Когда расцветут орхидеи (гет)

— Столько забот, чтобы вырастить цветок, — пробормотала Лили, задумчиво глядя на орхидею.

— Поверь, девочка, оно того стоит. — Я улыбнулся и аккуратно срезал сухой цветонос. Третий за этот месяц — несмотря на все мои усилия, растение умирало.

— Я не девочка!

Лили обиженно надула губы, накрашенные красной помадой. Она старалась выглядеть старше своих лет и иногда перебарщивала с косметикой.

— Ну конечно. — Я кивнул, соглашаясь. С Лили бесполезно спорить, а обидеть — раз плюнуть.

Она искоса посмотрела на меня, улыбнулась и спросила:

— Дядя Невилл, а можно я сегодня останусь у вас ночевать?

— Можно, — ответил я и, помедлив, добавил: — Если родители разрешат.

Лили спрыгнула со стола и направилась к выходу из теплиц. Но возле двери обернулась и самоуверенно заявила:

— Разрешат!

Рыжий хвост змеёй скользнул по спине, и она выбежала, громко хлопнув дверью.

* * *

Лили всегда получала всё, что хотела. Такой уж она выросла: избалованной и всеми любимой. В Хогвартсе учителя хвалили её за успехи в учебе, а сокурсникам она нравилась за весёлый и дружелюбный характер.

Всегда первая, всегда в центре внимания.

Лили была золотой девочкой, эгоистичной и немного неуверенной в себе, впрочем, как и все подростки.

Единственное, что у нас было общего — любовь к цветам.

Летом, перед третьим курсом, Гарри попросил меня присмотреть за детьми. Они с Джинни хотели провести выходные вместе, но как назло все многочисленные родственники оказались заняты.

Я согласился, мысленно прикидывая, как свести убытки к минимуму. Дети-то почти взрослые, их не удастся занять на весь день телевизором (Гарри подарил его мне на день рождения) или книжками с яркими картинками. Для них я всегда был другом семьи и любимым профессором Гербологии, который никогда не наказывал за шалости. Эдаким добрым дядюшкой, который дарил на Рождество подарки и выращивал ядовитый плющ в горшке, чем они бессовестно пользовались.

Всё разрешилось само собой: Джеймс и Альбус летали на мётлах, гоняясь за снитчем, а Лили разучивала новые движения для танца. Через пару недель должны были состояться соревнования, и она собиралась победить в них.

Проходя мимо гостиной, я увидел, как она репетировала. Изгибалась, плавно и грациозно, скользила по полу так, словно стояла на паркете, натёртом мастикой. Подпрыгивала, зависая на миг в воздухе: казалось, что она вот-вот взлетит птицей — не поймаешь.

Волшебное зрелище.

Незабываемое.

Надо было уйти, но я не мог. Не хотел. Неотрывно смотрел на неё, худощавую и по-детски острую, ощущая непреодолимое желание прикоснуться. Прижаться губами к влажному лбу и стянуть резинку с хвоста, чтобы волосы рассыпались по плечам, а потом...

Я судорожно вздохнул, чем привлёк её внимание. Она посмотрела на меня, нервно хихикнула, чувствуя себя неловко под слишком пристальным взглядом, и спросила:

— Дядя Невилл?

«...что вы здесь делаете?» — повис в воздухе конец фразы. Я невольно поморщился, понимая, что на этот вопрос не смогу внятно ответить, поэтому сказал первое, что пришло в голову:

— Мне нужна помощь. В теплицах, — уточнил я, стараясь не смотреть на Лили.

Она была одета в короткие шорты и футболку, чтобы было удобнее тренироваться. Мне же хотелось замотать её в одеяло и запереть в самой дальней комнате дома: только так можно было побороть искушение. Сама мысль о том, чтобы прикоснуться к ней, казалась мне неправильной, грязной, но — великий Мерлин! — мне хотелось это сделать.

Нельзя...

Я зажмурился, пытаясь сбросить наваждение. Не получалось.

Она дочь твоего друга...

В сознании всплыло лицо Гарри с тревожной морщиной между бровями и грустной улыбкой. Он всегда мне доверял, и я не мог — не имел права! — предать его.

Ей двенадцать...

Эта мысль отрезвила меня. Словно звонкая пощёчина, она встряхнула меня, заставила посмотреть на всё трезво и... испугаться. Но это было не важно. Всё неважно! Стоило мне посмотреть на мою девочку, как все доводы разума испарялись, как роса на солнце.

Всё же идея привести Лили в теплицу оказалась совсем неудачной — мне нельзя было оставаться с ней наедине. Но и прогнать её я не мог: не хотел выглядеть идиотом в её глазах.

Теплица была моей гордостью. В неё я не пускал никого, справедливо опасаясь, что люди могли испортить мои бесценные растения или навредить им. Здесь росло почти всё, что можно было купить или достать в магическом мире: от взрывающегося горошка и мандрагоры до папоротника и драконьих языков. Самые капризные и требовательные растения я забирал с собой в Хогвартс, чтобы ухаживать за ними, остальные приезжал поливать раз в неделю. Лили с интересом рассматривала мои сокровища, но настоящий восторг у неё вызвала клумба с цветами. Они были совсем обычными, маггловскими. Так герберы и лилии соседствовали рядом с ярким антуриумом и нежными ирисами. О розах и говорить нечего — я любил экспериментировать, скрещивая сорта, поэтому их разнообразие действительно поражало воображение.

Но больше всего Лили понравились орхидеи. Она бережно касалась ярких цветов, чей запах походил на смесь фруктов и тропических специй. Вдыхала их аромат, смакуя, а потом внезапно попросила:

— Можно я буду сюда приходить?

Я кивнул, не в силах ничего сказать. В конце концов, для Лили я мог сделать исключение.

* * *

Орхидеи заворожили её, и она стала частой гостьей в моём доме. Со временем я разрешил Лили ухаживать за цветами, поливать и пересаживать их. Она выполняла работу добросовестно, а потом могла часами сидеть в теплице и рассматривать растения.

Порой мне казалось, что Лили придумала свой собственный мир, частью которого была моя теплица, и уходила в него с головой. Особенно часто это происходило тогда, когда Гарри с Джинни ссорились. В такие дни Лили приходила ко мне, жаловалась на родителей, приносила яблоки, уверенная, что они мне нравятся, и съедала всё печенье в доме.

Яблоки я терпеть не мог, но выбросить их рука не подымалась, а печенье покупал специально, чтобы порадовать её, но сомневался, что она это замечала.

Для Лили существовали только цветы и то умиротворение, которое они ей дарили.

Постепенно я начал к ней привыкать: к коротким юбкам и облегающим джинсам, к рыжим волосам, пахнущим яблочным шампунем, к дружеским объятиям и насмешливому «дядя Невилл». Я начал привыкать и стал менее остро реагировать на неё, хотя мне всё ещё хотелось схватить её в охапку и повалить на ближайшую клумбу. Но я сумел справиться с собой, — видит Мерлин, чего мне это стоило! — а потом эта маленькая дрянь выросла и начала меня изводить.

Яркие помады и белые гольфы, ночёвки и футболка вместо ночной рубашки, едва достающая до середины бедра — это ещё можно было стерпеть. Но до неприличия долгие объятия и поцелуи в щёку стали настоящим мучением! Она знала — не могла не знать! — что нравилась мне, и специально дразнила. Я тешил себя мыслью, что ей просто было скучно и хотелось попробовать свои чары на ком-то более взрослом, чем мальчишки в школе.

Если в Хогвартсе я мог свести наши встречи к минимуму, то во время каникул она появлялась внезапно, без предупреждения, и переворачивала всё с ног на голову. Словно ураган шла напролом, чтобы получить желаемое. Для неё не существовало слова «нет».

Прошлым летом, перед шестым курсом, Лили постучала ко мне домой поздно вечером, вымокшая под дождём, раскрасневшаяся и пьяная. Когда я открыл двери, то она бросилась мне на шею, жарко дыша в ухо, скользнула по подбородку губами. А потом рассмеялась, пьяно икнула и пробормотала:

— Я останусь здесь.

Этот не был вопрос, не было и просьбой.

Впрочем, Лили всегда получала всё, что хотела, а я так и не научился ей отказывать.

Донеся её на руках в спальню, я снял с неё туфли и, чуть помедлив, начал стаскивать платье. Оно промокло насквозь, и я опасался, что Лили могла заболеть. Она была сонной и почти не мешала мне. Не удержавшись, я провел рукой по её животу и ниже, по бедру. Кожа была светлой, разрисованной веснушками. Лодыжки — тонкими, а ступни — маленькими и изящными. О, как я хотел поцеловать их!

Лили же спала, смешно морща нос и сопя. Казалось, она совершенно не ощущала моих прикосновений. В тот вечер я впервые напился до скотского состояния, пытаясь забыть её полуобнаженное тело и мягкость кожи, а утром долго мучился от головной боли.

Она же хитро улыбалась, листала книги и рассказывала о своем новом парне, который учился в Рейвенкло. Он играл в квиддич и любил нарушать правила.

— Тэрри крут — я вас как-нибудь познакомлю! — жизнерадостно заявила она, рассматривая заинтересовавший её рисунок.

На нём было изображено расчленённое тело, которое использовали вместо удобрения. Варварская методика кельтов, но она приносила свои плоды.

Я заранее возненавидел этого Тэрри, мечтая свернуть ему шею. Лили улыбнулась — ей понравилась моя ревность. Она упивалась ей, смаковала, как восточные сладости, и требовала добавки.

Так мы и жили: Тэрри сменился Джоном, Джон — Алексом, Алекс — Стивом, — они проносились яркой вереницей, кружа голову моей девочке, а потом она их бросала.

— Надоел! — заявляла Лили, приходя ко мне за утешением. Грустила, возилась с цветами, дразнила меня короткими юбками и неизбежно увлекалась новым парнем.

Я всегда выгораживал её перед Гарри с Джинни, а она этим беззастенчиво пользовалась. И доверяла мне больше, чем кому-либо из своей семьи. Я же использовал её доверие, чтобы проводить с ней больше времени. Мне никогда бы не хватило смелости перейти черту, но отказать себе в удовольствии быть рядом с Лили я не мог.

В конце концов, я был эгоистом, жаждущим внимания той, которая годилась мне в дочери. Ненавидел себя за это, презирал, но стоило Лили улыбнуться — тут же забывал обо всём. Чтобы хоть немного отвлечься от своей болезненной страсти, я с головой ушёл в работу. Новый сорт алых орхидей никак не получалось вывести. Я испробовал всё: от разнообразной земли и удобрений до магии. Они не цвели. Выпускали цветоносы, которые засыхали через пару дней, так и не порадовав цветами.

Алые орхидеи стали для меня таким же наваждением, как и Лили.

* * *

Чем старше становилась Лили, тем сложнее было ею управлять. Даже я не мог предугадать, что она завтра учудит. Джинни обвиняла в этом Гарри, ссорилась с ним, а Лили всё больше отдалялась от семьи. Убегала в свой вымышленный тепличный мир или пропадала до утра на вечеринках.

Вот и сейчас она сидела у меня в гостиной, бездумно переключала каналы и грустила. Я наблюдал за ней, прячась за справочником по ядовитым растениям. Лили была бледной, хрупкой и алой, как мои орхидеи. Если бы я мог, то превратил бы её в цветок и спрятал в своей теплице, но всё это вздор. Фантазии стареющего чудака, который почти свихнулся от одиночества.

— Я не хочу возвращаться, — призналась она, не глядя на меня.

— Лили, там твой дом, — сказал я, стараясь говорить убедительно.

Но на один миг в моей голове мелькнула предательская мысль, что если она уйдёт из дома, то сможет поселиться у меня. На одно мгновение мне захотелось, чтобы она стала одним из моих цветов в теплице. Тогда бы я о ней заботился и оберегал. И никто — никто и никогда! — не смог бы её обидеть или расстроить.

— Нет, — она покачала головой и грустно улыбнулась. — Больше нет. Мама и папа всё время ссорятся. Она подозревает, что у него есть любовница, а он отшучивается и говорит, что женат на работе. Глупость, конечно. Такая глупость!

— Оставайся... здесь, — предложил я, затаив дыхание в ожидании ответа. Мне очень хотелось услышать «да», увидеть, что она рада моему предложению.

Лили действительно была рада. Улыбнулась чуть смущённо, обняла меня, окутывая запахом яблок,и прошептала:

— Спасибо.

А утром она уехала.

* * *

Лили вернулась домой. Цветку стало тесно в моей теплице, и она решила избавиться от назойливой опеки садовника.

Казалось, что всё стало налаживаться, но это была лишь иллюзия. Из редких разговоров с Гарри я узнал, что его брак на грани развода, сыновья давно живут своей жизнью, а моя девочка нашла себе нового парня — то ли Робина, то ли Роберта — и, по словам друга, была счастлива.

Её счастье длилось до конца лета и весь последующий учебный год. Одиночество я пытался заполнить работой: проводил уроки, ухаживал за своими растениями и пытался заставить цвести алые орхидеи. В одном из исследований семнадцатого века я вычитал, что для того, чтобы создать новую жизнь,надо отдать часть себя. Будь то кровь, магия или воспоминания.

Сказки — да и только, а в них я давно перестал верить.

Год пронёсся вёртким снитчем перед носом, лихо поворачивая на виражах. С Лили я почти не виделся (она бросила изучать Гербологию), но остро ощущал её отсутствие. Это походило на лихорадку — мне было больно находиться так далеко от неё. Не сметь прикоснуться или обнять.

Лили с каждым днём отдалялась от меня всё больше, орхидеи не хотели цвести, а жизнь казалась тусклой и неинтересной.

От скуки я завёл роман на работе. Астер преподавала Маггловеденье и была смешливой толстушкой с копной рыжих волос.

Ирландка, и этим всё сказано.

Наш роман длился недолго — недели две. Со временем она начала меня раздражать. Болтливая, шумная, надоедливая — она хотела переделать меня под солидного волшебника, которым я никогда не хотел быть. Она не была похожа на Лили. Ни капли. И если поначалу именно это в ней меня привлекло, то потом стало вызывать ощущение, что я зря трачу своё время.

Я вернулся к своим цветам и стал терпеливо ждать мою девочку. И она вернулась.

Одним дождливым вечером, раскрасневшаяся и радостная, она постучала в мою дверь. Я долго смотрел на неё, не зная, что делать, а она бросилась на шею, обняла крепко-крепко и прошептала:

— Я скучала, дядя Невилл.

Поначалу я опешил, не зная, что сказать и куда деть руки, но потом, решившись, крепко сжал в объятиях и сказал:

— Оставайся!

Я позволил себе поверить, что теперь всё будет как и прежде. Что Лили вернётся в теплицы к своим любимым цветам, и мы будем вместе по вечерам пить чай и смотреть телевизор. Может быть, я брошу преподавать в Хогвартсе и всерьёз займусь выращиванием редких растений. Наш тесный тепличный мир станет нерушимым и самодостаточным.

Только я и Лили.

Она рассеяно улыбнулась, покачала головой и призналась:

— Я за вещами приехала. Они в моей комнате, да?

Я рассеянно кивнул, не понимая, зачем ей вещи. За время, которое она провела в моём доме, скопилось множество одежды и мелочей. Ей не нравилось каждый раз возиться с сумками, поэтому всё необходимое она оставляла у меня, будь то свитер или любимая книга.

Лили радостно хлопнула в ладоши и легко взбежала по лестнице на второй этаж. Я поднялся следом, всё ещё не понимая, что она задумала.

Как оказалось — ничего хорошего. Собирая вещи, Лили рассказала мне, что хочет сбежать с магглом. То ли Робином, то ли Робертом. Что сыта по горло волшебством и родителями, которые вечно ссорятся.

Милая эгоистичная и всеми любимая Лили — она думала только о себе. На моё замечание, что своим поступком она расстроит Гарри и Джинни, моя девочка равнодушно пожала плечами и ответила:

— Мне всё равно. Сомневаюсь, что они заменят мой отъезд. — Потом улыбнулась так застенчиво, совсем как в детстве, и призналась: — Я им записку оставила, чтоб не переживали.

Записка! Какая предусмотрительность. Я покачал головой и предложил:

— Оставайся. Здесь тебе всегда рады.

Больше всего на свете я жаждал, чтобы она осталась. Лили знала, что я любил её. Знала и не раз беззастенчиво этим пользовалась. Но красная помада и короткие юбки остались в прошлом. Сейчас Лили была бледной, с россыпью веснушек на щеках. Рыжие волосы небрежно убраны в хвост, мешковатые джинсы и футболка.

Та Лили, которую я хорошо знал, исчезла. Её место заняла незнакомка, повзрослевшая и совершенно сумасбродная.

— Я не могу, дядя Невилл. И вы знаете, почему, — сказала она.

Да, знал. Лили любила меня, но для неё я всегда был «дядей Невиллом». Переступить через эти два простых слова оказалось невозможно, даже если бы она захотела.

Вжикнула молния. Лили с трудом вскинула сумку на плечо, с грустью обвела взглядом комнату, а потом подошла ко мне. Она хотела что-то сказать. Что-то очень важное, но никак не могла подобрать правильных слов.

Вместо этого она поцеловала меня. Впервые почти целомудренно прижалась своими губами к моим.

— Прощайте, дядя Невилл.

Она вышла из комнаты, тихонько прикрыв дверь. Я стоял, не в силах пошевелиться. Время словно замерло — никак не удавалось поверить, что всё это происходило на самом деле. Что Лили действительно уходила и, возможно, мы с ней никогда больше не увидимся.

Осознание этого было таким же болезненным, как и Круцио, которым так любила меня пытать Алекто.

Никогда...

Я выбежал в коридор и позвал:

— Лили!

Она уже начала спускаться, но всё же обернулась на мой голос. Робко улыбнулась, тяжёлая сумка соскользнула с плеча, больно ударив по бедру, и Лили, потеряв равновесие, упала. Всё произошло слишком неожиданно.

Ещё миг назад она улыбалась, а в следующее мгновение катилась вниз по лестнице. Послышался приглушенный удар. Он подействовал на меня словно отрезвляющее заклинание. Воскликнув: «Лили!», — я сбежал вниз.

Моя девочка лежала у подножия лестницы. Красные волосы разметались по полу, голова была повернута под неестественным углом, а застывшие глаза смотрели немного испуганно, словно она до конца не могла поверить, что падает.

Я обессиленно опустился на колени возле Лили и погладил её по мягким волосам.

Рука дрожала.

Нужно было вызвать колдомедиков, но я понимал, что они ей не помогут.

Никто ей не поможет.

Лили действительно удалось сбежать.

* * *

Ты не должен это делать...

Я зажмурился, пытаясь прогнать надоедливые мысли. Они роились в голове, словно дикие пчёлы, и мешали принять правильное решение.

Она никогда не была твоей...

Да, но моя девочка никогда не принадлежала своей семье.

Ты не имеешь права...

Я хрипло рассмеялся. «Кто, как не я?» — хотелось мне прокричать. Ни семья Лили, ни её многочисленные друзья никогда не знали её настоящую. Они не смеют мне указывать, что правильно, а что нет. И разлучать нас. Хватит! Я больше никому не позволю ей навредить.

Лопата легко погружалась в землю. Монотонная работа меня успокаивала и вселяла уверенность, что всё будет хорошо. После, как я разберусь с почвой — надо будет смешать её с мхом, древесной корой и высадить орхидеи. В этот раз они обязаны зацвести, ведь я отдал им самое дорогое, что у меня было.

От сумки с вещами я избавлюсь завтра, огонь уничтожит все следы.

Я довольно улыбнулся: в конце концов, мы с Лили всегда будем вместе.

* * *

...месяц спустя...

Алые орхидеи были подобны огню, яркие и обжигающие, сводящие с ума, как и моя девочка. Я улыбнулся, ласково коснулся нежных лепестков и прошептал:

— Когда в палисаднике вашем расцветут орхидеи, назовите Лили хотя бы один цветок.

В теплицу вошла Джинни. За последние недели она постарела, в волосах появилась седина. Исчезновение Лили выбило почву у неё из-под ног: она не хотела верить, что её дочь сбежала с магглом.

Но стоило ей посмотреть на цветы, как её изнеможённое лицо смягчилось, а в глазах появился интерес, тусклый, как помутневшее дно бутылки.

— Это те бесценные орхидеи, о которых ты нам столько рассказывал? — спросила она.

Я кивнул и поинтересовался:

— Нравится?

— Да, они прекрасны. — Она нахмурилась, что-то припоминая, а потом задала вопрос: — Ты говорил, что тебе никак не удавалось заставить их цвести. В чем секрет, Невилл?

— Любовь, Джинни, любовь.

— Этого достаточно? — Она с недоверием посмотрела на меня.

Усмехнувшись, я ответил:

— Более чем.