После бала, или Как трудно быть Золушкой (гет)

Как же она зла! Он хочет, чтобы она стала его! Так и заявил, хватая ее под платьем за коленки: «Я хочу, чтобы ты стала моей, Герми!»

Герми. Мерлин! Рон знает ее восемь лет и за все эти годы не смог уяснить, что она — Гер-ми-о-на! Мисс Грейнджер, Вечная Всезнайка, Заучка — кто угодно, но не Герми! Мог бы придумать что-нибудь получше, чем утащить ее с выпускного прямо на глазах у всех. Она до сих пор видела перед собой лица, освещенные все понимающими улыбками. Конечно, только ленивый не прокомментировал их уход и не посвистел вслед. И что? Выручай-комната, цветы, шампанское, свечи?.. Как бы не так — Рональд Билиус Уизли и здесь превзошел сам себя — заброшенное крыло, пустой класс, шпилька, застрявшая в щели между плитами пола, нетерпеливые руки и губы, шепчущие полный бред: «Герми, мы всегда будем вместе». Всегда. С Роном... Лучше бы он молчал, тогда хмель от слабенького пунша, который предлагали выпускникам порядочно нагрузившиеся преподаватели, не выветрился бы так быстро. Как ведро воды на голову.

Еще неизвестно, чем бы закончились все ее слабые попытки вырваться из его цепких объятий. Мерлин! Она снова вытерла губы тыльной стороной ладони. Неужели он не понимает? Ну как ей еще объяснять, если слова: «Рон, ты всегда был мне как брат» воспринимаются со счастливой улыбкой, а его руки пытаются на ощупь определить наличие на ней лифчика? Какого святого ей благодарить за то, что старый рассохшийся шкаф именно в этот момент решил закончить свой земной путь и развалился на части? Воспользовавшись на секунду ослабевшей хваткой будущего великого вратаря сборной страны по квиддичу, ценой прекрасной и страшно дорогой туфли, так и застрявшей намертво между плитами, Гермиона понеслась быстрее лани, не разбирая дороги. Вихрем промчалась по пустым коридорам, по школьному двору, добежала до Запретного Леса и остановилась лишь на этой полянке.

Только здесь, отдышавшись, она почувствовала, наконец, боль в израненной правой босой ноге. Достав палочку, она не спеша наложила заживляющее заклятье и огляделась. Освещенная луной, абсолютно круглая поляна была сплошь покрыта цветами, над которыми волшебными огоньками порхали светящиеся ночные мотыльки. Она никогда не была здесь раньше. Прекрасное место. И сразу защемило где-то в груди: сейчас Гермиона совершенно ясно осознала, что здесь она стоит в первый и последний раз. Утром она выйдет за ворота Хогвартса и навсегда покинет это место, с которым связано столько прекрасных, волшебных, страшных, незабываемых воспоминаний. Сколько всего было... Счастье, дружба, боль, страдания, любовь, мечты... Да, теперь только и остается, что предаваться грезам о несбывшемся. О том, что могло бы быть, но никогда не случится. Завтра начнется новая жизнь, в которой не будет места прошлому.

Она вышла на середину поляны и подняла руки к лунному свету, льющемуся на нее с небес. Повинуясь ее неслышному призыву, цветы и трава потянулись вверх навстречу звездам, сплетаясь в невиданный венок, который так и завис над землей, призывно покачиваясь перед весело смеющейся волшебницей. Кто сказал, что детство кончилось? Гермиона забралась на импровизированные качели: вверх-вниз, вверх-вниз... Ветер свистит в ушах, волосы давно растрепались, и от прически, которую ей целый час делала Джинни, ничего не осталось. Вверх — и пышные юбки взлетают, практически закрывая ей лицо. Вниз — и сердце оказывается где-то в районе голых пяток. Заливистый хохот летит над поляной и растворяется между деревьями, сплошной стеной обступившими маленький островок нечаянной радости.

* * *

Северус Снейп стоял в тени деревьев, сжимая в руках женскую туфельку, и смотрел на Гермиону Грейнджер, бывшую ученицу, а теперь просто прелестную молодую девушку, со странной смесью удивления и горечи. Всего пару часов назад он видел, как младший Уизли утащил свой ценный приз из Большого Зала. Внезапный острый приступ язвенной болезни, сопровождаемый разлитием желчи, вынудил профессора зельеварения срочно покинуть бал и отправиться на поиски лекарства от тоски и несварения. Причудливы пути, которые выбирают люди для перемещения из точки А в точку Б, — дорога Северуса сегодня пролегала через старый заброшенный класс, в котором рыжий ублюдок пытался залезть под юбку лучшей ученице Хогвартса за последние двадцать лет. Конечно же, Снейп не для того, улыбаясь и скрипя зубами, пожимал ей сегодня руку на вручении диплома, чтобы сейчас молча смотреть на это безобразие. Завтра, завтра она сможет делать все, что захочет, но не сейчас... Не на его глазах, перед которыми сгустился туман, видимо, от резкой боли в области желудка или чуть выше. Где-то в рукаве лежала палочка, но это было уже не важно — невербальное заклинание было выпущено в сердцах, навскидку, не целясь, практически от бедра. Хорошо еще, что он не бил на поражение, иначе бедный старый шкаф рассыпался бы в прах. Ну, и все остальное, находящееся в этот момент в классе, тоже.

Когда марево перед глазами рассеялось, малолетних нарушителей нравственных устоев Хогвартса уже и след простыл. Лишь туфелька на шпильке, одиноко лежащая на полу, да туча пыли, оседающая вниз, напоминали о том, что все, происходившее здесь, ему не приснилось. Что-то странное творилось с Северусом. Он прислушался к своим ощущениям: кто-то маленькими коготками скреб в его душе, царапаясь и оставляя саднящие ранки. Нет, это была не совесть — у той были огромные зубы, и грызла она его с остервенением и наслаждением при каждом удобном случае. Сейчас слабое шевеление в груди напомнило ему нечто-то давно забытое и приятное. Он чувствовал себя неуютно. «Надо прогуляться», — так и не сумев разобраться в самом себе, решил Снейп. Свежий воздух всегда приводил его мысли и чувства в порядок. Так и теперь, пройдя достаточно длинный путь в тишине и темноте Запретного Леса, профессор решил, что это просто была минутная слабость на фоне весеннего обострения. Правда, мысль эта тешила его лишь до того момента, пока тропинка не привела его на знакомую поляну с мотыльками...

Сколько он стоял здесь, упиваясь волшебным зрелищем и впитывая в себя звуки серебристого смеха, словно сотканного из лунного света? Мерлин его знает. Прекрасная тропическая бабочка порхала по поляне, и его сердце прыгало в такт с ее взлетами и падениями: вверх-вниз, вверх-вниз... И замерло, когда она, уставшая, затихла, задумчиво глядя в темноту.

Она плакала. Какого... Вот так всегда: ну, не умеет он успокаивать плачущих женщин! И вообще, у него на слезы идиосинкразия! Что ты будешь делать!

— Мисс Грейнджер, вы опоздаете на Хогвартс-экспресс, — ляпнул он первое, что пришло ему в голову.

— Вы бредите, — мисс Грейнджер поступила так же.

Они замолчали, полностью осознавая всю нелепость ситуации. Она — снова растрепанная и заплаканная, с босыми ногами, трогательно выглядывающими из-под вечернего платья, и он — мрачный и таинственный, грозный судия и главный обвинитель, нервно теребящий в руках маленькую женскую туфельку.

— Вы туфельку потеряли, — профессор понял, что надо спасать положение. Не может же он просто так стоять, вглядываясь в бездонные глаза своей, пусть и бывшей, ученицы. Даже если в их влажной глубине отражаются звезды. А хрупкую фигурку так и хочется прижать к себе и защитить от всех бед и невзгод. Помочь, спасти, накормить, обогреть... Тьфу, Северус, надо держать себя в руках — для таких целей нормальные люди заводят собаку. Или хомячка... Но никак не пялятся в лицо малолетке, которая еще вчера сидела перед ним на первой парте и тянула вверх руку.

— Где вы ее нашли? — она смотрела испытующе, словно видела в нем нечто-то, чего он сам не мог разглядеть в зеркале по утрам.

— Там, — совершенно неопределенно махнул он в сторону. — Она лежала там...

Ну, все. Это полный провал. Северус! Ты же не школьник какой-нибудь! Надо на нее рявкнуть и снять баллы... Мерлин, полночь-то уже была — теперь все — Гриффиндор может спать спокойно какое-то время. Точнее, два месяца — до следующего учебного года. Он попытался отогнать печальные мысли:

— Нечего обувь раскидывать везде, — он постарался не смотреть в ее округлившиеся глаза. — Обуйтесь: холодно, простудитесь еще.

— А? — тупо произнесла она, теперь округлив еще и рот.

— Мисс Грейнджер, вы, что, пьяны? — он помахал рукой перед ее остекленевшим взором. — Туфли. Надеть. Надо.

— Вам надо — вы и надевайте, — пришла в себя Гермиона и через секунду снова впала в ступор: профессор послушно опустился на одно колено и, бережно взяв ее ступню в свои руки, надел на нее туфельку. Да так и остался, коленопреклоненный, сидеть у ее ног. Она соскользнула со своих импровизированных качелей и опустилась перед ним на землю. Их глаза оказались практически на одном уровне — он бережно взял ее за руку, отводя взгляд, и через силу произнес:

— Прощайте, мисс Грейнджер.

— Почему? — прошептала она, пытаясь прочитать ответ на свой вопрос у него на лице.

— Мне сорок лет...

— Я это уже слышала, — мягко оборвала она его, отвела прядь черных волос от его лица и нежно провела ладонью по щеке. — Это не важно...

— Это очень важно, мисс Грейнджер, для меня. И для вас, — каждое слово давалось мучительно. — У вас впереди целая жизнь, которую вы не должны провести в бессмысленных фантазиях о школьном учителе. Это скоро пройдет. Первая влюбленность всегда проходит.

Казалось, он говорит сам с собой, вглядываясь во что-то, ведомое лишь ему одному. Гермиона наклонилась ближе и, почти дотрагиваясь губами до его уха, спросила:

— А ваша прошла?

Он отшатнулся. Она не дала ему рвануться прочь, вцепившись в его мантию:

— Вы же знаете, вы все знаете! Зачем же так поступать со мной! Это жестоко... и неправильно. Вы должны дать мне шанс. И себе тоже, — Гермиона приблизила свое лицо к нему и легко, словно бабочка, коснулась уголка его губ. Он вздохнул, казалось, еще мгновение — и он сорвется: сожмет ее в объятьях и все — время остановится. Томительно долго тянулись секунды. Снейп отвел ее руки от себя и поднялся:

— Вам пора, мисс Грейнджер.

Она встала с колен и отряхнулась:

— Вы же знаете, что я всегда иду до конца, профессор Снейп? — Гермиона сунула ему в руку туфельку и захромала к тропинке. Он, до боли сжав кулаки, смотрел ей вслед. Она обернулась:

— Меня зовут Гермиона, — заморгала, отгоняя подступившую слезу и, расправив плечи, заявила: — Когда вам надоест жалеть себя, и вы вспомните о том, что все еще живете на этом свете — отправляйтесь на поиски своей Принцессы, Прекрасный Принц!

Она кивнула на туфельку, в которую он вцепился, как в спасательный круг:

— Эти туфли сделаны на заказ, профессор, в волшебной мастерской — второй такой пары нет больше на всем белом свете. И подойдут они только мне. Не ошибетесь.

Она сглотнула комок, подступивший к горлу, и пошла дальше по тропинке, в мутную белесую пустоту, омываемую ее слезами.

Северус Снейп не двинулся с места. Через несколько минут он поднес к лицу туфельку — поставил ее на ладонь и, всматриваясь в хитроумное переплетение серебристых ремешков, прошептал:

— Когда-нибудь, Золушка, когда-нибудь...