Тот, другой (джен)

Для Петунии Дурсль самым главным сокровищем в жизни был Дадли, её сыночек, маленький принц, ненаглядный и самый-самый прекрасный мальчик на свете. Чудесный ребёнок, красивый, умный, талантливый, он был её отрадой, гордостью, отдушиной в этом порочном мире, где каждый второй готов шептаться у тебя за спиной, сплетничая и абсолютно незаслуженно злословя.

Дадли был чудесным ребёнком с самого своего рождения. Светлый пушок на голове был мягче самой лучшей перины, руки так и тянулись потрепать малыша за розовую пухлую щёчку, а большие светлые глаза пленяли своей глубиной, чистотой и искренностью — одним словом, Дадли был настоящим ангелочком, непорочным и правильным, таким, каким и должен быть сын Петунии, таким, каким должен быть будущий добропорядочный человек, будущий настоящий мужчина.

С годами Дадли, её драгоценный маленький сынок, становился всё хорошее и хорошее. Дружелюбный и общительный мальчик, у которого было много друзей из приличных, хороших семей, спортсмен, почти чемпион во множестве соревнований по боксу, абсолютно незаслуженно не принимаемый публикой и тренерами со всей серьёзностью, умница, к которому бездарные учителя не смогли найти нужного подхода, красивый, статный юноша, у которого не было отбоя от внимания девушек (о которых, к величайшему сожалению Петунии, Дадли с ней не хотел разговаривать, ну да ничего, скромность — тоже хорошее качество, характеризующее правильного человека только с лучшей стороны).

Да, Дадли действительно был ребёнком мечты, и Петуния была одной из самых счастливых — если не самой — женщин на свете. С этой стороны её жизни.

Как и у любой медали, у этой тоже была обратная сторона, и у стороны этой даже имя имелось — Гарри Поттер.

Гарри Поттер, неправильный, не такой как все, ненормальный, неполноценный — одни сплошные «не». Полная противоположность её Дадли, Поттер был глупым, слабым и болезненным, некрасивым — невезучий, постоянно щеголяющий синяками и то и дело непонятно откуда бравшимися переломами, мальчишка был нелюдимым и даже среди любимчиков учителей не числился, а эти вечно лохматые патлы и уродский шрам чертовски сильно бесили Петунию.

А ещё Поттер был странным, был другим. И это было в сто крат хуже всего остального вместе взятого.

Мальчишка был больным, психом, каких надо ещё поискать. Он был таким же, как и его никчёмный отец, этот вечно ухмылявшийся дурак Джеймс Поттер, он был таким же… таким же, как Лили.

Лили… её маленькая сестрёнка… предательница, пошедшая на поводу у этого мерзкого Снейпа! Предпочетшая её, Петунию, глупым сказкам о волшебстве, школе магии и таких же ненормальных, как она сама! Лили, которой больше не было, которую вот так вот грубо и резко забрали у Петунии, которую безжалостно убили эти психи… эти чокнутые… А ведь Петуния предупреждала её, предупреждала! Но Лили, слишком гордая, слишком доверчивая, слишком желавшая верить, и не думала слушать сестру. А теперь… зачем теперь об этом говорить? Теперь — слишком поздно.

Её больше нет. Она ушла, свалив на Петунию своего сына, своё бремя. Ушла, не спросив, не поинтересовавшись, нужно ли было это самой Петунии! Просто ушла, оставив на её шее такого же ненормального, как весь её род, как и она сама!

Лили не спросила, нужны ли Петунии те бессонные ночи, что она провела у сгоравшего от лихорадки мальчишки.

Нужны ли ей были те слёзы, когда Поттер, запинаясь в слишком длинных для его коротких ножек штанинах и утирая рукавами, полностью скрывавшими ладошки, катившиеся по щекам слёзы, всхлипывая, жаловался на то, что Дадли толкнул его, а он упал и выбил зуб, и теперь весь ковёр, который Петуния отмыла буквально несколько часов назад, был залит кровью.

Лили не волновало, как Петуния будет смотреть в глаза своему мужу, как она расскажет ему обо всём, что он о ней подумает. Она не подумала и о сыне Петунии. Какое влияние окажет на Дадли этот… этот мальчишка?.. Ведь нельзя же воспитывать нормальных детей в непосредственной близости от психов! Лили не подумала и о том, как Петуния будет скрывать мальчика от соседей. Что они будут думать? Что они будут говорить?

А что Петуния должна была говорить, когда мальчонка с криками просыпался от ночных кошмаров, в которых видел яркий зелёный свет и крики? Об этом Лили тоже не подумала? Как Петуния должна была объяснить мальчику, где же его мама и папа и откуда и когда у него на лбу появился этот страшный шрам?

А о Петунии Лили подумала? Подумала ли она о том, что придётся пережить Петунии? О выборе, который ей придётся сделать? О выборе между благополучием собственной семьи и довольством Поттера? О нетерпимости к мальчишке Вернона? О его вражде с Дадли? О презрении самой Петунии?..

А о самом мальчишке Лили думала? Думала ли она о том, каково же будет мальчику с нормальными людьми, в обыкновенном мире, не созданном для таких, как он, чуждом для него? О его психике, когда обкорнанные волосы отросли за одну ночь? Когда стёкла исчезают лишь по мимолётному, не до конца сформировавшемуся желанию? О душевном равновесии своего сына?

Нет, Лили не думала, не беспокоилась, не переживала. Она умерла, оставив всё это на долю Петунии, укоротив жизнь своей сестры если не в разы, то уж на приличное количество лет — точно. Лили умерла, ушла, сделав своё бремя бременем Петунии. Ужасным, тощим, ненормальным бременем, но от всего этого не менее беззащитным, чем Дадли, её собственный милый Дадли. Беззащитным и невинным ребёнком с глазами этого ужасного, абсолютно кошмарного и такого же ненормального, как и он сам, цвета. Глазами, каждый жалостливый взгляд которых заставлял Петунию задаваться вопросом: а думала ли Лили?