Путь к сердцу мужчины (гет)

Утро было уже в самом разгаре, когда Рон сполз с дивана и, наскоро умывшись, появился на пороге кухни. Чистое, залитое солнцем помещение выглядело уютно и приветливо, а на столе красовалась новая клеёнка.

«Гермионина работа», — вяло усмехнувшись, подумал Рон. Судя по давно приевшемуся узору — «весёленькая» клеточка из маггловской тетрадки — сегодня от главного мага следовало ожидать сугубо делового настроя. Как обычно.

Так же на столе привычно покоился зачарованный Гермионой пергамент, где ровным строгим почерком перечислялось то, что сегодня ожидали от Рональда Уизли по хозяйственной части. Так называемая «инструкция по рациональному использованию человеческого ресурса». Рон как раз и был тем самым ресурсом, а всё остальное надлежало принимать за шутку.

Взяв записку в руки — надо ведь ознакомиться, что ему тут накарябали — Рон начал читать.

«Забрать у миссис Хоуп молоко», — ну, само собой: это каждый день строчат.

«Купить:

— один фунт сливочного масла

— три коробки овсяных хлопьев, не требующих варки...»

Ясненько!.. Оценила, значит, его приобретение недельной давности. И чтобы уже не подходить ни к чему, кроме чайника... Рационализм без прикрас.

Чертыхнувшись, Рон решил для себя, что теперь с полным правом будет выдавать «И-го-го!» вместо «О-го-го!». Всё честно: лошадь запрягли — лошадь ржёт.

Далее значились две упаковки детских подгузников и список ингредиентов — такой длинный, что Рон не стал вчитываться. Пусть продавец в лавке трудится, ему за это деньги платят.

Самое неприятное приберегли, однако, под конец: постирать, просушить, погладить пеленки и всё — упаси Мерлин! — без магии, потому что у малыша Тедди сыпь по всему телу непонятно от чего. Аллергия на магию, угу... Интересно, с чем такое едят? Мама вчера раз пять переспросила, вставляя по ходу своё: «Что ты такое говоришь, сынок?», но, понятное дело, всё равно не поверила.

И приписочка небольшая в хвосте: «Рон, мы с Гарри повезли Тедди в Св.Мунго. Вернёмся не раньше семи вечера».

Все. Подчёркнуто по-деловому, без каких-либо намёков на «обнимаю, целую, люблю».

Глаз ещё раз зацепился за «мы с Гарри», и Рон почувствовал, как сердце сбивается с нормального ритма. Невыносимо. Всё равно что застыть у края бездны, без возможности сдвинуться с места.

Он, зажмурившись, схватился за край стола, попытался собраться с силами и совладать с собой — отрешиться от этого клочка пергамента.

Ты же разумный человек, Рональд Уизли! Всё уже свершилось, ты уже на дне пропасти, и нет смысла низвергать себя вторично. Ты ведь не далее, как вчера, поймал в зеркале собственное отражение. Полюбовался на побитого щенка. Ещё хочется?

Жизнь — она как шахматы. Разыгрываешь стандартную, давно описанную во всех подробностях защиту, и вроде бы игра идёт ровно, по оптимальному варианту. Где-нибудь до девятнадцатого хода... А потом противник разворачивает лошадь хвостом вперёд — и всё: предписания закончились, дальше игрок вынужден действовать по обстоятельствам.

Ход конём случился через несколько часов после того, как победители доплелись до кроватей и провалились в сон.

Гарри так и не смог объяснить, что же заставило его вскочить на ноги. Утверждает, что слышал во сне плач ребёнка и почему-то сразу подумал о Тедди. Мистика.

В дом Тонксов, упрятанный под «Фиделиус», Гарри попал с помощью Кричера. Говорит, что и не раздумывал особо, просто ухватился за первую пришедшую в голову мысль. Способ оказался единственно возможным, но это выяснилось позже.

Миссис Тонкс была найдена на кухне без сознания. Лежала прямо на полу, там, где её подкосило горе. А колдорадио продолжало громко и щедро сыпать победные новости.

Списки погибших были оглашены в полдень, Андромеду доставили в «Мунго» в половине первого. Целители единодушны: именно это спасло ей жизнь.

Представить Гарри, сложившего заботу о крестнике на кого-то другого, нереально. Как и Гермиону, оставшуюся стоять в сторонке. Рон присоединился к друзьям через четыре дня, после похорон Фреда. Как-то не сразу сообразил, что нужно цепляться за Кричера мёртвой хваткой и не обращать внимания на то, что там верещит выживший из ума домовик.

Рон был далёк от мысли, что его друзья вдруг вознамерятся кинуться в объятия друг друга. Вряд ли они вообще успевали думать о чём-то, кроме повседневных забот.

Когда Рон появился в доме Тонксов, внушительная стопка книг по уходу за ребенком уже была прочитана Гермионой и обложена закладками. Фантастический труд для нескольких дней, учитывая, что Тедди, в одночасье лишившись материнского молока, спал очень беспокойно.

Рон и сам не мог разобраться в своих подозрениях. В какой-то момент даже рассердился на себя, решив, что опять вообразил невесть что. Но позавчера, наблюдая за тем, как Гермиона возится с малышом, он перевёл взгляд на друга и поразился, увидев его лицо.

Гарри улыбался. Только не той натянутой улыбкой, которая изредка показывалась на его сумрачной физиономии в последний год. И не той бесхитростной детской улыбкой с искорками счастья в глазах, которую два года назад — наверное, безвозвратно — поглотила смерть Сириуса.

Гарри выдавал не в меру пристальный взгляд и напряжённо-дрожащие кончики губ. Чувствовалось, что он взволнован, взволнован не как друг или брат... Но волнение было ещё смутное и неопределённое, слишком далёкое от того, чтобы говорить о влюблённости. Рон не распознал бы, если бы в своё время не присматривал за сестрой.

Трудно сказать, что увидел Гарри в его лице: недоумение, осуждение, негодование? Наверное, всё сразу. Рон сомневался, что смог бы облечь свои мысли в слова, но прятать глаза не стал.

Когда их взгляды встретились, Гарри стушевался и, стерев с лица улыбку, виновато пробормотал:

— Прости, Рон.

— За что? — он постарался придать голосу удивлённый тон.

— Я не надеялся, что выживу, — ответил Гарри.

Лучше бы он промолчал. Потому что, сам того не желая, сказал куда больше, чем готов был услышать Рон.

Гарри не мог знать, что днём раньше его друг беседовал с Гермионой и что объяснялись они теми же самыми словами.

Рон сказал Гермионе, что из неё получится прекрасная мать. Не самый роскошный комплимент, наверное, есть и получше. Но она вдруг покраснела и поспешно склонилась над спящим малышом, чтобы поправить одеяльце, хотя особой нужды в этом не было.

Минутой позже, подняв глаза и перехватив его вопрошающий взгляд, Гермиона пробормотала стесненно и потерянно:

— Прости, Рон.

— За что? — он действительно не понимал причину её смущения.

— Я не надеялась, что мы переживём битву.

Лучше бы она надулась и поругалась минуту-другую. Пересчитала бы извилины в его голове, в сотый раз напомнила об отсутствии такта, воспитания, серьёзного отношения к каждой запятой в школьном учебнике. Оно понятно, пар надо время от времени выпускать... И Рон, между прочим, многое готов терпеть! И даже, быть может, мотать урок на ус, прикусывать уздечку и обретать недостающее.

А тут — всё. Конец страданиям.

После такого уже неудобно было напоминать о Тайной комнате, эльфах и единственном за три года поцелуе.

Рон долго не мог заставить себя открыть рот, а когда заставил, с языка сорвалось паршивое:

— Ну, извини, живой остался...

Язык-то он прикусил, но весь вечер пришлось делать целомудренный вид. И в седле торчал не я, и лошадь тоже не моя!

Рон хмыкнул, припомнив старую прибаутку про лошадь, и неожиданно почувствовал, как вместе с усмешкой к нему возвращается ирония, которой так не хватало в последние дни. На душе стало чуточку теплее, будто он вновь обрёл утраченную частицу себя. А то ведь и не разберёшь уже, где кончается несчастная лошадь и начинается Рональд Уизли.

Запрятав свернутый трубочкой пергамент подальше в карман, Рон шагнул к холодильнику и, выудив оттуда бутылку сока с парой тощих сэндвичей, устремился к выходу. Стоя на крыльце, жадно глотнул свежего, умытого дождём воздуха. Уселся прямо на ступеньках, намереваясь уделить завтраку несколько приятных минут. А то ведь у его лошади такая сложная жизнь, что без еды, пожалуй, и копыта откинет.

Почти всю ночь лил дождь. Отмытые от пыли листья яблонь блестели, как новенькие, из-за пазух весело выглядывали маленькие зеленые плоды. И вообще, жизнь понемногу налаживалась.

Андромеда окрепла настолько, что смогла нацарапать записку с точным адресом своего дома. Теперь они, как люди, входят в дом через дверь.

Джордж, конечно, отдельная тема... Но мама уже не так часто прикладывает к глазам платок, а отец вернулся к любимой работе.

Вчера Артур притащил домой конфискат: картину с какой-то маггловской выставки. Но заколдованную. Искусство называется хитро — авангардизм. Холст заполнен небрежными мазками, и пятна эти всё время перестраиваются. А простодушные магглы не могут понять, в чём там фокус? Вроде только что была лошадь, а стал осёл... Или заяц?

Рону почему-то упорно виделся заяц, хотя все в голос уверяли, что там кобылица. Насчёт какого-нибудь ишака он бы, пожалуй, поспорил... Но чтобы лошадь пропустить?! На миг поверил, что в семью возвращается утраченная атмосфера вредилок и розыгрышей. Рон и прямо смотрел, и сбоку, и прищуривался, и разглядывал в упор... За полчаса насмотрелся так, что «авангардный» зверь не шёл у него из ума весь вечер.

А ночью приснился.

Сначала Рон не видел зайца, но сквозь сон чувствовал, как на него кто-то смотрит. И, что самое невероятное, взгляд казался знакомым: пристальный, удивлённый, почти немигающий.

Рон долго терпел этот бесцеремонный сеанс гипноза. Уже догадался, с кем имеет дело, но заяц продолжал таращиться, оставаясь невидимым, и, похоже, в мыслях не держал показываться кому-либо на глаза. Потом стало хуже: зверёк расхохотался и начал носиться по крыше, как угорелый, не заботясь о том, что дом спит. Черепица под его лапками гулко звенела, но заяц явно пребывал в восторге. Тогда, предупредив, Рон начал считать до трёх: «Раз... два... три...»

За окном перекатисто громыхнуло, и он проснулся. Сон ушёл сразу и безвозвратно. Не видя смысла мучить себя бессонницей, Рон встал с постели. Он долго шарил в темноте ногами в поисках тапок, ничего не нашёл и вышел на веранду босиком.

Дождь самозабвенно барабанил по черепице, но ветра почти не чувствовалось. Вода падала на землю тяжёлыми струями, с равномерно нарастающей силой. Действовало это, как ни странно, успокаивающе.

Рон всматривался в темноту сквозь косые струи дождя, но перед глазами почему-то вертелись аляповатые пятна с сомнительного холста. Сверкала молния, и каждый новый всполох наполнял воздух ароматом грозы; от этого запаха в голове прояснялось, а бесформенные мазки понемногу преобразовывались в нечто осмысленное.

Неожиданно всё собралось в забытое воспоминание из детства... Рон невольно вздрогнул, почувствовав на себе участливый взгляд лохматой девочки. Он не видел её лица, но не сомневался, что сейчас она смотрит на него и тихо улыбается.

С болью подумалось о том, что, возможно, для Луны это был последний счастливый вечер детства: миссис Лавгуд умерла всего несколько дней спустя. Рон потом сталкивался с Луной — благо, жили они по соседству — но у неё всякий раз был такой отрешённый вид, что он, пустоголовый мальчишка, так и не решился заговорить первым. Девочка всегда молчала, а до Рона только сейчас дошло, каково это — потерять близкого человека.

Последний раз он встретил Луну неделю назад, случайно, в маленьком деревенском магазинчике. Просто предпочитал делать покупки недалеко от «Норы». Это был повод лишний раз заглянуть домой.

Она стояла перед полкой с разными крупами и, сжимая в руках довольно объёмную коробку, внимательно изучала её содержимое. Рон поздоровался. Луна приветливо кивнула.

— Что нашла? — спросил Рон, покосившись на коробку.

— Рецепт овсяного печенья.

— И что, собираешься пробовать то, что написано на маггловской коробке?

Рона так поразил её невозмутимо-серьёзный и в то же время напевно-лиричный тон, что он не удержался от вопроса. Мама ко всяким кулинарным рекомендациям всегда относилась скептически. Обожаемый «Ведьмин досуг» она часто критиковала, а как-то раз даже похвасталась, что отправила им сову с приличным рецептом сливочного соуса.

— Люблю экспериментировать с печеньем, — спокойно ответила Луна, отправляя коробку в корзинку.

— Но ведь это же...

— ...совершенно безопасно, — безмятежно продолжила Луна, видимо, почувствовав в голосе Рона лёгкое замешательство.

— Да, но...

— И для желудка в том числе, — заверила Луна.

— Я хотел сказать, что это нерационально, — сказал Рон, постаравшись сделать умную мину.

Припомнилось любимое словечко Гермионы, а вместе с ним её регулярные переработки из-за потраченного на всякий вздор времени.

Луна в ответ тихо усмехнулась и потянула руку за второй коробкой.

— Возможно, это и удобно — жить рационально, но, по-моему, невероятно скучно!

Голос Луны внезапно утратил невозмутимость и призрачность, но, прежде чем этот факт дошёл до сознания Рона, овсяные хлопья перекочевали из её рук в его корзинку.

— У тебя может ничего не получиться! — предупредил Рон, тупо разглядывая довольную рожицу малыша, нарисованного на коробке.

Луна пожала плечами.

— Посмотрим! — она слегка тряхнула головой, неуловимо напомнив Гермиону этим решительным движением. — Но всё же это не «Феликс Фелицис», а всего лишь печенье.

И пока Рон размышлял над тем, с чем по сложности приготовления могла бы сравнить Гермиона «Феликс Фелицис», Луна перешла к другому стеллажу.

Прощаясь, она пригласила его в гости. Он отнекивался, ссылаясь на занятость, а на самом деле припоминая мерзкий вкус настоя лирного корня. Гарри тогда из вежливости отхлебнул это пойло, а Рону с лихвой хватило запаха и невольно скривившейся физиономии друга.

— Мы с отцом пьём чай в десять часов утра, — улыбнувшись, сказала Луна. — Приходи. Папа любит, когда у нас гости.

Рон посмотрел на часы: без пяти десять. Может, ещё не поздно? Хотя, дело было неделю назад...

Планеты бежали по циферблату привычными дорожками, и Рон вдруг почувствовал, как с каждым последующим кругом в нём растет желание повидать Луну. Ну, просто так, можно и без угощения...

Хотя, если честно, в этом доме тарелки почему-то всегда пустеют раньше, чем наполняется желудок Рона. Что это такое — пара унылых сэндвичей? А ту овсянку сожрали давно!

Волшебство пришло неожиданно.

— Рона, наверное, не будет сегодня. Давай пить чай, папочка.

Он сначала не понял, откуда идёт голос. Но, несомненно, это был голос Луны. Нервно оглядевшись по сторонам и никого не обнаружив, Рон хотел уже отмахнуться от наваждения. Однако рука, только что отправившая в карман часы, наткнулась на завещанный Дамблдором делюминатор.

Не может быть! Неужели портал ещё действует? Последний раз он включался, когда они с Гермионой застряли в малфоевской гостиной.

Луна тогда с таким отчаянием повторяла его имя...

Рон щёлкнул делюминатором исключительно ради того, чтобы проверить свою догадку. И надо же — в воздухе образовался пульсирующий шар синего света. Долго раздумывать не пришлось, потому что шарик подскочил к сердцу и провалился внутрь, уже не спрашивая желания Рона.

Его, похоже, ждали в том странном, похожем на шахматную фигуру доме.