Мы будем жить (гет)

Говорят, каждая история имеет своё начало. Сложно ответить, когда именно началась моя, и что послужило тому, чтобы всё случилось, но одно я знаю точно — если бы у меня была возможность остановить это ещё до того, как оно начнётся, то я вряд ли бы воспользовалась ей.

Не так давно мы победили. Война закончилась, и теперь все были заняты оплакиванием тех, кто не сумел выжить, даже не задумываясь о том, что для них, возможно, было лучше умереть. По крайней мере, они не увидят того, во что превратился наш мир и во что превратились люди, обезумевшие от горя. Это очень... странно — сидеть дома, в своей комнате, вспоминать о полуразрушенном Хогвартсе на фоне рассветного неба и спокойно рассуждать о смерти, как будто это не ты ещё вчера мог с лёгкостью не дожить до следующего дня. Не тебе приходилось посылать заклятия в живых людей, чтобы выжить самому. Ещё вчера шла война, а сегодня — бац! — и мы уже победители. Только ничего не закончилось, потому что впереди нас ждёт что-то, что окажется хуже всех тех ужасов прошедшей войны. Сегодня утром я услышала разговор родителей, и слова деда о том, что поствоенное время на самом деле ещё хуже военного, плотно впечатались в моё сознание. И неизвестно, кому больше не повезло — тем, кто похоронил кого-то близкого или тем, кто погиб сам. Я лично предпочитаю вообще об этом не думать, а если и попытаться, то впору просто сойти с ума, и никакое Мунго тогда уже не поможет. Потому что есть раны, которые не лечатся даже временем, и в этой войне вряд ли кто сумел уцелеть.

Из-за окна послышались громкие голоса, и я устало прикрыла глаза. Наверное, опять кто-то из соседей возвращается домой после долгой ночи празднования Победы, когда голова шла кругом от громких взрывов цветных фейерверков, а огневиски текло рекой, и люди пытались хотя бы на эту ночь забыть, что совсем недавно точно так же текла кровь их близких. Это было ужасно. Неужели до них не доходило, что они пьют за чью-то смерть? Что на самом деле война продолжается, и никто ещё не сумел через неё пройти?..

Мне не хочется ничего вспоминать. Честно, совсем не хочется. Но я знаю, что эти воспоминания будут жить во мне ещё долго, как и во всех. Война сделала из нас совершенно других людей, и никто не сможет идти дальше, пока не примет себя. Я понимаю, что глупо пытаться от этого убежать. Конечно, было бы намного проще остаться той, кем я была до этого, но всё уже случилось. И ничего не изменить. Что от меня зависит? Практически ничего. Но, в то же время, моя жизнь — в моём распоряжении.

Мама всегда говорила, что сложно держать всё в себе. Нужно уметь поделиться тем, что мешает спокойно жить, и тогда непременно станет легче. Я никогда в это не верила и предпочитала молчать. Моё — это только моё. Но сейчас мне кажется, что я готова попробовать.

Мне не с кем поделиться. Всем и так сейчас сложно, и нагружать их ещё и своими проблемами было бы слишком. Сначала я думала завести дневник, но потом это показалось мне довольно глупой затеей. Как будто бы пишешь в никуда. А потом ко мне в голову пришла сумасшедшая мысль, но... чем-то она мне понравилась. Теперь я пишу письма. Просто письма, никому не адресованные — я даже не обращаюсь в них ни к кому. Просто так легче писать. Нет чувства, будто бы ты спятившая девочка-подросток, которая разговаривает сама с собой и пишет о своих переживаниях в маленький дневничок, который бережно хранит у себя под подушкой. Как только эта мысль пришла мне в голову, я тут же направилась в ближайший магазин магических принадлежностей, удивив тем самым родителей, которые думали, что я ещё по меньшей мере неделю не буду высовываться из своей комнаты, спрятавшись от всего мира под толстым одеялом и тихо рыдая в подушку. Поначалу я тоже так думала, но всё изменилось. В тот день я купила целую стопку чистого пергамента, пачку хороших гусиных перьев и много-много баночек с чернилами. Ярко-зелёными. Наверное, этот цвет напоминал мне о том дне, когда я впервые взяла в руки письмо из Хогвартса... Волшебные строчки, изумрудные буквы на фоне чуть желтоватого пергамента... Казалось, магия уже тогда царила вокруг меня. Я ей дышала, я могла к ней прикоснуться, и весь мир был наполнен такими яркими красками, что начинала кружиться голова! Мои родители тоже были волшебниками, и я знала о существовании Хогвартса сколько себя помню, но всё же где-то глубоко внутри, как и у каждого ребёнка, наверное, во мне жил страх, что письмо не прийдёт... А в тот день все страхи рассеялись. Я знала, что магический мир меня принял, и это делало меня самой счастливой на свете!.. А затем этот мир рушили на моих глазах.

Какая-то часть меня по-прежнему считает, что это глупая затея. Но я вспоминаю слова мамы, вспоминаю всё, через что мне пришлось пройти, и тогда появляется надежда, что, возможно, это действительно поможет. Вдруг я выскажусь — и станет легче? Всё ведь возможно.

Долгое время я не знала с чего начать. Уже подносила перо к пергаменту, а потом меня вдруг что-то останавливало, и рука замирала. Весь верх пергамента теперь усыпан тёмными кляксами, но я не стала их убирать — пусть будут. Я даже писать красиво не старалась, мне казалось, что это всё равно не изменит смысла... Сейчас даже сложно сказать, в какой момент я всё же решилась. Вот я сижу на подоконнике в своей комнате, смотрю за окно на постепенно темнеющий сад и яркое закатное небо, а в следующую секунду уже пишу. Не продумывая предложения, чтобы красиво звучало, а просто от сердца, как есть, — и уже не могу остановиться.

Я начинаю с самого начала. Слово за слово, строчка за строчкой... Не знаю, хочу ли я, чтобы потом это кто-то прочитал, но думаю, что вряд ли. Всё это слишком личное. В конце концов, я пишу для себя, и от этого уже становится чуть легче. Я как будто бы возвращаюсь в начало. Сложно описать при этом мои чувства, но я понимаю, что всё не зря. Это может помочь мне лучше себя понять — то, какой я стала. Помните, я говорила, что для того, чтобы суметь жить дальше, нужно принять себя?..

Я — принимаю.

* * *

— Деми! Пора обедать!

Мамин голос мощной волной разнёсся по всему дому. Иногда мне казалось, что она втайне от семьи просит кого-то наложить на неё Сонорус, причём с неограниченным сроком действия, иначе я просто не понимаю, как можно так кричать. Так, что слышит весь дом, хотя он у нас и не маленький, но я всё равно уверена, что брат, у которого комната на самом последнем — третьем — этаже даже сквозь все закрытые двери слышит, как мама зовёт меня обедать. Что ж, в принципе, это удобно. Достаточно позвать кого-то одного, чтобы спустились все, и не надо тратить свои силы на приглашение остальных.

— Иду!

Вообще, я не особо хотела есть. Но каждый, живущий в этом доме, уже давно усвоил строгое негласное правило: если мама зовёт — надо идти. И неважно, чем ты сейчас занят, пусть даже от этого зависит чья-то жизнь или что-то в этом роде, но проигнорировать приглашение (хотя нас, по-моему, никто и не спрашивал) строго запрещено. Да и будь у меня сейчас выбор, если честно, я бы всё равно пошла. Мне не особо хотелось расстраивать маму, которую теперь выводила из себя каждая мелочь. Ну, оно и понятно — сидеть целыми часами у маленького заколдованного радио, по которому чей-то низкий грубый голос передавал новости о происходящем в стране, и вслушиваться в каждое слово, стараясь не упустить ни одну деталь... Иногда мне даже было за неё страшно. Ясное дело, что ничего хорошего она там не услышит: с каждым днём становилось только хуже, и даже те неисправимые оптимисты, которые утверждали, что всё ещё может как-то поулечься, начинали понимать — идёт война. И это даже не её разгар, и даже не намёки на него...

Дома обстановка тоже не особо радовала. Днём и ночью работало это злосчастное радио, которые все мы, кроме мамы, конечно, уже тихо ненавидели. Майк даже порывался пару раз разбить его, но все попытки были резко оборваны тихим папиным "постой", — и хоть мы знали, что ему тоже надоело, он всё равно продолжал терпеть. Ради мамы. Можно подумать, ей от этого станет легче.

Мамин бодрый голос снова донёсся до меня, и я решила не испытывать её терпение. Отложив в сторону тетрадь со школьным заданием на лето, которое было сделано ещё в самом начале каникул, но мне от скуки захотелось проверить его ещё раз, я спустилась по лестнице и вошла в кухню, уже наполненную сладким ароматом свежеприготовленного вишнёвого пирога.

— Пахнет вкусно, — улыбнулась я, когда мама обернулась и встревоженно на меня посмотрела.

Пирог на десерт, — она сильно нахмурилась, отчего между её бровей пролегла неглубокая, но всё же отчётливо заметная морщинка, и я уже было подумала, что нужно срочно изолировать маму от радио, как на её губах появилась лёгкая улыбка. — Сначала будет жаркое.

— Звучит заманчиво! — папа с Беном появились в проходе, и брат весело подмигнул мне, как только наши взгляды встретились. Я улыбнулась в ответ.

Брат умел оставаться в хорошем настроении даже в самые тяжёлые минуты, и это именно та черта, которую я ценила в нём больше всего. Да, он мог быть ужасно шумным и надоедливым, но сколько бы мы ни ссорились, когда что-то случалось — я всегда шла к нему. И даже не нужно было объяснять, что именно произошло, просто одним своим поведением, разговорами, шутками он умел поднять не только своё настроение, но и всех окружающих. Судя по последним событиям в стране, сейчас мне требовалось проводить с ним и дни, и ночи.

— Демельза, — Бен уже стоял рядом со мной и наблюдал за тем, как мама накрывает на стол, а папа задумчиво отбивает такт по деревянной спинке стула скрученной в трубочку газетой, — ты не задумывалась над тем, чтобы сделать лицо попроще?

— Ещё раз назовёшь меня так — вылетишь за дверь, — угрюмо сказала я, не отрывая взгляда от родителей.

Бен усмехнулся. По-моему, об этом знали уже все — я терпеть не могла своё полное имя. Так себя называть я разрешала только своей команде по квиддичу, и то — лишь потому, что на все мои просьбы и требования они совсем не реагировали, а ссориться мне не хотелось. Разве что Гарри всегда понимающе относился к этому, но теперь его нет (вернее, есть, просто никто не знает где он). Вообще, вспоминать об этом не хотелось. У меня осталось два дня, которые я могу провести относительно спокойно, а потом — Хогвартс в придачу со Снейпом и Кэрроу, статьи в "Ежедневном Пророке", тревожные письма от родителей, которые и сейчас не могут лечь спать без того, чтобы не зайти поочерёдно в наши с Беном комнаты и не проверить, насколько плотно закрыты окна или наложены охранные заклинания... И хоть меня это дико раздражало, каждый раз я молчала. Им сейчас сложно, мы с братом понимали это. Если люди, которые не имели семьи, в основном боялись за себя, то нам — было что терять. Вернее, кого. Тревога каждого из нас возросла втрое, и уже сейчас я понимала, что если потеряю кого-то из них, то просто этого не переживу.

— Ну, кажется, всё, — мама устало выдохнула и махнула рукой в сторону стола. — Садимся обедать.

Повторять дважды не пришлось. Мы — я, папа и Бен — молча сели за свои стулья и принялись за еду. В таком же молчании прошёл весь обед, и даже Бен не пытался никого рассмешить или, как всегда, пошутить над кем-то. Я была счастлива, что нахожусь в кругу самых близких для меня людей, но мне не давала покоя та мысль, что даже в теплую и уютную атмосферу нашего дома, которая всегда казалась нерушимой, вмешалась тревога разгорающейся войны.

Всё рушилось. Но я была из тех, кто упорно отказывался в это верить.

* * *

На следующий день я проснулась довольно поздно. Обычно я вставала пораньше — мне нравилось наблюдать за тем, как солнце плавно поднимается над ярко-зелёными верхушками деревьев нашего сада, и всё небо загорается первыми утренними лучами... Не то чтобы я была романтиком, конечно, но эта привычка шла из детства. Я никогда не предавала свои привычки, и поэтому в школе у меня не было проблем с тем, чтобы пораньше встать и успеть подготовиться к тесту или просто доделать незаконченные дела... Когда я открыла глаза, часы в моей комнате показывали десять часов утра. Интересно, как это мама допустила такое?

Я быстро оделась и уже выходила из комнаты, чтобы спуститься вниз и позавтракать, как столкнулась в дверях с папой. Он приветственно мне улыбнулся и шутливо потрепал по волосам — по утрам он всегда так здоровался со мной и Беном.

— А я как раз шёл тебя будить.

— Странно, что мама не сделала этого раньше, — усмехнулась я. — Обычно после девяти часов она теряет терпение.

Папа рассмеялся.

— Ну, она решила дать тебе выспаться перед школой, — а затем он шутливо мне подмигнул: — Хотя не скажу, что ей далось легко это решение.

При упоминании о школе папин взгляд резко посерьёзнел. Мы с братом знали, что маме очень сложно отпускать нас, но при этом она не делала ни единой попытки уговорить нас остаться, и за это я была действительно ей благодарна. Конечно, важную роль в этом сыграл папа, который считал, что уж лучше мы будем в Хогвартсе, чем останемся дома одни, в то время как они с мамой уйдут на работу. Не знаю как Бен, но в этом я его полностью поддерживала.

— Ну, ладно, пойдём вниз, не будем испытывать мамино терпение, — улыбнулся папа.

Когда мы спустились в гостиную, она всё ещё была на кухне, и через открытую дверь доносились приятные запахи свежеиспечённых утренних булочек с вишнёвым джемом. Бен любил их больше всего, и, видимо, в наш последний день дома мама решила побаловать его. Завтракала я одна, так как все остальные уже давно поели, но папа предпочёл посидеть со мной — он часто так делал перед окончанием каникул.

— У меня завтра выходной, так что я смогу проводить вас с Беном.

— Отлично, — искренне улыбнулась я. — У тебя что, два выходных подряд?

— Да... — папа отвёл взгляд в сторону. — Следующие две недели я буду работать без них.

Я понимающе посмотрела на него. Ну, он хотя бы сможет нас проводить. Мама всегда отпрашивалась в этот день, а теперь у неё вообще отпуск выпал на конец августа, так что всю последнюю неделю она провела с нами дома. Завтра будет сложный день, но и мама, и папа смогут поехать с нами на вокзал. Представляю, как обрадуется Бен!

— Чем планируешь сегодня заняться?

— Я хотела пойти к Майклу, — честно ответила я. — Давно с ним не общалась.

Корнеры жили совсем рядом с нами, и Майкла я знала всё своё детство. Мы вместе мечтали попасть в Хогвартс, вместе ждали письма, вместе представляли свой первый день там... Да мы, кажется, были знакомы всю жизнь. Не знаю, что случилось с нашими отношениями в том году, но всё резко пошло не так. И это было... обидно. Обидно и неправильно.

Всё время мы поддерживали общение и продолжали дружить как в детстве. Не скажу, что мы совсем не ссорились, но всё это было больше похоже на нелепые споры и недоразумения — уже на следующий день кто-то из нас шёл мириться. Чаще это был Майкл, потому что я отказывалась признать свою неправоту и первой "поднять белый флаг", но зато всегда с радостью принимала его предложение, и мы сразу же обо всём забывали. И всё становилось как прежде. В начале весны мы снова поссорились. В общем, эта ссора практически ничем не отличалась от остальных, за исключением того, что... Майкл не подошёл ко мне. Ни на следующий день, ни через неделю — вообще не подошёл. Словно меня и не было. Сначала я на него ужасно злилась, потом начала всерьёз волноваться, потом хотела наплевать на всё, подойти и помириться, а потом... Ну, если ему это не нужно, то зачем мне навязываться? Пусть будет так. Что я, не проживу без него, в самом деле? Это же он меня бросил, он не захотел мириться! Вот пускай он и переживает по этому поводу.

— Это правильное решение, дочка, — папа ободряюще улыбнулся мне. — Не знаю из-за чего вы перестали общаться, но никакая мелочь не стоит того, чтобы рушить старую дружбу.

Я тоже так считала. Теперь, когда с нашей ссоры прошло уже несколько месяцев, я начинала понимать, что действительно по нему скучаю. Конечно, было неприятно осознавать, что его это волновало далеко не так сильно, иначе бы он давно ко мне подошёл, но... Наверное, стоило попробовать. В конце концов, если он не захочет, то у меня хотя бы будет повод обвинить во всём его.

— Тут недалеко, я думаю, мама не будет сильно переживать, — папа накрыл мою руку ладонью и слегка сжал её. — Можешь идти.

Да, нужно идти. Пока я не передумала.

* * *

Я резко постучала в дверь, как будто где-то во мне ещё жила мысль, что я могу передумать. Действительно, уже раза три я готова была развернуться и пойти обратно, но потом до меня доходило, что стоит мне сейчас уйти — и обратной дороги уже не будет. Ожидая, пока кто-то откроет дверь, я думала насчёт того, знают ли родители Майкла о нашей с ним ссоре. Конечно, они знают, что мы перестали общаться, но рассказывал ли он им, что на самом деле произошло? Это вряд ли, хотя бы потому, что мы сами не знаем, что случилось. Я, по крайней мере, уж точно.

Не скажу, что мне было страшно, но какое-то странное чувство поселилось в груди. Не то тревога, не то волнение — что-то среднее между ними, но оно явно мешало мне сосредоточиться. Я уже мысленно перебирала в голове фразы, которые скажу мистеру или миссис Корнер, но всё было не то. "Здравствуйте, ваш сын слабак, и поэтому я пришла с ним помириться" или "Здравствуйте, я всё ещё жутко злюсь на Майкла, но пришла дать ему последний шанс", которые так и рвались соскользнуть с языка, явно не подходили, и я уже было подумала, что зря всё это затеяла, как дверь резко открылась передо мной. И... честно сказать, я просто тупо уставилась вперёд и пыталась подобрать подходящие слова, чтобы не чувствовать себя так глупо и неуютно. На пороге стоял Майкл и удивлённо смотрел на меня.

— П-привет, — честно, это всё, что я смогла из себя выдавить. Его глаза расширились ещё больше, и теперь уже он стоял в непонимании и не мог найти нужные слова.

Внезапно вся ситуация показалась мне какой-то глупой. Я ожидала, что дверь откроет кто-то из его родителей, но никак не сам Майкл. Больше всего на свете мне хотелось ляпнуть что-то типа "знаешь, я, наверно, пойду" и оставить его с удивлённым взглядом и отвисшей челюстью на пороге, но потом я ему даже в глаза смотреть не смогла бы.

— Я просто подумала... — понятия не имею, что я собиралась говорить дальше, но молчать казалось ещё глупее. — Или... вот чёрт.

Нет, я точно идиотка. Слышал бы меня сейчас кто-то.

— Проходи, — Майкл слегка улыбнулся и отошёл в сторону, освобождая мне дорогу. Лучше бы он меня прогнал, и тогда мне не пришлось бы выкручиваться из всей этой ситуации и придумывать, что говорить ему дальше.

Где-то с минуту мы просто стояли в прихожей, и никто из нас не решался взять на себя ответственность первым начать разговор. Вернее, не решалась я, а Майкл просто ждал, облокотившись на косяк двери, — и под его вопросительным взглядом мне становилось ещё более неуютно, чем было в начале. Понимаю, это выглядело довольно странно — вот так заявиться к нему в дом, войти, а потом молча стоять в коридоре, старательно пряча глаза... Чёрт. Это было даже более странно, чем я думала!

— Дем, — я подняла взгляд на Майкла. В его глазах не осталось и намёка на неуверенность, хотя я прекрасно знала, что он, как и я, чувствует себя неловко, — уже можно начинать.

— Ну... — начала я, а потом вдруг всё показалось мне не таким страшным. Это же Майкл — тот Майкл, которого я знаю всю жизнь! Я всегда была с ним честной, так почему сейчас мне нужно делать вид, что всё изменилось, следить за каждым своим словом, чтобы не сказать чего-то лишнего? Да, мы не общались несколько месяцев, но разве этот короткий период времени в состоянии затмить все долгие годы нашей дружбы? — Я пришла с тобой поговорить.

Не могу сказать, что именно я увидела в глазах Майкла, но что-то там было. И это что-то подталкивало меня к тому, чтобы говорить и говорить, не останавливаясь, не задумываясь о том, что он об этом думает... Мне хотелось, чтобы он знал. Я говорила о том, что мне его не хватает, что всё это не должно вот так закончиться, что я не хочу терять друга, когда война и так каждый день грозится забрать у тебя кого-то, что дома всё далеко не так хорошо, и мамин взгляд становится всё грустнее по мере приближения к тому дню, когда мы уедем в Хогвартс... Я говорила много, но всё это велось к одной мысли: он мне нужен. И сейчас я это понимала так чётко, как никогда до этого.

Майкл смотрел на меня серьёзным взглядом, а на его губах играла лёгкая улыбка. Когда я закончила говорить, то глубоко вздохнула и посмотрела ему в глаза, пытаясь найти в них ответ на все свои заданные и незаданные вопросы. Мне было и страшно, и легко одновременно — не знаю, как на всё это отреагирует Майкл, но я хотя бы смогла выговориться, и теперь эти мысли не гложут меня изнутри.

— Узнаю тебя, — он внимательно посмотрел на меня, и я слегка улыбнулась. Когда я говорила, то ни о чём не задумывалась, а сейчас понимаю, насколько это было на меня похоже — сначала держать всё в себе, терпеть, не показывать виду, а потом за один раз выплёскивать все чувства наружу. Всё, о чём раньше приходилось молчать. Какое-то время Майкл просто смотрел на меня, а потом улыбнулся, и эта улыбка была совсем как раньше: — Я скучал по тебе.

И я тоже скучала! Радость мощными волнами разливалась по моему телу, принося с собой тепло и облегчение; это было так здорово — стоять в прихожей его дома, словно в детстве, смотреть, как весёлые искорки смеха сияют в его глазах, — и наконец-то, наконец-то чувствовать себя счастливой! Я радостно улыбнулась и, сделав два быстрых шага вперёд, обняла Майкла.

Он что-то сказал, но я уже не слышала, что именно, потому что в этот момент его руки сомкнулись за моей спиной. И мне уже было наплевать, что случится завтра, — я жила сейчас, в эту секунду, и счастье от возвращения старого друга заполняло собой каждый миг!

Я ждала этого.

Наверное, все то время, пока мы не общались, подсознательно я знала, что этот момент прийдёт.

* * *

Тот день так и остался для меня одним из самых счастливых. Вечером, когда все уже поужинали и занимались своими делами, мамин взгляд снова сделался грустным, и я отказывалась принимать, что по большей части это происходит из-за нас с Беном. Наша семья всегда всегда казалась мне эталоном тепла и любви, а сейчас всё рушилось к чертям, и спасение можно было найти только вот в таких редких вечерах, когда все родные рядом с тобой, и всё, что тебе остаётся — это просто наслаждаться их близостью.

— Мама, — я осторожно подошла к ней и снова сделала попытку поговорить. Мне хотелось убедить её, что в Хогвартсе ни со мной, ни с Майком не случится ничего страшного, хотя, на самом деле, теперь я и сама не была полностью в этом уверена, — всё будет хорошо.

Она медленно повернулась ко мне, и по её лицу я поняла, что она и сама всё знает. Мы стояли на кухне, из гостиной доносилась весёлая болтовня папы и брата, которые снова о чём-то спорили, а мама тихо расставляла по шкафчикам тарелки, которые только что вымыла. Мне тут же захотелось раствориться в этом вечере, чтобы всё навсегда осталось так, как сейчас. И не было впереди войны, не было страха, не было потерь... Чтобы время замерло, и мы остались здесь, в этом дне — такие же счастливые и почти беззаботные.

Чтобы папа и Бен вечно спорили о каких-то мелочах, по типу очередного матча по квиддичу или новой модели метлы, чтобы мама продолжала хлопотать по дому, и в уголках её глаз не пролегали едва заметные морщинки, чтобы из окна соседнего дома, где живёт Майкл, продолжал литься мягкий свет, рассеиваю подступающую темноту...

Я была счастлива. И всё, чего мне хотелось — это остаться такой же счастливой, пусть даже только в своих воспоминаниях. — Всё будет хорошо, — повторила мама и протянула ко мне руки. Я тут же подалась вперёд и крепко прижалась к ней, мечтая спрятаться в этих объятиях от всего, что могло нас ждать. — Мы пройдём через это вместе, да?

Да, мама. Мы пройдём через это вместе. Не имеем права не пройти, потом что мы все нужны друг другу, и нет ничего, что могло бы разрушить это. У нас есть наша семья и у нас есть любовь, которая окутывает каждый уголок этого дома, и пусть даже вокруг рушится весь мир — мы сможем от него спастись. Мы будем живы.

— Да, мама. Мы пройдём через это вместе.

И, клянусь, эти слова были единственными, в которые я искренне верила.