Останься! (гет)

Солнце поднималось над горизонтом. Красное, кровавое солнце озаряло новый день, его лучи ласкали полуразрушенные стены древнего замка и сушили слезы на испуганных лицах семнадцатилетних стариков. Он стоял на выщербленных каменных ступенях у входа в школу, которая была для него когда-то домом. Он стоял и смотрел вниз, вдыхал жадно и нервно холодный воздух майского утра. И сердце стучало в груди, билось о ребра, отдавало болью, горечью, ядом... Живой, живой, живой... В который раз повторял про себя это слово — и не чувствовал радости.

На ступенях — бурые пятна, на душе — кровоточащие раны. Всю жизнь идти к вот этому моменту — отомстить за родителей, восстановить справедливость, остановить зло. Он и на секунду не задумывался, как будет жить после того, как все закончится. Возможно, потому, что ни на секунду и сам не верил, что это когда-то произойдет. А теперь мир проступал словно картинка на фотобумаге, и он оказывался таким ужасающе четким, колким, реальным. Выбитые глаза-окна замка, зияющие черной пустотой, вырванное с корнем дерево с изломанными ветвями, оторванный кусок рейвенкловского шарфа, втоптанный в грязь. Мертвое тело домового эльфа, который кажется сейчас просто сломанной детской игрушкой. Стрелы, выпущенные несколько часов тому назад кентаврами, ямы, обгоревшие и обугленные стены. И утренняя роса, медленно стекавшая этими же стенами. Замок слеп — ему выбили окна, замок искалечен — у него обрушиваются стены, замок молчалив — разбиты вдребезги большие часы на башне Рейвенкло. Замок плачет.

Гарри стоял, беспомощный, перед всем этим новым миром, в котором он должен быть счастлив, и не знал, что делать теперь. Душа пылала. Утренний ветер раздувал огонь еще сильнее.

Он чувствовал их своей спиной — они, как всегда, были рядом. Стояли в шаге от него, готовые в любой момент поддержать, помочь, защитить. Спина к спине, в радостях и печалях, всегда вместе последние семь лет. Он обернулся к ним. Они смотрели не на него, они смотрели прямо в его душу, были свидетелями его собственного пожарища. И их души пылали вместе с его. Они держались за руки. Уставшие, воспаленные глаза смотрели на него, и от этих взглядов в горле вдруг застрял колючий холодный ком, который ни проглотить, ни выдохнуть не получалось. Рон смотрел угрюмо и понимающе. Широкоплечий, растрепанный, в запачканной сажей футболке, прожигал своими синими глазами. Порез на его щеке все еще кровоточил, но вряд ли он даже замечал это. Гермиона смотрела умоляюще. Какая-то невероятно маленькая и худая, с искусанными губами и растрепанными каштановыми волосами, отросшими едва не по пояс, она тонула в безразмерном свитере Рона и цеплялась за его руку, словно это последнее, что удерживало ее на ногах. Его друзья, его опора и отдых, его свет и поддержка, были сейчас рядом, и Гарри понимал, что еще никогда и никому не был так благодарен.

Он снял очки, потер уставшие глаза. Опустошенный и выцветший, он начинал новую жизнь.

— Я сегодня убил человека, — сказал негромко, но Гермиона все равно содрогнулась от резких звуков.

— Я — троих, — ответила ему тихим эхом и ее надтреснутый голос слегка задрожал.

— На моем счету — четверо, — вымолвил Рон. Они снова замолчали. Солнце поднималось все выше и выше. Из Запретного леса доносились трели утренних птиц.

— Мне почему-то казалось, что первое победное утро будет совсем не таким, — беспомощно ухмыльнулся Гарри и снова надел очки на нос. Дивный новый мир снова набирал четкости.

— А мне казалось, оно никогда не наступит, — тихонько откликнулась Гермиона. — Но теперь ведь все будет иначе, правда? Теперь ты... свободен.

Свобода... Она оказалась горькой на вкус, она пахла гарью и весенним утром. Душа догорала, порывистый ветер развеивал пепел над вершинами шотландских гор.

— Мы когда-нибудь сможем это забыть? Сможем жить по-новому?

— Забыть — вряд ли, — нахмурился Рон, — а жить по-новому — точно сможем.

— И очень скоро. Главное — мы вместе, — кивнула Гермиона. На ее всегда бледных щеках горел нездоровый румянец.

Рон этой ночью потерял брата, Гермиона — свои идеалы, Гарри — себя. Он вытащил из кармана свою волшебную палочку, которую совсем недавно починил, повертел неуверенно в руках.

— Я просто хочу проверить, что после всего этого смогу... — он не договорил. Просто посмотрел на них еще раз, пристально, отчаянно посмотрел, взмахнул палочкой, вымолвил: — Экспекто Патронум!

И из палочки ударил мощный серебристый свет, и через несколько мгновений огромный величественный олень расхаживал вокруг друзей, гордо вскинув голову. И стало даже чуточку легче дышать.

Гермиона тоже достала палочку, вдохнула глубже, сильнее сжала Ронову руку.

— Экспекто Патронум! — и яркое облако застыло на несколько мгновений в воздухе, словно не решаясь, какую форму принять. А потом перед ними возник большой косматый медведь. Он повернул голову и посмотрел на Гермиону, и в этом взгляде было что-то такое человеческое, такое знакомое, такое... теплое. Девушка пораженно выдохнула, не в силах отвести взгляда от своего нового защитника. Парни обменялись понимающими взглядами.

— Экспекто Патронум! — уверенно произнес Рон, и из его палочки тоже мгновенно ударил свет, и гибкая бесшумная рысь прыгнула на выщербленные ступени, обошла друзей и села недалеко от медведя и оленя.

— Они стали хищниками, — только и смогла сказать Гермиона. Рон кивнул, Гарри молчал. В звенящей тишине майского утра их дыхание казалось почти оглушающим.

Рон обрел этой ночью Гермиону, Гермиона — Рона, Гарри... На его счету после этой ночи остались только потери.

Солнце поднималось все выше и выше. Новый день уверенно вступал в свои права. Оживал понемногу старый замок, сбрасывал с себя оковы ужаса и шока. Голоса, что доносились из Хогвартса, становились все более громкими и уверенными, там, видимо, отдавали поручения и пробовали убирать территорию, ремонтировать изломанные перила, склеивать разбитые витражи, просто убирать мусор. Стараясь не обращать внимания на перекошенные от горя лица тех, кто потерял близких, на запах смерти и опасности, что все еще витал в помещении, там, в замке, начинали жить дальше.

Гарри смотрел на своего Патронуса. В лучах утреннего солнца он сиял еще ярче, так ярко, что резало глаза. И Гарри вдруг почувствовал сумасшедшую усталость. Она давила ему на плечи, и в голове осталось одно-единственное желание — спать. Он стоял на ступенях у входа в школу и начинал свою новую жизнь.

Он победил.

Он победил?