа ругались. Он все говорил, что Протего надежнее, а я, что колокольчики безопаснее. В конце концов договорились, что щит вокруг самой палатки поставим, а вокруг леса — все остальное. Ну, как договорились... он мне безапелляционно заявил, а я согласился.

Гарри заканчивает монолог, и поднимает кружку, требуя вторую порцию кофе. Я разминаю затекшую ногу и аккуратно наполняю подставленную чашку темным напитком. Самой мне говорить пока нечего, да и друг мой, чувствую, еще не успокоился.

Пока я наливаю кофе, гриффиндорец вгрызается в бутерброд, его кадык с силой двигается в гортани, когда тот запивает прожеванный кусочек темным кофе. Его глаза горят зеленым бесовским огнем, а губы побелели от той не выплеснутой злости, что росла в нем весь этот день.

В комнату входит Живоглот, прыгает мне на колени и с хрустом потягиваясь, ложится на мои ноги. Я рассеянно поглаживаю кота по благосклонно подставлено спине и молча наблюдаю за жующим бутерброд Гарри, но когда тишина становится слишком уж неприятной, начиная с силой давить на макушку, и оттягивать плечи, я не выдерживаю, и шумно вздохнув, задаю первый наводящий вопрос:

— Ну а чего ты хотел? Что именно тебе не нравится? Ты говоришь мне о Снейпе, которого терпеть не можешь, и считаешь его хорошо, если уродом, а не предателем до кучи.

— Я не считаю его предателем. По крайней мере с тех пор, как он вытащил меня из под смертельного проклятия. Раз пять, — Гарри поднимает на меня растерянные глаза. Он немного успокоился, и скорее всего его злит даже не сам Снейп, а его, Гарри, реакция на Снейпа. — Мы только вчера говорили об этом, помнишь? И ты сама мне доказывала, что Снейп не такой уж плохой. И ты сама говорила мне, что с Малфоем он совершенно нормальный.

Друг как-то странно смотрит на меня. Он будто просит подтвердить, что давешний разговор действительно был, что Гарри не сошел с ума, и Снейп не является центровой осью всемирного зла.

Я с силой тру глаза. Спокойно, Гермиона, нужно всего лишь объяснить ему, что ты имела в виду. Долго. Лучше всего на пальцах.

— Гарри, послушай меня. Я говорила тебе, что профессор совершенно другой с Малфоем. И это правда, со слизеринцем он совершенно не такой, каким мы привыкли его видеть. Они — семья. А ты и я — гриффиндорцы, по вине которых Снейпу частенько приходилось разбираться с большими проблемами. И из за которых он часто попадал в неприятные для него ситуации. И я уже не говорю о постоянной необходимости спасать твою несчастную задницу. Необходимости, за которую ты его еще ни разу не поблагодарил, да еще и возненавидел черной ненавистью! Ты думаешь, что он вот так вот просто, по прихоти своего парадного плаща, изменит свое к тебе отношение? Он всю жизнь искал повод, чтобы тебя уесть. Повод ему, как ни странно, совершенно необходим, и порой он просто выдумывает его на ходу, но повод всегда есть. Я думаю, что Снейпу нужно выглядеть правым в собственных глазах, а для этого ему просто необходим раздражитель, реакция на проблему извне. А ты всегда был для него раздражителем. Да и поводов, к тому же, не мало подкидывал. А еще он ассоциирует тебя с твоим отцом. Что тоже не есть хорошо, — Гарри молча пьет свой кофе и разглядывает узор на деревянном столе, пытаясь переварить новую информацию и сопоставить ее с известными ему самому фактами. — Дай ему время, Гарри. Дай ему время увидеть тебя, а не сына Джеймса Поттера, потомка Мародеров, которых он всеми фибрами души ненавидит. Тогда возможно — только возможно! — его отношение к тебе изменится, хотя я и не понимаю, зачем тебе все это.

Гарри поднимает на меня печальные глаза, спрятанные за стеклами линз. Пустая чашка со стуком опускается на стол, а гриффиндорец роняет голову на подставленные руки:

— Я и сам пока не понимаю, Миона. Совсем не понимаю.

Я смотрю на Гарри и не могу сдержать улыбки. Он похож сейчас на кота — хмурый и грустный, зеленые глаза потускнели, волосы растрепанны и немыты, рубашка не глаженная, и весь он — будто сделанный из ткани человечек, из которого вытащили вату, заменившую ему плоть, и оставили одну только оболочку. Да уж, не повезло нашему мальчику.

Я вновь разливаю уже порядком остывший кофе по кружкам и молча поглаживаю друга по голове, как и обещала еще в самом начале.

* * *

Утро началось со страшных криков из соседней комнаты, махом согнавших с меня всякий сон. Кот у ненормальной Грейнджер, как и следовало ожидать, оказался таким же ненормальным, как и его хозяйка. Долгий, протяжный, ужасный кошачий рев никак не прекращался, и не давал ни минуты тишины, не говоря уже о покое.

Проклиная Грейнджеровское чудовище, я уже и не мечтал о сне, в отличие от гриффиндорки, которая беззаботно спала, пока я самостоятельно пытался достать свои зелья. Но те, почему то, упорно не доставались. Нога, всю ночь мешавшая моему спокойному сну никак не желала успокаиваться и несчадно ныла; от громкого крика Живоглота, помноженного на недосып, разболелась голова, а надсадный кашель, не беспокоивший меня уже пару дней, вновь вернулся, желая сразу наверстать упущенное время.

Хотелось в туалет.

А Грейнджер продолжала спать, как ни в чем не бывало.

Я витиевато выругался, из соседней комнаты вновь раздался отчаянный, надрывный мяв. Видимо, рыжее чудовище было со мной полностью солидарно. Отлично Драко, вот и нашел себе сообщника.

Минут через тридцать нам с котом удалось таки разбудить спящую гриффиндорку, чему мы оба были несказанно рады, но вопреки всякой логике, девушка не пришла ко мне, а занялась какими-то своими делами.

И вот, гриффиндорка наконец-то приносит мне завтрак.

Она выглядит странно — не смотря на принятый душ, Грейнджер все еще сонная, на голове стихийное бедствие, и ее мокрые волосы топорщатся, как пальмы после урагана. Она взволнована, и мне кажется, что поднос с едой и склянки с зельями так и норовят покинуть ее трясущиеся руки.

Когда Грейнджер ставит поднос на кровать и, наконец-то выдает мне положенные лекарства, я высказываю пару дежурных колкостей и замечаний, не забыв обозвать ее драгоценного кота. Гриффиндорка осуждающе глядит на меня и уходит, прикрыв за собой дверь.

После принятия зелий в голове приятно проясняется, боль ухолит на второй план, и я, наконец-то, могу облегченно вздохнуть, но вздох застревает где-то в районе глотки. Одни покинувшие мою голову иголки сменяются другими — я начинаю думать о Упивающихся Смертью и Северусе, который, возможно, в эту минуту давно и безнадежно мертв, или умирает, или с ним что-то случилось, и его могут вот-вот убить. Я все больше и больше волнуюсь. Волнение прогрессирует, нарастает и волнами расходится по моему телу, занимает все мысли, лишает разума и спокойствия. Я все больше и больше злюсь, мечтая оказаться сейчас в Хогвартсе, с совершенно здоровым крестным, на совершенно здоровых ногах, и бороться с Пожирателями вместе с ним, прикрывая и поддерживая его. Сама мысль о прошедшей или текущей битве невыносима, неизвестность пугает, выворачивает наизнанку привычную картину мира. Я паникую и все больше злюсь на себя за эту панику.

Если Северус когда-нибудь узнает об этом, он меня убьет.

В конце концов, ежесекундное смакование переживаний за крестного достигают логической вершины, и обрушиваются на не вовремя вошедшую гриффиндорку. Хотя, это не я обрушиваю на нее свои переживания, а она обрушивает меня. С высоты. Прямо в горячую воду.

Видимо, я тоже не вовремя подвернулся под руку боящейся за своих Грейнджер.

Горячая вода заливается в ноздри, забивается в уши и наполняет рот. Я с трудом выныриваю, и намокшие волосы тут же падают на глаза, а ночная рубашка неприятно липнет к телу. Аккуратно стянув с себя противную тяжелую ткань, я тянусь за шампунем и с наслаждением принимаюсь намыливать голову.

Раньше мне не нравилось мыться в ванной — пальцы на руках теряли чувствительность и покрывались сморщенной кожей, а разгоряченное тело неприятно холодило, но теперь мне все больше нравится этот способ. По крайней мере, я мог ухватиться за борт и немного приподняться на руках. В такие минуты мне кажется, что мои ноги снова обретают подвижность.

И вот, когда чистый, намного успокоившийся и почти счастливый я собираюсь звать Грейнджер, чтобы попросить ее вытащить меня отсюда, в мою голову приходит гениальная мысль — а что если выбраться отсюда самостоятельно? Нет, я не буду совершать преждевременное самоубийство попытками окончательно встать на ноги, но я могу сесть на бортик и хотя бы укутаться в полотенце. Мысль кажется мне хорошей, и я тут же принимаюсь приводить ее в действие. Оперевшись на поручни, и немного подтянувшись, как, в прочем, много раз до этого, я приподнимаю ноги, и пытаюсь перенести весь вес своего тела на руки. И я уже почти сажусь на бортик, когда левая рука начинает предательски дрожать и подгибаться, роняя меня обратно в воду.

Поток уже порядком остывшей воды накрывает меня, и я теряюсь, не могу сконцентрироваться, не могу думать. Миллионы мыслей вихрем проносятся в моей голове, но я ничего не понимаю. Паника захватывает контроль над моим телом, сковывает движения; я чувствую, как она просачивается в мой рот вместе с прозрачной, безвкусной жидкостью.

Я вижу все. Я ничего не вижу.

Чьи-то руки подхватывают меня, держат за плечи, обхватывают пальцами голову и рывком вытаскивают меня из воды. Я вновь могу дышать. Теперь меня затапливает безграничное спокойствие. Я умер и воскрес снова.

Напуганная Грейнджер облегченно выдыхает, и что-то кричит мне, я пытаюсь уловить смысл ее вопроса, но он ускользает от меня. Впрочем, ее рассерженный голос не нуждается в пояснениях.

Ну вот не надо на меня кричать, мне и так уже стыдно.

Я хмуро смотрю на успокаивающуюся Грейнджер и жду ее помощи. Она усаживает меня на холодный бортик ванны и протягивает мне полотенце. Я молча киваю и укутываюсь в махровую ткань.

На мое голое тело Грейнджер уже давно не обращает внимания, да и я перестал придавать этому значение. В самом деле, глупо стесняться человека, который полмесяца каждый день обрабатывал мои раны, мыл мои чресла и подтирал мне задницу.

Гриффиндорка взмахивает волшебной палочкой, и я поднимаюсь в воздух. Конечно, не самый приятный способ передвижения, но после пары месяцев в плену, я мало обращаю на это внимания. Я вообще ко многим вещам стал относиться по-другому.

В комнате было до ужаса холодно, и мне пришлось натянуть одеяло едва ли не на голову. Растяпа Грейнджер забыла закрыть окно и теперь выглядит страшно виноватой. В прочем, когда гриффиндорка уходит из комнаты, она вновь кажется растерянной и несчастной.

Возвращается она с подносом в руках. На тарелке дымиться что-то вкуснопахнущее и горячее, но мой взгляд прикован к книгам, которые влетают в комнату, удерживаемые ее заклинанием. Я так давно не видел книг, что готов душу продать, лишь бы мне дали прочесть хоть пару строчек.

Грейнджер что-то говорит, но я почти не слышу ее слов — я смотрю, как сборник Шекспира, подвластный ее руке, медленно опускается на мою кровать. Книга моментально воскрешает болезненные воспоминания, не раз уже навещающие мои сны.

Мама часто читала мне эти пьесы.

Когда я был маленьким, каждый вечер, перед сном, она приходила ко мне в комнату, усаживалась на кресло и часами цитировала стихи и поэмы наизусть. Я садился рядом с ней и представлял себе чудесные замки, принцесс и рыцарей, королей и шутов. Из всех поэтов Шекспир нравился нам больше всего.

Тогда мама казалась мне прекрасной феей, знающей так много красивых историй и сказок.

Теперь мама навсегда останется для меня такой.

Я закрываю глаза и вспоминаю ее привычки и любимые блюда, и как мы обожали тайком слушать магловскую музыку, пряча от папы старый граммофон с кучей пластинок Фрэнка Синатры.

В гостиной раздается характерный хлопок и я слышу хруст разбившейся чашки.

— Черт возьми! Репаро.

Я представляю себе, как человек с голосом Северуса Снейпа раздраженно взмахивает волшебной палочкой и осколки чашки вновь становятся целыми. Улыбка делается более явной, я открываю глаза и поправляю одеяло.

Северус не вошел — влетел в комнату.

— Неудачная аппарация, да Север?

Крестный ответил мне взглядом, полным арктического холода. Да, что бы там не говорил отец по поводу нашей схожести, мне до него еще далеко. Я улыбаюсь, наблюдая за тем, как он разворачивает тяжелый стул, и садится рядом со мной, вытащив из кармана потрепанную пачку магловских сигарет.

— Не будь свиньей, Драко. Я в гости пришел, а не на плаху.

— Я рад, что ты зашел ко мне, Северус. Правда рад.

Мы улыбаемся одними глазами. Крестный берет меня за руку, и комната погружается в тишину. Я первым нарушаю идиллию:

— Как прошло?

— Неплохо. Если бы Тонкс не страдала непроходимой гриффиндорской гордостью, обошлось бы совсем без потерь, — Северус замечает мою приподнятую бровь и поясняет: — Нет, она жива, просто немного обездвижена. А мне опять не спать, потому что для идиотки нужно варить зелье.

— Северус Снейп, в Хогвартсе живут члены Ордена Феникса и студенты старших курсов. Уж не хочешь ли ты сказать, что никто из них не помнит как варить стандартное зелье для пятикурсников?

— Естественно, нет. А сейчас они все слишком заняты самобичеваниями и рыданьями у ее кровати, что, сам понимаешь, не способствует вспоминанию материала.

Я вздыхаю: — И почему никто не считает нужным учить зелья?

— Потому что все уверены, что в любой аптеке можно получить нужную склянку.

— Идиоты, — констатирую я общеизвестный факт, и Северус кивает. — Ты спал?

— Спал, — беззастенчиво врет. Мне не нужен ответ, я и так его знаю. Ничерта он не спал, но я хочу услышать это от него. — Ладно, ладно, не спал. Обсуждал с директором насущные проблемы. Например, где брать недостающие ингредиенты для аптечки, и куда девать детей, если Темный Лорд таки пробьет нашу защиту.

— Вы придумали замену куполу?

— Я об Ордене Феникса.

— Есть идеи?

— Ни одной.

Мы молчим. Я поглаживаю его длинные пальцы. Его руки покрыты шрамами: вот этот оставило лезвие соскользнувшего ножа; вот эти мелкие черточки появились после неудачного эксперимента; вот здесь старый ожег — я отвлек его во время работы. Я могу узнать его руки с закрытыми глазами. Моя семья — мое сокровище.

— Что тебя тревожит? Ну, кроме насущных проблем Дамболдора?

— Настолько заметно?

— Я знаю тебя с детства.

— Драко.

— Нет, никто больше не заметит.

— Чем я себя выдал?

— Если скажу, ты исправишься.

— Драко.

— Не хмурь брови, тебе не идет.

— Драко.

— Ладно, у тебя глаз дергается.

— Драко, прекрати.

Северус смеется, вокруг глаз появляются мелкие морщинки. Ну вот, другое дело. Я протягиваю руку и вытаскиваю из пачки сигарету.

— Сколько? — Северус пристально смотрит на меня. Я собираюсь соврать.

— Три.

— Врешь, — и как он узнал?

— И как ты узнал? — повторяю вопрос вслух.

— У тебя глаз дергается, — крестный улыбается и возвращает подначку. — Так сколько?

— Половину пачки. Я волновался, — Северус удовлетворенно кивает. — Вернемся к нашим баранам, то есть проблемам: что тебя волнует?

— Я не взволнован, я раздражен. Поттер, — крестный выплевывает его фамилию, как изощренное ругательство. В его устах она звучит почти неприлично.

— Что на этот раз?

— Мы поспорили.

— О, неужели?

Он морщится и раздраженно смотрит на меня. Ну вот не надо, если я тебя не раздраконю, ты ничего мне не скажешь.

— Он совершенно не восприимчив к критике.

— Как и ты.

— Самоуверенный.

— Как и ты.

— Гордый.

— Как и ты.

— Тупоголовый. А еще он совершенно не способен на обдуманные поступки.

— Ну, здесь мне крыть нечем. И что именно тебя раздражает?

— Все.

Северус подносит волшебную палочку к сигарете и вдыхает сизый дым. Я улыбаюсь. Мало кто знает, что крестный в чем-то похож на Поттера. Не говоря уже о том, что человечный профессор зельеделия потряс бы всех до смерти. Еще какое-то время мы молча курим. Я наблюдаю за Северусом, запечатывая в памяти его прямую спину, тонкие пальцы, лицо в обрамлении густых, растрепанных волос. Их пора вымыть, но у крестного все равно пока нет времени на такие мелочи, тем более что сегодня ему зелье варить, а работа в непроветриваемом помещении, над коптящим котлом неизбежно превратит чистые волосы в засаленные патлы. Я запоминаю его мимику, как он поводит плечами, как откидывает прядь, упавшую на глаза. Я нуждаюсь в этом, я боюсь его потерять. Моя семья — все для меня.

Крестный наклоняется и целует меня в макушку. Я морщу нос, но не пытаюсь увернуться от простого, в сущности, прикосновения.

— Я уже не маленький, Север.

— Правда? По-моему, ты ни капли не изменился.

— Как и ты.

Я улыбаюсь — в который раз за вечер? — и наблюдаю за тем, как он поднимается на ноги. Его движения слегка скованны — слишком долго сидел неподвижно.

— Ты мне льстишь, — Северус протягивает мне непочатую пачку сигарет и мимоходом гладит меня по руке. Его глаза становятся серьезными: — Я приду завтра, Дракон.

Я киваю, и смотрю как он уходит прочь.

Пора ложиться спать, Драко, тебя ждет мама.

А крестный... а крестный пообещал вернуться завтра.

Всю следующую неделю я получала странную компанию — оба старых знакомых приходили в наш дом, ели нашу еду и помогали с разработкой планов. И каждый вечер я наблюдала за тем, как Гарри собачится со Снейпом, а так же за странными, беззвучными диалогами зельевара и Малфоя. Казалось, что первые двое совсем не нуждались в поводе для ссоры, а вторые понимали друг друга не с полуслова даже — с полувзгляда. И я бы соврала, если бы сказала, что мне это не нравится.

В присутствии профессора самоуверенный слизеринец чудесным образом превращался в сущего ребенка: серые глаза загорались ярким огнем, он чаще улыбался и даже смеялся, забывая обо всем, произошедшем с ним, как о плохом сне. Со мной он был не таким: плотно сжатые губы, хмурый взгляд, ядовита ухмылка и кошмары, от которых ему некуда деваться.

Его кошмары стали и моим проклятием. Каждый раз, просыпаясь от крика Малфоя, я до дрожи боялась оставить его одного — не смотря на то, что в моем присутствии Малфой вел себя как всегда, его пустой взгляд выдавал слизеринца с головой.

Тем не менее, блондин уверенно шел на поправку. Медленно и неохотно к его ногам возвращалась подвижность, страшный кашель больше не мучил ночами, раны заживали, становились рубцами и шрамами. Профессор Снейп оптимистично уверял нас, что еще пару недель и Малфой снова сможет ходить. А пока я продолжала ухаживать за слизеринской змеей сама.

В доме сами собой устанавливались новые правила и порядки, которым все неукоснительно следовали: Малфой пил свои зелья, я варила кофе и готовила ужин для четырех человек, Гарри и Снейп приходили ровно в шесть вечера. Почти всегда по отдельности, но иногда и вместе. В такие моменты моя гостиная превращалась в площадку ринга без правил — как правило, ссора начиналась задолго до прибытия.

Сидя на кресле, я наблюдала за качающимися деревьями, время от времени бросая взгляды на настенные часы. Они должны были скоро прийти.

У нас сегодня много дел, ибо на прошлом собрании Орден решил провести одну рисковую операцию — добраться до гор и переманить на свою сторону великанов — так что мы должны были быстро придумать коварный, но действенный план.

Я неожиданно отмечаю жизнерадостное местоимение «мы», коим я всех окрестила. Это даже удивительно — то, что я с такой легкостью впустила их в свою жизнь. Даже мой дом перестал быть «моим», а стал «нашим» — мысленно я уже разделила его со слизеринцем. Я и чертов слизеринец, без спроса влезший в мою жилплощадь.

Я закатила глаза и отправилась готовить ужин. Давно пора. А то что-то ты обленилась, Гермиона.

Пока я режу мясо, в голову лезут всякие мысли о Роне, Гарри, Снейпе и Малфое. Да вообще всякие мысли лезут. И непрошенные в том числе. Например, о том, что гриффиндорец необычайно остро реагирует на хмурого профессора зелий. Как и профессор зелий, кстати.

Мысли не покидают мою дурную голову еще долгое время, я успеваю сделать жаркое и отварить картошки, и как раз ставлю на плиту небольшую кастрюльку с кофе, ибо в турку нужный объем жидкости уже не влезает.

Готовые блюда я привычно ставлю на поднос и тащу все это в комнату слизеринца, потому что все наши обсуждения теперь проходят там. Гарри сначала страшно матерился, но потом, конечно, пообвык, и в комнату блондина входит уже без матов, и даже почти не морщась.

В гостиной меня встречает делегация гостей, гриффиндорец привычно выхватывает поднос из моих рук, я здороваюсь с народом, и распахиваю двери моей бывшей комнаты.

Ну что ж, обсуждение началось.

* * *

На улице ужасная погода — дождь стоит сплошной стеной, и я не знаю, почему чертова палатка еще не развалилась под натиском ветра. На моей груди удобно развалился Живоглот. Наглая морда, достаточно умная, чтобы усесться на подоконник открытого окна, уложив себе на нос кусочек хлеба, лежала, вальяжно вытянув лапы и зевала, широко раскрывая огромную пасть. Кот был достаточно тяжелый, и мне было трудно дышать, так что я потрепал скотину по холке и попытался спихнуть его с себя. Кот остался на месте.

Странные вещи вообще-то творятся с этими кошками: вот когда надо им по тонкой занавеске добраться до верхней полки во времена азартных поисков вкусной еды, они будто и не весят ничего вовсе; а как кому-то из представителей славного кошачьего племени вдруг захочется заставить удобного мягкого человека неподвижно лежать на месте, так к этому ничего совершенно неожиданно добавляется парочка совершенно реальных увесистых килограммов, недвусмысленно прижимающих тебя к кровати.

— Кошак, ты реально тяжелый. Давай ты пойдешь к хозяйке и будешь на ней валяться. Вставай давай, — я протянул слабую еще руку и с некоторым трудом спихнул кота с себя.

Животина странно посмотрела на меня и снисходительно мяукнула, всем свои видом демонстрируя полную покорность судьбе. Кот проворно спрыгнул с кровати и вышел из комнаты, как только я открыл дверь заклинанием.

Я протягиваю руку к початой сигаретной пачке и с наслаждением затягиваюсь сизым дымом. На колени ложиться том Шекспира, но фразы не укладываются в голове. Голова занята другим и не хочет читать, она анализирует поведение Северуса и пытается понять его, уложить в определенные рамки. Поведение не желает поддаваться законам логики, так что я покорно откладываю книгу и принимаюсь думать.

Совершенно очевидно, что еще ни на одного человека Северус не реагировал настолько сильно и остро. За всю свою жизнь я вообще не видел ни одного существа, способного так долго и качественно выводить обычно спокойного, как дохлого василиска крестного из себя. Надо признать, отец и Север частенько ругались, но это скорее походило на наше с ним общение: несерьезные подколы, беззлобные шутки, и, между делом, обсуждение действительно важных вопросов. Такого Северуса я знаю и люблю.

Этого Северуса я вижу впервые.

Даже на уроках зельеделия он был спокойным и объективным. Ладно, выразимся по другому — тогда крестный исполнял роль некого раздражающего фактора для Поттера. Дамблдор боялся, что будущий герой вырастет самодовольным горделивым слюнтяем и попросил Северуса присмотреть за ним. Крестный понял все несколько превратно, и принялся цепляется к Поттеру как репей к одежде. Нет, со своей ролью он справлялся просто отлично, ему нравилось указывать всеобщему любимцу на его место, но это скорее заслуга Дамблдора — тот любит всегда совмещать приятное с полезным.

В любом случае, это не та ситуация, которая должна быть у тех людей, которые терпеть друг друга не могут. За этим стоит нечто большее, чем просто взаимная ненависть.

Я не знаю, где крестный берет время приходить ко мне каждый день, но я готов молить всех известных мне богов, чтобы это продолжалось и дальше. К сожалению, Север теперь прилагался в комплекте с вездесущими гриффиндорцами, почти не оставляющими нас одних, но и этот вариант меня вполне устраивает. Как говорила когда-то мама: «На безрыбье и рак — рыба».

В самом деле, мне вполне хватало и тех почти безмолвных диалогов, из которых я успевал узнать все — как прошел его день, сколько часов он спал, сколько еды съел и сколько сигарет выкурил. Да и то это работало в обе стороны, так что крестный уходил вполне довольным.

В гостиной раздаются хлопки аппарации и через пару минут делегация состоящая из Северуса, Поттера и Грейнджер ввалилась ко мне в комнату.

Что ж, обсуждение началось.

POV Северус Снейп

Северус Снейп, мне кажется, ты стареешь.

Столь ужасно я не чувствовал себя довольно давно. Недоедание, недосыпание и отсутствие времени на нормальный душ медленно делали свое грязное дело. Я становился похож на длинное нескладное приведение, которое присыпали пылью заботливые людишки — так, на всякий, что б лучше видно было, а то мало ли?

Недостаток сна сказывался на характере. Я и так-то далеко не предел мечтаний, а уж злой и сонный я — просто машина-убийца. Первым это заметил, конечно, Драко, и с тех пор не перестает бросать на меня обеспокоенные взгляды, и все чаще говорит, что мне необходим отдых.

Но какой там отдых?

Каждый вечер я выхожу за антиаппарационный барьер и аппарирую в Грейнджеровскую гостиную. И каждый гребаный вечер начинаю ругаться с Поттером. Если подумать, то я ругался с ним и раньше, но раньше мы виделись крайне редко. Ну, то есть это он видел меня крайне редко, потому что, защищая паршивца от его мнимых — и не очень — напастей, обычно я пользовался чарами невидимости. Потому и материл его хоть и громко, но все же мысленно. А теперь, когда недоразумение по имени Гарри Поттер представало перед моими очами каждый чертов вечер, поводов для нападок появлялось все больше и больше.

Да еще и Драко начал странно посматривать на меня, и это тоже невероятно раздражает.

Я закрываю глаза и касаюсь руками тяжелых век. Ужасно хочется спать, и единственное мое желание — лечь и уснуть. Но, боюсь, мне не суждено спать до самого окончания войны. Огонь в камине давно потух и по полу ползет противный холодный ветер. Он тянет руки-лапы к ногам, заставляя меня зябко ежиться и вспоминать свою ненависть к холодным помещениям. Это осталось еще с детства, когда зимой ложиться спать приходилось в одежде — денег на отопление дома у нас не было.

Пришлось вставать, тащиться к камину и разжигать погасший огонь заново. Небольшая гостиная окрасилась тусклым светом горящего дерева, запах паленых щепок разъедал чувствительный, после приготовления очередной порции зелий, нос. Хотелось спать.

В такие минуты раньше со мной всегда были Малфои, а теперь единственный оставшийся в живых представитель этого славного рода живет у истовой гриффиндорки, которую я всегда терпеть не мог.

И Поттера не мог. Но защищал я его исправно.

Люц всегда говорил, что это странно: Поттер сколько угодно мог быть сыном Лили, но крови он мне попортил немало. Эпидемии вежливых улыбок поражали педсовет слишком уж часто и слишком уж плохо влияли на мой характер. Я ненавидел Поттера, но тем не менее, исправно защищал паршивца от всего на свете. Даже не потому, что он был сыном Лили — женщины, которую я считал лучшим другом, которую любил, но в решающий момент не смог защитить — и даже не по приказу Дамблдора. Я делал это просто так, привычно и неотвратимо — как будто зубы чистил или завтракал.

Я никогда не относился к Лили как к возлюбленной — она всегда была для меня другом. Ее смерть до сих пор мучает меня, порою мне снятся кошмары, в которых она приходит ко мне и спрашивает: «Почему, Северус? Почему ты не помог? Не спас? Не успел?». И каждый раз я просыпаюсь в поту, подрываюсь с кровати и бегу проверять Поттера — жив ли, дышит?

Люциус, Цисси, вы слишком рано ушли.

Ухмылка сама собой появляется на лице — сейчас Нарцисса отпустила бы едкий комментарий в мою сторону, а Люц налил бы всем по стакану огневиски. Мы бы сидели у жарко растопленного камина всю ночь: травили бы байки, обсуждали бы планы на ближайшие выходные и много смеялись. А ночью обязательно пришел бы Драко, забрался к Цисси на колени и молча слушал бы сказки, выдумываемые нами прямо на ходу, на полу пьяную голову.

Бесценные воспоминания почти десятилетней давности. Я протягиваю руку и привычным жестом достаю сигарету из новой пачки, мимоходом бросая взгляд на циферблат.

До встречи с Драко еще пара часов, я вновь закрываю глаза, бросаю недокуренную сигарету в огонь и проваливаюсь в глубокий сон, клятвенно пообещав себе проснуться в половине шестого.

Внезапно я резко подскакиваю в своем кресле. Огонь в камине не прогорел до конца, а в дверь моих комнат громко стучали, и, судя по всему, еще и пытались взломать защитное заклинание. Я мгновенно напрягаюсь, досадуя за то, что не отреагировал на это безобразие раньше. В руках мгновенно появляется волшебная палочка, кулаки сжимаются сами собой, а на лбу появляются глубокие складки. Я медленно подхожу к двери, готовый моментально отразить любую атаку.

— Северус, открой дверь! Северус, ради Мерлина, открой эту чертову дверь!

Голос у Минервы срывающийся и тонкий, как гитарная струна — натяни чуть сильнее и порвется. Она сильно напугана — видно, давно здесь стоит. Я открываю дверь и отхожу в сторону. Декан Гриффиндора начинает захлебываться не высказанными фразами, но справляется с собой и молча заходит в комнату. Как только дверь закрывается, Минерва поворачивается ко мне и пытается прожечь в моей спине горячую дырку. Как жаль, что меня подобным не проймешь — проверенно на студентах.

— Северус, что случилось? Ты не открывал...

— Я спал, — Минерва замолкает на середине фразы и удивленно смотрит на меня.

— И не проснулся от моего стука?

— Как видишь, нет, — я закатываю глаза и развожу руки в стороны. Минерва с минуту удивленно смотрит на меня, но быстро успокаивается и берет себя в руки. Я подкармливаю вечно голодный огонь очередным поленцем, и, усаживаясь поближе к камину, достаю очередную сигарету. Минерва падает в соседнее кресло, молча тянется к сигаретной пачке и с наслаждением закуривает. Я приподнимаю бровь: — Ты не курила больше года. Что случилось?

— Ты напугал меня, идиот! — Старая кошка хмуриться, подтягивает к себе пепельницу и прикрывает глаза. Она тоже устала — подготовка замка к возможной осаде полностью на ней. — Я поговорить пришла. Слышала, ты и Гарри у Гермионы были. Чего это ты так гриффиндорцев полюбил?

— Не полюбил, а смерился с их существованием еще приблизительно на своем первом учебном курсе, — ворчу я, затягиваясь горьковатым дымом. Минерва бросает на меня раздраженные взгляды и ждет продолжения: — Ты же не знаешь еще... у Грейнджер Драко живет, вот я туда и наведываюсь.

— Что?! — Минерва вскакивает на ноги и начинает расхаживать перед камином, все увеличивая темп. — И ты никому не сказал, что Малфой — двойной агент Малфой — жив и находится у Гермионы?!

— Ну почему же? Директор в курсе, гриффиндорцы твои не против, за своим я лично присматриваю. Все хорошо. Минерва, ради Мерлина, прекрати изображать скорый поезд и сядь уже на место!

Декан Гриффиндора резко останавливается и падает обратно в кресло.

— Северус, скажи что с девочкой все в порядке.

Она почти умоляюще смотрит на меня, я вздыхаю и хватаю ее за руку:

— Все в порядке. И с Грейнджер, и с Драко, и даже с Поттером. Твоя девочка сидит в своем лесу, рисует карты, строит планы и поит младшего Малфоя зельями. Расслабься, Минни. Все в порядке.

Она недоверчиво смотрит на меня, но мои слова все-таки берут над ней верх и старая кошка кивает.

— Если с ней что-то случится, я превращу тебя в розовый куст, Северус. Имей в виду.

Я возвожу очи горе и тихо смеюсь. Минерва не исправима. Вера верой, но любимые ученики превыше всего.

Еще какое то время мы сидим в уютном молчании и курим, глядя в огонь. Я смотрю на часы, давлю сигарету в пепельнице и поднимаюсь с насиженного места. Тащиться в гриффиндорское логово совершенно не хочется, тем более что на улице ледяной ливень и сильный дождь, а здесь тепло и уютно. Я бросаю тоскливые взгляды на дверь в свою спальню, но умудряюсь справиться с собой. Теплая мантия оказывается в моих руках, пачка сигарет предусмотрительно прячется в карман — не дай Мерлин промокнет. Минерва поднимается на ноги и взмахом волшебной палочки тушит горящий огонь. Комната погружается во мрак, но нам это совершенно не мешает — Минерва, как представительница кошачьих, прекрасно может видеть в темноте, а я знаю каждый угол не только своих комнат, но и всех подземелий в целом. До больших дверей мы идем молча, а у выхода Минерва порывисто обнимает меня. Я приподнимаю уголок губ в намеке на улыбку и мягко высвобождаюсь из ее захвата.

— Все будет хорошо, расслабься.

Старая кошка улыбается и машет мне в след рукой. Я толкаю тяжелую дверь и поплотнее закутываюсь в моментально промокшую мантию.

В гостиной у Грейнджер тепло. Я скидываю мокрую ткань с плеч, шепчу нужное заклинание и уже сухая ткань ложиться на спинку красного кресла. Рядом раздается хлопок аппарации и Поттер, похожий на большую мокрую собаку встряхивает головой, разбрызгивая вокруг себя миллион капель.

— Вижу, пользоваться волшебной палочкой вас не учили, Поттер, — ехидно заявляю я и досадливо морщусь.

Ну вот, опять.

POV Гарри Поттер

В Хогвартсе установилась давящая тишина. Малышня не бегала по коридорам, ученики не обсуждали квиддичные матчи, никто не кричал, не хвастал своими амурными похождениями, старшие курсы не бились в истерике из-за предстоящих экзаменов. Потому что экзаменов не было. И квиддича не было. И даже малышня сидела дома под надежной защитой родителей и их друзей. Война в самом разгаре, мир опасен.

В гостиной гриффиндора на удивление тихо, как ночью, когда все уже разошлись по своим спальням. Огонь в камине горит не переставая — эльфы делают невозможное умудряясь поддерживать жизнедеятельность замка, заодно обеспечивая всех его обитателей продуктами пропитания. Откуда они их берут до сих пор не понятно, но пока это снимает с повестки дня один из серьезных вопросов, педсовет и мы всем довольны.

Студенты разбрелись по своим комнатам, или бродят неприкаянными призраками по опустевшему замку. Преподаватели сутками не выходят из своих кабинетов: МакГонагалл отрабатывает заклинание, оживляющее рыцарские доспехи и пытается найти замену старого щита; Спраут выращивает кусты плотоядных растений; Хагрид уговаривает кентавров и других обитателей Запретного леса помогать нам. Флитвик зарылся в старые гримуары и на пару с Люпином, вернувшимся в замок, снова открыл дуэльный клуб, объединенный с собранной вновь Армией Дамблдора. Орден Феникса обучает всех подряд новым заклинаниям, а сам Директор заперся в своем кабинете, пытаясь выяснить слабые места вражеской армии и Волдеморта.

И только Снейп каждый гребанный вечер находил время приходить к Гермионе домой. У него там, конечно, крестник, но почему так часто, черт возьми?!

День деньской чертова змея сидела в своих подземельях, изредка вылезая, чтобы пошипеть на остальных преподавателей и посетителей лазарета, но все остальное время носатый урод проводил у себя в подвале. Профессор Дамблдор говорил, что он занят чем-то очень важным, но на деле Снейп как обычно варил свои мерзкие зелья. Время от времени он появлялся в Большом Зале на занятиях по защите — с жуткой самодовольной ухмылкой — и проводил пар тройку показательных дуэлей. Реальную конкуренцию ему составляли только Флитвик, Хмури и Дамблдор — Ремус был хорош в теории, но на практике сильно уступал бывшему Пожирателю.

Оставшиеся в школе ученики редко пересекались где-то кроме спален и Большого Зала — будь то спарринги или завтраки. Например, я не видел Рона почти два месяца — в спальню он приходил поздно ночью и сразу падал спать, на завтраках почти не появлялся, обеды пропускал, и ни с кем не разговаривал. Глаза у него запали, он сильно похудел, даже ярко рыжие волосы его, казалось, потухли, да веснушки растеряли былой цвет. Он ничего не говорил мне, я ничего не понимал.

У Гермионы свои проблемы — живущий у нее Малфой тянул из девушки все соки, она устала. К тому же все эти планы нападений давались ей нелегко. Я приходил каждый день, надеясь хоть чем-то ей помочь, но все равно каждый чертов вечер заканчивался тем, что я снова ссорился со Снейпом, совершенно не обращая на подругу внимания.

Миона много раз говорила, что чертова змея на нашей стороне, и что Снейп нисколько меня не ненавидит, но уверенность в ее словах таяла, умирала в мучениях. Каждый раз, когда сальноволосый урод видел меня, мы принимались ругаться. Иногда начинал он, иногда я, но все равно Снейп доводил меня до белого каления. Я старался быть тише воды и ниже травы, но зельевар неизменно находил какой-нибудь повод для нападок. Иногда я ловил на себе его странные взгляды, умоляющие меня подкинуть ему еще парочку. Кроме того, теперь Гермиона четко ассоциировалась у меня с Малфоем, но избегать встречи с ней у меня не было никакого желания (правда-правда).

Время Х все приближалось, пора было отправился к аппарационному барьеру. За окном шел сильный дождь, и выходить из натопленной гостиной совершенно не хотелось.

С трудом переборов себя я встал, натянул мантию и толкнул дверь-портрет. Полная Дама уже давно не требовала паролей, просто пропуская в комнаты всех желающих, не зависимо от их факультета или звания. Мимо меня прошмыгнула стайка пятикурсников слизеринцев, без труда зашедших в нашу гостиную.

Что ж, если слизеринцы ходят в гости к гриффиндору, мир действительно на грани нервного срыва.

Стоило мне выйти на улицу как мерзкий, промозглый ветер моментально забрался под мантию, а дождь, не теряя времени даром, вымочил меня до нитки. Я чертыхнулся и побежал к краю антиаппарационного барьера.

В гостиной гриффиндорки тепло и уютно, в камине весело потрескивают поленья, а на ковре валяется Живоглот. Я радостно улыбаюсь и встряхиваю головой так, что брызги разлетаются в разные стороны.

— Вижу, пользоваться волшебной палочкой вас не учили, Поттер, — долетает до меня язвительный комментарий, и улыбка медленно сползает с моего лица.

Ну вот, опять.

Дверь в комнату открывается и ко мне заходит растрепанная Грейнджер, мокрый Поттер с подносом в руках и крестный, с волос которого тоже стекает вода. Я приветливо киваю вошедшим и улыбаюсь Северусу, протягивая ему полотенце. Тот еле заметно наклоняет голову и усаживается рядом со мной. На подносе у Поттера в руках дымиться готовый ужин и четыре огромных кружки с кофе. Я радостно потираю руки и хватаю горячую кружку, согревая свои холодные пальцы.

Кофе поразило меня еще во времена моего беззаботного детства, просто тогда это был совершенно таинственный напиток, недоступный мне. Кофе в нашем доме пили Взрослые, каждый раз пряча от меня ароматное черное варево, и именно его недоступность так поразили маленького меня. Собственно самому мне попробовать хорошо сваренный кофе удалось только в далекие четырнадцать, когда я в одиночестве гулял по неприветливому Лондону и случайно набрел на одну маленькую кофейню. Невероятно рыжая конопатая баристка сварила мне мой первый арабский кофе, в который я мгновенно и беспамятно влюбился.

На полу привычно раскладываются карты местности, открываются книги и свитки для записей, Грейнджер достает перья и чернильницу, Поттер усаживается на принесенное кресло, по-турецки складывая ноги. Северус смотрит на него и многозначительно хмыкает, я топлю довольную улыбку в темном напитке и прикрываю ресницами горящие глаза, краем глаза замечая, что Грейнджер делает то же самое.

— Ладно, на повестке дня великаны и стратегия контратаки. Какие у нас проблемы с контратакой? — Грейнджер сразу берет дело в свои руки, начиная обсуждение с более насущных проблем.

— Большинство сторонников Темного Лорда состоят из детей и взрослых волшебников под Ипериусом. Пока мы отбиваемся от них, пытаясь их не убить, в дело вступает основной костяк во главе с Темным Лордом и мы просто не успеваем на них реагировать. Их нужно уничтожить, но мы просто не успеваем смотреть за теми и другими сразу, — Северус сразу включается в диалог, Поттер пока тихо сидит в своем кресле. — Детей слишком много, они стоят сплошной стеной, и мы не можем их убивать.

— Но можно их оглушать и все такое, — я слабо представляю сложившуюся ситуацию, но предлагаю свой вариант тактики.

— Малфой, естественно мы об этом уже подумали, но оглушающие заклинания валят только одного противника, а заклинания Огненной Плети например поразит сразу нескольких.

— Какое ценное замечание, Поттер, я горжусь вами, — Поттер досадливо морщится и складывает руки на груди, Северус поворачивается ко мне и продолжает: — Тем не менее, он прав, Драко. Мы не можем их убивать, а оглушать каждого слишком долго. Нужно разработать план, который позволит нам реагировать на детей, не отвлекаясь на основной костяк. План с великанами достаточно прост: мы оглушаем пешек, а они валят Упивающихся, но нам нужно как-то уговорить их примкнуть к нам. И сделать это нужно, не обещая им реки крови и прочего дерьма, — сегодня Северус не стесняется в выражениях, и остальные странно смотрят на него. Он не обращает на них никакого внимания. Я закусываю губу и не знаю что придумать. Великаны не нуждаются ни в чем ином. Ситуация усугубляется.

Грейнджер подтянула к себе тарелку с едой, и, сделав хороший глоток кофе, произнесла: — Давайте оставим вопрос «Как?» на потом. Меня больше интересует где мы найдем великанов, и кто пойдет к ним на поклон. Нам известна их стоянка?

— На сегодняшний день, да, но они имеют дурную привычку время от времени менять место дислокации, так что проблему нужно разрешить за ближайшую неделю. Максимум две. А на поклон к ним пойдет Хагрид.

Комната погружается в тягостное молчание, я достаю очередную сигарету и тянусь к тяжелой пепельнице, стоящей на столе. Дождь почти кончился — только мелкие капли еще накрапывают — и ветер почти затих. Крестный поднимается на ноги и распахивает окно, комната до краев наполняется прохладным уличным воздухом. Еще с минуту Северус стоит возле открытого окна, а потом резко поворачивается к нам. На его лице я замечаю взволнованное выражение.

— Драко, скажи мне, в этом доме когда-нибудь появляются насекомые? Хотя бы какие-нибудь? Мухи? Комары? Мошки? Хоть кто-нибудь?

Я удивленно смотрю на него, но послушно замираю, пытаясь припомнить нужную информацию, но Грейнджер опережает меня:

— Нет, я поставила заклинание Сетки на окна. Оно было в одной старой книге с защитными чарами. В основную программу она не входит, потому что заклинания в ней слишком сложные для одного мага, но в паре вполне можно создать что-нибудь стоящее.

Глаза крестного загораются ярким огнем, он хмуро усмехается и начитает что-то тихо бормотать, я почти не разбираю слов, зато сразу улавливаю перемену в его настроении:

— Ты что-то вспомнил?

— Конечно! Заклинание Сетки в бою почти не используются, потому что для его создания нужны два сильных мага, работающие в паре. Как я мог забыть! — Я ничего не могу понять, Северус замечает это и на секунду вновь становится привычным всем угрюмым зельеваром: — Драко, вспомни, ты читал эту книгу на пятом курсе. Еще жаловался, что заклинания хорошо получаются только если мы работаем в паре.

Тут меня осеняет, и я киваю донельзя довольному Северусу:

— Вспомнил, но у нас не получится работать в паре, так что тебе придется заново создавать тандем.

— Это не проблема, в Хогвартсе довольно много магов. Кто-нибудь да подойдет.

— Стоп, о чем это вы? — мы замираем и поворачиваем голову на звук. Грейнджер выглядит растерянной, Поттер тоже ничего не понимает и переводит удивленные взгляды с гриффиндорки на нас с Северусом и обратно.

— Мисс Грейнджер, я уже просил вас не пытаться казаться глупее, чем вы есть. Вы же читали книгу и понимаете, что все заклинания возможны, если два волшебника образуют тандем. Если нам удастся провернуть подобное, то проблема с пешками Темного Лорда решится сама собой.

Гриффиндорка замирает, явно прикидывая что то в уме, потом вскидывает голову и радостно улыбается:

— А ведь точно! Ну точно ведь! Если нам удастся создать несколько тандемов и правильно задействовать оставшихся магов, то заклинания Сети можно будет применять без потерь с нашей стороны. — Гриффиндорка счастливо смеется, как ребенок, получивший наконец-то дорогую игрушку, но мгновенно становится серьезной: — Тогда давайте пока попробуем разбить пары.

— В тандеме нужен хотя бы один сильный волшебник, а в пару к нему можно поставить и простого школьника.

Я моментально включаюсь в обсуждение и поглядываю на крестного, тот тоже выглядит довольным — глаза горят ярким огнем, уголки губ едва заметно приподняты, морщинки на лице немного разгладились.

— Тогда кто у нас сильные волшебники? Директор, МакГонагалл, Поттер, Хмури, — Северус загибает пальцы, Грейнджер моментально хватается за перо и начинает быстро-быстро записывать на первом попавшем под руку пергаменте, крестный продолжает: — Люпин, Флитвик, Кингсли. Еще вы, мисс Грейнджер, раз смогли поставить заклинание сами. И Драко.

— И ты, -Северус, поглощенный своими мыслями, отрывисто дергает плечом и поворачивается ко мне.

— И Лонгботтом.

Я просто киваю, отмечая боковым зрением, как округлились глаза гриффиндорцев. Да уж, я мог поверить в то, что Поттер не заметил в идиоте Лонгботтоме несомненно сильного мага, но что бы этого не заметила Грейнджер?!

— Стойте, разве Невилл сильный маг? — гриффиндорка все-таки не выдерживает и требует пояснения. Я киваю, Север кривит тонкие губы в усмешке.

— Мисс Грейнджер, вы просто глупеете на глазах. Конечно, он сильный маг. Вспомните, он всю жизнь взрывал мои котлы и портил ценные ингредиенты. Его проблема не в недостатке силы, а в неумении ей пользоваться и в неуверенности в себе. Ладно, оставим эту тему и вернемся к заклинанию. Драко, тогда ты и мисс Грейнджер будете тренироваться в паре. Пока не ясно пригодиться ли вам это, но еще неизвестно когда Лорд нанесет решающий удар, и будете ли вы в состоянии драться, так что пока просто тренируйтесь вместе, а если что, пару можно будет и разбить.

Я едва заметно кривлюсь, но послушно киваю крестному — в такие моменты с ним лучше не спорить. Грейнджер тоже соглашается — видимо поняла, что это разумное решение.

— Тогда как на счет того, что бы объединить тренировки? Я встану в пару к Малфою, а вы будете тренироваться с Гарри. Я так поняла, что вы оба понимаете принцип заклинания и уже работали в паре, так что нам с Гарри проще всего будет работать вместе с вами, — я прямо вижу, как Северуса передергивает от столь сомнительной перспективы, но прикинув что-то в уме, он все же кивает. Правильно, это не плохая мысль, Грейнджер. Совершенно ничего не понимающий Поттер возмущенно смотрит на гриффиндорку, но та не обращает на него внимание, поглощенная обсуждением других пар.

Спустя пол часа мы получаем одиннадцать тандемов: я и Грейнджер, Северус и Поттер, Хмури и младший Уизли, Люпин и Тонкс, Директор и гриффиндорка Паттил, Лонгботтом и безумная Лавгуд, Кингсли и Финниган, МакГонагалл и Томас, Флитвик и Паттил из Равенкло, близнецы Уизли, а так же старший из рыжих братьев и его подружка блондинка.

Северус сидит на моей кровати, пьет свой остывший кофе и удовлетворенно вздыхает. Грейнджер довольно потирает руки, время от времени бросая взгляды на все еще растерянного и от того злого Поттера. Я полусижу опираясь на подушки и прячу ухмылку за отросшими белыми волосами.

— Ладно, пары у нас есть, теперь проблема в другом. Северус, помнишь, когда мы ловили кого-то в Сеть, то не могли пользоваться магией, до тех пор пока сетка не падала, — крестный моментально становится серьезным и кивает мне.

— Было такое. Твое предложение?

— Орденцы и авроры. Сколько их, кстати?

— Пятнадцать авроров. Хочешь поставить их рядом? — я киваю, Северус качает головой: — Не пойдет, некому держать костяк.

— Разделим пары на две группы. Те, что посильнее, нападут на Лорда, пока остальные держат костяк. Ко второй группе поставим студентов, а первой отдадим авроров. А остаток педсостава пусть защищает вход в школу, если вдруг какая гадина проберется.

— Не плохой вариант, — кивает Грейнджер.

— Единственный, — добавляет Север. — А как на счет Хагрида и его зверушек?

— Отправим их с аврорами?

— Хорошо. Тогда осталось решить куда мы денем великанов, — гриффиндорка хлопает в ладоши, и, отложив пергамент, тянется к тарелке с едой.

— Нам бы их сначала получить, Грейнджер, а потом решать куда их девать. Говоришь, на поклон Хагрид пойдет, Север? — я поворачиваюсь к крестному, он морщится от моего фамильярного тона, и я прикусываю язык — не одни все-таки. В ответ на мой вопрос Северус кивает, и мы все на минуту задумываемся. — Слушайте, я так понял, что великаны пока не встречались с Упивающимися, так?

— Точно, но что мешает Волдемортовым шавкам сходить к ним в гости?

— Мы и помешаем, Поттер, — Северус сразу понимает мой план и одобрительно улыбается, но быстро спохватывается, возвращая на лицо привычное гриффиндорцам выражение. — Если отправить к великанам Хагрида и помешать Упивающимся встретиться с ними, любой наш вариант покажется им приемлемым. Отправим их на другую гору, закроем щитом и будем доставлять им еду.

— А они согласятся сидеть на одном месте под щитом?

— Согласятся, если мы пообещаем, что будем приносить продукты. Они меняют стоянку потому что животные разбегаются и уходят, а великанам приходится идти за ними.

— Тогда мы закончили на сегодня, — Грейнджер потягивается и сцеживает зевок в кулак, пока Поттер ползает по полу, собирая карты. — Осталось только написать план на бумаге.

— Зачем? — я вопросительно приподнимаю бровь и раздраженно смотрю на гриффиндорку, которая уже открыла рот, собираясь мне возразить: — Северус и Поттер здесь, план они точно запомнили — крестный точно запомнил — тандемы уже записаны и составлены. Нужно только передать Директору список пар и объяснить всем остальным действие заклинания, а с этим прекрасно справятся преподаватели, которые читали сей волшебный манускрипт.

— Драко прав, я все объясню Директору, — Северус тянется к своей кружке, делает глоток и с наслаждением морщится, морщинки разбегаются, прячутся, не желая оставаться боле на его лице.

Поттер улыбается Грейнджер, подтверждая наши слова и делает страшные глаза, думая, что его никто кроме подруги не видит. Гриффиндорка прячет ухмылку за кружкой с кофе.

— Тогда как на счет предварительной тренировки?

Грейнджер, как истинная зубрила, не способна усидеть на месте, когда на горизонте маячит перспектива получения новых знаний. Я издаю тихий воющий звук, который слышит только усмехающийся Север. Его ухмылка на секунду становиться улыбкой, и тот сочувственно морщится. Не смешно.

— Ну так что на счет тренировки?

У Грейнджер, видимо, большое шило в заднице, которое мешает ей спокойной жить — она восторженно смотрит на нас, собирая гриву каштановых волос в компактный пучок.

Я тяжело вздыхаю и вытаскиваю собственную волшебную палочку из под подушки; Северус уже готов и ждет меня. Мы пристально смотрим друг на друга и синхронно делаем пас рукой.

— SalusRete, — заклинание произносится слаженно и легко, мы не раз тренировали его в паре и по отдельности, так что Поттер и Грейнджер замирают на середине движения, не способные двигаться или говорить. С минуту мы с легкостью удерживаем двух сильных магов в своих сетях, а после столь же синхронно отпускаем палочки. Мы могли бы и дальше держать их, не особо расходуя собственные силы, но Поттер и Грейнджер уже поняли принцип работы в паре. Пока гриффиндорец откашливается, а его подруга пытается устоять на ногах, я тянусь к сигаретной пачке. Следуя моему примеру, крестный комично двигает бровями, и, засунув сигарету в рот, принимается объяснять гриффиндорцам правила работы в тандеме.

— Ладно, слушайте меня, — Северус щелкает зажигалкой и затягивается, — тандем получается только тогда, когда оба волшебника полностью друг другу доверяют. Вы можете ненавидеть напарника, но ради богов, доверьтесь ему, или магия выйдет из под контроля и навредит и вам, и второму магу. — Поттер хмурится, но продолжает молча слушать объяснения, не перебивая крестного. Север продолжает: — Тандем, где у обоих магов хотя бы приблизительно равные магические способности, самые сильные. Даже у двух слабых магов, может получиться приличная пара, способная одолеть сильного волшебника. Но тандем создать не так просто как кажется. Для начала, вы, как я уже говорил, должны доверять напарнику. Не смейтесь, Поттер, это проще сказать, чем сделать. Доверие должно быть безоговорочным и полным. То есть, если я скажу вам, Поттер, сейчас же пойти и спрыгнуть с Астрономической Башни, вы пойдете и спрыгнете, поскольку будите полностью уверенны в том, что я не дам вам так бесславно подохнуть. То же самое касается и меня. Для начала, нам всем придется научиться слаженно работать в паре. Я говорю не о том, что мы должны как то изменить свои привычки и характеры, а о том, что нам придется более-менее подстраиваться друг под друга.

— То есть, вам придется перестать быть такой сволочью? — Поттер пристально смотрит на Северуса, пока тот растягивает губы в саркастичной усмешке.

— Придется, если и вы перестанете быть таким непроходимым идиотом, — достойный ответ, от которого Поттеру полагается издохнуть на месте. Только тот почему-то умирать не торопится. Только удовлетворенно кивает. Я улыбаюсь. Ему еще предстоит узнать какого это — работать в паре с Северусом Снейпом. — Для начала попробуем сделать вот что: все умеют применять ментальные заклинания? — Мы киваем. Ментальным заклинаниям учил меня Северус, когда мы собирались работать в паре. — Хорошо, тогда план такой: мы разбиваемся на пары, и по очереди атакуем друг друга. Щитами пользоваться запрещено. Нам всем придется поверить в то, что оппонент не попытается нас убить.

Гриффиндорец резко вскакивает на ноги и начинает усиленно качать головой, видимо, символизируя протест: — Нет уж, я не дам вам просто так швырять в меня какие-то неизвестные мне заклинания!

— Доверие, Поттер, — Северус с легкостью пресекает все возражения, пока гриффиндорка хватает придурка за руку, и начинает шептать ему на ухо что-то про то, что им нужны эти тренировки. Я особо не вслушиваюсь.

С минуту Поттер молча слушает Грейнджер, потом начинает усиленно жестикулировать, пытаясь ей что-то объяснить, не используя слов. Девушка хватает его за руку и тянет из комнаты, закрывая за собой двери. Северус поворачивается ко мне и мы оба начинаем тихо смеяться.

— Думаешь, я перегнул палку? — сквозь смех выговаривает Север и берет меня за руку.

— Думаю Поттер пройдет через все круги Ада, пытаясь образовать с тобой тандем, — вполне серьезно говорю я, и крепко сжимая его пальцы, греясь и грея.

— И то верно, — кивает крестный, и мы вновь начинаем тихо смеяться. Слушать чужой диалог, в котором тебя уже кучу раз обозвали сволочью и дерьмом совершенно не хочется, так что мы начинаем свой разговор.

* * *

— Нет, Гарри, послушай меня! Нам придется работать с ними в парах, если мы реально хотим добиться чего-то путного! Они прекрасно владеют этим заклинанием, а мы не можем работать в паре, потому что я не участвую в битвах!

— Нет, я не могу работать с ним, он...

— Гарри, слушай меня, — у меня заканчивается терпение, и я слегка повышаю тон. Друг замолкает, а я обхватываю его лицо ладонями, вынуждая его смотреть мне в глаза: — Я знаю, что ты его терпеть не можешь. Я знаю, что он та еще сволочь, и, поверь мне, я тоже не горю желанием работать в паре с Малфоем, но нам правда нужны эти тренировки. Нам необходимо изучить это заклинание или армия Волдеморта нас просто раздавит, — друг молча слушает, но я точно знаю, что он не согласен с моими доводами. Я пробую снова: — Гарри, нам придется довериться ему. Воспринимай это как острую необходимость. Ремус же пьет зелья, которые варит Снейп, а значит, он ему доверяет. Вот и мы будем ему доверять, ладно?

Мой последний довод сработал, Гарри, тяжело вздыхая, кивает мне, и плетется обратно в комнату. Снейп сидит на кровати Малфоя, но при нашем появлении поворачивается и вопросительно смотрит на нас. Я утвердительно киваю в ответ на невысказанный вопрос. Гарри подходит к своему креслу, но замечает саркастично вздернутую бровь Малфоя и остается стоять, низко опустив голову. Снейп поднимается на ноги и медленно подходит к гриффиндорцу, пока тот делает вид, что ничего не замечает.

Я встаю возле кровати Малфоя и безропотно жду, пока парень усядется по удобнее и достанет волшебную палочку. Тем временем Гарри сам подходит к Снейпу и замирает на расстоянии нескольких вытянутых рук с таким обреченным видом, что мне хочется мгновенно сунуть ему в руки свечку и произнести погребальную речь, дабы облегчить его отход в мир иной. Я ловлю себя на мысли, что отвлеклась от главного и перевожу взгляд на зельевара. Тот достает волшебную палочку и начинает тренировку. Его рука делает плавный оборот и замирает напротив гриффиндорца. Напряженный, как струна парень, дергает рукой пытаясь защититься, но не успевает, да так и замирает на месте. Секунду ничего не происходит, а потом Гарри начинает неудержимо хохотать. От смеха на глазах гриффиндорца выступают слезы и ему приходиться снять очки. Гарри продолжает хохотать до тех пор, пока профессор не произносит контрзаклинание, но и тогда парень продолжает тихо хихикать и вытирать проступившие слезы рукавом, пытаясь успокоиться. Снейп выжидательно смотрит на меня и дугой выгибает бровь, я поворачиваюсь к Малфою, мысленно готовясь к худшему. Вопреки всему, слизеринец не торопится начинать, а делает приглашающий жест рукой. Я коротко киваю и мысленно произношу заклинание Остолбенения. Малфой послушно замирает на кровати и не двигается, глядя на меня остекленевшими холодными глазами. Снейп удовлетворенно кивает и продолжает тренировку.

Спустя два часа мы все выжаты как лимоны: я сижу в мягком кресле и считаю про себя секунды, Гарри развалился прямо на полу и жадно глотает давно остывший кофе, а слизеринец вообще похож на свеженький труп, только что выловленный из озера. Снейп держится молодцом, только все четче проступают под глазами темные тени, и он отчаянно борется с собой, пытаясь не заснуть. Тем не менее, тренировка прошла удачно, последний час Гарри даже не пытался ругаться, приходя в себя после очередного заклинания.

Комната Малфоя в кои-то веки не пестрела картами, на полу не шелестели страницами открытые книги, только тихое дыхание собравшихся нарушало тишину. Молчание не было тягостным, напротив — уютным и шершавым — казалось, его можно потрогать, вычислить все его изъяны и выемки, все его выступы. Никто не решался нарушить тишину. Мы просто отдыхали. Я смотрела на собравшихся с несвойственной мне нежностью — как на старых друзей, узнаваемых в любой толпе, или членов семьи, ставших твоим вторым Я.

Гарри устал поддерживать свое тело сам, и спиной оперся на мои колени, стараясь не особо напрягать мою больную ногу. Я не возражала, только изредка шевелилась, чтоб не дать конечностям затечь. Серолицый Малфой лежал на подушках, безразлично глядя в потолок. Он почти не двигался, только изредка подносил зажженную сигарету ко рту, делая глубокую затяжку, после чего рука с сигаретой будто лишалась силы и падала на кровать, посыпая уставшего слизеринца сероватым пеплом.

В конце концов, мне удалось собрать себя в разваливающуюся кучку человеческой плоти и предложить всем отправиться по домам. Все были нахмуренны и усталы, и такими темпами мы заночевали бы прямо так, сидя на неудобном, холодном полу слизеринской комнаты.

— Давно пора, — согласился Снейп и несколько неуклюже поднялся на ноги. Малфой встрепенулся, перевел усталый взгляд на своего крестного и кивнул, в ответ на какой-то не высказанный в слух вопрос. Снейп молча повернулся и вышел из комнаты, по пути прихватив заспанного Гарри за шкирку, и как нашкодившего кота поволок его прочь. Я попрощалась с Малфоем и, пошатываясь, вышла из комнаты. Меня штормило так, как не штормило уже давно, на моей памяти такое было только не третьем курсе, когда я заигралась с маховиком времени.

Да уж, Гермиона, пора на заслуженный отдых. Я наконец-то доползла до своей кровати и завалилась спать прямо так — одетая и неумытая.