Парни девяносто третьего (джен)

Вы, кто взводит курки

Для других, без затей,

И садитесь смотреть,

Как растёт счёт смертей.

Взираете молча,

В особняк удалясь,

Как кровь из юных тел вытекает на грязь.

— Боб Дилан, «Хозяева войны». (1)

Подобно цветам сакуры

По весне,

Пусть мы опадем,

Чистые и сияющие.

Нам бы только упасть,

Подобно лепесткам вишни весной,

Столь же чистыми и сияющими!

Хайку пилота-камикадзе из подразделения «Семь Жизней», погибшего в феврале 1945 года в возрасте 22 лет.

— Эй, Лазаров! Поди сюда.

Игорь Каркаров никогда не отличался особой вежливостью. Разве что при тех, кого боялся, но страсть к поклонению Каркарова пред власть имущими давно стала притчею во языцех, как и змеиная ловкость, с которой он уходил от печальных последствий своей недальновидности.

Ученики седьмого курса только что вернулись с утренней пробежки — изматывающей, изнурительной тренировки, после которой какие-нибудь тощие британцы или мягкотелые французы уже падали в обморок и прощались с миром — и среди них, как ни странно, таких людей не было, а со своими студентами Каркаров никогда особенно не церемонился.

— Лазаров!

Высокий парень, вихрастые русые волосы обрамляют мрачное лицо — Младен Лазаров. Младен отходит от небольшой стайки друзей и ровным шагом направляется к директору. Вид у него удивлённый: директор нечасто спускается во двор, что есть повод заволноваться.

— Что-то случилось? — спросил Младен.

— Пошли со мной, — сказал Каркаров. — Сейчас все узнаешь. Ты только не волнуйся, хорошо? Веди себя спокойно, уверенно.

Каркаров улыбнулся, обнажил неровные жёлтые зубы — гиена, готовая напасть на жертву: этот фирменный прием обеспокоил Младена еще сильнее. Чёрт возьми, неужели кто-то сдал его директору, беспокойно гадал он, шагая следом за директором. Неужели кто-то предал и выдал все секреты?

Лазаров был активистом. Политическим активистом, а если точнее — вполне себе националистом, шовинистом и вообще собирательным образом всех чудес и забав ультраправой идеологии. Все прелести жизни сербских четников, которые долгое время сражались за свою страну, влекли и манили Младена своей яркой демонстрацией животной силы, а идея стать лидером «нового революционного движения за свободу Родины» грела ему душу.

В Дурмштранге приветствовался всякий физический труд, и студентов зачастую направляли на сборы — закалки ради и занятости для. На последней сборке урожая Младен отличился тем, что отказался работать за «оскорбительно низкую плату» попечительского совета, который выплачивал небольшую стипендию студентам седьмого, шестого и пятого курса за проделанный труд.

Затем Лазаров обратился с речью к остальным, призывая их последовать его примеру, — пусть урожай гниёт, ведь чистокровным болгарам не пристало гнуть спины на грязных, полных навоза угодьях! Лазарову вынесли наказание, остальные же все-таки пошли работать, но случая этого не забыли.

Младлен три дня провёл в изоляции — суровых Дурмштранговских наказаний никто не отменял. Но даже под давлением тёмных стен карцера он не отступил от своих принципов — и это главное. Пролог завершился, первый же акт спектакля Младена сулил школе еще большую опасность.

Сама школа имела в своём штате всего пять охранников, а в экстренной ситуации защищать её могли защитить учителя. Помимо всего прочего, преподаватели весьма толково разбирались в «усмирительных заклятьях»: по-настоящему серьёзное волшебство в отношении учеников запрещалось, а усмирять вюношей со взглядом горящим было очень даже необходимо.

Согласно негласным правилам, чем лучше учитель владел боевой магией, тем больше уважения ему оказывалось. В любом общественном конфликте преподаватель обязан был занимать аполитичную позицию и не вмешиваться в чью-либо деятельность.

Никакого настоящего сопротивления зарождающемуся движению магглоненавистников и националистов ни один взрослый волшебник в Дурмштранге оказать не мог.

Поначалу юные школьники с весьма буйной фантазией забавлялись гриндевальдовской эстетикой: на тетрадях они рисовали зловещие кресты и писали нецензурные идеологические пампфлеты, красили учебники в чёрные цвета, а значки на мантиях приобретали особый пафос. Пару раз некоторые особо буйные выбирались из спален по ночам и украшали без того видавшие виды стены надписями довольно грубого и пошлого содержания.

Дальше — больше. Публичная травля «иноземцев», регулярные дуэли — однокурсник Лазарова, Никола Рачев, вызвал на бой Александра Павицкого, сына румынки-волшебницы и русского-маггла. Дуэль окончилась безоговорочной победой первого. Истекающий кровью Павицкий был быстро отправлен в софийскую частную магическую клинику. Больше однокурсники его не видели, а Рачеву... сделали выговор. Этим и ограничились.

Самым опасным казалось то, что таких Никол было много: собирались кружки, произносились пламенные речи, рисовались флаги, писались гимны. Разумеется, до формирования настоящей организации пылким болгарским парням было далеко — но уже сейчас они, непричёсанные и заспанные, по ночам сидели и вели возбуждённые споры о том, кого следует уничтожить первым, что нужно предпринять правительству и как надлежит изменить общество во имя спасения чистой волшебной болгарской крови.

В общем, началось.

* * *

— Знакомься, Младен, это мой старый друг из Англии, мистер Этан Эйвери.

Каркаров улыбался заморскому гостю скованно и натянуто, будто опасаясь его. Младен не знал этого, но Каркаров действительно испугался визита в Болгарию человека из прошлого. Он чувствовал себя так, словно призраки из ночных кошмаров вновь ворвались в его жизнь, но, разумеется, никому не собирался об этом сообщать.

Дурак был.

Лазаров же оглядывал иностранца без опаски, но с недоверием. Кто знает, что на уме у этих чужаков! Благодаря домашнему образованию, Младен говорил на английском — не слишком хорошо, но всё-таки довольно прилично, — чем не преминул воспользоваться.

— Добрый день, сэр, — хладнокровно произнёс он. — Мы очень рады видеть вас здесь, в нашей стране.

Этан улыбнулся. Совсем не так, как Каркаров — скорее понимающе, со знанием дела. Он, тридцатитрёхлетний Пожиратель в отставке, отлично знал особенности мышления местных враждебно настроенных персонажей — даром что при Волдеморте был ответственным за приём новых членов из Юго-Восточной Европы в гостеприимную британскую организацию.

Максимилиан Эйвери в своё время занимал пост главного помощника главы отдела международного сотрудничества. Как и отец, Этан стал прекрасным дипломатом, отлично ориентирующимся в геополитике, истории и прочих небесполезных в общении вещей. Этан безупречно находил подходы к любому человеку. Ещё в семидесятых в Сербии Эйвери отыскал Антонина Долохова, активно работавшего тогда в подпольных сепаратистских организациях, да вот только сильно не угадавшего со временем. Рано им ещё было действовать.

Вот и выбрал Антонин альтернативу: за кого воевать ему, собственно говоря, было без разницы. Собрал вещички — и двинул на Британские острова, бить авроров, калечить магглов да к Лорду на поклон ходить. Всё по-старому, разве что погода другая.

Эйвери, конечно, многое мог. Это и спасло его осенью восемьдесят первого, когда судили весь пойманный состав Пожирателей. Старые связи, уйма потраченных денег на взятки, поддержка семьи Ноттов — всё то, что работало в маггловском мире, успешно практиковалось и в магическом.

Этан Эйвери не чурался и связи с политиками из простого мира. Чего только стоил договор о помощи Пожирателей с политическими расправами Энверу Ходже и конкретно организации «Сигурими» в Албании для того, чтобы создать безопасный для команды Тёмного Лорда регион в случае отступления из Британии.

Деятельность Пожирателей в Албании вообще заслуживает отдельного упоминания. Обе стороны заключили обоюдный договор, согласно которому часть боевого состава Волдеморта отсылалась в Албанию в качестве инструкторов, а правительство гарантировало поддержку британским магам-террористам — разумеется, совершенно секретно.

Нельзя сказать, что Пожиратели не приветствовали сотрудничество с магглами. В условиях войны политика и идеология Тёмного Лорда стала гибкой и изворотливой тварью и поразительно напоминала его фамилиара. Контакты волшебников с правым европейским крылом подавались как «естественная историческая солидарность», отыскивались родственные связи лидеров маггловских неофашистских движений в Италии с именитыми волшебниками прошлого — в общем, всё разыгрывалось по классической схеме переворачивания лозунгов вверх дном. Всё это, естественно, происходило в семидесятые годы, когда Лорд ещё окончательно с ума не сошёл.

Вот только далеко не везде эта схема работала. Как ни странно, но не помогали ни Империусы, ни зелья убеждения: из-за своих чрезмерных амбиций Пожиратели не могли скоординировать свои действия по разложению руководства магглов и грамотно провести политику интеграции. Вытурили их как из Парагвая под руководством Стресснера, так и из сети зарождавшегося подпольного движения в Сербии, где подсобил Долохов.

Успехи, конечно, были — та же Албания, та же Италия. В британский загородный лагерь Тёмного Лорда приезжал даже Пьерлуиджи Конкутелли, довольно знаменитый неофашистский боевик, вот только уехал он тоже довольно быстро: ну не могло большинство магов-шовинистов ужиться с тем фактом, что славной науке терроризма их учит маггл! А Волдеморту терять свой основной боевой состав очень даже не хотелось. Великий мастер тёмных искусств применил Обливиэйт к Конкутелли и приказал отправить его домой на квартиру в солнечный Рим.

Ирония судьбы состояла в том, что греческие «чёрные полковники» выгнали Пожирателей из своей страны по той же причине, из-за которой слуги Тёмного Лорда вынудили отбыть «маггловского макаронника».

Но географические интересы Волдеморта простирались куда дальше. У него была задача — задумал-то он её давно, но никак не решался исполнить. Мечтал Риддл о собственная школа тёмных искусств — для поставки новых боевых кадров на службу Пожирателям, разумеется.

И угадайте, где она находилась?

* * *

— Болгария, — благоговейно начал Каркаров. — Если с национальным духом Болгарии поступили дурно и разрушили его, то наша обязанность — возродить его. Если значение самопожертвования всех тех волшебников, стремившихся к миру в своей стране, свели к нулю, то мы должны создать содружество магов, настолько верных своему слову, чтобы не нападать на других, и настолько сильных, чтобы самим не подвергаться нападению. В этом нам помогут наши друзья, соратники — англичане, а именно — подданные великого Тёмного Лорда Волдеморта, любезно пославшего нам в помощь лучшего из своих людей.

То, что Лорда Волдеморта уже много лет считали умершим и что сам Каркаров до глубины души боялся возрождения своего повелителя, он предпочёл не упоминать. Так же, как и о том, что жалкие остатки Пожирателей просто хотели найти себе прибежище для реорганизации коллектива. Покрутив мировой глобус, вспомнив наставления «Великого Вождя Лорда Вол-Де-Морта», Нотт и Эйвери, главные оставшиеся координаторы состава Пожирателей — Долохова в расчёт не принимали, он был «слишком боевиком» — выбрали одну определённую страну.

— Мы стремимся помочь спасению Болгарии, помочь её народу освободиться от маггловского гнёта, — уверенно сказал Эйвери. — Думаю, что вы, Младен, и сами прекрасно понимаете, что пока не будет решён «маггловский вопрос», приступить к реабилитации болгарской национальной и исторической идентичности будет очень, очень сложно.

Пожиратель улыбнулся и этим призвал собеседников проявить солидарность. Пускай он и был матёрым пропагандистом и знатным международным агентом, но не учёл одну важную вещь: слова «маггловский вопрос», «маггловский гнёт» и подобные «маггловские» проблемы резали болгарину ухо, словно раскалённый металл жёг кровоточащую рану. Жёг где-то со времён Гриндельвальда.

Лазаров задумался. С одной стороны, англичанин казался ему хитрым, коварным человеком, ждать от которого можно всё, что угодно. Но с другой — Каркаров и его патриотизм вдохновил Младена на согласие. Болгария ждала, чтобы он организовал национально-освободительное движение и спас свою страну от иноземных влияний. И, конечно же, у власти должны были встать маги: магглам же будет лучше, если разумные и целомудренные волшебники будут ими управлять.

Разумеется, в тот момент Лазаров не помнил, чьи речи повторяет и чьи лозунги цитирует. А следовало бы.

— Хорошо... — задумчиво сказал он, — Давайте обсудим всё то, что вы предлагаете.

Эйвери приосанился.

— В таком случае, мы будем очень рады видеть тебя в следующий понедельник ровно в восемь вечера здесь, в директорском кабинете. Придут некоторые заинтересованные лица, и, думаю, мы сможем решить, как будет идти наша борьба.

Ставка на Младена была сделана не просто так. Руководство школы в лице Каркарова и пары его помощников на самом деле прекрасно знало обо всех его тёмных делишках, начиная от пламенных речей в обществе друзей и заканчивая избиениями «понаехавших» магглов-чужестранцев. Да, именно так: в отпускные дни, под покровом ночи, без палочки — только с битой да ножом, в старых маггловских же традициях. Но чем Лазаров привлёк внимание Пожирателей — так это способностью влиять на однокурсников.

К счастью, не на всех.

* * *

— Уроды. Самые настоящие уроды.

Марианна негодовала. Рыжие волосы, и без того беспорядочно падающие на плечи, завертелись в вихре, а обычно доброжелательное и рассудительное выражение лица сейчас больше походило на оскал взбешённой фурии. Хрупкая изнеженная внешность девушки давала совершенно ложное представление о её характере: Милкова вспыхивала быстро, словно спичка, и горела ярко, освещая смутную и беспокойную ночь. Не Фаросский маяк, но пылким подросткам другой лидер и не нужен.

Причина её негодования крылась в возрастающей молодёжной агрессии. Марианна, как и многие другие ученики Дурмштранга, в своих предках имела не только волшебников, но и простых людей, нападения на которых не могли не злить другую часть учеников. Марианна училась на шестом курсе, но благодаря своей харизматичности имела влияние на многих людей в школе. К тому же, она была организатором большинства ученических проектов, и теперь, когда нужно было организовать кое-что другое, её опыт пригодился весьма и весьма.

Недовольных в Дурмштранге оказалось немало. Так что теперь по вечерам в одной из незапертых классных комнат собиралась группа учеников с пятого, шестого и седьмого курсов под предводительством Милковой. Холодная и мрачная атмосфера никак не влияла на решимость разгорячившихся учеников. Поначалу они просто обменивались новостями, собирали информацию о новых путешествиях или же просто делали вместе домашнее задание, но со временем эти собрания вылились в более серьёзную деятельность.

— Вы слышали, что они говорят? — подал голос Тодор Трайков, однокурсник Марианны, — «Мы настроены решительно. Перед выходом наши люди готовятся морально, чтобы ломать кости даже тем, кто падает на колени».

По классу прошёл испуганный шёпоток. Трайков слыл человеком, который следит за политическими и общественными тенденциями, а, значит, ему можно было доверять. Также на Тодора, выросшего в семье военного, серьёзное влияние оказало отцовское увлечение тактикой и стратегией войны: в ранней юности его кумирами являлись Клаузевиц и Лиддел Гарт, Мэхен и прочие классики военного дела. Тодор слыл рассудительным и спокойным молодым человеком, но, видимо, и его терпение тоже было не безграничным.

Что касается внешности, то Трайков особо не выделялся среди однокурсников: высокий кудрявый брюнет, следящий за своим внешним видом. Трайковы слыли богатой семьей, но Тодор предпочитал располагать к себе людей не привлекательностью и деньгами, а словом, и прежде всего он интересовал людей своим мышлением и манерой разговора.

— Мне совершенно не нравится то, что устраивают эти... как это называется? Националисты? Так вот, я не хочу, чтобы они нападали на всех подряд — на магглов, на русских, на украинцев и всех тех, кто нам, в общем-то, совсем не чужд, — признался высокий Роман Звяков, румын по происхождению. — Ведь мы, румыны, это уже однажды проходили.

Однако, несмотря на всеобщее недовольство, по-настоящему решительно была настроена всего лишь горстка человек.

— Вы не должны бояться! — воскликнула Марианна. — Мы все учимся на равных условиях, нам всем одинаково преподают боевую магию. Думаю, что присутствующие согласятся с тем, что терпеть мы больше не можем. Сегодня они бьют магглов, завтра они бьют нас! Мы должны протестовать! Протест — это когда мы говорим «мы в этом не участвуем», сопротивление — это когда мы делаем так, что другие в этом тоже не участвуют!

Петр Вирбанов, поджарый блондин-семикурсник из семьи председателя казны болгарского магического правительства, громко хмыкнул.

— А наше ли это дело? Бьют они магглов, не бьют, это нам без разницы. Нас они не трогают, — скептично заметил он, — а так мы и сами получим от Младена и его компании. Вспомни, как он сражался на дуэли с Володей Краевским, а лучше вспомни, как его потом выносили чуть ли не вперёд ногами!

В сторону Вирбанова сразу же направились кое-где испуганные, в чём-то несогласные и даже недовольные взгляды.

— Да как ты смеешь стоять в стороне, когда осуществляется такой произвол и насилие? — взвизгнула Томара Бонева, низкорослая брюнетка с шестого курса. — А если завтра они пойдут на нас, на наши семьи и наших родителей? Что ты тогда скажешь, а? Ведь рано или поздно ты сам встанешь на место того человека, на которого будет охотиться банда Лазарова!

Воцарился шум и бардак.

Поднялся Райко Сточев и попросил дать ему слово. За глаза его называли «умником» и «холёным интеллектуалом», в том числе и за очки, самого парня не красящие. Тощий и высокий, Сточев производил впечатление человека задумчивого и угрюмого. На самом деле, это было не так. Просто никто ещё не видел Райко действительно возбудившимся, каким он предстал сейчас: щёки пылали красным, кулаки были крепко сжаты, а взгляд говорил о невероятной уверенности в своей правоте, хотя философский тон образу и не соответствовал. В отличие от Тодора Трайкова, Сточев ничего не смыслил в военной стратегии, но зато был подкован в истории.

— Я хотел бы процитировать одного очень хорошего, на мой взгляд, человека, — сказал Сточев. — Наша борьба, борьба простых студентов против искусно подготовленных бойцов, похожа на битву между тигром и слоном. Если тигр остановится, слон ударит его своим могучим хоботом. Но тигр днём прячется в джунглях, появляясь лишь по ночам. Он запрыгивает на слона, рвёт когтями его спину, а потом снова исчезает в джунглях.

Наступило молчание. Такой глубокомысленный пассаж заставил многих задуматься, а некоторых даже озарило понимание. Никто не мог произнести ни слова, разве что Вирбанов продолжал недовольно хмыкать и ворчать.

— Хватит умничать, — издевательски сказал Петр, — тут твои заумности веса не имеют. Ты-то и мира реального не видел, всё в книжках сидишь.

Райко уже что-то возмущённо воскликнул, но тут вступил третий голос.

Это был Виктор Крам.

— Сточев дело говорит. На самом деле, как хорошо бы ни были подготовлены наши враги, наше мужество и наша отвага, наша готовность сражаться за мир и спокойствие сокрушит любую агрессию. Если мы сумеем преодолеть внутренние разногласия, если сумеем противопоставить вражеской силе собственную решимость, то никакие заклятия, никакая мощь не сможет нас удержать. Всё в наших руках, господа и дамы.

Крупный и мускулистый, Крам казался человеком, которому по плечу было поднять учеников за собой на бой. Резкие черты лица придавали решимости его виду. Невероятные спортивные успехи Виктора были общеизвестны так же, как и умение сражаться на дуэлях.

— Думаю, следует проголосовать, — сказала Марианна. — Кто будет за то, чтобы организовать сопротивление фашистам, а кто — против?

Товарищи согласно загудели.

— Отлично, — начал Крам. — Сейчас, мне кажется, нам нужно разойтись и отдохнуть — уже, всё-таки, поздно, — а также здраво подумать о том, что лично вы сможете сделать. Но перед этим нам нужно решить, как назвать нашу команду. Есть предложения?

— Хмм... Ну, раз уж мы хотим защититься от нападок фашистов, если мы школьники, то, может быть, подойдёт такое название: «Лига Сопротивления»?

Ответом послужил одобрительный шум и гам. На этой ноте и порешили разойтись — но не все.

— Тодор, — сказал Виктор. — Тебя я попрошу остаться.

Трайков кивнул. Дождавшись, когда народ разойдётся, он сел в кресло прямо напротив Крама.

— Нам нужна будет помощь твоего отца и дяди. Насколько я знаю, у них неплохое положение в маггловском обществе?

— Да, — ответил Трайков. — Оба тесно работают с магглами, оба хорошо знают маггловские нравы. К счастью, правительство у нас большинством здравомыслящее, уже давно идут на контакт с обычным миром, где сейчас происходят серьёзные реформы. Сокращают армию, к примеру — а мои родственники выступают консультантами, официально получили должности офицеров. Хотя я бы не сказал, что они имеют политический вес.

— Отлично, — удовлетворённо сказал Крам. — Как ты думаешь, согласятся ли они помочь и нам?

Тодор пристально вгляделся в собеседника. С одной стороны, они никогда не были близкими друзьями, но зачастую пересекались в школе и имели общие интересы — спорт, военное дело и прочее, время от времени общаясь.

— Я всё устрою. На этих выходных попробую пригласить отца в город, мжет быть, он выкроит время для того, чтобы поговорить о таких важных делах.

Тодор не упомянул, что со своим отцом он был в ссоре вот уже два месяца.

* * *

Отец Трайкова происходил из старого болгарского рода, каждое поколение чередовавшего чистые магические браки и смешанные браки магглов и волшебников. Несмотря на принадлежность к аристократии, Трайковы делали ставку скорее на политическую грамотность и практическую эффективность своих действий, оставаясь верными именно этим идеалам, нежели мифической «преданности чистой крови и Родине». Хитрые манипуляции рода состояли в балансировании между крайним радикализмом сепаратистов и интернационалистов, не менее уверенных в необходимости реформации общества, как маггловского, так и магического. Твёрдо убеждённых в необходимости насильственного присоединения соседних территорий к Болгарии.

Леонтию Трайкову, отцу Тодора, всё это казалось не просто безрассудным и безосновательным, но ещё и весьма опасным делом. Сами посудите: община волшебников уверенно берёт курс на полное избавление от гриндельвальдовских элементов, выходит на экономический и политический контакт с маггловским правительством, которое наконец согласилось на сотрудничество — чего же ещё желать нужно?

Сам Леонтий, не без помощи семейных связей и финансов,достигнул звания офицера в маггловской армии, и теперь уже начинал забывать, что такое волшебная палочка. В общем-то, он и до этого понимал, что выработка политической стратегии есть вещь куда более важная — хотя дуэлянтом Леонтий был и до сих пор оставался превосходным.

Вот только дети его детей уже вряд ли будут использовать магию. Просто потому, что как инструмент борьбы в наши дни она более не актуальна.

Во всяком случае, Трайков так считал.