Осколок льда (гет)

...То был сам дьявол. Раз он был в особенно хорошем расположении духа:

он смастерил такое зеркало, в котором всё доброе и прекрасное

уменьшалось донельзя, всё же негодное и безобразное, напротив,

выступало ещё ярче, казалось ещё хуже. Миллионы, биллионы его

осколков наделали, однако, ещё больше бед, чем самое зеркало.

Некоторым людям осколки попадали прямо в сердце, и это было хуже

всего: сердце превращалось в кусок льда.

Г.Х. Андерсен. Снежная королева.

Гермиона Грейнджер никогда не хотела, чтобы её жизнь превратилась в ад — видит бог, никогда не хотела, но так уж сложилось, что зачастую наши собственные страхи сами вершат за нас судьбу, когда мы выпускаем её хрупкую ниточку из своих цепких рук.

Её судьба всегда носила чёрное, как и сама Гермиона, словно слившаяся за студенческие годы с чёрной школьной мантией. Сейчас, впрочем, она совершенно не чувствовала себя волшебницей — скорее, раненой волчицей, которой вечно суждено изнывать от боли и жить, истекая кровью от не смертельной, но никогда не заживающей раны.

Гермиона не проронила и слезинки, склонившись в последний раз над гробом Рона. Он не любил, когда она плакала, и с ним она действительно разучилась это делать. Сейчас, лишившись всего после того, как Волдеморт захватил власть над магическим миром, она утратила и своё истинное я, перестала быть собой. Или же, наоборот, заново собрала свою разбитую душу из мельчайших осколков, точно зеркало Снежной Королевы? Сама Гермиона не знала ответа на этот вопрос, но если бы не Рон, то её бы не было сейчас здесь и её сердце не ныло от обжигающей горечи и бесплодной, ожесточающей всё её существо обиды. И, что самое главное, Чёрная метка не горела бы на руке — не отравляла каждую клеточку тела болью, словно самый страшный, смертоносный яд.

Может быть, ещё оставался шанс, что когда-нибудь она действительно станет прежней, но сама Гермиона уже утратила последнюю крупицу надежды на лучшее будущее, ведь её мир в последний раз был настоящим и живым только до того дня, когда она попала в плен Упивающихся Смертью. Вернее, сдалась им по собственной воле…

* * *

Беллатрикс Лестранж смерила Гермиону безумным взглядом, а затем, судорожно дрожа, направила на неё волшебную палочку.

Сколько Гермиона могла выдержать? До того, как её тело пронзила ужасная боль пыточного проклятия, ей казалось, что она со смелостью и отвагой приняла бы и смерть, лишь бы возвратить Рона назад.

Но любая жестокость имеет свои границы, и стершийся, уплывший в темноту мир к ней вернулся вместе с голосом Рона:

— Зачем ты сделала это? — спросил он с безнадежным укором.

— Я пришла забрать тебя отсюда. Я сделаю это, чего бы мне это ни стоило, — хриплый, сорванный голос плохо выражал эмоции, но у неё получилось почти нежно. Рон оценил это, она знала. Он осторожно провёл ладонью по её щеке; он шептал успокаивающие и ободряющие слова, вселяя в неё, измученную, некое подобие надежды, но не мог простить ей только одного:

— Милая, ты должна была помочь Гарри, ты не должна была приходить сюда.

— Для меня важнее тебя никого нет. И это моё последнее слово.

— Какая же ты упрямая, — Рон крепко прижал её к себе, и Гермиона слушала его сердцебиение, не зная, что слышит его в последний раз.

Когда Беллатрикс вновь открыла двери подвала, они оба замерли в ожидании новой пытки. В ожидании смерти.

Но ведьма была не одна: за её спиной, небрежно прислонившись к каменной кладке, стоял молодой мужчина со странными, тускло мерцающими глазами рубинового оттенка. Его коварная улыбка была холодна, как лёд.

Гермиона заметила, что было в этой улыбке что-то, отчётливо и ясно напоминавшее ей Волдеморта.

— Белла, ты и Руфус можете пытать этого храброго юношу до смерти, но его невесту трогать не смейте.

Мир перевернулся и куда-то поплыл, но, всегда внимательная к деталям, Гермиона машинально отметила, что руки незнакомца украшали длинные ногти, точно по моде девятнадцатого века — это вновь заставило её вспомнить о Волдеморте. Однако Гермиона не успела обдумать эту мысль как следует, потому что страшный смысл слов человека дошел до неё, и она вскочила на ноги, рванувшись к Рону.

— Вы не тронете его!

— Гермиона, не смей лезть в это. Это только моё дело! — гордо вскинув голову, едва шевеля разбитыми губами, проговорил Рон.

Сердце Гермионы сжалось от мысли, что его снова будут пытать — но она заблуждалась. Беллатрикс с мерзкой улыбкой сделала шаг — но её мягко удержали. Странный незнакомец жестом фокусника провёл своей волшебной палочкой по воздуху — из её кончика вырвался сноп алых искр. Творилось что-то невероятное: неизвестный вызывал Рона на дуэль.

— Если ты проиграешь мне, то она будет моей, — он указал на Гермиону, и та похолодела. — У тебя нет выбора. Если же ты выиграешь, то поверьте мне, вы оба, это на ваше счастье.

— Но кто вы? Я даже вас не знаю, я...

— Это уже совершенно не важно, ведь я избавил тебя от этой безумной, — незнакомец с усмешкой кивнул на Беллатрикс — та в ответ осклабилась.

Гермиона не знала, как всё произошло. Её вывели из подвала по просьбе этого таинственного и жестокого человека.

Но даже находясь наверху, она слышала безумные крики Рона и рвалась туда, к нему. В тот момент даже младший Малфой сочувственно смотрел в её глаза, вероятно понимая, что смерть Рона — ещё не самое худшее, что её ожидало.

Гермиона не помнила, сколько прошло времени, когда незнакомец с искаженным какой-то звериной радостью лицом поднялся наверх и, коснувшись губами руки Гермионы, тихо и вкрадчиво произнёс:

— Я победил, миледи.

И столько жестокого самодовольства сквозило в этой фразе, что этот тихий голос стал самым ужасным, что Гермиона до сих пор слышала в своей жизни.

* * *

Очнувшись, Гермиона испуганно огляделась. Деревья, деревья — она определенно находилась в каком-то лесу, отдаленно похожем на Запретный, вот только воздух здесь был иной, и если бы не возможность ясно мыслить, то она бы точно подумала, что до сих пор спит — настолько нереальным выглядел этот лес, утонувший в странной, серебристой дымке.

Гермиона повернулась и встретилась взглядом с глазами — алыми, точно рассвет. Впрочем, никогда ещё рассвет не сиял таким безумным блеском.

— Я уж думал, что вы не очнётесь.

— Как я здесь оказалась, и кто вы такой? — осторожно спросила Гермиона, все ещё не до конца уверенная в том, что не спит.

— Я тот, кто пришёл спасти тебя от твоей нечистой крови, которая очерняет твою чистую душу.

— Кем бы ты ни был, моя душа никогда не будет принадлежать тебе.

— Это мы ещё увидим.

Незнакомец что-то неслышно прошептал и подошел на шаг ближе — от страха Гермиона не могла и двинуться с места, но даже если бы ужас вдруг отпустил её из своих леденящих объятий, она все равно не смогла бы пошевелиться. Растение, подобное дьявольским силкам, обвило её руки и ноги, заставило слиться с деревом, распяло её, точно на кресте.

Тёмный маг подошёл к ней и впился в тонкие губы, которые стали почти синими от холода, который царил вокруг, поцелуем — страстным поцелуем, на который Гермиона Грейнджер так и не ответила, всё ещё пытаясь вырваться, когда он осторожно освободил её от безобидного, казалось бы, растения.

Она не плакала, она лишь ждала своей участи, потому что между жизнью и смертью она всегда выбирала жизнь, чего бы ей это ни стоило.

Она ещё помнила, как он осторожно целовал её шею, и чувствовала биение своего сердца. Этот незнакомец предоставил ей выбор, не говоря ни слова: жизнь или падение. Выбор для неё был очевиден: Гермиона всегда выбирала жизнь.

* * *

— Скажите хотя бы своё имя, я прошу вас.

— Том Риддл.

Гермиона ощутила, как сердце её словно сжало ледяными клещами. Будто кусочек зеркала Снежной королевы проник в её грудь и заморозил сердце навеки:

Её Кая больше нет, и спасти её некому.