ГП и Ткач-недоучка (гет)

— Колин, вставай, это Пожиратели! — отчаянный детский крик вырвал меня из забытья. Тело подскочило быстрее, чем голова успела осознать, что происходит, а правая рука тут же стала лихорадочно шарить по прикроватной тумбочке. Как только ладонь коснулась круглой деревяшки, пальцы ухватились за отполированную ...палочку?

Я вытаращил глаза на юную ладонь, которая крутила у меня перед носом длинный лакированный стержень, и никак не мог прийти в себя. Откуда это детское тело? Я опустил голову — майка с надписью по-английски «Горшечник — мой герой!», а пониже тощие пацанячьи ноги с угловатыми подростковыми коленками. Это что — я??

— Бах! Бах! — где-то на первом этаже шарахнул из дробовика отец. По натуре спокойный и миролюбивый, после моего поступления в Школу чародейства и волшебства, и рассказов о приключениях Великого Поттера и Золотой Троицы, он зачем-то купил двустволку, и держал её всегда заряженной.

— Бах! А-а-а! — ещё выстрел, и дикий, нечеловеческий вопль. Да что там происходит?!

— Пап! Мам! — крикнуло моё горло ломающимся голосом подростка, и тело бросилось к дверям. Ч-ч-чёрт! Ноги зацепились за половичок, и я растянулся на полу. Наработанные на тренировках рефлексы почему-то не сработали, всё, что мне удалось — упасть так, чтобы не разбить локоть или нос. Палочка вылетела из пальцев, а я даже не увидел, куда её унесло. Потом я выругался, поднялся на колени, и услышал приглушённое расстоянием:

— Бомбарда!

К счастью, тело успело отреагировать быстрее, чем мозги — я плюхнулся мордой в пол за мгновение до того, как дверь взорвалась на тысячу маленьких кусочков. Облако пыли, которое возникло в дверном проёме, заставило меня кашлять и чихать, словно после «черёмухи», поэтому, занятый своими ощущениями, я не услышал, как убийца поднимается по лестнице. Фигура в чёрном балахоне появилась неожиданно — ещё мгновение назад я видел только ночную тьму, а теперь передо мной стоит её реальное воплощение.

— Круцио! — рявкнул незнакомый голос, и тело поглотила невыразимая в своей чудовищной силе боль. Жуткое страдание вгрызлось в каждую клеточку, в каждый нерв с такой силой, что мир вокруг, моя семья, и даже я сам просто перестали существовать.

Потом, через миллиард лет, или один удар сердца, я вернулся в себя, залитый слезами и потом, с кровью от прикушенного языка во рту, и дуднящим в висках пульсом. Фигура в чёрном стояла рядом, высокая, жуткая, неузнаваемая. Потом она склонилась надо мной, и под капюшоном я увидел белую маску. Рука Пожирателя смерти ухватила меня за футболку, потянула её вверх, снова поднимая меня на колени.

— Ещё один фанат шрамоголового, — прошипел голос под маской. — И где он сейчас? Что же он не спешит тебе на помощь, твой Мальчик-который-выжил? Круцио!

Когда я снова пришёл в себя, на этот раз скорчившись в позе эмбриона, в луже слёз, пота и слюны, он по прежнему стоял рядом, так близко, что носки его высоких сапог почти упирались мне в лицо.

— Твой ублюдок-папаша своей маггловской громыхалкой убил моего друга! — прошипел Пожиратель. — Сегодня он принял метку Чёрного Владыки, и отправился на своё первое самостоятельное задание! Он так мечтал о метке! Столько лет шёл к цели, в самые тяжёлые времена не терял надежды! А твой папаша просто наставил долбанную железяку, бабахнул, и Фил умер! Круцио!

На этот раз возвращение из мира боли оказалось ещё хуже. Судя по ощущениям, тело успело обмочиться, а горло саднило так, словно его протёрли наждачной бумагой. Я открыл рот, но смог выдать только слабое сипение.

— Что, голосок сорвал? — Пожиратель небрежно пнул меня сапогом, но после всего того, что довелось испытать сегодня, тело почувствовало лишь тупой толчок в рёбра. Однако силы этого пинка оказалось достаточно, чтобы отбросить меня чуть ли не на метр. Я оказался на спине, но встать не смог, только протянул руку в немой мольбе. Пожиратель увидел мой жест, и, видимо из интереса, подошёл поближе, чуть не наступая на край мокрой футболки. Я скользнул пальцами по хламиде убийцы — сведённые послеболевым спазмом, они почти не слушались приказов мозга, — попытался сказать, на этот раз успешней:

— Я... Я хочу...

— Ты остался последний, фанат Поттера, — равнодушно произнёс мучитель. — Меня так ошеломила гибель друга, что твоих ублюдочных родителей я убил непростительно быстро. Но с тобой я буду играть долго. Ты успеешь почувствовать каждое мгновение своей смерти, грязь...

— Я... Я сейчас...

— Что ты шепчешь, грязнокровка? Повтори громче, если не хочешь, чтобы я вырвал твой язык!

— Сейчас... мне только надо...

Я заставил себя перевернуться на живот, встал на колени, так низко склонив голову, что она почти упёрлась в ноги Пожирателя.

— Я должен признаться... Это была ошибка... вы просто не туда попа...

И что есть силы бросился вперёд, плечом чуть повыше его коленей! Пожиратель взмахнул руками, в попытке сохранить равновесие, но под напором моего тела рухнул во весь свой немалый рост. Он не успел махнуть палочкой, или выкрикнуть заклятие, основательно приложившись затылком о пол, а второго шанса я уже не дал — оседлав упавшее тело, я обеими руками, (чтоб надёжно, чтоб не выскользнула, сука!) схватил подвернувшуюся палочку, и изо всех сил воткнул её прямо под нижний срез белой маски, в раскрытое беззащитное горло.

Тело подо мной изогнулось в чудовищном спазме, мощный толчок отбросил меня чуть не под стену, в сумки, чемоданы, какие-то коробки, и пока я оттуда выгребал, Пожиратель забулькал, схватился за шею, вскочил на колени, захрипел в отчаянной борьбе за воздух, и сделал последнюю глупость в своей паскудной жизни — вырвал палочку из раны.

Кровь из разорванной артерии полупрозрачным туманом заклубилась перед капюшоном, Пожиратель ещё раз что-то отчаянно булькнул, и рухнул маской вниз. Ноги заскребли по полу, собирая сотканный мамиными руками половичок в некрасивый комок, а я подскочил к упавшему телу, и с яростным хэканьем начал молотить прикрытую капюшоном голову тяжёлой деревянной шкатулкой, стараясь, чтоб удары приходились углом, так удачно оббитым металлической полоской. В конце концов шкатулка вылетела из уставших рук, я согнулся, запыхавшись, словно после долгого кросса в полном снаряжении, и осознал, что тело мучителя больше не движется. Под капюшоном расплывалась тёмная лужа, правая рука застыла, вывернутая в неестественном положении. Я выковырнул палочку из скользких от крови пальцев трупа, а потом, для верности, дёрнул указательный палец против сгиба. Палец хрустнул, замер в новом положении, однако тело в балахоне осталось неподвижным. Значит, он всё-таки сдох...

Подняться мне удалось только с помощью рук. Хотя ватные после Круцио ноги всё ещё неохотно слушались приказов головного мозга, я вытер забранную волшебную палочку о край балахона, чтоб не скользила в ладони, шагнул на площадку, куда выходили двери наших с братом спален, прислушался к мёртвой тишине осквернённого вторжением дома, и осторожно, шажок за шажком, начал спускаться по лестнице.

В воздухе стоял запах пороха, и ещё чего-то странного, из-за чего во рту появился неприятный металлический вкус, а ещё отчётливо тянуло дерьмом. Я даже остановился на мгновение, чтоб пощупать себя сзади, но к счастью, оказалось, что после пыточного заклятия мне удалось только обмочиться. От стыда в душе вспыхнула тяжёлая и какая-то тягучая, буд-то смола, злоба, от которой свело челюсти, и застучало в висках. Я медленно вздохнул, так тихо, чтобы не услышать собственного дыхания, повторил такой же успокаивающий выдох ещё пару раз, а потом так же медленно и осторожно отправился дальше, к моей убитой семье, потому что, судя по тишине, живым здесь остался только я.

Бойня встретила меня у самого основания лестницы — младший брат лежал у кухонных дверей, с искажённым в последней гримасе лицом, одетый в спальную пижаму из Хогсмида, по которой прыгали и кувыркались зачарованные котята. Палочка осталась в сжатом кулаке, но вряд ли он успел наколдовать хоть что-то.

А дальше в нос шибанула такая вонь, что пришлось левой рукой зажимать нос. Отец, а точнее, то, что от него осталось, лежал у камина, под огромным пятном на стене. Похоже, его отбросило от дверей заклятием, а потом Пожиратель добавил чем-то давящим. Или просто вложил магии побольше...

Мама лежала в кресле. Она любила сидеть в нём вечерами, поглядывая одним глазом на телевизор, и следя за тем, что творится на кухне, например, не пора ли снимать крышку с закипевшей кастрюли. Её тело, чёрное от разлившейся крови, сползло вперёд, ноги неудобно вывернулись, словно она собиралась вставать, но в последний момент ей что-то помешало. Я сделал пару шагов вперёд, и увидел причину, из-за которой она умерла в такой нелепой позе. Отрезанная заклятием голова лежала возле ножки кресла, на пушистом ковре, который совсем недавно купили по её просьбе.

Я ещё раз обвел глазами то, что осталось от моей семьи, сглотнул, и меня вырвало прямо на пол.

Потом, когда блевать уже стало нечем, и остались только спорадические судороги живота, я вытер рот покрывалом с софы, и пошёл к последнему телу, которое бесформенной кучей чёрного тряпья лежало у входных дверей. Стену метили оспины попаданий вперемешку с брызгами крови — с такого расстояния, как говорил отец, картечь прошивает человека навылет.

Он лежал скорчившись, подтянув ноги к животу, совсем так, как недавно лежал я, и от понимания, что умирал он в муках, стало чуть теплей на душе, потому что смерть родственников хоть в какой-то степени была отомщена.

Хотя стоп — каких родственников? Каким боком эти люди относятся ко мне, мужику «за тридцать», которому хватило ума отправиться в горы перед грозой? Я достаточно хорошо помню свою жизнь, — родился, учился, женился, развёлся, — но нет в ней ни папы-молочника, ни мамы-домохозяйки, ни, тем более, брата-обалдуя. Да и жил-то я хоть в своём доме, но в городе, откуда до ближайшей фермы ехать часа полтора надо, чтоб корову увидеть, а сейчас я знаю на сто пятьдесят процентов, что стоит выйти на улицу, повернуться направо, пройти метров тридцать, и вышеуказанная корова ткнётся мне мордой в руки, привычно ища в них кусочек яблока. Что за бред со мной творится?! Чёрт, чёрт, чёрт!!!

Я прекрасно помню последние мгновения перед тем, как открыл глаза в теле этого пацана — жутчайший грохот, прямо над головой, и яркий, режущий глаза свет, который дал по сетчатке, когда я уже протиснулся в дольмен, и решил, что всё позади. Обычно в этих каменных домиках-могилах дырка в стене такая, что только руку в неё просунуть можно, а в том, что попался мне на глаза в самый отчаянный момент, открылся настоящий вход, куда я нырнул со всем своим хабаром. Порадоваться ещё успел, что рюкзак не промокнет, и фотоаппаратуре ничего не будет.

Я ведь попёрся-то в горы, чтобы сделать парочку хороших кадров, всё самое лучшее с собой забрал, — захотелось дураку молнию запечатлеть такую, чтоб даже в «Нэшынел Джыогрэфик» ахнули, но когда тёмные облака за пару минут превратились в грозовые тучи, а на горном хребте забили в землю первые «модели», стало понятно, что эту фотосессию я не переживу.

Гроза неслась на меня со скоростью распальцованного джипа, в воздухе уже не пахло, а просто шибало в ноздри озоном, блеск недалёких разрядов заставлял вздыматься волосы на спине, а вокруг тянулся ровный покатый склон, куда я выперся в поисках лёгкого пути на вершину. Тут действительно было проще идти — ни ямки, чтоб ноге провалиться, ни куста, чтоб штанами зацепиться, зато теперь оказалось, что до укрытия добежать я не успею, даже если брошу все свои фотографические причандалы. И тут, откуда ни возьмись, появился дольмен!

А теперь, после долгого бега по косогору, холодных дождевых капель на небритом лице, и тяжеленного рюкзака за спиной, я оказался в теле какого-то малолетнего пацана, да ещё к тому же волшебника! Какая, нахрен, магия?! Я что, в параллельный мир переместился?

Раздражение и злость перебила тошнота — я рыгнул, желудок болезненно сжался, во рту запекло от пронзительной горечи. Да чтоб его!

Я стянул мокрую вонючую майку, бросил её прямо у трупа Пожирателя, и, стараясь не смотреть на мёртвые тела, пошёл на кухню. Через брата пришлось переступить — сердце на мгновение сжалось, но я решительно дотопал до раковины, и сунул голову под струю холодной воды.

Раковина на кухне была английской — глубокой, со специальной пробкой, которая затыкает слив, чтоб можно было набрать воды и для мытья посуды, и для рук, и для умывания, если понадобится. Вот и понадобилось... Я от души поплескался, уже не обращая внимания на то, что под ногами собирается лужа, тщательно вымылся до пояса, потом глянул на залитый пол, стянул обоссанные штаны с трусами, и тут же, не отходя далеко, привёл себя в относительный порядок.

Честно скажу — мне просто было страшно идти в ванную, закрывать за собой дверь, и отгораживаться от мира полупрозрачной шторкой душа, да потоком шумящей воды. При самой мысли о том, что я опять ничего не буду видеть и слышать, внутренности стягивались в тугой узел, и от этого становилось трудно дышать, а руки начинали дрожать мелкой дрожью. Даже тот возможный стыд, что в дом могут зайти полицейские, и увидеть меня голым среди всего этого кошмара, был слабее того страха.

Но никто не вломился в дом, не начал светить фонарями в окна, не заговорил в мегафон и полицейские рации — вокруг по-прежнему царила мёртвая тишина. Поэтому я помылся, никем не потревоженный, натянул спортивный костюм из корзины, в которую мама собирала бельё для стирки, и вернулся в гостиную.

Снова пришлось перешагивать через брата, но я помнил, что место преступления должно оставаться без изменений, чтобы эксперты-криминалисты могли потом восстановить картину преступления. У трупа Пожирателя я присел, посмотрел в искажённое мукой лицо, которое показалось мне странно знакомым, и осторожно, двумя пальцами, поднял с пола маску, которая перестала держаться на мертвеце.

Память мальчишки услужливо подсказала, что эта белая хрень с дырками для глаз является визитной карточкой и отличительным знаком слуг Того-Кого-Называть-Нельзя, а поставляется вместе с татуировкой на левом предплечье. Я потянул ткань балахона, рукав пополз вверх, открыл бледную руку с редкими волосками, на которой здоровый человеческий череп дразнился высунутой изо рта змеёй. Картинку набил знающий умелец, но особой художественной ценности я в ней не заметил. Так себе, обычный партак, что урки себе набивают, чтоб определять, кто на зоне главней. Эта конкретная фигня тоже несла исключительно функциональную нагрузку, и, судя по всему, для гордого показывания всем вокруг не предназначалась.

А вот маска — это совсем другое дело. Снаружи холодная и гладкая, словно покрытая белой эмалью, изнутри она ласкала пальцы шелковистой мягкостью, такой нежной, что не хотелось выпускать её из рук. Я повернул маску лицевой стороной вверх, — отверстия для глаз, тонкие и частые дыхательные щели, которые на расстоянии складывались в мёртвую ухмылку, и зеркально-гладкая, ничем не запятнанная молочная белизна поверхности. Я провёл пальцем по этой девственной чистоте, но тут же почувствовал какие-то шероховатости у самого края глазниц.

Для того, чтобы лучше рассмотреть то, что меня заинтересовало, в разгромленной комнате не хватало света. Мелькнула мысль щёлкнуть выключателем, но тут же исчезла от страха, что весь кошмар я увижу с новыми подробностями, да ещё и в цвете. Живот дёрнулся в судорожном спазме, я отрыгнул воздухом, и метнулся из дома в ночную прохладу.

Фонарь над крыльцом — настоящий кованый раритет девятнадцатого века, найденный отцом на какой-то обанкротившейся ферме в холмах, — освещал небольшой участок пространства возле дверей, но после домашнего сумрака этот свет показался ярким, буд-то галогеновые фары. Я проморгался от слёз, огляделся по сторонам, прислушался к ночным звукам — шумно вздыхала корова в стойле, где-то далеко, наверное у Дженкинсов, глухо лаяла собака (хорьки ей вечно спать мешают), тарахтел генератор у Браунов с другого конца улицы, — и когда до меня дошёл чудовищный контраст между сонной тишиной спящей английской деревушки, и тем смертным ужасом, который разливался мёртвой тишиной по комнатам дома, я бухнулся на ступеньки, и зарыдал во весь голос.

Одиночество неожиданного сиротства, равнодушная жестокость, с которой судьба лишила пятнадцатилетнего мальчишку семьи и привычной жизни, моя прошлая жизнь, пусть не самая лучшая, может, но моя, привычная, понимание, что больше никто и никогда не взъерошит мне волосы на затылке, как отец, не шлёпнет полотенцем за украденный с блюда пирожок, как мать, не ворвётся в комнату, переполненный самыми неожиданными идеями, как брат — это всё разрывало мне грудь, словно Круцио, наложенное бесчувственной рукой неведомого мага. Но я, взрослый мужик из другого мира, который непонятным образом оказался в самом центре злой и страшной сказки, помнил имя того ублюдка, который рассылает своих гончих по магической Британии, поэтому я сжал маску Пожирателя так, что побелели костяшки, вскинул голову к ночному небу, и завыл что есть сил, срывая голос:

— Волдеморт!!! Я убью тебя, сука!!!

Всё, с чем приходится сталкиваться в жизни, рано или поздно заканчивается, поэтому слёзы мои тоже в конце концов прекратились. Я ещё повсхлипывал, вздрагивая от затухающих рыданий, но тело моё уже возвращалось в норму, голова начинала функционировать в обычном режиме, только на душе осталась лежать ноющая боль, тупая и монотонная, как потревоженный синяк.

Я вытер слёзы краем майки, тем, что ещё не успел промокнуть, осмотрелся по сторонам, и задумался. Не знаю, почему, но до сих пор на дворе было пусто, а деревушка спала крепким здоровым сном. Ни полиции, ни авроров из Министерства магии — тихо и безлюдно, словно повымерли все вокруг. Что же мне делать?..

Решений пришло сразу два — от тела, и от сознания переселенца. Первое хотело побежать к соседям, чтобы вызвать полицию, а второй же, который хоть бегло, но прочёл несколько томиков Канона, заподозрил какой-то подвох во всём этом нападении. Поэтому я посидел ещё немного под фонарём, чтоб набраться решимости, но вместо неё только продрог — ночная прохлада в мокрой от слёз майке становилась всё более ощутимой. Когда плечи начали подрагивать от холода, мне осталось только вздохнуть, и подняться со ступенек.

После двора, запах смерти в комнате был просто непереносим. Я зажал пальцами нос, осторожно, чтоб не вступить в кровь, подошёл к камину, отодвинул морской хронометр, который отцу напоминал о его службе в королевском флоте, вытащил из-за него плотно закрытую жестянку из-под чая. В ней тихо шуршал порошок Фью.

Это был наш тревожный запас — каждому ученику из тех, кого угораздило родиться магом в обычной семье, давали несколько порций для экстренной связи, или вызова, если, разумеется, жильё «грязнокровки» было подключено к каминной сети. Наш камин подключили в прошлом году, но пользоваться им удавалось крайне редко, потому что родителям не нравилось, что повсюду летит сажа.

Я сунул банку под мышку той руки, что не давала обонянию разбудить рвотные рефлексы, сковырнул крышку, и едва не сыпанул порошок на решётку, когда сообразил вдруг, что камин ещё не активирован. Пришлось ссыпать порошок обратно в банку, вернуть её на полку, вытащить из кармана штанов палочку Пожирателя, и зажечь оставленные как раз для этого случая дрова. Заклятье через чужую палочку шло с трудом, пришлось раз пять повторить формулу, пока моё стремление не протиснулось сквозь узкое горло чужого магического конденсатора, чтоб заплясать язычками огня.

Горсть порошка изменила пространственно-магическую реальность, зелёное пламя стало плоским, как монитор, расстояние между абонентами сократилось до толщины газетного листа, а когда процесс изменений, запущенный порошком-активатором, подошёл к концу, и стена зелёного огня стала окном в чужое пространство, я увидел большой письменный стол, глубокое кресло рядом, и крикнул:

— Профессор МакГонагал! Профессор МакГонагал, отзовитесь!

Какое-то время в чужой квартире царила тишина, потом я услышал шлёпанье тапок, непонятный шорох, мимо стола гордо продефилировала кошка с поднятым хвостом, а вслед за ней появилась старушка в тёплом ночном халате, и старомодном чепце с кружевами.

— Колин Криви?! — её изумление было неподдельным.— Почему вы не спите в столь поздний час?

— Профессор, — я шагнул в сторону, чтобы стало видно пятно на стене, и отцовское тело под ним. — На наш дом напали Пожиратели Смерти.

— Что-о-о?? — если у бабушки и теплились где-то в глазах остатки сна, то после такого сообщения улетучились. — Пожиратели?!

Она увидела картину разгрома у меня за спиной, поперхнулась словами, и заметно побледнела.

— Я вызываю авроров, Криви. Никуда не уходите!

— Подождите, профессор, — крикнул я, пока старушка не исчезла, — тут что-то ненормальное!

— Что вы имеете в виду?

— Я здесь уже, наверное, час, как один живой, а до сих пор никого нет — ни нашей полиции, ни авроров из Министерства. А ведь здесь и Круцио было, и Авада, и отец из дробовика стрелял. Хоть кто-нибудь, но должен ведь был отреагировать! Может, на наш дом какие-то чары наложили?

МакГонагал нахмурилась, о чём-то размышляя, потом глянула на мою комнату, и немедленно отвела глаза — похоже, дорогая мадам профессор, желудок у вас тоже не слишком крепок. А ведь тётка в «Ордене Феникса» состоит, вроде бы с Пожирателями в первую войну билась. Может, отвыкла от вида человеческих потрохов?

— Колин, — её голос смягчился. — Продержитесь ещё немного, пожалуйста, я вызываю директора. Вместе с ним прибудут авроры. Это займёт всего пару минут. Вам есть, куда спрятаться?

— Профессор, всё уже кончено, не волнуйтесь. Их было только двое, Пожирателей, одного застрелил отец, а второго убил я. Сейчас тут одни мертвецы.

— Вы убили человека??! — глаза у бабушки полезли на лоб.

— Не человека, профессор, — Пожирателя смерти.

— Это ничего не меняет, молодой человек! Ждите, мы будем с минуты на минуту!

Я пожал плечами, профессор исчезла, огонь потух. Чтобы не оказаться под ногами скорых гостей, я отошёл в сторону, и приготовился ждать. К счастью, этот процесс оказался действительно недолгим — в камине полыхнуло, и в комнату почти одновременно ворвалось несколько человек.

— Люмус магглус! — рявкнул один из них, светильник под потолком мигнул, и загорелся ровным электрическим светом. Я отвернулся к окну, потёр глаза, по которым ударила неожиданная яркость, но авроры мой жест восприняли по другому. Здоровый негр в мгновение ока оказался рядом, положил руку на плечо:

— Держись, парень, теперь всё будет хорошо.

— Простите, сэр, но «хорошо» теперь мне не будет никогда...

— Человек ко всему привыкает, вот увидишь.

— Сэр, — выслушивать утешения от постороннего мужика мне совершенно не хотелось, поэтому я поторопился сменить тему разговора. — А можно что-то сделать с этим запахом? Я не привык к смерти, меня мутит, если честно, а ещё эта вонь... Знаете, обидно, что потеря самых близких людей сопровождается таким отвратительным смрадом.

— Да? — негр повёл глазами по сторонам, потом снова положил руку мне на плечо.

— Ты извини, мы на работе привыкли к разному, многого просто уже не замечаем. Сам запах я убрать не могу, с ним ещё невыразимцам надо будет повозиться, зато чувствительность к нему сейчас уберу. Только смотри, не пугайся, — в носу немного пощекочет.

Он коснулся палочкой моего носа, пробормотал что-то вроде «одеревеней», в носоглотке вспыхнул такой зуд, что руки захотелось по самый локоть сунуть в ноздри, и пришлось упрятать их в карманы, чтобы не поддаться искушению. Однако уже через несколько секунд я ощутил прохладный ветерок где-то глубоко в носу, который, казалось, насквозь проходит сквозь голову. Я успел ещё порадоваться, что знаю теперь, как это, когда «ветер в голове гуляет», а потом сообразил, что занятый своими ощущениями, совершенно не заметил, как пропала вонь смерти.

Я потянул носом — дышалось легко, только чуток мешало ощущение сухости в носу. Зато никакой вони!

— Спасибо, сэр, вы мне очень помогли.

В камине опять полыхнуло зелёным, на пол шагнул старикан в ярко расшитом купальном халате, за ним появилась троица в чёрных бесформенных хламидах, которые сразу напомнили те, что красовались на Пожирателях, здоровенный чемодан, плывший по воздуху за этими тремя, и мой декан — Минерва МакГонагал (мой? Да я эту старушку второй раз в жизни вижу!).

— Кингсли? Приветствую, мой мальчик. Что здесь произошло?

— Нападение Пожирателей, директор. Только на этот раз они применили что-то совсем новенькое — парень говорит, что за час с лишним ни одна живая душа домом не заинтересовалась, хотя заклятий и стрельбы тут хватало.

— А почему здесь невыразимцы?

— Из-за чар же. Тут не только аппарация заблокирована, тут ни наши следилки, ни сигналки не работают. Пришлось идти через камин. Если бы парень не сообразил обратиться за помощью через сеть, боюсь, он тут мог куковать с трупами, пока Мерлин не проснётся.

Старикан повернулся ко мне, глянул синими, как ледышки, глазами, и внутри черепа шевельнулись мягкие кошачьи лапки. Так это и есть легилименция, о которой тётя Ро писала?

— Колин Криви... — улыбнулся он сочувствующе, покачал головой. — Какая трагедия, мой мальчик, какая трагедия... Брат тоже погиб?

— Все погибли, директор, — я махнул в сторону лестницы. — Он там лежит, у дверей на кухню. А мама и папа здесь, как видите. Теперь я сирота.

Слёзы покатились, как горох. Я не мог их остановить, я мог только пытаться не обращать на них внимание.

— Меня разбудил крик брата. Пока я искал палочку, здесь выстрелил отец. Два раза подряд, и потом ещё раз...

— Дуплетом жахнул, — пояснил негр Дамблдору. — Из двух стволов сразу.

— После третьего выстрела я услышал крик. Он был такой жуткий, что я споткнулся и упал. Потом дверь в спальню разлетелась от Бомбарды, и вошёл Пожиратель смерти. Он стал пытать меня Круцио, не знаю, сколько раз, потом, когда он стал рассказывать о том, что отец убил его друга, я собрался с силами, прыгнул на него. Он упал на спину, я оказался сверху. Мне удалось подобрать палочку, которая выпала из его руки, и воткнуть ему в шею. Он умер от потери крови.

Перед глазами опять встала та кошмарная картина — чёрный балахон, белая маска, и облачко кровавого тумана на фоне окна. Руки затряслись, тело задрожало, и я не заметил, кто и откуда сунул мне в руки чашку с горячим напитком.

Чтобы не пролить, я взялся за посудину обеими руками, поднёс к губам, стараясь не стучать зубами о край, несколькими судорожными глотками осушил чашку. Мягкое, деликатное тепло прокатилось вниз по пищеводу, и ледяной колючий ком под ложечкой, который не давал мне вздохнуть полной грудью, растворился в этом добром тепле. Горло отпустило, я смог продолжить рассказ.

— Потом я опустился вниз, увидел остальных... Мне стало плохо, пришлось выбежать на улицу, потому что здесь... тут... дышать было нечем... На улице удалось прийти в себя, и тогда мне стало непонятно — почему до сих пор нет никого? Сначала я хотел побежать к соседям за помощью, а потом вспомнил о маскировочных заклятиях, и побоялся, что не смогу найти дом, если выйду за «полог». И тогда я вспомнил про порошок Фью, обратился к своему декану, а профессор МакГонагал сделала всё остальное.

Я вытер мокрое от слёз лицо, декан тут же крепко прижала меня к себе, и я услышал, как сильно стучит её сердце.

— Бедный мальчик... — прошептала она, гладя меня по голове. — Бедный мальчик... Альбус, я сегодня же займусь магическим опекунством!

— К чему такая спешка, Минерва?

— Мальчик убил мага! Пусть в защите собственной жизни, но ты знаешь, как министерские аристократы относятся к магглорождённым. Я не хочу, чтобы какая-нибудь жаба из старого рода забрала у мальчика палочку только за то, что у него нет родового гобелена!

— Профессор. Профессор МакГонагал, не волнуйтесь!

— Что, Колин, извини?

— Я говорю, не волнуйтесь, мне ничего не сделают!

Декан включила свой «рабочий» режим — нахмурилась, изменила тон, отклонилась назад, увеличив дистанцию между нами:

— Молодой человек, вы недооцениваете всю серьёзность вашего положения!

— Профессор, по Уложению о наказаниях Магической Британии, я действительно нуждаюсь в помощи, как магглорождённый, убивший мага, однако благодаря тому, что у нас прецендентное право, я могу воспользоваться лазейкой «о праве маггла на оборону» от 1793 года, подтверждённой делом 1846 года, когда судились Древний Род МакФерсонов и Обретённый Майкл Джонсон. Он убил наследника Рода, за это его хотели лишить магии, а потом отдать дементорам. Однако благодаря пронырливому адвокату, которого наняли враги Рода МакФерсонов, магглорождённый отделался только лёгким испугом — его выслали в заморские колонии. Учитывая сегодняшние реалии, и то, что я учусь в Хогвартсе, устав которого запрещает высылать учеников за пределы Британии без их согласия, мне могут только высказать порицание.

— Откуда ты всё это знаешь, мальчик мой? — Дамблдор заинтересовался моим монологом почти так же, как аврор-негр, а бедная деканша снова вытаращилась на меня, как на привидение.

— Из Министерского Ежегодника, разумеется, — я вздохнул, чуть не глянул на отца, но сдержался. — Когда родители узнали, что мы с братом маги, и что вся наша жизнь теперь связана с другим миром, отец вместе с нами отправился в Косой переулок, и купил там «Полный свод законов Магической Британии, с комментариями и дополнениями», тот, который у «Флориша» в шести безразмерных томах продаётся.

— Дорогая покупка, — присвистнул аврор, и уважительно покачал головой.

— Угу, ему даже пришлось отказаться от расширения бизнеса, хотя он чуть не десять лет фунты собирал. Зато после этого мы оказались в курсе всех событий, даже стенограммы заседаний Визенгамота могли читать.

Дамблдор нахмурился, словно ему не понравилась новость, что какой-то маггл следит за жизнью волшебников.

— А как он справлялся с антимаггловскими чарами?

— Это не он, директор, это я справлялся. Он на страницах видел только белиберду вместо текста, поэтому я читал вслух, а отец конспектировал. Чуть не половину кодекса теперь наизусть помню. Жаль только, что сегодня это никому из нас не помогло...

МакГонагал сочувствующе положила руку мне на плечо, аврор тяжело вздохнул, но, к счастью, нас всех отвлёк притащенный экспертами сундук. Пока я рассказывал о произошедшем, он неторопливо встал на попа, и превратился в здоровенный гибрид буфета с лабораторным столом.

Заставленный колбами, ретортами, мензурками, весами, похожими на качели, и качелями, похожими на весы, он булькал разноцветными жидкостями, пыхкал облачками дыма, тихо жужжал и позвякивал в унисон движениям палочки одного из невыразимцев. Мах рукой, и в самой большой колбе громко булькает тёмно-красная жидкость, под потолок поднимается облачко розоватого пара, а сам раствор приобретает серый цвет.

Пар стягивается в небольшой аккуратный смерчик, и направляется к стене, под которой лежит отец, а из кухни в это время возвращается такой же карманный торнадо, который втягивается обратно в колбу, и окрашивает её содержимое в ярко-зелёный цвет.

От разглядывания непонятных чудес меня отвлёк мягкий толчок ещё одного магического вихря, вплывшего сквозь распахнутые на улицу двери — я оказался прямо на его пути к вожделенной посудине. Как только он приблизился к столу, прибор на нём, похожий на морского ежа со спутанными в колтун иголками, зазвенел тихим хрустальным звоном, и начал подпрыгивать.

— Точно, Кингсли, темномагический артефакт, — невыразимец выпустил из реторты с фиолетовыми кристаллами пузырь, который тут же заиграл всеми цветами радуги, движением руки отправил его на улицу (ещё один тип в балахоне отправился вслед за пузырём, видимо, используя его вместо ищейки), а сам повернулся к нам. Глубокая чернота под капюшоном скрывала лицо, но судя по голосу, это был взрослый мужик. — С меня пять сиклей.

— Темномагический? — нахмурился Дамблдор. — Как скверно-то...

— Да, похоже, Лорд снова нашёл толкового артефактора, и нам с этим придётся что-то делать. Сначала руны, теперь вот магия крови — что следующим будет? Чего ещё ждать?

— Ткача, разве что, — криво ухмыльнулся аврор, невыразимец поперхнулся, а Дамблдор остро глянул на него из-под очков. — Понял, понял, молчу.

В дом вернулся тот невыразимец, что отправлялся на улицу, и перед собой он левитировал ржавый металлический костыль, из тех, что когда-то скрепляли брёвна. С костыля прямо на пол осыпались комки рыхлой земли.

— Торчал у самого палисада, — сказал эксперт. — Сделан очень качественно, почти не фонит. Найти было трудно, в обычной ситуации такой предмет наши стандартные «контрольки» не заметят.

— Это оччень интересно, — радостно потёр руки начальник капюшонщиков. — Какая удачная ночь сегодня выдалась!

Он махнул палочкой, шкаф подпрыгнул, что-то громко брякнуло в его потрохах, зажужжало, и передняя панель треснула, расходясь широкой щелью, из которой немедленно повалили клубы густого красного дыма. Костыль нырнул в этот дым, тот втянулся обратно, щель сошла на нет, и передняя стенка опять заблестела лакированной поверхностью.

Главный невыразимец повернулся к Дамблдору:

— Теперь мы определим, по какой школе строилось заклятие! Построим рунный круг, разберём малыша на составляющие, узнаем Первую Триаду, а там и развязка в кармане. Это просто здорово, директор, слов нет, как я счастлив!

— Простите, у меня родители погибли. Вы не могли бы выражать свою радость не так явно?

— Да, да, извини, — невыразимец отправился к своему коллеге, который переставлял алхимическое барахло на рабочем столе, одним движением палочки подвесил в воздухе прямо над колбами большой стеклянный шар, под него сунул закопчённую горелку, тут же вспыхнувшую зеленоватым пламенем, склонил капюшон к капюшону товарища, и что-то невнятно забубнил.

— Криви, постарайтесь не обижаться на эксперта. Невыразимцы, они очень... — МакГонагал замялась в поисках подходящего слова. — Странные, да.

— Я уже понял, мэм.

— Идём-ка лучше наверх, Колин, — аврор своей простой душой боевика лучше других понял, что отвлечёт пацана от ненужных мыслей. — Покажешь, что там.

Мы прошли вдоль стены, чтоб не приближаться к центру комнаты, где творилось волшебство в виде ещё одной приспособы из арсенала невыразимцев. Прямо над серединой ковра, в воздухе медленно крутилось деревянное коромысло, изрезанное рунами, и утыканное серебрянными гвоздями. Время от времени оно покачивалось на невидимых нитях, и тогда по стенам пробегал яркий «зайчик», словно луч фонарика, направленный невидимой рукой, в мертвенно-голубом свете которого на стенах, телах, предметах вспыхивали яркие полоски-штрихи, не похожие ни на что из того, что мне довелось видеть раньше.

Стараясь не глядеть на трупы родителей, я дошёл до выхода из комнаты, но перед лестницей замер, как вкопанный — брат по прежнему лежал там, где его поразило проклятье.

— Извините, сэр, я... я не могу... больше...

— Что случилось, парень?!

— Я три раза перешагивал через брата, сэр... нельзя ли его переложить так, чтобы никому не мешать?

— Секунду. Джейсон!

— Да, сэр, — из кухни выглянула молодая женщина в узких очках, почти как у Дамблдора, только линзы блестели оранжевым, а не голубым. Она посмотрела на нас, кивнула головой каким-то своим мыслям.

— Ты на лестнице закончила? Тело погибшего можно перемещать?

— Да, я уже зафиксировала образ, сейчас работаю с последовательностью событий.

— Хорошо, тогда я мальчика переложу.

Дэн медленно всплыл в воздух, развернулся ногами вперёд, и переместился в гостиную. Негр, управляя палочкой, как указкой, сложил руки брата на груди (палочка так и осталась в мёртвом кулаке), аккуратно опустил тело у стены так, чтобы его случайно не задели.

— Ну что, идём? — на моё плечо опустилась мужская рука, и я нервно вздохнул:

— Спасибо, сэр. Я, наверное, теперь никогда не смогу на этих котят смотреть. Сошёл вниз, а он мёртвый... и котята по нему прыгают... Мы эту пижаму совсем недавно купили, в Хогсмите, он ещё так радовался...

— Я тоже своего первого мертвеца долго забыть не мог. Но это значит, что мы с тобой нормальные люди, а не машины.

Мою спальню освещал голубоватый огонёк Люмуса, шарик которого чья-то палочка подвесила под потолок возле выключенной лампы дневного света.

— А почему обычную лампу не зажгли, как внизу?

— Это довольно сложное заклятие, парень, а у меня тут начинающие авроры. Что выяснили?

— Из палочки Криви сегодня заклинаний не выполнялось. Она лежала в углу, в школьных вещах и обуви.

Молодой парень махнул рукой, показывая где, потом на вытянутых руках подал ещё одну палочку, тёмную и длинную.

— Это палочка Пожирателя, она лежала на полу возле камина. Последнее заклинание — Круцио, перед этим было несколько Круцио и Секо. Это он тебя пытал?

— Да, — я вздрогнул, когда увидел тело на полу. Спавшая с лица маска колола глаза неестественно белым пятном на чёрном от крови полу. Капюшон аврор откинул набок, и открывшееся лицо показалось знакомым, как и у того жмурика на первом этаже. Я присел на короточки, заглянул с тайным злорадством в мёртвую физиономию.

— Знаете, сэр, мне кажется, я где-то видел его раньше.

— Может, в Хогвартсе? Судя по физическим данным, школу он закончил год — два назад, не больше. Как и его половой партнёр, кстати.

Я ошеломлённо вытаращил глаза, переводя взгляд с одного аврора на другого.

— Ты чему удивляешься, Криви, — не знал, что ли? — удивился моей реакции негр. — Среди Пожирателей много таких вот «пар» — они же традиции древних аристократов блюдут, а те без дружеской жопы, как без волшебной палочки. О, Мерлин, извини, я забыл, что ты ещё пацан!

— Я знаю, откуда берутся дети, сэр. Просто мне всегда казалось, что любовь и убийство — это противоположности. В голове не умещается, как можно, к примеру, целовать любимого человека, а потом идти убивать, да ещё с ним же вдвоём...

— Это потому что ты о правильной любви думаешь, парень, а они этим словом совсем другое называют.

— Знаете, сэр, я всё-таки попробую найти его лицо.

Таращиться на своего неудавшегося убийцу, и вспоминать, как он меня пытал, не хотелось, поэтому я поднялся с корточек, и решительно направился к своей святыне — шкафу, в котором хранились фотографические сокровища.

Боже, как я был счастлив, когда узнал, что могу делать движущиеся фотографии! Моё увлечение (а я совершенно серьёзно намеревался стать фотографом-репортажником после окончания школы) заиграло совсем другими красками после знакомства с Магической Британией, но слегка поблекло после того, как стало известно, что при сохранении движения теряется цвет, если в картинку не добавить личной магии фотографа. Не то, чтобы я не любил монохромные фото, но славы Анселя Адамса мне всё равно не видать, а чисто субъективно хочется цветов. В книжках Хогвартской библиотеки объяснения феномену найти не удалось, но из курса школьной физики я понял, что всё дело в фотонах. Иначе говоря, не понял ничего, поэтому смирился на время.

Верхняя часть шкафа была превращена в хранилище негативов — кляссеры с карманами, куда вставлены обработанные плёнки. За годы учёбы собралось их немало, жаль только, что, как оказалось, чуть ли не половину составляют фотографии Гарри Поттера. Может, настоящий Криви и пёрся от физиономии пацана в очках, но мне-то что до него?

Я начал перекидывать папки, пробегая глазами по надписям, которые наклеил для лучшего ориентирования в коллекции. «Гарри — первый курс» (видимо, всё-таки мой первый, не его), «Гарри — второй курс», «Гарри и друзья», «Джинни и фанаты», «Квиддич», «Трёхмагичный турнир», «Хогвартс и вокруг»... Стоп. Я вернулся к папке «Квиддич», вытянул её из обоймы, уложил на откидной столик, начал пролистывать страницы.

— Говорите, он закончил школу год — два назад?

— Точно.

— Хорошо...

Я выхватил несколько страниц, верхние уголки которых отмечали гербы факультетов, вытащил из гнёзд длинные плёнки негативов, зажёг, не глядя, свет в волшебном фонаре-проекторе, аккуратно вставил негативы в зажим подавателя, и развернулся к противоположной стене, которая уже давно служила мне вместо экрана для предварительного просмотра.

На белой штукатурке появились трибуны Хогвартского стадиона, радостные лица школьников, развевающиеся флаги — магопроектор сразу давал позитивное изображение, за что я лично, как фотограф, был по гроб благодарен всем магам Британии. Раньше-то приходилось с лупой кадр за кадром просматривать, не то, что сейчас!

— Это финал позапрошлого года, Рейвенкло — Хаффлпаф, — пояснил аврорам, пока наводилась резкость. — Если он закончил школу недавно, обязательно попадётся на какой-нибудь колдографии.

Я толкнул рычажок подавателя, на стене появилось другое изображение, другие лица, но осталась та же атмосфера праздника и радости. Мы втроём молча смотрели, как кадры сменяют друг друга, пока молодой аврор не остановил меня резким:

— Стой! Верни назад!

Я вернул предыдущее изображение, аврор подошёл к стене, протянул руку к самому углу колдографии, где трибуны смыкались с тряпичными башнями.

— Это разве не он?

На верхнем ряду трибун, чуть в стороне от основной массы болельщиков, сидели два парня, один в цветах Рейвенкло, а другой — Хаффлпаф, и весело кричали что-то в поддержку команд.

— И второй тут же, — Кингсли медленно приблизился к изображению. — Голубочки, Мордред их забери.

— Тот, что у входа лежит? — уточнил молодой.

— Угу, он самый. Хаффлпафец, ишь ты. Увеличить картинку можешь?

— Сейчас, — всю прелесть магии особенно остро начинаешь ценить, когда она делает то, что в обычной жизни было бы невозможно, или требовало слишком много мороки. Я увеличил изображение, крутнув объектив, с помощью специального шпенька передвинул центр образа в тот угол, который заинтересовал авроров. Действительно, рейвенкловец, который приветственно махал флажком на колдографии, был моим палачом.

— Хорошо... — протянул негр, и щёлкнул маленькой коробочкой, подозрительно напоминающей компактный фотоаппарат. — Я сейчас физиономии наших красавцев невыразимцам сброшу, пусть они по картотеке их пробьют, а вы тут занимайтесь дальше.

— Чем, сэр? — мой вопрос догнал его уже в дверях, и аврор резко затормозил.

— Ты, Колин, собирай вещи, потому что среди мертвецов тебя никто не оставит.

— Спасибо...

Я погасил свет в магопроекторе, начал раскладывать плёнки обратно по кляссерам, а потом почувствовал какой-то дискомфорт, и обернулся — молодой аврор с очень странным выражением лица разглядывал мою спину.

— Колин Криви, да? — протянул он, когда наши глаза встретились.

— Угу.

— На каком году учишься?

— Четвёртый.

— А где твоя палочка?

Я привычно хлопнул по заднице, но в заднем кармане штанов её не оказалось. Как и в боковых. Я начал рыться в фото-шкафу (может, где-то в папку засунул), но меня прервал смешок:

— Не мельтеши, Криви, она здесь.

На столе под окном лежала волшебная палочка. Неужели моя?

— Пока отдать не могу, извини — это вещьдок, — продолжил молодой аврор, по прежнему не сводя с меня глаз. — Давно у тебя беспалочковая невербалка получается?

— Чего?

Он устало наморщил лоб:

— Люмус, говорю, давно без палочки зажигаешь?

— Как без палочки? А разве я... — ошеломлённый неожиданным известием, я посмотрел на погасший волшебный фонарь, потом на свои руки, потом опять на него:

— У меня что — без палочки это получилось?

Аврор ухмыльнулся от уха до уха:

— Ну ты даёшь, Криви! Игрался тут Люмусом, как маггл зажигалкой, и ни хрена не понял. А ещё раз так сможешь?

Я посмотрел на руки, повертел ладонями в разные стороны. Значит, свет... Синеватый, химически мёртвый свет. Как шарик, наполненный опалесцирующим газом. Люмус...

В локте появилась тупая, ноющая боль, потом она ослабла, чтобы с новой силой вспыхнуть в запястье. Указательный и большой пальцы заполнили мурашки, словно я их за минуту до этого отсидел, боль толкалась и дёргала, словно пробовала пробить невидимую запору, и когда она усилилась почти до предела, тело извернулось странным спиральным движением, которое выплеснулось в поворот кисти, как буд-то я провернул несуществующую отвёртку.

И над указательным пальцем повис шарик света.

— Здорово... — прошептал восхищённый аврор. — До сих пор не могу привыкнуть. Вот это и есть настоящее волшебство, а не наше махание палками...

— Ага...

Сквозь руку шла упругая волна тепла, которая рождалась где-то в низу живота, поднималась вверх, согревая душу, и через плечо уходила в светящийся шарик. Я чуть напрягся, толкнул её сильней, и свет стал ярче, усилился так, что на него стало больно смотреть. Потом я поднял его над рукой, переместил к шкафу (тени при этом искусственном освещении стали резкими, плоско-чёрными, буд-то кто-то вырезал их из обычного пространства, открыв доступ к изнанке мира), потом свёл в пучок, и получил нормальный луч, как у мощного фонаря. Повёл этим импровизированным фонариком по комнате, вывел к двери, и увидел, как блеснули отражённым светом глаза на чёрном лице негра.

Тот отмахнулся рукой, меня дёрнуло под пупком, свет погас, и только в руке осталось затухающее нытьё.

— Шеф, у Криви невербалка проснулась! — бросился к нему молодой аврор. — Вот прямо сегодня, при нас! Здорово, правда?!

— Это когда нам колдофото показывал?

— Вы тоже заметили?

— Конечно, и даже успел поговорить с Дамблдором насчёт проверки магического ядра. Ты собраться успел, Колин?

Я смущённо опустил голову:

— Нет, сэр, я с Люмусом экспериментировал...

— Ты осторожнее, парень, — без палочки, пока не разовьётся самоконтроль, можно очень просто до магического истощения дойти. Ты ведь не хочешь стать сквибом?

— Нет, конечно. Только что мне с плёнками делать?

— В смысле?

— Здесь все мои фотографии, сэр. Целая наша жизнь — моя, папы, мамы, брата... Как я могу хоть что-то оставить?..

— Не нужно ничего оставлять. Всё в шкафу?

— Угу.

— Вот и славно, — аврор подошёл ближе, скрипнув высокими ботинками, — я только сейчас обратил внимание, какая толстая подошва у их обуви, — махнул рукой, вырисовывая палочкой хитрый узор. Подчиняясь его движениям, шкаф задрожал, покрылся едва заметным маревом, и начал уменьшаться. Негр контролировал этот процесс, то и дело поправляя взмахами палочки что-то, понятное одному ему. Через минуту дирижирования магическими линиями, вместо здоровенного шифоньера на полу красовалась его уменьшённая копия, высотой мне по колено.

Я присел возле очередного аврорского чуда, потрогал его пальцами, осторожно толкнул, — малюсенький фото-шкаф качнулся так легко, словно был пустым.

— Осторожно с ним, Криви. Уменьшённые предметы не любят тряски, и переворачивания...

Он нахмурился, думая о чём-то своём, окинул меня оценивающим взглядом:

— Ладно, Мерлин с тобой.

И ещё раз махнул палочкой.

— Теперь можешь хоть в квиддич ним играть.

— Спасибо, сэр!

— А теперь поторопись, тебя ждут внизу. «Чистильщики» уже в пути, и тебе лучше не путаться под ногами, когда они прибудут.

— Да, сэр!

Я покрутил головой, в последний раз глядя на комнату, в которой прожил всю свою жизнь, взял под мышку уменьшённый шкаф, подхватил сумку с вещами, которую мама приготовила ещё два дня назад, кивнул на прощание молодому аврору, и шагнул в дверной проём.

Внизу было не до меня. Невыразимцы копались в своём чудо-комбайне, волшебное коромысло по-прежнему пускало «зайчики» по стенам, а главные лица сегодняшней встречи столпились у нашего камина. Там бухало зелёное пламя, и чей-то встревоженный голос нервно тараторил:

— ... это была провокация, директор! О том, что на мальчика напали дементоры, в Министерстве знают лишь несколько человек, все остальные уверены, что он колдовал без разрешения. Но совы летают без перерыва, словно министр готовит экстренное заседание Визенгамота!

— А что с Гарри?! В каком он состоянии, Артур?

— С ним всё нормально. Он смог вызвать Патронуса, и отогнать тварей! Но, директор, я узнал, что дементоры появились именно тогда, когда возле мальчика не было охраны...

— Минерва, Колина оставляю на тебя, — непривычно серьёзный, если не сказать хмурый, Дамблдор шагнул в пламя, а моя деканша о чём-то задумалась. Я вежливо кашлянул, она резко обернулась, увидела меня, тяжело вздохнула.

— Что-то случилось, профессор?

— На Гарри Поттера напали.

— Что??? — секундочку, я что, в пятую книгу попал? К Розовой Жабе, слизням — инспекторам, и кружку подпольных палочкомахателей?

— Пока ещё ничего не известно, Колин, — профессор опять вздохнула. — Но Гарри сейчас занимается директор, а я займусь вашим будущим. Нам придётся отправиться в... в одно место, где можно будет отдохнуть до утра. А потом мы подумаем, как вам жить дальше. Похоже, вы уже собрались?

— Да, профессор.

— Тогда возьмите меня за руку. Не пугайтесь, если путешествие покажется не слишком приятным — первая аппарация обычно переносится скверно, но мы должны поспешить.