Мы будем жить (гет)

Говорят, каждая история имеет своё начало. Сложно ответить, когда именно началась моя, и что послужило тому, чтобы всё случилось, но одно я знаю точно — если бы у меня была возможность остановить это ещё до того, как оно начнётся, то я вряд ли бы воспользовалась ей.

Не так давно мы победили. Война закончилась, и теперь все были заняты оплакиванием тех, кто не сумел выжить, даже не задумываясь о том, что для них, возможно, было лучше умереть. По крайней мере, они не увидят того, во что превратился наш мир и во что превратились люди, обезумевшие от горя. Это очень... странно — сидеть дома, в своей комнате, вспоминать о полуразрушенном Хогвартсе на фоне рассветного неба и спокойно рассуждать о смерти, как будто это не ты ещё вчера мог с лёгкостью не дожить до следующего дня. Не тебе приходилось посылать заклятия в живых людей, чтобы выжить самому. Ещё вчера шла война, а сегодня — бац! — и мы уже победители. Только ничего не закончилось, потому что впереди нас ждёт что-то, что окажется хуже всех тех ужасов прошедшей войны. Сегодня утром я услышала разговор родителей, и слова деда о том, что поствоенное время на самом деле ещё хуже военного, плотно впечатались в моё сознание. И неизвестно, кому больше не повезло — тем, кто похоронил кого-то близкого или тем, кто погиб сам. Я лично предпочитаю вообще об этом не думать, а если и попытаться, то впору просто сойти с ума, и никакое Мунго тогда уже не поможет. Потому что есть раны, которые не лечатся даже временем, и в этой войне вряд ли кто сумел уцелеть.

Из-за окна послышались громкие голоса, и я устало прикрыла глаза. Наверное, опять кто-то из соседей возвращается домой после долгой ночи празднования Победы, когда голова шла кругом от громких взрывов цветных фейерверков, а огневиски текло рекой, и люди пытались хотя бы на эту ночь забыть, что совсем недавно точно так же текла кровь их близких. Это было ужасно. Неужели до них не доходило, что они пьют за чью-то смерть? Что на самом деле война продолжается, и никто ещё не сумел через неё пройти?..

Мне не хочется ничего вспоминать. Честно, совсем не хочется. Но я знаю, что эти воспоминания будут жить во мне ещё долго, как и во всех. Война сделала из нас совершенно других людей, и никто не сможет идти дальше, пока не примет себя. Я понимаю, что глупо пытаться от этого убежать. Конечно, было бы намного проще остаться той, кем я была до этого, но всё уже случилось. И ничего не изменить. Что от меня зависит? Практически ничего. Но, в то же время, моя жизнь — в моём распоряжении.

Мама всегда говорила, что сложно держать всё в себе. Нужно уметь поделиться тем, что мешает спокойно жить, и тогда непременно станет легче. Я никогда в это не верила и предпочитала молчать. Моё — это только моё. Но сейчас мне кажется, что я готова попробовать.

Мне не с кем поделиться. Всем и так сейчас сложно, и нагружать их ещё и своими проблемами было бы слишком. Сначала я думала завести дневник, но потом это показалось мне довольно глупой затеей. Как будто бы пишешь в никуда. А потом ко мне в голову пришла сумасшедшая мысль, но... чем-то она мне понравилась. Теперь я пишу письма. Просто письма, никому не адресованные — я даже не обращаюсь в них ни к кому. Просто так легче писать. Нет чувства, будто бы ты спятившая девочка-подросток, которая разговаривает сама с собой и пишет о своих переживаниях в маленький дневничок, который бережно хранит у себя под подушкой. Как только эта мысль пришла мне в голову, я тут же направилась в ближайший магазин магических принадлежностей, удивив тем самым родителей, которые думали, что я ещё по меньшей мере неделю не буду высовываться из своей комнаты, спрятавшись от всего мира под толстым одеялом и тихо рыдая в подушку. Поначалу я тоже так думала, но всё изменилось. В тот день я купила целую стопку чистого пергамента, пачку хороших гусиных перьев и много-много баночек с чернилами. Ярко-зелёными. Наверное, этот цвет напоминал мне о том дне, когда я впервые взяла в руки письмо из Хогвартса... Волшебные строчки, изумрудные буквы на фоне чуть желтоватого пергамента... Казалось, магия уже тогда царила вокруг меня. Я ей дышала, я могла к ней прикоснуться, и весь мир был наполнен такими яркими красками, что начинала кружиться голова! Мои родители тоже были волшебниками, и я знала о существовании Хогвартса сколько себя помню, но всё же где-то глубоко внутри, как и у каждого ребёнка, наверное, во мне жил страх, что письмо не прийдёт... А в тот день все страхи рассеялись. Я знала, что магический мир меня принял, и это делало меня самой счастливой на свете!.. А затем этот мир рушили на моих глазах.

Какая-то часть меня по-прежнему считает, что это глупая затея. Но я вспоминаю слова мамы, вспоминаю всё, через что мне пришлось пройти, и тогда появляется надежда, что, возможно, это действительно поможет. Вдруг я выскажусь — и станет легче? Всё ведь возможно.

Долгое время я не знала с чего начать. Уже подносила перо к пергаменту, а потом меня вдруг что-то останавливало, и рука замирала. Весь верх пергамента теперь усыпан тёмными кляксами, но я не стала их убирать — пусть будут. Я даже писать красиво не старалась, мне казалось, что это всё равно не изменит смысла... Сейчас даже сложно сказать, в какой момент я всё же решилась. Вот я сижу на подоконнике в своей комнате, смотрю за окно на постепенно темнеющий сад и яркое закатное небо, а в следующую секунду уже пишу. Не продумывая предложения, чтобы красиво звучало, а просто от сердца, как есть, — и уже не могу остановиться.

Я начинаю с самого начала. Слово за слово, строчка за строчкой... Не знаю, хочу ли я, чтобы потом это кто-то прочитал, но думаю, что вряд ли. Всё это слишком личное. В конце концов, я пишу для себя, и от этого уже становится чуть легче. Я как будто бы возвращаюсь в начало. Сложно описать при этом мои чувства, но я понимаю, что всё не зря. Это может помочь мне лучше себя понять — то, какой я стала. Помните, я говорила, что для того, чтобы суметь жить дальше, нужно принять себя?..

Я — принимаю.

* * *

— Деми! Пора обедать!

Мамин голос мощной волной разнёсся по всему дому. Иногда мне казалось, что она втайне от семьи просит кого-то наложить на неё Сонорус, причём с неограниченным сроком действия, иначе я просто не понимаю, как можно так кричать. Так, что слышит весь дом, хотя он у нас и не маленький, но я всё равно уверена, что брат, у которого комната на самом последнем — третьем — этаже даже сквозь все закрытые двери слышит, как мама зовёт меня обедать. Что ж, в принципе, это удобно. Достаточно позвать кого-то одного, чтобы спустились все, и не надо тратить свои силы на приглашение остальных.

— Иду!

Вообще, я не особо хотела есть. Но каждый, живущий в этом доме, уже давно усвоил строгое негласное правило: если мама зовёт — надо идти. И неважно, чем ты сейчас занят, пусть даже от этого зависит чья-то жизнь или что-то в этом роде, но проигнорировать приглашение (хотя нас, по-моему, никто и не спрашивал) строго запрещено. Да и будь у меня сейчас выбор, если честно, я бы всё равно пошла. Мне не особо хотелось расстраивать маму, которую теперь выводила из себя каждая мелочь. Ну, оно и понятно — сидеть целыми часами у маленького заколдованного радио, по которому чей-то низкий грубый голос передавал новости о происходящем в стране, и вслушиваться в каждое слово, стараясь не упустить ни одну деталь... Иногда мне даже было за неё страшно. Ясное дело, что ничего хорошего она там не услышит: с каждым днём становилось только хуже, и даже те неисправимые оптимисты, которые утверждали, что всё ещё может как-то поулечься, начинали понимать — идёт война. И это даже не её разгар, и даже не намёки на него...

Дома обстановка тоже не особо радовала. Днём и ночью работало это злосчастное радио, которые все мы, кроме мамы, конечно, уже тихо ненавидели. Майк даже порывался пару раз разбить его, но все попытки были резко оборваны тихим папиным "постой", — и хоть мы знали, что ему тоже надоело, он всё равно продолжал терпеть. Ради мамы. Можно подумать, ей от этого станет легче.

Мамин бодрый голос снова донёсся до меня, и я решила не испытывать её терпение. Отложив в сторону тетрадь со школьным заданием на лето, которое было сделано ещё в самом начале каникул, но мне от скуки захотелось проверить его ещё раз, я спустилась по лестнице и вошла в кухню, уже наполненную сладким ароматом свежеприготовленного вишнёвого пирога.

— Пахнет вкусно, — улыбнулась я, когда мама обернулась и встревоженно на меня посмотрела.

Пирог на десерт, — она сильно нахмурилась, отчего между её бровей пролегла неглубокая, но всё же отчётливо заметная морщинка, и я уже было подумала, что нужно срочно изолировать маму от радио, как на её губах появилась лёгкая улыбка. — Сначала будет жаркое.

— Звучит заманчиво! — папа с Беном появились в проходе, и брат весело подмигнул мне, как только наши взгляды встретились. Я улыбнулась в ответ.

Брат умел оставаться в хорошем настроении даже в самые тяжёлые минуты, и это именно та черта, которую я ценила в нём больше всего. Да, он мог быть ужасно шумным и надоедливым, но сколько бы мы ни ссорились, когда что-то случалось — я всегда шла к нему. И даже не нужно было объяснять, что именно произошло, просто одним своим поведением, разговорами, шутками он умел поднять не только своё настроение, но и всех окружающих. Судя по последним событиям в стране, сейчас мне требовалось проводить с ним и дни, и ночи.

— Демельза, — Бен уже стоял рядом со мной и наблюдал за тем, как мама накрывает на стол, а папа задумчиво отбивает такт по деревянной спинке стула скрученной в трубочку газетой, — ты не задумывалась над тем, чтобы сделать лицо попроще?

— Ещё раз назовёшь меня так — вылетишь за дверь, — угрюмо сказала я, не отрывая взгляда от родителей.

Бен усмехнулся. По-моему, об этом знали уже все — я терпеть не могла своё полное имя. Так себя называть я разрешала только своей команде по квиддичу, и то — лишь потому, что на все мои просьбы и требования они совсем не реагировали, а ссориться мне не хотелось. Разве что Гарри всегда понимающе относился к этому, но теперь его нет (вернее, есть, просто никто не знает где он). Вообще, вспоминать об этом не хотелось. У меня осталось два дня, которые я могу провести относительно спокойно, а потом — Хогвартс в придачу со Снейпом и Кэрроу, статьи в "Ежедневном Пророке", тревожные письма от родителей, которые и сейчас не могут лечь спать без того, чтобы не зайти поочерёдно в наши с Беном комнаты и не проверить, насколько плотно закрыты окна или наложены охранные заклинания... И хоть меня это дико раздражало, каждый раз я молчала. Им сейчас сложно, мы с братом понимали это. Если люди, которые не имели семьи, в основном боялись за себя, то нам — было что терять. Вернее, кого. Тревога каждого из нас возросла втрое, и уже сейчас я понимала, что если потеряю кого-то из них, то просто этого не переживу.

— Ну, кажется, всё, — мама устало выдохнула и махнула рукой в сторону стола. — Садимся обедать.

Повторять дважды не пришлось. Мы — я, папа и Бен — молча сели за свои стулья и принялись за еду. В таком же молчании прошёл весь обед, и даже Бен не пытался никого рассмешить или, как всегда, пошутить над кем-то. Я была счастлива, что нахожусь в кругу самых близких для меня людей, но мне не давала покоя та мысль, что даже в теплую и уютную атмосферу нашего дома, которая всегда казалась нерушимой, вмешалась тревога разгорающейся войны.

Всё рушилось. Но я была из тех, кто упорно отказывался в это верить.

* * *

На следующий день я проснулась довольно поздно. Обычно я вставала пораньше — мне нравилось наблюдать за тем, как солнце плавно поднимается над ярко-зелёными верхушками деревьев нашего сада, и всё небо загорается первыми утренними лучами... Не то чтобы я была романтиком, конечно, но эта привычка шла из детства. Я никогда не предавала свои привычки, и поэтому в школе у меня не было проблем с тем, чтобы пораньше встать и успеть подготовиться к тесту или просто доделать незаконченные дела... Когда я открыла глаза, часы в моей комнате показывали десять часов утра. Интересно, как это мама допустила такое?

Я быстро оделась и уже выходила из комнаты, чтобы спуститься вниз и позавтракать, как столкнулась в дверях с папой. Он приветственно мне улыбнулся и шутливо потрепал по волосам — по утрам он всегда так здоровался со мной и Беном.

— А я как раз шёл тебя будить.

— Странно, что мама не сделала этого раньше, — усмехнулась я. — Обычно после девяти часов она теряет терпение.

Папа рассмеялся.

— Ну, она решила дать тебе выспаться перед школой, — а затем он шутливо мне подмигнул: — Хотя не скажу, что ей далось легко это решение.

При упоминании о школе папин взгляд резко посерьёзнел. Мы с братом знали, что маме очень сложно отпускать нас, но при этом она не делала ни единой попытки уговорить нас остаться, и за это я была действительно ей благодарна. Конечно, важную роль в этом сыграл папа, который считал, что уж лучше мы будем в Хогвартсе, чем останемся дома одни, в то время как они с мамой уйдут на работу. Не знаю как Бен, но в этом я его полностью поддерживала.

— Ну, ладно, пойдём вниз, не будем испытывать мамино терпение, — улыбнулся папа.

Когда мы спустились в гостиную, она всё ещё была на кухне, и через открытую дверь доносились приятные запахи свежеиспечённых утренних булочек с вишнёвым джемом. Бен любил их больше всего, и, видимо, в наш последний день дома мама решила побаловать его. Завтракала я одна, так как все остальные уже давно поели, но папа предпочёл посидеть со мной — он часто так делал перед окончанием каникул.

— У меня завтра выходной, так что я смогу проводить вас с Беном.

— Отлично, — искренне улыбнулась я. — У тебя что, два выходных подряд?

— Да... — папа отвёл взгляд в сторону. — Следующие две недели я буду работать без них.

Я понимающе посмотрела на него. Ну, он хотя бы сможет нас проводить. Мама всегда отпрашивалась в этот день, а теперь у неё вообще отпуск выпал на конец августа, так что всю последнюю неделю она провела с нами дома. Завтра будет сложный день, но и мама, и папа смогут поехать с нами на вокзал. Представляю, как обрадуется Бен!

— Чем планируешь сегодня заняться?

— Я хотела пойти к Майклу, — честно ответила я. — Давно с ним не общалась.

Корнеры жили совсем рядом с нами, и Майкла я знала всё своё детство. Мы вместе мечтали попасть в Хогвартс, вместе ждали письма, вместе представляли свой первый день там... Да мы, кажется, были знакомы всю жизнь. Не знаю, что случилось с нашими отношениями в том году, но всё резко пошло не так. И это было... обидно. Обидно и неправильно.

Всё время мы поддерживали общение и продолжали дружить как в детстве. Не скажу, что мы совсем не ссорились, но всё это было больше похоже на нелепые споры и недоразумения — уже на следующий день кто-то из нас шёл мириться. Чаще это был Майкл, потому что я отказывалась признать свою неправоту и первой "поднять белый флаг", но зато всегда с радостью принимала его предложение, и мы сразу же обо всём забывали. И всё становилось как прежде. В начале весны мы снова поссорились. В общем, эта ссора практически ничем не отличалась от остальных, за исключением того, что... Майкл не подошёл ко мне. Ни на следующий день, ни через неделю — вообще не подошёл. Словно меня и не было. Сначала я на него ужасно злилась, потом начала всерьёз волноваться, потом хотела наплевать на всё, подойти и помириться, а потом... Ну, если ему это не нужно, то зачем мне навязываться? Пусть будет так. Что я, не проживу без него, в самом деле? Это же он меня бросил, он не захотел мириться! Вот пускай он и переживает по этому поводу.

— Это правильное решение, дочка, — папа ободряюще улыбнулся мне. — Не знаю из-за чего вы перестали общаться, но никакая мелочь не стоит того, чтобы рушить старую дружбу.

Я тоже так считала. Теперь, когда с нашей ссоры прошло уже несколько месяцев, я начинала понимать, что действительно по нему скучаю. Конечно, было неприятно осознавать, что его это волновало далеко не так сильно, иначе бы он давно ко мне подошёл, но... Наверное, стоило попробовать. В конце концов, если он не захочет, то у меня хотя бы будет повод обвинить во всём его.

— Тут недалеко, я думаю, мама не будет сильно переживать, — папа накрыл мою руку ладонью и слегка сжал её. — Можешь идти.

Да, нужно идти. Пока я не передумала.

* * *

Я резко постучала в дверь, как будто где-то во мне ещё жила мысль, что я могу передумать. Действительно, уже раза три я готова была развернуться и пойти обратно, но потом до меня доходило, что стоит мне сейчас уйти — и обратной дороги уже не будет. Ожидая, пока кто-то откроет дверь, я думала насчёт того, знают ли родители Майкла о нашей с ним ссоре. Конечно, они знают, что мы перестали общаться, но рассказывал ли он им, что на самом деле произошло? Это вряд ли, хотя бы потому, что мы сами не знаем, что случилось. Я, по крайней мере, уж точно.

Не скажу, что мне было страшно, но какое-то странное чувство поселилось в груди. Не то тревога, не то волнение — что-то среднее между ними, но оно явно мешало мне сосредоточиться. Я уже мысленно перебирала в голове фразы, которые скажу мистеру или миссис Корнер, но всё было не то. "Здравствуйте, ваш сын слабак, и поэтому я пришла с ним помириться" или "Здравствуйте, я всё ещё жутко злюсь на Майкла, но пришла дать ему последний шанс", которые так и рвались соскользнуть с языка, явно не подходили, и я уже было подумала, что зря всё это затеяла, как дверь резко открылась передо мной. И... честно сказать, я просто тупо уставилась вперёд и пыталась подобрать подходящие слова, чтобы не чувствовать себя так глупо и неуютно. На пороге стоял Майкл и удивлённо смотрел на меня.

— П-привет, — честно, это всё, что я смогла из себя выдавить. Его глаза расширились ещё больше, и теперь уже он стоял в непонимании и не мог найти нужные слова.

Внезапно вся ситуация показалась мне какой-то глупой. Я ожидала, что дверь откроет кто-то из его родителей, но никак не сам Майкл. Больше всего на свете мне хотелось ляпнуть что-то типа "знаешь, я, наверно, пойду" и оставить его с удивлённым взглядом и отвисшей челюстью на пороге, но потом я ему даже в глаза смотреть не смогла бы.

— Я просто подумала... — понятия не имею, что я собиралась говорить дальше, но молчать казалось ещё глупее. — Или... вот чёрт.

Нет, я точно идиотка. Слышал бы меня сейчас кто-то.

— Проходи, — Майкл слегка улыбнулся и отошёл в сторону, освобождая мне дорогу. Лучше бы он меня прогнал, и тогда мне не пришлось бы выкручиваться из всей этой ситуации и придумывать, что говорить ему дальше.

Где-то с минуту мы просто стояли в прихожей, и никто из нас не решался взять на себя ответственность первым начать разговор. Вернее, не решалась я, а Майкл просто ждал, облокотившись на косяк двери, — и под его вопросительным взглядом мне становилось ещё более неуютно, чем было в начале. Понимаю, это выглядело довольно странно — вот так заявиться к нему в дом, войти, а потом молча стоять в коридоре, старательно пряча глаза... Чёрт. Это было даже более странно, чем я думала!

— Дем, — я подняла взгляд на Майкла. В его глазах не осталось и намёка на неуверенность, хотя я прекрасно знала, что он, как и я, чувствует себя неловко, — уже можно начинать.

— Ну... — начала я, а потом вдруг всё показалось мне не таким страшным. Это же Майкл — тот Майкл, которого я знаю всю жизнь! Я всегда была с ним честной, так почему сейчас мне нужно делать вид, что всё изменилось, следить за каждым своим словом, чтобы не сказать чего-то лишнего? Да, мы не общались несколько месяцев, но разве этот короткий период времени в состоянии затмить все долгие годы нашей дружбы? — Я пришла с тобой поговорить.

Не могу сказать, что именно я увидела в глазах Майкла, но что-то там было. И это что-то подталкивало меня к тому, чтобы говорить и говорить, не останавливаясь, не задумываясь о том, что он об этом думает... Мне хотелось, чтобы он знал. Я говорила о том, что мне его не хватает, что всё это не должно вот так закончиться, что я не хочу терять друга, когда война и так каждый день грозится забрать у тебя кого-то, что дома всё далеко не так хорошо, и мамин взгляд становится всё грустнее по мере приближения к тому дню, когда мы уедем в Хогвартс... Я говорила много, но всё это велось к одной мысли: он мне нужен. И сейчас я это понимала так чётко, как никогда до этого.

Майкл смотрел на меня серьёзным взглядом, а на его губах играла лёгкая улыбка. Когда я закончила говорить, то глубоко вздохнула и посмотрела ему в глаза, пытаясь найти в них ответ на все свои заданные и незаданные вопросы. Мне было и страшно, и легко одновременно — не знаю, как на всё это отреагирует Майкл, но я хотя бы смогла выговориться, и теперь эти мысли не гложут меня изнутри.

— Узнаю тебя, — он внимательно посмотрел на меня, и я слегка улыбнулась. Когда я говорила, то ни о чём не задумывалась, а сейчас понимаю, насколько это было на меня похоже — сначала держать всё в себе, терпеть, не показывать виду, а потом за один раз выплёскивать все чувства наружу. Всё, о чём раньше приходилось молчать. Какое-то время Майкл просто смотрел на меня, а потом улыбнулся, и эта улыбка была совсем как раньше: — Я скучал по тебе.

И я тоже скучала! Радость мощными волнами разливалась по моему телу, принося с собой тепло и облегчение; это было так здорово — стоять в прихожей его дома, словно в детстве, смотреть, как весёлые искорки смеха сияют в его глазах, — и наконец-то, наконец-то чувствовать себя счастливой! Я радостно улыбнулась и, сделав два быстрых шага вперёд, обняла Майкла.

Он что-то сказал, но я уже не слышала, что именно, потому что в этот момент его руки сомкнулись за моей спиной. И мне уже было наплевать, что случится завтра, — я жила сейчас, в эту секунду, и счастье от возвращения старого друга заполняло собой каждый миг!

Я ждала этого.

Наверное, все то время, пока мы не общались, подсознательно я знала, что этот момент прийдёт.

* * *

Тот день так и остался для меня одним из самых счастливых. Вечером, когда все уже поужинали и занимались своими делами, мамин взгляд снова сделался грустным, и я отказывалась принимать, что по большей части это происходит из-за нас с Беном. Наша семья всегда всегда казалась мне эталоном тепла и любви, а сейчас всё рушилось к чертям, и спасение можно было найти только вот в таких редких вечерах, когда все родные рядом с тобой, и всё, что тебе остаётся — это просто наслаждаться их близостью.

— Мама, — я осторожно подошла к ней и снова сделала попытку поговорить. Мне хотелось убедить её, что в Хогвартсе ни со мной, ни с Майком не случится ничего страшного, хотя, на самом деле, теперь я и сама не была полностью в этом уверена, — всё будет хорошо.

Она медленно повернулась ко мне, и по её лицу я поняла, что она и сама всё знает. Мы стояли на кухне, из гостиной доносилась весёлая болтовня папы и брата, которые снова о чём-то спорили, а мама тихо расставляла по шкафчикам тарелки, которые только что вымыла. Мне тут же захотелось раствориться в этом вечере, чтобы всё навсегда осталось так, как сейчас. И не было впереди войны, не было страха, не было потерь... Чтобы время замерло, и мы остались здесь, в этом дне — такие же счастливые и почти беззаботные.

Чтобы папа и Бен вечно спорили о каких-то мелочах, по типу очередного матча по квиддичу или новой модели метлы, чтобы мама продолжала хлопотать по дому, и в уголках её глаз не пролегали едва заметные морщинки, чтобы из окна соседнего дома, где живёт Майкл, продолжал литься мягкий свет, рассеиваю подступающую темноту...

Я была счастлива. И всё, чего мне хотелось — это остаться такой же счастливой, пусть даже только в своих воспоминаниях. — Всё будет хорошо, — повторила мама и протянула ко мне руки. Я тут же подалась вперёд и крепко прижалась к ней, мечтая спрятаться в этих объятиях от всего, что могло нас ждать. — Мы пройдём через это вместе, да?

Да, мама. Мы пройдём через это вместе. Не имеем права не пройти, потом что мы все нужны друг другу, и нет ничего, что могло бы разрушить это. У нас есть наша семья и у нас есть любовь, которая окутывает каждый уголок этого дома, и пусть даже вокруг рушится весь мир — мы сможем от него спастись. Мы будем живы.

— Да, мама. Мы пройдём через это вместе.

И, клянусь, эти слова были единственными, в которые я искренне верила.

Утро следующего дня ознаменовало яркое солнце, которое палило с такой силой, что создавалось впечатление, будто на дворе середина июля, но никак не начало сентября. Наши с Беном чемоданы уже давно были собраны и сейчас стояли возле выхода в прихожей, словно дожидаясь того, когда о них вспомнят. Мама, к сожалению, помнила каждую секунду и то и дело бросала в сторону двери грустные взгляды, отчего у меня создавалось впечатление, что сейчас она просто спалит наши чемоданы и никуда нас не пустит. Но, к моему счастью, этого не происходило.

— Я думаю, нам нужно пораньше прибыть на вокзал, — сворачивая и откладывая в сторону утреннюю газету, посмотрел на нас папа. — Вы как раз успеете занять хорошие места.

Я кивнула. Да, хотелось уже побыстрее с этим покончить и спокойно вздохнуть. Родители заметно нервничали, и от этого меня колотило ничуть не меньше.

Мы с Беном быстро доели, хотя это, конечно, громко сказано — никто из нас практически не притронулся к завтраку. Атмосфера была настолько напряжённой, что кусок в горло не лез, и я невольно подумала — интересно, а что сейчас происходит дома у Майкла? Его родители тоже настолько тяжело переживают отъезд сына? Что-то мне подсказывало, что да.

На самом деле, нам повезло, что мы хотя бы едем в Хогвартс. Папа, возвращаясь с работы, часто упоминал о том, что его коллеги в этом году решили оставить своих детей дома, и всё это время во мне жил страх, что и нас с Беном тоже оставят. Я очень люблю свою семью, но всё же было бы слишком сложно жить здесь и видеть каждый день, как мама облегчённо вздыхает, когда папа возвращается домой после работы, или как родители украдкой бросают на нас с братом взгляды, в которых столько тревоги и затаённого страха, что и во сне не снилось... Это было сложно, и какая-то часть меня всё же была рада тому, что мне не прийдётся наблюдать за этим каждый день.

Но во всей этой суматохе было и кое-что хорошее. К примеру, Линди — моя подруга с первого курса, по которой я ужасно скучала и мечтала поскорее увидеть! Мы не общались всё лето, хотя мне это, если честно, очень сложно давалось. Линди была, можно сказать, моей единственной подругой, но родители строго запретили нам с Беном переписываться с кем бы то ни было, по причине того, что почта нечистокровных волшебников теперь проверялась, и хоть я убеждала их, что в моих письмах нет ничего такого — ну, разве какого-то Упивающегося может всерьёз заинтересовать рассказ о том, как проходят мои каникулы или как Бен доставал меня всё это время? — родители оставались непреклонны. Наверное, Линди тоже запретили писать мне, потому что за всё лето ни одна сова не постучала в окна нашего дома, и со временем я смирилась. Зато сейчас, когда до нашей встречи оставались считанные часы, мою радость и предвкушение невозможно было описать!

— Если с завтраком вы закончили, то можем выдвигаться, — вымученно улыбнулся папа и многозначительно посмотрел на наши с Беном тарелки. Но есть, если честно, совсем не хотелось, поэтому я просто встала из-за стола и молча направилась в сторону двери. Остальные последовали за мной, тоже не произнеся ни слова.

Добирались мы до вокзала с помощью сдвоенной аппарации: мама и Бен, папа и я. О том, чтобы воспользоваться каминной сетью и речи не шло, потому что родители, кажется, боялись, что по пути нас могут перехватить, хотя я искренне не понимала, кому мы можем понадобиться. Разрешения на портключ у нас не было — папа не хотел "снова связываться с этими министерскими крысами", что само по себе звучало довольно странно, учитывая то, что он и сам работал в Министерстве. Больше вариантов не оставалось, если только мы не хотели добраться магловским путём, что, кстати, было сейчас не менее опасно, поэтому вскоре вопрос оказался закрыт.

— Сначала пойдёте вы с Беном. Мы с Деми за вами, — скомандовал папа, оборачиваясь к маме. Мы стояли на границе защитных чар нашего дома, и родители обеспокоено озирались по сторонам, как будто в любую минуту ожидали нападения. Я с силой сжимала ручку дорожного чемодана и дожидалась своей очереди, но тревога родителей каким-то образом передалась и мне, и теперь я с волнением всматривалась в дальнюю линию горизонта, толком не понимая, чего именно боюсь. Хлопок, — и мама с братом исчезли, как будто их тут и не было, а в следующем таком хлопке скрылись и мы с папой.

Кингс-Кросс встретил нас громким шумом, в котором звонкие голоса детей причудливо переплетались со стуком чемоданов и дорожных сумок. Я, вслушиваясь во все эти звуки, что наполняли собой утренний вокзал, почувствовала непреодолимое желание хоть на секунду закрыть глаза и представить, что всё хорошо — нет никакой войны, никакого Волдеморта, чьё имя я осмеливаюсь произносить только про себя, нет ничего и никого, кроме меня и волшебства, которое окутывает сейчас всё вокруг... И пусть это только мысли, которые спустя несколько мгновений навсегда растворятся в сентябрьском небе, — но здесь, в своих мыслях, я снова была счастливой.

— Похоже, папа, ты погорячился, когда говорил о хороших местах, — прозвучавший совсем рядом голос Бена безжалостно вернул меня в реальность, где всё то, чего я так боялась, можно встретить на каждом шагу. Я недовольно посмотрела на брата, но он, кажется, и вовсе этого не заметил, продолжая что-то говорить родителям. В одном я точно была с ним согласна — о хороших местах в поезде нам теперь прийдётся только мечтать. Хоть мы и прибыли на вокзал довольно рано, как и планировали, но оказались далеко не единственными, кто принял такое решение — платформа уже была заполнена галдящей толпой людей, которые то бежали куда-то, то внезапно останавливались, словно забыли что-то важное, то снова принимались бежать.

Пока мы стояли и решали, что делать дальше, я заметила, что погода резко ухудшилась, и теперь жара, которая мешала дышать, сменилась неожиданной прохладой. Не знаю, рада ли была я этой внезапной смене погоды, но что-то заставило сердце замереть в немом приступе тревоги, и, вглядываясь в лица окружающих, я с неожиданной для себя силой сжала ручку своего дорожного чемодана.

— Я думаю, вам с Беном лучше сесть на поезд, — сказал папа, обеспокоено оглядываясь по сторонам. — Сейчас.

— Что такое? — я внимательно посмотрела на него, пытаясь понять. Мне казалось, что то чувство тревоги, которое съедало меня изнутри, на самом деле не более чем обычная паранойя, но при взгляде на лицо папы мне становилось не по себе, будто все мои опасения враз начинали оживать.

— Ничего, дочка, — он на секунду прижался губами к моей макушке и ободряюще улыбнулся, — всё хорошо. Иди, — и подтолкнул меня вперёд, в сторону огромного поезда, алым пятном расплывающегося в подступившем тумане.

Я недоверчиво на него посмотрела и увидела, что Бен тоже не особо поверил папиным словам. Но спорить не хотелось, к тому же по времени нам действительно было пора идти, и мы, наспех попрощавшись с родителями, направились в сторону поезда. Все вокруг нас тоже заторопились, и краем глаза я увидела чёрную тень, мелькнувшую в самом конце вокзала, и беспокойство прочно залегло у меня внутри. Резко развернувшись, я увидела, как мама и папа смотрят нам с Беном вслед, и не помню, чтобы ещё когда-нибудь я видела у родителей такой взгляд. Мне сразу стало стыдно — за то, что в последние дни каникул я не проводила с ними должное количество времени, что не ценила всю их заботу, а только раздражалась по малейшему поводу, что мало с ними разговаривала... Сейчас всё это вдруг показалось мне самым важным на свете, и не столько для них, сколько для себя. Я кинулась назад, к ним, и крепко обняла папу, уткнувшись лицом ему в плечо. Не помню, что я говорила, но, спрятавшись от всего мира в его объятиях, я не хотела никуда идти и, хоть и понимала, что делаю только хуже, продолжала порывисто обнимать его, стараясь забыть обо всём.

— Забирай её, — сказал папа стоявшему в замешательстве брату, и спустя секунду крепкие руки Бена легли мне на талию, — и садитесь на поезд как можно скорее.

Я не вырывалась, просто спокойно шла вперёд и смотрела под ноги, почти не вслушиваясь в то, что говорил мне Бен, и пыталась понять, как это так вышло, что он, на год младше, оказался в тысячу раз сильнее, чем я сама. Мы сели на поезд, прошли по длинному коридору и даже нашли относительно свободное купе, но всё это было для меня как в тумане. Я швырнула чемодан под сидения и, даже не обратив внимание на девочку-пятикурсницу, которая сидела у стены, медленно подошла к окну. Отсюда вокзал выглядел совершенно иным, мой взгляд всё скользил и скользил по лицам людей, а я не могла понять, что сейчас чувствую.

По крайней мере, одно я знала точно — я не хочу оставаться такой же слабой. Мне было противно от одной мысли о том, что за сцену я устроила при прощании с родителями. Чёрт, я даже не смогла спокойно сесть на поезд, а впереди была война. Настоящая, холодная война, и если я хочу выжить в ней, то мне нужно научиться быть сильной.

Я посмотрела на замершего в дверях брата и сидящую недалеко от меня пятикурсницу, в которой спустя пару секунд я узнала Энни Кэмпбэлл, лучшую подругу Бена. Энни смущённо мне улыбнулась в знак приветствия и что-то сказала брату, а я просто сидела с растерянным видом и отстранённым взглядом, не зная даже точно, что именно вызвало такую мою реакцию.

— Почему мы стоим на месте? — вдруг спросила Энни, ни к кому конкретно не обращаясь. — Поезд уже должен был тронуться.

Я хотела было ответить, что такая мелочь сейчас мало кого волнует, но остановила себя, подумав, что это будет слишком невежливо, да и те приятельские отношения, которые возникли между нами ещё с первого знакомства, мне не очень хотелось портить.

— Смотрите, — девушка поднялась с места и указала рукой в сторону окна, — там что-то происходит.

Мы с Беном одновременно повернулись в указанном направлении, и я впилась взглядом в людей, которые теперь испуганно бежали в разные стороны. Глазами я пыталась найти родителей, но во всей этой толпе сложно было отыскать хоть кого-то, и я устало прислонилась лицом к стеклу. Родителей нигде не было.

Где-то рядом растерянно вздохнула Энни, и мой взгляд заметался по вокзалу, но я по-прежнему не могла их найти. Послышались какие-то звуки, похожие на хлопки аппарации, и люди засуетились ещё больше, а на их лицах отчетливо виднелся страх.

— Мама... — прошептала я, когда поняла, что сил на истерику уже не осталось. Поезд резко тронулся с места, и я отлетела в сторону, больно ударившись затылком о край полки.

— Деми! — Бен и Энни кинулись ко мне, но я быстро взмахнула рукой, призывая тех к молчанию.

— Всё хорошо, — я даже попыталась слегка улыбнуться, чтобы не казаться слишком грубой. — Я скоро вернусь.

И, направившись в сторону двери, я была искренне благодарна им за то, что они не стали ни о чём меня спрашивать. В голове мысли сменяли друг друга, и я отчаянно пыталась сосредоточиться хотя бы на одной из них, но всё без толку. Мы только сели на поезд, а я уже мечтала сойти с него, чтобы написать родителям и, по крайней мере, хотя бы узнать, что они живы. Тревога не оставляла меня ни на секунду, и я просто остановилась посреди коридора, не обращая внимания на поток учеников и решив, что будет лучше подождать Линди здесь, чтобы ей легче было меня найти.

Я ждала минуту, пять, десять, но так и не нашла её среди всех знакомых лиц. Мне не хотелось верить в то, что родители не пустили её в школу, потому что сложно было представить, как я смогу прожить там без неё. Без единственного надёжного плеча, не считая Бена и Майкла, которые не смогут постоянно быть рядом, так как оба учились на других курсах, а Корнер ещё и на другом факультете. Я настолько отчаялась, что готова была пойти искать её по всем купе, но где-то рядом осторожно открылась дверь, и я увидела брата, который смотрел на меня с нескрываемой тревогой.

— Ты не нашла её? — обратился он ко мне, но я была настолько расстроена, что всё, на что оказалась способна, это просто кивнуть, опуская взгляд. — Не расстраивайся, может, она просто в другом вагоне. Мы поищем её, когда прибудем.

И хоть грусть и волнение за подругу всё ещё занимали большую часть моих мыслей, улыбка брата подействовала успокаивающе, и я благодарно кивнула ему, заходя в купе и опускаясь на мягкие сидения. Энни понимающе посмотрела на меня, но не сказала ни слова, а просто слегка приподняла краешки губ в знак поддержки.

Прикрыв глаза, я старательно вслушивалась в стук колёс в надежде, что просплю всю поездку. Сон не шёл, но становилось немного легче, и все проблемы казались мне какими-то далёкими. Думать ни о чём не хотелось, и я закинула ноги на сидения, поудобней устраиваясь, и усиленно цеплялась за одну-единственную мысль, которая билась в моей голове: только бы с родителями всё было хорошо. А остальное уже не так важно.

* * *

Кажется, тогда мне всё же удалось заснуть.

— Деми, — я услышала тихий голос и открыла глаза, встретившись взглядом с Энни Кэмпбелл. — Мы скоро приедем, тебе нужно переодеться.

За окном нашего купе солнце плавно садилось за горизонт, окрашивая небо в яркие закатные тона. Похоже, я всё-таки заснула, и, признаться честно, была этому очень рада. По крайней мере, хоть на несколько часов тревожные мысли оставили меня, а сейчас, когда я проснулась, всё начинало возвращаться на свои места. Сразу же вспомнилось то происшествие на вокзале, вновь заставив сердце сжаться в порыве тревоги за родителей.

— А где Бен? — обеспокоенно спросила я, оглядывая купе и не находя в нём брата.

Большие глаза Энни смотрели на меня понимающе, и девушка, откинув назад светлые волнистые волосы, с мягкой улыбкой добавила:

— Он вышел, чтобы мы смогли переодеться. С ним всё хорошо.

— Спасибо, — прошептала я ей, не зная толком, за что благодарю. Слова просто вырвались, и девушка тихонько кивнула, отворачиваясь от окна и беря в руки какую-то книжку, словно давая мне понять, что я могу спокойно переодеться.

Энни всегда мне нравилась, как, впрочем, и многие друзья Бена. Он хорошо умел разбираться в людях, и иногда мне жутко хотелось перенять у брата эту черту. Я осторожно поднялась и достала из-под сидения свой чемодан, пытаясь найти в нём школьную форму. За окном уже было практически темно, и я невольно засмотрелась на пейзажи, которые сменяли друг друга с небывалой скоростью... Впрочем, в них не было ничего особенного — кривые линии пушистых деревьев, тёмно-синий горизонт и яркие мириады звёзд, которые рассыпались множеством мерцающих точек по дымчатому небосводу, — но каждая часть, каждая их деталь несла в себе тревогу... Или мне так казалось.

— А где Ник? — я повернулась к Энни, вспомнив о смешном рыжем мальчишке с живыми глазами. — Вы уже виделись?

Девушка отложила в сторону книгу и подняла на меня печальный взгляд, и её глаза от нахлынувших чувств тут же вспыхнули ярко-зелёным, подозрительно заблестев в неярком свете лампы, которая освещала наше купе. Я уже открыла было рот, чтобы извиниться, как она заговорила:

— Бен тебе не сказал? — и грустная улыбка на её губах мне совсем не понравилась. — Ника не будет в этом году. Он же маглорождённый, ему нельзя теперь...

И тут её голос сорвался. Я никогда не умела успокаивать, но сейчас, глядя на худенькую светловолосую девочку, которая резко отвернулась к окну, стараясь скрыть от меня мокрые дорожки слёз на бледных щеках, моё сердце сжималось в порыве жалости и желании помочь. Ещё в начале июля я читала статью в "Ежедневном Пророке", где рассказывалось о нападении Упивающихся на Аврорат, и в числе погибших было имя старшего брата Энни... Я помню, как переживал Бен, но у нас не было возможности написать ей, а сейчас, когда прошло уже больше двух месяцев, я понимала, что она так и не смогла справиться с этим, сколько бы усилий не прилагала. Медленно подойдя к ней, я осторожно присела рядом, но Энни быстро вытерла слёзы тыльной стороной ладонью и упрямо проговорила:

— Я в порядке, — светлые волны волос не давали мне увидеть её лица, но тихий голос доносился до моих ушей: — Когда я вспоминаю тот день, когда узнала о смерти Уэса, то больше всего на свете боюсь, что это повторится снова...

Я молчала и вспоминала весёлого светловолосого парня, который всегда оставался в хорошем расположении духа, подобно Бену. Он был совсем ещё молодым, на три года старше нас... И я не понимала, честное слово, совсем не понимала, как это — ещё вчера вот он, совсем рядом, полный жизни и готовности бороться, а сегодня его уже нет. Совсем нет, и больше никогда не будет.

— В декабре ему исполнилось бы двадцать, — Энни повернулась ко мне, и в её глазах я увидела немой вопрос: сколько ещё таких, кому навсегда останется по восемнадцать-девятнадцать? Сколько их, кто никогда не сможет повзрослеть?

Послышались громкие шаги, и дверь нашего купе со скрипом отворилась, а в проходе появилась лохматая голова Бена:

— Вы уже... — и тут он осёкся, глядя на то, как Энни старательно стирает с лица слёзы, а я сижу с потерянным видом, даже не зная толком, что ответить. — О чёрт, Энн...

И вдруг мне стало ясно, что больше я не выдержу. Я не готова, не готова к тому, что ждёт нас уже за следующим поворотом, я всё ещё отказываюсь верить в войну и смерть, и всем нам бы ещё долго можно было жить в своём хрупком, счастливом мире, но... Но шла война. Я вылетела из купе практически так же быстро, как мысли сменяли друг друга в моей голове, и прислонилась разгорячённым лбом к холодному стеклу, остановившись у окна в коридоре... Здесь ещё никого не было, но я знала, что скоро мы прибудем в Хогсмид, а мне ещё нужно успеть переодеться, но что-то заставляло меня не двигаться с места, а просто стоять и смотреть куда-то в даль, на неровные поверхности гор и расплывчатую линию горизонта, и вдыхать как можно больше воздуха, задерживая его в груди, чтобы только слёзы не полились из глаз...

— Дем? — я резко обернулась назад и встретилась лицом к лицу с Майклом, который удивлённо смотрел на меня и, кажется, не находил, что сказать.

— Да, я вышла, чтобы Бен мог переодеться, — соврала я, надеясь на то, что Корнер не заметит моих покрасневших глаз. Меньше всего на свете я хотела, чтобы кто-то ещё, кроме меня, убедился в том, что я слабая. Мне хотелось показать, что я могу пережить всё сама, что я с этим справлюсь и что не нужно меня успокаивать, когда есть люди, которые нуждаются в этом намного больше меня.

— Ну да, — Майкл хмуро усмехнулся, и я обессилено посмотрела на него. — Где Линди?

И вот тут я сдалась. Уткнувшись носом в его грудь, я впервые за целый день, что никак не хотел заканчиваться, дала волю слезам. Мне даже не было страшно, что кто-то нас увидит, и я — та, которая так хотела казаться сильной — просто рыдала на плече Майкла, который обнимал меня и говорил, что это его любимая рубашка, а я уже насквозь промочила её слезами. Прошло немало времени, прежде чем я нашла в себе силы отстраниться от Корнера и поднять на него заплаканные глаза. Да, в моей жизни всё было далеко не так плохо, как могло быть, и самой большой радостью оказалось то, что, в отличии от той же самой Энни, я не знала, каково это — терять. Мерлин хранил моих близких, и в мыслях я благодарила его за это каждый день, но в голове всё равно не переставала биться единственная мысль, которая не оставляла меня уже довольно долгое время — я должна бороться. Ради тех, кого уже нет с нами, и пусть многих из них я знала далеко не так хорошо, но всё-таки знала. И они были в моей жизни. А теперь их нет.

И, поймав на себе обеспокоенный взгляд Майкла, я снова убедилась в том, что была права.

* * *

Когда поезд окончательно замедлил свой ход, я как раз натягивала на себя школьные гетры, иногда посматривая в сторону Энни. Девушка уже успокоилась и сейчас сидела недалеко от меня, откинувшись на сидения и сосредоточенно кусая нижнюю губу, а я... чувствовала за неё ответственность. Иногда эта мысль всё же казалась мне невероятно глупой, учитывая то, что Энни была всего на год младше меня, но при этом в разы сильнее духом. Я чувствовала это по одному её взгляду, и в такие минуты у меня появлялось непреодолимое желание всё исправить, измениться и стать лучше. Стать той, которая не только сможет пережить всё сама, но и помочь остальным, быть признанной в их глазах. Пока же меня видели только как девочку, которая не может совладать с собственными чувствами и отчаянно нуждается в ком-то, кто поможет пройти через все трудности надвигающейся войны.

— Можем идти. Бен, наверно, уже ждёт нас в коридоре, — я слабо улыбнулась и посмотрела на Энни, которая ловко поднялась на ноги и спрятала маленькую книжку, которую читала практически всю дорогу, в свою дорожную сумку.

Мы молча вышли из купе, и я увидела брата, о чём-то разговаривавшего с Майклом, который, видимо, тоже нас дожидался. Не сказав ни слова, наша компания направилась в сторону выхода, где как раз столпились все студенты. Оживлённые разговоры, которые доносились до меня со всех сторон, уже начали порядком надоедать, и мысли в голове уже снова начали сменять друг друга со скоростью бешеного квоффла, как вдруг чья-та тёплая ладонь опустилась на моё плечо.

— Привет, Дем, — Джинни Уизли стояла напротив меня и дружелюбно улыбалась; я кивнула ей в знак приветствия, понимая, что сил на что-то большее уже просто не осталось. Рядом с ней я заметила невысокую девушку с мечтательным взглядом и длинными светлыми волосами, которые спутанными волнами струились по спине практически до пояса. Я знала только что она учится на одном курсе с Майклом, а ещё, кажется, её отец работал в журнале "Придира", о котором папа часто рассказывал нам по вечерам, но из-за гудящей головы и усталости по всему телу мне не удалось вспомнить ни её имени, ни фамилии. Спустя несколько секунд я заметила высокого темноволосого парня, который стоял немного поодаль, и с удивлением узнала в нём Невилла Лонгботтома, с которым мы были знакомы благодаря Джинни. В прошлом году он казался мне неуклюжим, слегка наивным мальчиком, с которым всегда приключается что-то странное и необычное; сейчас же я видела уже взрослого парня, с прямой спиной и открытым взглядом, и, если честно, таким он мне нравился намного больше.

— Я сейчас готова съесть гиппогрифа, — Джин улыбнулась, глядя мне прямо в глаза, и я мысленно поразилась тому, сколько выдержки может быть в одном человеке. Особенно если этот человек — хрупкая девушка, немногим старше меня самой. Я знала, что ей пришлось очень трудно, если не хуже нас всех, потому что её брат, близкая подруга и любимый человек сейчас в бегах, и я была полностью уверена в том, что это заставляет её чувствовать себя... преданной. Самые близкие люди в её жизни посчитали, что она недостойна быть в курсе событий, хотя у них были и свои причины, которые просто невозможно игнорировать.

— Что там происходит? — Майкл, стоявший рядом со мной, нахмурился и подошёл поближе к выходу, растолкав при этом несколько учеников. Какая-то девушка обернулась к нам и, поджав губы, ответила:

— Они проверяют каждого человека, кто выходит из поезда.

Недоумение отразилось на наших лицах, и я, вглядываясь в глаза знакомых, начала понимать, что не одна была не в курсе дела. Что они устроили? Прислушавшись, я заметила, что каждый, прежде чем сойти с поезда, называет своё имя и статус крови, а группа людей, облачённых в чёрные мантии, чьих лиц я упорно не могла разглядеть, сначала сверяются с бумагами и только потом разрешают пройти дальше.

— Мерлин, — выдохнул рядом Бен, — да это настоящая перепись населения!

Я усмехнулась. Да, было похоже на то. Мы стояли с недоумёнными лицами, а очередь всё продвигалась и продвигалась, и, клянусь, моим единственным желанием было задержать её как можно дольше, только бы не вглядываться в лица людей, которые называют себя Упивающимися, и не чувствовать себя настолько униженной... По взглядам остальных я поняла, что они думают о том же, и это почему-то успокаивало. Создавалось впечатление, что я не одна.

— Луна Лавгуд, чистокровная, — я посмотрела в сторону равенкловки и удивилась тому, как наивность в её взгляде уступает место смелости. Человек в тёмной мантии что-то проверил в своих записях, и на секунду, в свете вечерних фонарей, мне удалось увидеть его лицо, и я с отвращением отметила, что передо мной стоит Амикус Кэрроу. Наши взгляды встретились, и мужчино криво усмехнулся, а его губы как-то странно шевельнулись, будто в попытке что-то произнести... Я завороженно смотрела на это, не замечая, что мои руки сжались в кулаке, а ногти почти до крови впились в кожу. Впервые за всю жизнь я ощущала на себе, каково это — ненавидеть человека. Не просто недолюбливать, а именно ненавидеть. За всю боль, которую он причинил людям, за то, что выбрал другую, неправильную сторону, да даже за его взгляд — тот взгляд, который заставлял меня чувствовать себя обречённой... Я ненавидела его, и сейчас, до боли сжимая в руке ладонь стоящего рядом Бена, я наконец-то поняла, что именно эта ненависть и делает меня сильной. Клянусь, пусть против меня будет весь мир, пусть рядом не будет никого, готового в нужный момент подставить своё плечо — я сумею через это пройти. Только лишь для того, чтобы отомстить ему, и знаете что самое интересное? Амикус Кэрроу в моих глазах ничем не отличался от остальных Упивающихся. Я ненавидела их всех, потому что именно они разрушили мою прежнюю жизнь.

Когда очередь дошла до меня, я уже ничего не боялась. Уверенно посмотрев на Кэрроу, я гордо задрала подбородок и произнесла, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно:

— Демельза Робинс. Полукровка.

Амикус кинул быстрый взгляд на бумаги, которые держал в руках, и усмехнулся, обнажая кривые зубы. Я готова была поклясться, что он сейчас скажет что-нибудь гадкое, но стоящая сзади Энни легко похлопала меня по спине, давая понять, что мне можно идти дальше, и я в последний раз подняла глаза на Упивающегося, стараясь вложить в свой взгляд всю ненависть, на которую только была способна. Мне нечего от него скрывать и мне нечего бояться, потому что я просто борюсь за свою жизнь и свой мир, без которых ничего не имеет смысла. Мне есть что терять, а значит я не буду дрожать перед каким-то жалким предателем. Я буду идти вперёд. И только оказавшись на достаточном расстоянии от Кэрроу, я шумно выдохнула и поняла, что сердце готово выскочить из груди, а коленки дрожат, как будто секунду назад я разговаривала с самой смертью.

— Ты в порядке? — рыжие волосы мелькнули справа от меня, и я с усталой улыбкой повернулась к Джинни, ничего не отвечая. Нет, чёрт возьми, я не в порядке. Я просто не могу быть в порядке до тех пор, пока это всё не закончится. Пока они не поплатятся за те жизни, которые оборвались из-за них. Потому что не я, не мы должны чувствовать вину за тех, кого уже не вернуть. Джинни внимательно смотрела на меня, и только сейчас я заметила, какой уставшей она выглядела. До меня вдруг дошло, скольких усилий ей стоило оставаться такой, как всегда, чтобы внушить уверенность тем, кто не нашёл в себе сил идти дальше, и сейчас она казалась мне не девушкой, чьей духовной силы хватило бы на пятерых, а просто маленькой девочкой с болезненным взглядом, в котором есть место только боли и обречённости. И раз за разом я узнавала в ней себя.

Когда к нам подошли остальные, мы медленно, в полном молчании двинулись в сторону карет, поверхность которых слегка светилась даже в чернильных сумерках, опустившихся на Хогсмид. Я внимательно смотрела по сторонам, отчего-то стараясь запомнить каждую деталь, как будто этот вечер, эта до боли знакомая деревушка, где когда-то мы были так безмятежно счастливы, лица моих друзей, в которых я видела уверенность и желание бороться за свой мир — всё, что у меня было. И почему-то именно в этот момент я почувствовала, что не одна. Те люди, которые шли сейчас рядом со мной, никогда не оставят меня, и неважно, как долго мы были знакомы или насколько близко общались раньше. Прошлое теперь позади, а будущее подёрнуто туманной дымкой, через которую невозможно пробиться, как бы ты ни старался. Всё, что нам остаётся — это верить в сегодня, верить в настоящее и отдавать все силы, чтобы суметь сохранить это "сейчас". Война не только рушит, она ещё сближает людей, которые никогда бы не подумали, что сумеют стать друг для друга кем-то большим, чем просто знакомыми. Я смотрела, как Бен судорожно сжимает в ладони тонкую руку Энни, и, видя в его взгляде пугающую готовность к чему-то неизвестному, готова была поклясться, что их дружба будет усиливаться с каждым днём. Поймав взгляд Майкла, я слабо улыбнулась и получила такую же улыбку в ответ, и этого было достаточно, чтобы понять, что даже утерянное можно вернуть, если в тебе живёт надежда и желание всё преодолеть. Я смотрела на Джинни, на Невилла, на Луну, чьё имя я узнала не так давно, но уже почувствовала причастность к её жизни, и убеждалась — мы сможем. Мы выстоим против всего, потому что нам было, за что бороться.

— Ну, с возвращением, — усмехнулся Майкл, когда все очутились в карете, которая ехала сама по себе, словно какие-то неведомые силы приводили её в движение. Никто не ответил, но по их взглядам было понятно, что они думают о том же. Возвращение в Хогвартс одновременно и радовало, потому что детская уверенность в том, что здесь тебе ничто не может угрожать, упрямо отказывалась растворяться в надвигающейся войне, и пугало грядущими переменами, от которых вряд ли кому удастся скрыться. Я молча смотрела за окно, и мой взгляд то и дело поднимался вверх — туда, где сквозь густые ветки деревьев, переплитающиеся между собой, словно змеи, виднелись яркие звёзды. Вопреки всему, сейчас они не казались мне ни холодными, ни далёкими. Наоборот, глядя на них, я растворялась в их теплоте и ощущении причастности к своей судьбе... Кто-то шумно выдохнул, и я встрепенулась, когда заметила очертания громадного замка на фоне расплывчатых силуэтов холмов и синего неба. Хогвартс светился тысячами ярких огоньков, словно даря надежду и веру в лучшее... Я не хотела думать о том, что ждёт нас там, а просто наслаждаться этими мгновениями, которые так скоро станут лишь воспоминаниями, пока есть возможность. А ещё — верить. В сегодня и в нас, а ещё в то, что завтра окажется не таким холодным и колючим, как мы представляем.

И пока моя вера жива, я ощущала, что справлюсь со всем. Впервые за этот бесконечно долгий день я поняла, что моё счастье вновь меня нашло, и оно согревает меня наподобие тому, как согревало в последний день перед отъездом, когда я наслаждалась минутами, проведёнными вместе со своей семьёй... Мне не верилось, что это было только вчера. Да это и неважно, потому что теперь у меня есть сегодня, где каждую секунду я борюсь, и где надежда не даёт мне сдаться или сойти с пути...

Некоторые говорят, что невозможно описать то чувство, когда после долгой отлучки наконец-то возвращаешься домой. Раньше мне казалось, что это бред — человек может быть или безнадёжно счастливым, или несчастным до глубины души, но война, в какой-то степени, расставляет многие вещи по своим местам, и теперь, когда каждый день приходилось жить в страхе, что он окажется последним, я начинала понимать то, что прежде казалось мне непостижимым. Я убедилась, что, возвращаясь в то место, где ты когда-то был очень счастлив, сложно удержать в себе все эмоции, которые вдруг безжалостно накрывают тебя с головой, и ты всё пытаешься и пытаешься найти прореху, чтобы суметь вздохнуть, но плотная завеса нахлынувших чувств не даёт тебе сделать и шага... И в итоге ты погибаешь. Я почувствовала, что какая-то моя часть умерла во мне, как только я вошла в Большой Зал, и эта часть была прошлой жизнью — той, где всё ещё, казалось, было можно исправить и изменить... Наверное, в жизни каждого наступает такой момент, и как бы я ни старалась, от него невозможно уйти. И что-то новое, совершенно неизведанное для меня заняло место той ушедшей части, заставляя сердце испуганно дрожать перед неизвестным, и я, слушая его удары, могла думать лишь об одном — наверное, это и есть прощание с детством. Оно медленно умирало во мне, а мне оставалось только молча это принимать.

— Такое чувство, что и не уезжала отсюда, — прошептала Джинни, словно читая мои мысли, и я понимающе посмотрела на неё. Хогвартс сейчас казался нам как никогда родным и, в то же время, бесконечно от нас далёким. Мы чувствовали, что провели здесь практически половину своей сознательной жизни, и очень трудно было терять то ощущение безопасности и защищённости, которое не могло больше подарить ни одно место. Вроде, школа осталась той же, но теперь её коридоры казались темнее и опаснее, а знакомые лица, что окружали со всех сторон, — печальнее и... безнадёжнее. Как будто никто уже ни во что не верил, и я готова была пойти на что угодно, лишь бы меня услышали — это неправильно. Нельзя жить без надежды. Они сами лишали себя последнего шанса.

Я сидела за гриффиндорским столом и внимательно смотрела по сторонам, будто за эти два месяца что-то могло кардинально измениться. Впрочем, так и было, но изменились только эмоции и сама атмосфера, внешний же облик остался прежним. Всё так же четыре длинных стола под большими полотнами, изображающими герб отдельного факультета, были расположены перед небольшим подиумом, на котором помещались учительский стол и небольшой пьедестал, за которым директор обычно произносил свою речь. Вообще-то, Снейп и сейчас что-то говорил, но я его совсем не слушала — настроение и так ухудшалось с каждой минутой. Я смотрела по сторонам, стараясь обратить всё своё внимание на какую-то совсем несущественную мелочь, лишь бы не слышать ненавистного голоса, который пробирался в самое сердце и заставлял его замирать... Но не вслушиваться в звучавшие слова не получалось.

— Я сейчас обращаюсь ко всем, кто ещё надеется выкинуть что-нибудь эдакое, — я скривилась, как от противного скрипа старой двери. — Очень не советую вам этого делать. Если вам дорого всё то, что вы имеете, то не рискуйте это потерять. Выбор всегда за вами.

Голос директора звучал ровно и спокойно, как будто ему не было никакого дела до всего, о чём он говорит. Интересно, как давно его стали волновать жизни учеников? Раньше он только и занимался тем, что портил их; да и сейчас, конечно, ничего не изменилось. Всё стало только хуже.

Снейп уже собирался уходить на своё место за преподавательским столом, как вдруг резко развернулся, пошёл обратно и медленно, чётко, словно мысленно насмехаясь над каждым человеком в этом зале, произнёс:

— Добро пожаловать в Хогвартс!

Раздались редкие аплодисменты и радостные возгласы, в основном из-за слизеринского стола. Я пристально смотрела на них, пытаясь понять, что заставило этих людей сделать такой выбор? Такой неправильный, сложный, пугающий выбор. Почему они стали на сторону Тьмы, а не Света?

— Так и хочется ему врезать, — Бен повернулся ко мне, и в его светло-карих глазах плескалась ярость. — Или хотя бы засунуть его голову в ванну с пеной.

Я усмехнулась, думая про себя, что, судя по тому, как часто брат упоминает в разговоре волосы Снейпа и выказывает желание немедленно их помыть, личная гигиена нашего дорогого директора не даёт ему спокойно спать по ночам. Положив руку на плечо брата и шутливо похлопав по ней в знак поддержки, я нервно хохотнула:

— Уверена, у тебя ещё будет шанс.

Бен снисходительно усмехнулся и отвернулся от меня, проговорив:

— Почти остроумно.

Я уже хотела было дать ему отличный подзатыльник, как обычно делала, когда он добивал меня своими шуточками и неуместным сарказмом, но услышала задумчивый голос Джинни:

— А знаешь, я с ним согласна.

Я поражённо посмотрела на однокурсницу и выдохнула:

— Со Снейпом, я не ослышалась?

— Ну да, — спокойно разъяснила Джина. — Выбор всегда за нами! Дем, он прав! Если мы сделали свой выбор, то должны придерживаться его, а не просто молча смотреть на то, как они рушат наши жизни!

Я молчала и слушала, пытаясь понять, чего она хочет. В какой-то мере я была с ней согласна, но... что-то меня удерживало. Может, здравый смысл? Ну, в самом деле, что мы можем сделать? Только ухудшить свою жизнь в школе и, заодно, подарить родителям много бессонных ночей, когда они узнают, что вытворяют их дети. Да и что, собственно, она предлагает? Ходить по Хогвартсу и направо и налево заявлять о том, на чьей мы стороне и что мы не сдадимся без боя? Очень глупо.

Это же я и сказала Джинни.

— Нет, Дем, — медленно проговорила девушка. — Я не предлагаю действовать в открытую. Можно всё сделать как тогда, ко... — и она резко замолчала, окидывая меня странным взглядом. Я ждала продолжения, но его не последовало, и в глазах Уизли я видела только сожаление. Видимо, о том, что она вообще начала этот разговор. Со мной. В принципе, я её понимала — мы никогда не были близкими подругами, но... Мне казалось, что война должна была нас сблизить. Неужели ошибалась?

Жгучая обида заполонила собой весь разум, и я недовольно отвернулась от однокурсницы, стараясь не подавать виду, что её недоверие меня задело. Ну, плюс ко всему естественный интерес взял своё, и я уже почти была готова к тому, чтобы попросить Джин закончить свою мысль, как ко всем прочим чувствам, переполнявшим моё сердце, добавилась гордость. Нет, всё же я не стану её ни о чём просить. Слишком много чести.

Остаток праздничного ужина, если его, конечно, можно было всерьёз назвать праздничным, прошёл в тишине и тихой злости. Я то и дело бросала на Уизли недовольные взгляды в надежде, что она сжалится и закончит то, о чём начала говорить, но Джин предпочитала делать вид, что ничего не произошло. Я окончательно на неё обиделась и раздражённо поднялась из-за стола, когда все старосты начали созывать первокурсников. Надо сказать, я вообще была удивлена, что детей пустили в этом году в Хогвартс. Ладно мы с Беном, мы уже не маленькие и учимся здесь не первый год, но они... совсем ещё малыши! Они же не сумеют за себя постоять в случае опасности, а она непременно будет, судя по тому, что в этом году по Хогвартсу туда-сюда шляются Кэрроу на пару со со Снейпом!

— Деми, постой, — когда я уже шла по направлению к выходу, кто-то легко тронул меня за плечо, и, обернувшись, я встретилась взглядом с Джинни. — Я хотела с тобой пого...

— Ты собираешься рассказать мне то, о чём начала говорить? — перебила её я. Мне не хотелось ничего слушать, но если до неё вдруг дошло, что она была неправа, то я не стану отказывать себе в удовольствии получить извинения и послушать долгожданные объяснения. Только Джин, похоже, не собиралась делать ничего из этого.

— Нет, — не задумываясь, ответила она, а я задохнулась от злости, накрывшей меня с головой.

— Тогда нам не о чем разговаривать, — холодно заявила я.

— Нет, Дем, постой... — девушка сделала небольшой шаг ко мне, но я резко развернулась и побежала к дверям Большого Зала, чтобы успеть догнать Майкла, который был уже почти у выхода. Ярость кипела во мне, мешала думать и спокойно дышать, и мне срочно нужно было выговориться кому-то, чтобы хоть на секунду, но стало легче. Подбежав к компании равенкловцев, в которой находился Корнер, я молча, под удивлённые и шуточные возгласы его друзей, схватила его за локоть и потянула в сторону безлюдного коридора, где нас никто не сможет увидеть. Мы шли недолго, но Майкл уже пару раз порывался остановить меня и узнать, что произошло.

— Всё, Дем, стоп, — он упрямо остановился возле широкого окна, из которого лился лунный свет, и посмотрел на меня. — Объясни мне, что произошло, или мы никуда не идём.

Я устало посмотрела на него и, тяжело вздохнув, обессилено облокотилась о краешек подоконника, решая, с чего начать. Майкл не сдвинулся с места, испытывающе глядя на меня и приготовившись слушать.

— Понимаешь, — начала я, слегка запинаясь, — это сложно объяснить, но...

— Дем, — Корнер приподнял левую бровь и сложил руки на груди. — Будем считать, что с предысториями покончено. Можешь начинать.

— Ладно, — недовольно выдохнула я. — Мы с Джинни поссорились.

Какое-то время Майкл молчал, насмешливо глядя на меня, и меня так раздражал этот взгляд, что хотелось выть от бессилия. Неужели даже он меня не понимает? Помолчав, Корнер произнёс:

— Вы с Джинни или ты с ней?

— Что ты этим хочешь сказать? — вспыхнула я, рассерженно глядя на друга. Лунный свет лился из окна, обволакивая нас своим сиянием, и сейчас Майкл казался мне спокойным и бесконечно от меня далёким, будто все годы нашей дружбы, где он был мне как за старшего брата, всегда поддерживал и, кажется, понимал лучше всех, тоже растворились в свете луны... Я отказывалась это принимать, но отчего-то сердце замедляло свой бег, и я боялась сознаться в том, что что-то мы бесследно потеряли.

— Деми, не надо преувеличивать, — снисходительно пояснил Корнер, внимательно глядя на меня. — Джинни не стала бы сейчас с тобой ссориться.

— То есть Джинни не стала бы, а я — да? — я сердито посмотрела на него и поняла, что лёгкая грусть превращается в неконтролируемую ярость, а говорить спокойно становится всё сложнее. — Ты это хотел сказать?

Майкл устало выдохнул и произнёс:

— Нет.

С минуту я молча буравила его взглядом, пытаясь успокоиться. Чувства захлёстывали меня с головой, и это было действительно сложно — суметь совладать с ними... Я вглядывалась в лицо Майкла, пытаясь найти в его глазах хоть что-то, за что можно было бы ухватиться и понять — он не хотел. Он не это имел в виду. Он на моей стороне. Но в его взгляде была только твёрдая уверенность в своих словах и ни капли сожаления, в котором я сейчас так нуждалась... Я отвернулась к окну, ёжась и складывая руки на груди, чтобы хоть как-то согреться, и поняла, что больше от меня ничего не осталось. Никаких чувств, которые помогли бы спастись, ничего. Даже злости больше не было. Я чувствовала себя одинокой, как никогда, потому что даже лучший друг не может меня понять, а единственная подруга... она не со мной. Я искала её целый день, вглядывалась в каждое лицо, но Линди нигде не было, и сейчас мне не к кому было идти. Именно сейчас, когда я так отчаянно нуждалась в поддержке и понимании, когда без близкого человека, казалось, рушился весь мир, я осталась одна. И, наверное, мне некого было в этом винить, кроме себя.

— Но ты сказал, — я подняла на Майкла спокойный взгляд и постаралась вложить в голос как можно больше безразличия. Не получалось. — Ты выбрал её.

Слова вырвались прежде, чем я смогла их хоть как-то обдумать. Корнер удивлённо смотрел на меня и молчал, кажется, не находясь, что ответить. Не знаю, что заставило меня произнести это, но горькая обида душила, мучила, и я устало прикрыла глаза. Я знала, что в позапрошлом году Майкл и Джинни встречались, но неужели даже сейчас, спустя такое количество времени, она дороже ему, чем подруга детства? Было обидно и грустно, и хотелось плакать, но я ведь обещала себе, что буду сильной, что сумею со всем справиться... Только вот легче от этого не становилось. Что я делаю не так, что все вокруг выбирают её?

— Дем, о чём ты говоришь? — вдруг произнёс Майкл, внимательно глядя мне в глаза. — Я хотел сказать, что...

Ты уже всё сказал, Майкл! — резко ответила я, приближаясь к нему и сердито поправляя каштановую прядь волос, что вечно лезла мне в глаза. — Ты всё правильно сказал! И я... — на секунду запнувшись, я зажмурилась, чтобы сдержать слёзы, которые рвались наружу, — больше не хочу тебя слышать!

Резко развернувшись, я кинулась прочь, стараясь не слушать того, что Майкл говорил мне вслед, чтобы не было соблазна остаться. Оказавшись на достаточном расстоянии и убедившись, что меня никто не видит, я влетела в пустой кабинет, который, судя по сломанным стульям и толстому слою пыли на старых партах, был заброшенным, я наконец-то дала волю слезам. Здесь больше не перед кем было притворяться. Здесь я могла быть самой собой.

— Ненавижу! — выдохнула я, усаживаясь на подоконник и по детской привычке пряча лицо в ладонях. Не знаю, о чём именно я говорила, но чувства бушевали, связавшись в груди тугим узлом, и лицо горело от слёз... Мне было больно, и вся та уверенность в том, что я справлюсь, куда-то исчезла, даже не пообещав вернуться. Секунда, две, три... Пять. Восемь. В детстве я часто разбивала коленки, когда падала в саду с метлы, и тогда мама сажала меня в гостиной, залечивала ссадины и говорила считать про себя, и где-то на пятый счёт боль стихала. Сейчас я досчитала до двенадцати, а легче не стало.

Честно, больше всего на свете мне хотелось, чтобы кто-то сейчас зашёл в пустой класс и увидел меня. Чтобы кто-то меня жалел. Чёрт, да никакая я не сильная, а просто шестнадцатилетняя девчонка, которая настолько привыкла жить в своём тёплом, уютном мире, где все меня любят и заботятся обо мне, что сейчас, оказавшись вдалеке от всего того, что было мне дорого, я просто сломалась... Вернее, ещё не сломалась, но уже была близка к этому. С каждой минутой я чувствовала, как что-то вокруг неумолимо меняется. Как становится... нет, не легче, скорее дальше и нереальней. Весь мир словно уплывал от меня, а я, сколько бы ни бежала и ни цеплялась за прошлую жизнь, раз за разом сдавалась. И ощущала, как что-то во мне ломается, и больше всего боялась того, что не сумею это остановить.

Не знаю, сколько я прорыдала в том классе, но вернулась в гостиную уже далеко за полночь. Полная Дама даже не стала меня отчитывать, видимо, изрядно испугавшись моих красных глаз и опухшего от слёз лица. А может, она просто понимала, что наступали тёмные времена, и ещё много таких, как я, будут возвращаться в родную гостиную с бесконечной тоской в глазах и пустотой в сердце. Просто я оказалась первой.

Зайдя в спальню для девочек, первым делом я разом сняла с себя всю одежду и обессилено упала на кровать. Хотелось просто заснуть. И проснуться в совершенно другом мире, где не будет ничего из того, что окружает меня сейчас. Постепенно, чувства, бушевавшие внутри меня, уступали место сонному спокойствию, и я, уткнувшись разгорячённым лбом в подушку и спрятавшись в её спасительной прохладе, просто закрыла глаза. И уснула. Этот день, наконец, был для меня закончен.

* * *

Пробуждение было не самым приятным, но, по крайней мере, лучшим, чем мне казалось. Приняв утренний душ, высушив волосы и переодевшись в школьную форму, я сидела на своей кровати и задумчиво оглядывала комнату, в которой жила уже почти шесть лет. Но теперь всё казалось другим. Словно... роднее. Раньше весь замок был для меня таким — я и подумать не могла, что в его стенах со мной может случиться что-нибудь плохое, а теперь создавалось впечатление, что в безопасности я только здесь... Конечно, глупо Если кому-то действительно понадобится меня найти, то мне уже ничего не поможет, и я давно это поняла. Но сердцу не прикажешь, и старая родная спальня оставалась для меня чем-то вроде, как бы образно это ни звучало, оазиса, где я могу спокойно перевести дух и отпустить все тревоги, которые снедали меня целыми днями... Пусть только на время, но именно в таких минутах и заключалось всё моё спасение.

— Я бы на твоём месте поторопилась, — Элис Честер, моя однокрусница, с которой мы всегда были в приятельских отношениях, но никогда — в дружеских, повернулась ко мне и ободряюще улыбнулась.

— Я бы на своём месте , Эл, никуда не торопилась, — горько усмехнулась я, болтая свисающими с кровати ногами в воздухе. — И на твоём тоже.

Элис, задумчиво посмотрев на меня, отложила в сторону школьный галстук и нахмурилась.

— Да брось, Деми, — она присела на краешек кровати рядом со мной и окинула меня внимательным взглядом. От неё пахло шампунем, цветами и какой-то неуловимой свежестью, и я с удовольствием прикрыла глаза, стараясь вдыхать этот запах как можно глубже. — Всем сейчас сложно, но это не повод прятаться от проблем.

Я кивнула. Обсуждать это сейчас не очень хотелось — только настроение портить, которого и без того, в общем-то, не наблюдается. Поэтому я просто молчала, и вскоре Элис бесшумно поднялась с моей кровати и молча принялась собирать учебники.

— Какой у нас первый урок? — безразлично спросила я, уставившись в одну точку в стене напротив. Эл удивлённо посмотрела на меня и ответила:

— Трансфигурация.

И я снова кивнула, как будто за сегодняшнее утро этот жест уже вошёл у меня в привычку. Но говорить совсем не хотелось. Вчера, получив расписание на неделю, я даже не удосужилась хотя бы пробежаться по нему беглым взглядом, потому что... Ну конечно, я была не в состоянии. Целый вечер я рыдала в каком-то заброшенном кабинете, а потом продолжила это дело у себя в спальне. Глаза до сих пор оставались немного красными, но я умело скрыла это косметическим заклинанием, посчитав, что мне совсем не хочется, чтобы Майкл узнал, как глубоко ранили меня вчера его слова. С этими мыслями я спустилась в факультетскую гостиную и, даже не одарив сидящую в кресле у потухшего камина Джинни взглядом, гордо прошествовала к выходу. Кажется, Уизли хотела окрикнуть меня — я поняла это по тому, как она дёрнулась в мою сторону и как огненные волосы слегка покачнулись от резкого движения, — но, прибавив шагу, я понадеялась, что она не станет меня догонять. Это утро явно не предназначено для того, чтобы выяснять отношения, и наш с Джин разговор пока нужно было отложить до лучших времён.

Влетев в Большой Зал, я устало плюхнулась на своё место и замерла. Есть совсем не хотелось, говорить не хотелось, спать не хотелось — только плакать. Снова. Как будто вчерашняя ночь, когда я захлёбывалась слезами и то и дело обновляла звукоизолирующие чары, чтобы не опозориться перед девочками, совершенно ничего не значила; я уже готова была разреветься, но, слава Мерлину, мне хватило ума вовремя остановиться. В Большом Зале? На глазах у всех? Перед Снейпом? Перед Кэрроу, которые сидят за учительским столом и только и делают, что ждут, когда кто-то сломается?

Серьёзно, Дем?

— Доброе утро, — прозвучал слева от меня чей-то голос, и красивые светлые волосы Энни Кэмпбелл взметнулись вверх ярким водопадом. — Как ты себя чувствуешь?

Криво усмехнувшись, я подняда на неё вымученный взгляд, словно стараясь передать в нём всё то, о чём пока требовалось молчать. В какой-то степени мне даже хотелось, чтобы Энн обо всём догадалась сама, — и тогда мне не пришлось бы ничего объяснять, и я бы не чувствовала себя так скверно... Но в это утро моим желаниям не суждено было сбыться, потому что девушка лишь грустно улыбнулась и кивнула каким-то своим мыслям, даже не сказав мне ни слова. И я заранее прощала ей это — хотя, по сути, и прощать-то было нечего, — просто вдруг стало так чертовски одиноко и паршиво, что хотелось взвыть.

— А где Бен? — спросила я, глядя на своё отражение в кубке с тыквенным соком, и повернулась к Энни.

— Я ещё не видела его сегодня, — честно ответила она, нахмурившись. — Думаю, он до сих пор спит — ну, это же Бен, его и к обеду не поднимешь...

Передать не могу, как я завидовала ему в этот момент! Закрыться у себя в спальне, забраться в тёплую постель и забыться безмятежным сном, где все заботы и тревоги разом отступают, взметнувшись беспокойными тенями прямо в хмурое осеннее небо — всё, о чём можно было сейчас мечтать... Но, как я уже говорила, это утро можно было занести в разряд тех, что с лёгкостью били все возможные и невозможные рекорды по "обламыванию" меня и моих желаний.

Когда прозвенел звонок, я просто встала из-за стола и направилась к выходу, даже не обмолвившись с Энни и словом. Наверное, она была немного обижена на меня за такое поведение, но сейчас об этом думать совсем не хотелось, как и о многих других вещах. Я извинюсь перед ней, когда буду в лучшем расположении духа или хотя бы смогу почувствовать свою вину, а сейчас... Не знаю, что я собиралась делать, — наверное, просто выживать в этом замке, враз ставшим холодным и чужим.

Я молча сидела за партой и ожидала начала урока. Одна. Даже Джинни, от которой я надеялась получить хотя бы молчаливый взгляд в знак поддержки, сейчас сидела за последней партой вместе с Элис и о чём-то живо переговаривалась, как будто её совсем не волнует то, что за стенами этого замка полным ходом идёт война. Да и в его стенах, кстати, тоже.

Болезненно поёжившись, я подняла голову и с надеждой посмотрела на профессора МакГонагалл. Она, сидя за учительским столом, что-то писала и порой поднимала тяжёлый взгляд на учеников, всматриваясь, кажется, в каждое лицо, и вздыхала. Я поняла, что она пытается собраться — её студенты сейчас подвергнуты намного большей опасности, чем студенты любого другого факультета, и слишком частые переживания не проходят для неё бесследно. Глядя на залёгшие в уголках глаз глубокие морщинки, слегка опущенные вниз кончики губ и седые нити в тёмных волосах, я впервые с удивлением осознавала, что профессор, оказывается, тоже человек. Обычная немолодая женщина, которой не чужды тяжкие переживания и земные тревоги, особенно в такое время, как сейчас.

— Прошу внимания, — словно заметив мой взгляд, профессор неспешно поднялась из-за стола и обратилась к классу. — Мне нелегко говорить. Но, прежде всего, я рада видеть вас всех.

Голос звучал ровно, но как-то надломленно, и я завороженно следила за каждым её шагом, стараясь не упустить ни одну деталь.

— Сейчас нелёгкие времена, и вы сами знаете, чем это грозит, — МакГонагалл устало прикрыла глаза, но в следующую секунду, переведя дыхание, продолжила: — Прошу вас, будьте осторожны. Не нужно лезть на рожон, пожалейте своих родителей. Старайтесь лишний раз не напоминать о себе. Не ходите по замку одни, сейчас лучше держаться вместе, после отбоя сидите в гостиной...

Я зажмурилась, плотно сжимая зубы. Чёрт, как же сложно не заплакать! Всё, в чём я нуждаюсь — это жить прежней жизнью, чтобы всё было, как раньше, чтобы я могла спокойно ходить по замку и наслаждаться временем, проведённым с близкими мне людьми... И не бояться того, что ожидает меня в темноте следующего коридора. Разве я так много прошу?..

— Профессор, — я вздрогнула, когда услышала лёгкий стук в дверь, и резко открыла глаза. Голова немного закружилась, — можно Вас на минутку?

Чья-то тёмная голова показалась в проёме двери, и я узнала в ней однокурсницу Энни, с которой она, кажется, иногда ходила в библиотеку. Профессор МакГонагалл слегка поморщилась, недовольная тем, что пришлось прерваться, но в её глазах тут же отразилось уже привычное беспокойство, и она слегка кивнула, подзывая девочку к себе. Та быстро подошла к ней и что-то прошептала — настолько тихо, что даже я, сидя на первой парте, не смогла ничего расслышать. Профессор резко кивнула и направилась в сторону двери. Сердце ухнуло вниз: что же случилось? У самого выхода МакГонагалл обернулась и не своим голосом произнесла:

— Мисс Робинс, пройдёмте со мной.

Что-то внутри оборвалось. Родители? Неужели что-то с родителями? Я же написала отправила им сова только сегодня утром, всё должно было быть хорошо! Вскочив со своего места, я метнулась в сторону профессора и даже не обратила внимание на то, что мой стул опрокинулся и с громким стуком упал на пол. Весь класс наблюдал за нами, затаив дыхание, но впервые в жизни мне было наплевать на мнение окружающих. Только бы не родители...

— Что случилось? — срывающимся голосом произнесла я, заглядывая в глаза МакГонагалл и силясь найти в них ответ.

Она поджала губы и с тоской посмотрела на меня. Сердце сжалось в порыве страха перед тем, что я могла сейчас услышать.

— Ваш брат.

Кажется, я забыла, как дышать.