Ведь так? (джен)

Сьюзен хочет быть психологом, но для поступления даже в самый захудалый колледж нужны деньги, которых у нее нет. Унаследованных тетушкиных сбережений едва хватает, чтобы сводить концы с концами до окончания Хогвартса. Участие в Последней битве приносит чувство выполненного долга и только. Сьюзен вынуждена работать, чтобы накопить хотя бы для оплаты первого семестра. Конечно, можно попросить у однокашников, но гордость не позволяет. Руки, ноги, голова на месте, справится.

Честная, храбрая, открытая, не семи пядей во лбу. Таких не отрывают с руками и ногами работодатели. Выбирать особо не приходится, и она не гнушается любой работой. Оплату счетов не отложить, приходится импровизировать.

Ее нынешнее пристанище — один из небольших, но популярных баров Лютного. Не «Кабанья голова», но и не «Три метлы». «У Берни» из тех мест, куда заходят пропустить стаканчик после тяжелого рабочего дня. Иногда заглядывают и работники Министерства. Заведение Берни славится тем, что за его стены информация о посетителях не выходит. Если не умеешь держать язык за зубами, то вход сюда заказан. Но прежде всего работа нравится Сьюзен потому, что она может наблюдать. Не навязываясь, но и особо не скрываясь. Некоторые постоянные клиенты позволяют себе даже поболтать с милой барменшей, а она заглядывает за завесу чужого внутреннего мира.

В тишине комнаты, что она снимает в Хогсмиде, Сьюзен называет их незнакомцами. Ей хочется рассказывать их истории: рисовать кистью на холсте или печатать абзац за абзацем на старой печатной машинке, петь глубоким грудным голосом романсы или играть совершенные в своем звучании пьесы на фортепьяно. Но у нее нет способностей. Все, что может Сьюзен — выслушать и попытаться понять. «Бесценная практика», — любит она повторять про себя.

Особенно познавательно, когда какой-нибудь отчаявшийся неудачник рассказывает о бросившей его девушке. Конечно, Сьюзен понимает, что, может быть, он и не так безнадежен, но если хочешь быть с ней — иди и будь, а не заливай глотку в баре. Иначе девушка наверняка не осознает, какой же была идиоткой. Иногда Сьюзен совсем не понимает людей, но ведь и не должна. Психолог помогает людям разбираться в себе самим, толкает на нужный путь извне, а не ковыряется внутри. Ведь так?

Накрапывает дождь, но Сьюзен не торопится. Сегодня ей хочется промокнуть. Дождь — ее вдохновение. Самые интересные незнакомцы появляются именно в дождь. Они степенно заходят в бар, не закрываясь от капель. Им будто вообще все равно. Никакой суеты, только спокойствие. Или меланхоличное провидение. А может, философская предопределенность? Сьюзен нравится играть определениями. Она не всегда понимает, что они значат, но звучат так по-научному и красиво.

Смешивая коктейли, она будто творит чью-то судьбу. Алкоголь — это сила. Подвластная ей сила. По предпочтениям можно сказать очень многое. По вкусу напитка можно даже предположить, что именно случилось. Не то чтобы Сьюзен и это считает психологией, так, профессиональная привычка подмечать мелочи. Чтобы постоянные клиенты не толпились у бара, а она получала двойные чаевые.

У всего две стороны. В любой профессии и при любом раскладе. Но Сьюзен и не считает барменство профессией. Так, способ заработать, пока она не подыщет что-то получше. Если ей захочется. Конечно, иногда ее достают приставучие клиенты, а новенькие официанты бывают чересчур назойливы, но ведь это тоже опыт. «Ценный опыт», — нашептывает внутренний голос. Или упрямство?

Хрупкую фигуру она замечает в последний момент. На качелях недалеко от бара сидит девушка. Сгорбленная и поникшая, она буквально источает отчаяние и безысходность. Сьюзен хочется ее утешить, но она уже безнадежно опаздывает на работу. К тому же это нарушит главное правило психолога — невмешательство. Она совсем не уверена, что это правильно, но так пишут в учебниках, которые она купила во «Флориш и Блоттс». Автор настоятельно уверяет, что человек должен сам разобраться в глубинах своего бытия. Но эту девушку так жаль, что Сьюзен застывает в нерешительности. Рука замирает на ручке входа для персонала. Что, если...

Она мотает головой и отгоняет непрошеные мысли. Нельзя. Она ведь ее даже не знает.

— Малышка Сью! — радостно трещит Сэнди, ее напарница. Она совсем не выглядит усталой, хоть и уже двенадцать часов на ногах. — Как раз вовремя.

Сьюзен улыбается и забирает из ее рук ящик с ингредиентами. Первое время она даже воображает себя мастером зелий. Сьюзен разливает по высоким стакан эйфорию, замешивает триумф, подает умиротворяющее. Только рецептура проще и стоит дешевле, но эффект-то тот же.

В зале не протолкнуться. Много випов, что странно для вторника. Есть и случайные прохожие, забежавшие из-за дождя. Они безошибочно угадываются по слегка ошалелому выражению лица. Слишком оживленное место для Лютного. Сьюзен подавляет желание улыбнуться. Рано.

За стойкой привычная толчея. Мужчины не любят ждать, девушки болтают ножкой, сидя на высоких барных стульях, привлекая внимание, женщины в возрасте степенно потягивают яркие коктейли через соломинки. Каждый играет свою роль, и Сьюзен привычно погружается в этот мир с головой.

Сьюзен по уши в заказах, когда появляется ОНА, узнаваемая по слегка согбенной спине. Девушка с качелей. Потухший взгляд исподлобья, изломанные линии вен на открытых руках, легкое не по погоде платье. Она выделяется в разномастной толпе возле стойки простотой и безыскусностью. Девушку не интересует ни один из присутствующих, но она завораживает Сьюзен. Стакан чуть ли не летит из рук на пол, Берни сердито зыркает со своего места. Сьюзен подбирается и подходит к девушке.

— Что желаете?

Та поднимает взгляд голубых глаз и молчит. Сьюзен пугает цвет ее радужки. Она кажется прозрачной, и оттого неземной. Сьюзен словно падает в бездну льдистого неба. Почти чувствует, как пальцы покалывает холодными иголками, но не может отвести взгляд. Нельзя, да и непрофессионально.

— Водку. Чистую. Графин. — Голос, хриплый и будто чужой, резко контрастирует с внешней ранимостью.

Неуклюжие слова участия почти срываются с языка, но Сьюзен делает вид, что занята напитком. Водку заказывают редко. Куда реже ее выбирают девушки. Обычно — работяги с мозолистыми руками и трехдневной щетиной. Или стальные бизнес-вумен, смотрящие на окружающих свысока. Девушки с такой внешностью, как у незнакомки, чаще берут легкомысленные коктейли с зонтиком, в крайнем случае — шампанское, и смеются от пузырьков, ударяющих в нос. Водка — напиток для умудренных жизнью, немногословных, волевых людей. Решительных. Парней скорее слегка неотесанных, вроде Рона Уизли. Кавалера Ордена Мерлина, аврора, рискующего жизнью ежедневно. Девушки... Сьюзен не может соотнести водку ни с одной из известных ей девушек. Разве что... Нет, Сьюзен таких не знает.

Она ставит перед девушкой запотевший графин с водкой. Напиток совсем скоро нагреется, и горечь станет еще ощутимее. Но девушка сама так хочет. Сьюзен смотрит на нее еще пару секунд и отходит.

Вечер в разгаре, она не может позволить себе перерыв, но все же следит краем глаза за незнакомкой. К ней подходит пара парней, но тут же отдаляются с удивленными выражениями лиц. Отшивает? Но Сьюзен не видит, чтобы девушка открывала рот.

Водоворот работы закручивается по спирали. Сьюзен то и дело бегает между стойкой, подсобкой и витриной с посудой, принимая и отдавая все новые заказы. А девушка не двигается с места.

Сначала Сьюзен думает, что всему виной очередной неудачник, не разглядевший своего счастья, но через полчаса отказывается от этой мысли: слишком уж бесстрастной выглядит девушка. Ни слез, ни заламывания рук. Ни одной эмоции, только скорбная складка у губ. Настолько потерянными бывают люди, когда теряют что-то по-настоящему ценное. Опору и смысл жизни.

Через час графин пуст, но девушка не просит повторить и не уходит. Сидит, не двигаясь, со стороны может показаться, что и не дыша. Сьюзен осторожно подходит к ней ближе, боясь спугнуть. И когда уже решается заговорить, девушка поднимает взгляд и ровным бесстрастным голосом спрашивает:

— Вы теряли близких?

В горле встает ком, Сьюзен захлебывается словами. Что ей сказать? Стоит ли вообще говорить? Это же, наверное, неэтично? Она просто кивает и наблюдает, как тонкие пальцы гладят стенки шота.

— Печально. — Кажется, она разговаривает сама с собой. — Не позволяйте близким уходить. Никогда больше не позволяйте. — Девушка кладет монету на стойку и исчезает в толпе так быстро, что Сьюзен в какой-то момент сомневается, а не почудилось ли.

На следующий день она узнает из «Пророка», что девушку звали Моника Остин. Она попыталась аппарировать предположительно в Африку, и ее расщепило настолько, что удалось опознать лишь по маленькой родинке на лопатке и слабому магическому следу на щепке от волшебной палочки. От нее осталась только пара кусков мяса и несколько раздробленных костей. Утром того дня всю ее семью жестоко убили.

Сьюзен еще много лет не сможет себе простить, что так ничего и не сказала Монике. Вдруг она смогла бы что-то изменить? Пусть это и неэтично.