Суматошный День Рождения (гет)

Предрассветное утро лениво заглянуло в причудливые несуразные окошки Норы, пытаясь добавить к унылой серости последних дней хоть немного светлых красок. Робкое пока солнышко прокралось по чердаку, заглянуло к безобидному упырю, все также проживающему в этой части дома, и скользнуло слабым лучиком в спальню Молли. Конец февраля, как это часто бывало, выдался промозглым. Грязь и жижа так и чавкали под ногами, когда кто-нибудь из обитателей выходил по делам на задний двор, где разномастные резиновые сапоги валялись в поисках своей пары по размеру и цвету. Как Молли не билась с данным казусом, сапоги никак не желали стоять строем, как подобает приличной обуви. Каждое утро приходилось рассортировывать эту кучу, пока кто-нибудь из домашних не начинал выискивать пару самостоятельно, придавая композиции ещё больше хаотичности. Молли подозревала, что без гномов тут не обходится, когда в сотый раз наводила порядок. Но сегодня, первого марта, наконец-то пробилось слабое солнышко сквозь пелену надоевших туманов, и Молли с удовольствием зажмурилась, окончательно просыпаясь. Она вспомнила, как много лет назад (а вроде это было вчера!), в такое же утро на свет появился Рон — вот так же солнце раздвинуло тучи впервые за много дней. Двадцать шесть лет назад. Мерлин ты мой, неужели Рону уже двадцать шесть?

Приятные воспоминания и думы, неспешное пробуждение всего дома прервались внезапно и резко, как захлопывается мышеловка. Где-то наверху стукнула дверь, защёлкнув эту самую мышеловку безмятежного утра.

— Мама!

Сердце испугано скакнуло вниз и, кажется, там и осталось. Молли, как была в ночной рубашке, на ватных ногах выпала в коридор. Кричал Рон.

Накануне в Нору прибыло семейство Уизли, хотя, хм, без уточнения никак не разобраться! В общем, семья Рона решила погостить немного у Артура с Молли. Гермиона находилась уже в декретном отпуске, у Рона был перерыв в сборах в межсезонье, вот молодые и решили сменить смог мегаполиса на свежий воздух окрестностей Норы. Родителей Гермионы ребята посетили буквально перед поездкой, успокоив и уверив, что всё будет в порядке, и через пару неделек Гермиона, как послушная пациентка, прибудет в забронированную палату больницы Портленда. Самочувствие будущей мамочки в последнем триместре было вполне оптимистичным, поэтому лечащий врач Гермионы легко отпустил её, взяв слово вернуться в Лондон не позднее пятнадцатого числа, когда до сроков останется совсем немного.

Джинни и Гарри, которые совсем недавно стали родителями во второй раз, тоже находились в Норе. Гарри чувствовал себя спокойнее, зная, что Джинни с сыновьями вверены неустанной заботе и опёке суетливой бабушки Молли. Годовалый Джеймс и двухмесячный Альбус Северус ни на минуту не оставались без бдительного присмотра и ухода. Молли пыталась впихнуть в Джеймса лишнюю ложку каши («Джинни, мальчик такой худенький!»), никому не доверяла купать Ала («Вы ему ножку сломаете, уйдите отсюда!»). Но Джинни не сердилась на мать, а была благодарна. Вторые роды отняли много сил, да и Джеймс был ещё крошечным, поэтому квартира на Гриммо пустовала, поджидая подросшее семейство не раньше осени.

Вечером дружно сидели за столом, как в старые добрые времена, много шутили, смеялись и разошлись спать уже далеко за полночь, после того, как Рон, излишне эмоционально вращая вилкой, угодил в стоявший на комоде подсвечник и чуть не устроил небольшой пожар. Малыши Поттеры сладко спали в своих кроватках, когда Джинни, Гарри, Рон и Гермиона наконец-то поднялись наверх. Семья Гарри перебралась в комнату близнецов — там было побольше места, хотя Джинни и жаловалась, что здесь до сих пор пахнет порохом и всё время ожидаешь, что какая-нибудь безобидная штуковина выстрелит тебе в глаз.

Рон с Гермионой расположились в комнате с оранжевым покрывалом ПП, которое заботливая Молли заштопала золотистыми нитками. Казалось, что среди игроков летают маленькие снитчики. Гермиона не очень хорошо себя чувствовала, но списала своё состояние на тряску в дороге. Воспользоваться камином будущие родители не рискнули, трансгрессия тоже отпадала как средство перемещения, а потому пришлось воспользоваться услугами Ночного Рыцаря. Рон всю дорогу стоял возле Эрна и ревностно следил за его вождением, боясь, что тот не успеет таки увернуться от какого-нибудь мусорного бачка. Один раз автобус всё же резко затормозил, когда прямо по пешеходному переходу в Абергавани прошествовала важная кошка. Рон так недобро зыркнул на Эрна, что тот оставшуюся часть пути ехал гораздо аккуратнее, а Стен Шанпайк ретировался со своими вопросами на более безопасное расстояние.

— Эй, Рон! А правда, что ты на встрече с Осами ходил в футболке с изображением дихлофоса и надписью «Нет паразитам!», и их вратарь обещал тебе начистить древко метлы?

— Если ты сейчас не заткнёшься, я засуну тебе это древко сам знаешь куда!

К утру стал побаливать живот. Гермиона ворочалась, сон ушёл совсем. Не хотелось будить Рона, который по-детски причмокивал во сне, обняв Гермиону одной рукой. Когда вчера засыпали, Рон долго разговаривал с пузом, радуясь каждый раз, когда получал удар в ухо.

— Гермиона, он меня узнаёт!

— Рон, ты такой смешной... — Гермиона счастливо гладила рыжие вихры мужа, которые щекотали живот.

В весе она прибавила немного, но выдающееся пузо уже изрядно утомило. Гермиона даже считала дни, когда это всё закончится. Немного нервничала, но полагала, что всё должно пройти нормально. Во-первых, она находилась под присмотром компетентных колдомедиков, во-вторых, получила кучу советов от Джинни, которая успела уже дважды пройти через это испытание. Джинни смешила Гермиону подробностями и некоторыми деталями, и у Гермионы начинал болеть живот от смеха, когда две подруги, уединившись от мужей, начинали в который раз прохаживаться по этой теме.

— Умоляю, Джинни, перестань! — Гермиона держалась за живот, когда Джинни рассказывала интимные подробности супружеских отношений с Гарри в последние дни перед родами.

Но сейчас низ болел по-настоящему. Всё тянуло, были не очень комфортные ощущения. До родов оставались ещё три недели, поэтому Гермиона отмела тревогу, списав всё на дорогу и усердное поедание вчера вкусностей Молли, которая и слушать не хотела ничего о том, что Гермиона не голодна. Улыбнулась, вспомнив, с каким почти неприличием Рон набросился на материнскую стряпню. Сама она готовила вполне сносно — ну, яичница там, пиццу подогреть… но, собственно, когда ей готовить? Молли всегда поддерживала невестку и уверяла, что всё придет со временем, не стоит даже огорчаться, хлопая Рона при этом полотенцем, когда тот вставлял свои пять кнатов про переваренные макароны или пригоревший плов.

Через какое-то время боль стала совсем неуютной, Гермиона уже не могла терпеть и решила встать, немного походить. Когда переползала через Рона, придерживая так некстати разбушевавшийся живот, новый приступ боли накрыл своей внезапностью. Гермиона охнула. Рон, минуту назад безмятежно улыбавшийся во сне, подскочил ежесекундно, хотя обычно, чтобы его разбудить, требовалось недюжинное терпение.

— Гермиона, что случилось? Где болит? Это... это не оно, нет?

— Нет, нет, Рон, все в порядке, я вчера переела, да и в Рыцаре подрастряслась, сейчас похожу, и всё пройдёт.

И тут же новый спазм, который заставил повалиться на кровать.

— Ох... да что же это.

Рон вылетел из спальни, и вот тут-то и закончилось мирное неспешное утро.

— Мама!

Через пять минут бестолковых сталкиваний на лестнице, обрывочных объяснений и выяснений картина немного прояснилась.

— Джинни, ты забыла одеться! — ошарашенный голос Рона, не привыкшего лицезреть грудь сестры, весьма прибавившуюся, кстати, после родов.

— Заткнись, Рон! Гермиона, где болит? — тревожный вопрос Джинни, присевшей возле кровати подруги.

— Джинни, на, накинь! Рон, давно это началось? — Молли с халатом в одной руке и почему-то с вязаным носком в другой.

Ещё через несколько минут стало понятно, что у Гермионы начались роды. Паника одних сменилась деловитой деятельностью, а испуг других только усилился полной растерянностью.

— Мам, может, ещё всё рассосётся? — со слабой надеждой Рон.

— Нет, сынок, это обычно не рассасывается, — на полном серьёзе констатировал Артур, примчавшийся сразу после жены.

В общем, Молли развила бурную деятельность. Впавшего в бестолковое состояние Рона Гарри увёл на кухню, чтобы не мешался под ногами. Артур взял клятвенные уверения, что ему немедленно пошлют сову обо всех новостях и отбыл на работу, кляня свой отдел на чем свет стоит, что случалось крайне редко.

О транспортировке в больницу не могло идти и речи. В Оттери-Сэнт-Кэчпоул имелась, конечно же, вполне квалифицированная медицинская помощь, но вызывать медиков маглов в Нору было весьма проблематично. Молли железным голосом заставила всех, в первую очередь, угомониться. Джинни встревожилась не на шутку, но видя уверенность матери, немного успокоилась. Сама виновница паники выглядела не лучшим образом. Молли быстренько перестелила кровать, уложила Гермиону и напоила отваром — как она объяснила, облегчающим боль.

В это время на кухне Гарри безуспешно пытался привести в чувство Рона, который просто потерялся. Да, они готовились с Гермионой к этому событию, он даже подумывал присутствовать на родах, но всё это казалось ещё таким далёким. Никак не верилось, что всё происходит на самом деле. Его девочка, его Гермиона лежала там наверху, и сердце просто забывало биться от тревоги. Гарри протянул Рону чашку кофе. С верхнего этажа донёсся новый всплеск криков и шума. Чашка с кофе полетела на пол, обезобразив выскобленный пол коричневым пятном. Рон вскочил, поскользнулся, схватился за плечо Гарри и уставился невидящими глазами, до синяков сжимая плечо друга.

— Рон, всё будет хорошо. Сядь, дай я водой холодной смочу.

Рон непонимающе, нехотя попытался понять, про что толкует Гарри.

— Я плечо тебе сжал? Прости, я не хотел.

— Я не про плечо. Твоя рука. Ты кофе пролил, ожог будет, дай я водой смочу.

Гарри намочил полотенце и обернул кисть Рона. Рон не чувствовал боли. Боль на сердце и тревога почище каких-то там ожогов. Волдыри? Да Мерлин с ними! Гермиона... Боже, мамочка, помоги ей.

Прибежала Джинни, распорядившись вскипятить воду, схватила чистые полотенца и унеслась, сообщив, что у Гермионы отошли воды.

Рон не мог сказать, сколько прошло времени. Время остановилось. Он не знал, минуты текли или часы. Вокруг что-то происходило, кто-то что-то ему говорил, но он ничего не понимал. В какой-то момент он увидел, что на руках у него сидит Джеймс. Рон как бы очнулся, посмотрел на племянника и понял, что предательские слёзы никак не желают загоняться обратно. Джинни, все утро сердившаяся на брата, подхватила сынишку, передала его Гарри и вдруг тепло прижала к себе голову Рона. Как мама. Рон обнял Джинни за спину и разрыдался. Постыдно, как маленький мальчик. Гарри тактично ушёл с Джеймсом, поднявшись наверх к Алу. Джинни поцеловала Рона в макушку и произнесла:

— У дементоров боли, у Рони всё заживи. Рон, ну чего ты? Гермиона у нас сильная девочка, все будет хорошо.

Да, они часто язвили по отношению друг к другу, Рон слышал от сестры слово «придурок» чаще чем «доброе утро», но они по-настоящему любили, по-Уизлевски, стесняясь иногда слов, но готовые друг за друга перегрызть глотку любому обидчику .

— Спасибо, Джин. Я что-то совсем расклеился.

— Ничего, братишка, там же мама с ней, а уж она-то по этой части специалист... семикратный.

Рон посмотрел на Джинни, поймав в её взгляде нежных бесят, и расхохотался. Они смеялись до слез, сменив нервное напряжение нервным же смехом. Прибежал Гарри, покрутил пальцем у виска, убежал.

— Рон, достань-ка свечей из того ящика, пока ты немного вменяемый.

— Свечей? Зачем тебе днём свечи?

— Боже, ты хоть знаешь сколько времени? Уже шесть вечера, скоро стемнеет, к твоему сведению.

Рон, как в первый раз, огляделся. Точно! За окном весенние сумерки уже вступали в свои права. Сколько же часов прошло? Это не нормально, что-то не так, наверное.

— Джинни, почему так долго? Гермиона... она... она не умрёт?

— Помёт докси тебе на язык! Что ты болтаешь? Я была только что у них, там всё по плану, уже немного осталось.

В подтверждение слов Джинни сверху раздался приглушённый вопль Гермионы. Даже стены не могли скрыть крика боли, несколько часов уже терзающей Гермиону.

Всё было не совсем хорошо. Она понимала это, хотя Молли браво уверяла, что всё в порядке и решительно не о чем беспокоиться. Ребёнок, который никак не желал перестать мучить её, обещал родиться крупным. Молли учила Гермиону дышать, обтирала её полотенцем, болтала без умолку, пытаясь отвлечь, а Гермиона чувствовала, что силы её просто на исходе. Она не сможет. Она никогда не разродится, это никогда не прекратится. Господи, сделай так, чтобы всё побыстрее закончилось. В жизни больше не буду беременеть, хватит с меня... боже, как же больно-то.

— А-а-а! — Гермиона, как ни старалась, не могла больше сдерживаться.

— Кричи, кричи, моя хорошая!

Гермиона судорожно вцепилась в руку Молли. Новые схватки были на порядок сильнее. Казалось, всё нутро сейчас просто разорвётся. Боль была уже не периодической — постоянной. Новые волны накатывали, не дав отдышаться от старых, Гермиона не понимала, как это можно терпеть, но каким-то образом всё же терпела и находилась в сознании, хотя снадобье Молли и сделало это самое сознание слегка размытым.

Иногда Гермиона проваливалась в забытьё. Один раз она ясно увидела себя на берегу моря. Они с Роном шли, держась за руки, шлёпая по ласковой прибрежной косе. В рыжей шевелюре Рона резвились блики солнца, а лицо приятно холодили прохладные брызги моря. Гермиона открыла глаза. Заходящее солнце играло в рыжей копне озабоченной Молли, весь день проведшей около жены сына — она как раз обтирала губкой лицо измученной роженицы. Сил совсем уже не осталось, Молли не отпускала Гермиону ни на минутку.

Гермиона снова погрузилась в сладостное забытьё…

* * *

Она шла по коридору, не замечая, куда именно идёт. Всю ночь проплакала, промочив ни в чём неповинную подушку насквозь. Утром пришлось собирать себя в кучу, но даже нехитрые манипуляции с палочкой у зеркала не могли убрать красноту глаз. На полном автопилоте привела в более-менее приличный вид свои непокорные волосы, с досады выдрав изрядный клок. Ладно, сойдёт. Можно подумать, что у неё лёгкий насморк. Вон нос распух, глаза красные. Насморк летом, ну да. А, ещё лицо зеленоватого оттенка — утром опять вырвало.

Она с тоской вспомнила вчерашнюю ссору. Хотя они вроде и не поругались, но чувство безысходности и отчаянной обиды присутствовало.

Совсем не так она всё это планировала. Когда узнала, что беременная, казалось, крылья выросли за плечами. Это было так чудесно, не смотря на жуткий токсикоз. Она прислушивалась к себе, замирала, пытаясь понять, почувствовать, что внутри неё зародилась маленькая жизнь.

В глубине души она завидовала Джинни, которая совсем недавно объявила на семейном ужине в Норе, что они с Гарри скоро станут родителями во второй раз. У них с Роном пока не получалось. Рон совсем не переживал по этому поводу и, когда Гермиона робко завела разговор о детях, тут же сгрёб её в охапку, дурашливо сопя в ухо, мол, успеем. Какой же он ещё был мальчишка! А ей хотелось ребёнка. Она смотрела на маленьких детей, и сердце мучительно сжималось от умиления и нежной грусти. Какой он будет, их с Роном малыш? Рон постоянно разъезжал по сборам, сама она была завалена работой, так что их жизнь нельзя было назвать степенной и размеренной, чтобы заводить детей сейчас. Но месяц бежал за месяцем, принося точно в срок, как по расписанию, разочаровательные дни. Гермиона огорчалась и старалась не показывать вида, ведь им правда было хорошо вдвоём. А дети. Дети будут, в этом она убеждала себя, правда, не слишком уверенно.

Тогда, в июне, когда Поттеры объявили о своём скором прибавлении семейства, на неё, не иначе, как что-то накатило. Они давно уже с Роном не стеснялись друг друга в некоторых вопросах, но в ту ночь она удивила даже саму себя. Потом Рон с Гарри уехали на летние сборы, почти на месяц, и жизнь потекла в обычном русле. В министерство на летнюю практику приехали студенты из Франции. Гермионе в нагрузку прикрепили двух ребят, и времени ковырять в своих мечтательных ранах просто не было. Практиканты были дотошными, энергичными молодыми людьми, с неподдельным почтением обращались к Гермионе, хотя по возрасту она была ненамного старше. Так что того, что привычные дни не наступили, она в круговерти ритма жизни не заметила. Лёгкое недомогание Гермиона списала на постоянную занятость и недосып. Вдобавок к практикантам добавилось ещё работы, сваленной на неё двумя сотрудниками отдела, благополучно слинявшими в отпуск. Но она не жаловалась, брала документы на дом и просиживала с ними далеко за полночь. Рон, когда приехал со сборов на пару дней, пригрозил, что сожжет все документы в камине, если у неё в следующий раз будут такие синяки под глазами. Вообще-то, вся команда ещё продолжала находиться на базе в Ирландии. Рон уговорил Миена отпустить его на пару дней — всё равно сейчас пробовались запасные вратари. Рон объявил Гермионе, что ужасно соскучился, и что буквально через пару неделек у них будет настоящий полноценный отпуск.

— Давай съездим куда-нибудь, — он мечтательно обнял Гермиону и притянул к себе.

— Рон, я не могу сейчас, ты же знаешь, у нас поуходили в отпуска, некому работать.

— Ты когда-нибудь перестанешь думать о своей работе?

Возражения Гермионы были бесцеремонно закрыты губами мужа.

Всё было так хорошо! Конечно, в отпуск её никто не отпустит, но можно на выходных выбраться в Нору. Гермиона с нетерпением поджидала Рона. Джинни тоже ожидала окончания сборов, так как они с Гарри задумали сделать ремонт в доме. Гермиона часто виделась с подругой. Иногда Джинни приходила в обеденный перерыв и силой заставляла её покинуть душный кабинет хоть на полчасика. Они перемещались в кафешку неподалёку от министерства, расположенную на шумной улице. Здесь всегда была свежая выпечка и лёгкие салаты. И изумительный капучино, который позволял дожить до вечера в бешеном ритме.

Вот и на той неделе Джинни, как обычно, вытащила подругу перекусить, ловко отправив практикантов в буфет выпить чаю. Она всю дорогу пересказывала Гермионе новости про Джеймса — и когда они перебегали дорогу в неположенном месте, и когда усаживались за любимый столик в кафе с видом у окна.

— Гермиона, тебе как обычно? — Джинни уткнулась в меню, заправив за ухо выбившуюся рыжую прядь.

— Джин, я не голодная, что-то совсем не хочется. Закажи мне сок.

— Да ты посмотри на себя! Зелёная, как мандрагора, вытащенная на свет! Давай-ка, я закажу нам по рыбному салату.

Вид салата, вернее, запах, вызвал такой спазм, что Гермиона испугалась, что опозорится у всех на глазах. Да что же это такое? Тошнота в последние дни стала почти постоянным спутником. Еле справившись с приступом, Гермиона, извинившись, направилась в дамскую комнату, так скоро, как позволяли дрожащие ноги. Нет, Рон прав, надо всё же отдыхать немного. Она чувствует себя, как последняя развалина. А ещё только полдень, до вечера так далеко. Гермиона вдруг с тоской вспомнила про кровать и тишину комнаты. Когда она вернулась за столик, Джинни пристально посмотрела на неё, усмехнувшись:

— И давно это у тебя?

— Это что? Рон прав, я слегка замоталась на работе. Наверное, на выходных плюну и не возьму документы домой.

— Гермиона, ты правда дурочка или прикидываешься? Какой у тебя срок?

— Срок? О чём ты?

— Мерлин драный, мне тебе ещё, может, объяснить, как дети получаются? — Джинни похлопала себя по животу. — Так, думаю, мой братец сам прекрасно справился.

До Гермионы целую минуту доходило, что ей пытается объяснить Джинни. На её лице отразилась целая гамма чувств. От недоумения до шокового удивления.

— Джин, ты думаешь, это оно?

Джинни закатила глаза.

— О, господи, иногда я думаю, что ты с Роном спишь, стыдливо отвернувшись к стенке. Давай, поднимайся, сейчас узнаем.

И Джинни потащила подругу в обыкновенную магловскую аптеку, где приобрела тест. Лучший результат можно было обнаружить утром, натощак, поэтому Джинни взяла с Гермионы клятвенные заверения, что та сразу ей пошлёт Сычика, как узнает.

Гермиона ужасно нервничала. А если нет? Если подозрения Джинни окажутся напрасными? Опять возвращаться в это уныние, когда каждый месяц ждёшь, что вот-вот сейчас точно получится. Ни один экзамен Гермиона не сдавала так напряжённо, как обыкновенный тест на беременность. Она внимательно изучила инструкцию, сделала всё, как было написано. Боялась взглянуть на результат. Что там? Всё же собралась с духом. Сколько не стой с закрытыми глазами, бумажка не поддастся легилименции, пришлось взглянуть. Она смотрела на чёткие две полоски и не понимала, что она чувствует. Радость? Испуг, что это недоразумение и нельзя поверить? На ватных ногах опустилась в кресло, пытаясь подсчитать, какая у неё задержка. Господи, любимая нумерология тут не поможет, никак не удавалось сосредоточиться. Через какое-то время она поняла, что сидит всё в том же кресле с самой дурацкой улыбкой на лице и тихонько прислушивается, боясь спугнуть своё счастье. Из ступора её вывел шорох крыльев Весты, семейной совы Поттеров, которая нетерпеливо протягивала лапку Гермионе. Отвязала записку трясущимися руками. Размашистым почерком Джинни в письме значилось три слова: «Ну? Что там?»

Наверное, это вполне типичная жизненная ситуация, но ничего нет странного в том, что дни, оставшиеся до приезда Рона, Гермиона теперь считала с томительным ожиданием. Она не стала посылать ему сову, взяла клятвенные заверения с Джинни, что та не скажет пока никому ни слова. Она хотела сообщить ему сама. Глядя в глаза. Эту потрясающую новость — у них скоро будет ребёнок.

И поэтому, когда Рон вчера вернулся и поник от её новости, весь мир сразу рухнул. Рон начал доказывать, что ребёнок сейчас совсем не вовремя, он просто не готов. Его почти не бывает дома, он думал о детях, да, но ему казалось, что пока им хорошо и вдвоём. Гермиона расплакалась, закрывшись в ванной, Рон пытался к ней ворваться, что-то кричал и доказывал, что она неправильно всё поняла, но Гермиона так и не открыла. Потом она ушла спать в гостиную. Рон, после нескольких тщетных попыток пристроиться рядом, ретировался в спальню. Всю ночь Гермиона проплакала. Она понимала, что её слезливое состояние связано, скорее всего, с её положением, что Рон, в принципе, не сказал ничего плохого, но слёзы обиды всё жгли и жгли. Забывшись только под утро, она проснулась от резкого запаха. Рон, только что из душа, с всегда обожаемым ею ароматом туалетной воды, сейчас вызвал совсем другую реакцию. Оттолкнув наклонившегося мужа, Гермиона успела выдавить:

— Рональд Уизли, меня от тебя тошнит! — и пулей унеслась в туалетную комнату.

Надо было как-то собрать себя в кучу и идти на работу. Конечно, Гермиона не очень хорошо поступила, когда шмыгнула из квартиры, ничего не сказав Рону. Надо было поговорить, объясниться. Она понимала, что он выбит из колеи и переживает, но сил разговаривать прямо сейчас не было. Она малодушно трансгрессировала прямо из коридора, пока он гремел на кухне, готовя им завтрак. Привела себя в порядок в ванной и улизнула.

Она шла по коридору, не замечая, куда именно идёт. Старалась ни на кого не смотреть, автоматически отвечала на привычные дежурные утренние приветствия. В лифте опустила голову вниз, чтобы ни с кем не встретиться взглядом. Обычно на работе она полностью избавлялась от своих проблем, но сегодня, похоже, ей это не удастся. Хотелось поскорее закрыться в своём кабинете и никого не видеть. Хорошо, что практиканты отбыли позавчера, хоть не будут мешаться под ногами. Почти добежав до кабинета, она вынуждена была остановиться. На скамеечке, которые были расставлены для посетителей на их этаже, сидела пожилая женщина. Морщинистое лицо подсказывало, что колдунья весьма почтенного возраста. Гермиона пробежала бы мимо, но старушка вдруг робко ухватила её за руку.

— Доченька! Помоги мне, пожалуйста.

Гермиона всегда с уважением относилась к людям старшего возраста. Она, насколько могла, придала лицу выражение участия.

— Да, мэм. Я вас слушаю.

— Ты мне не поможешь? Я первый раз в подобном месте. Понимаешь, у моего правнука сегодня День Рождения, а я и в Лондоне бываю не часто. Стара я уже для трансгрессии, чтобы из своего захолустья выбираться. Он молоденький, недавно тут работает. Вот хотела его поздравить.

Гермиона в душе недоумевала, почему дежурный по атриуму пропустил старенькую волшебницу, не подсказав, на какой ей этаж нужно, и вежливо разъяснила, как добраться до Отдела по уходу за магическими существами. Гермиона с удивлением вдруг почувствовала, что ей уже не так хочется закрыться в своём кабинете и что она продолжает беседу со старушкой вовсе не из-за политеса. А волшебница взяла Гермиону за руку и неожиданно произнесла:

— Доченька, у тебя глазки красные. Дай я тебя полечу. Не бойся.

Гермиона дёрнулась было в испуге, но ладошка старой волшебницы была удивительно успокаивающей.

Старушка стала что-то бормотать на неведомом Гермионе языке. Под свои песнопения она водила по её лицу руками, дотрагивалась кончиками пальцами до глаз, носа, щёк, и на Гермиону повеяло спокойствием и чем-то, чему она не смогла бы сейчас дать определение. Это было похоже не лёгкий транс, она с удивлением ощущала состояние полёта. А колдунья, закончив только ей ведомые песни, взяла Гермиону опять за руку и произнесла:

— Запомни! Ты — самая красивая. Ты — самая умная. Ты — самая счастливая. И у тебя всё будет хорошо. Я люблю тебя.

Гермиона всё ещё находилась во власти чар ведуньи, а когда очнулась через пару секунд, старушки уже не было. Можно было подумать, что тут вообще не было никакой волшебницы. Гермиона, с удивлением озираясь по сторонам, дошла до своего кабинета, и ещё долго не могла прийти в себя. Хорошо, что сегодня она тут была одна, не надо было делать умное лицо. Она поняла, что совсем уже не сердится на Рона и что ей совсем не хочется работать, что бывало крайне редко. Справедливо решив, что работа не оборотень, в Запретный лес не убежит, она уселась за рабочий стол и просто стала заниматься ничегонеделанием, для вида положив на стол отчёт. Она думала про Рона, про их отношения, и поэтому совсем не удивилась, когда через полчаса на пороге появился её муж собственной персоной. С чисто роновским выражением лица он протянул ей огромный букет роз.

— Гермиона, прости меня. Больше так не делай, хорошо? Я чуть с ума не сошёл, когда ты утром сбежала.

Гермиона молча взяла букет, но одна деталь заставила её забыть, что она вроде как ещё сердится. Из букета, внутри упаковки, торчали бумажки.

— Рон, что это? — она вытащила кусочек пергамента и ещё три небольших ярких конверта.

— Ну, вот это, — Рон указал на пергамент, — это твоё заявление на отпуск, подписанное Кингсли. Я был у него, он подписал без разговоров, потому что ты просто обязана немного отдохнуть. Тебе надо беречь себя. А это, — теперь он смущённо показывал на конвертики, — это билеты в Дижон, ты же хотела туда, я подумал, что мы бы могли поехать, ну и…

— Рон? А почему билетов три?

Уши Рона уже вовсю были истинно гриффиндорскими:

— Ну, нас же теперь трое. Ты, я и, и наш малыш.

Гермиона подняла на Рона взгляд и утонула. Он, поняв, что она больше не сердится, быстро приблизился к ней, обнял, уткнувшись в плечо, и они долго вот так стояли. Когда оторвались друг от друга, увидели, что по кабинету порхают бабочки. Гермиона тихонько засмеялась. Рон, с нежностью глядя на неё, шёпотом произнёс:

— Это будет его первое путешествие.

— А если будет девочка?

— Не важно. Главное, чтобы она была похожа на тебя. Ты самая умная. Ты самая красивая.

— Я самая счастливая.

— Я люблю тебя…

* * *

Гермиона вынырнула на поверхность сознания от невозможной боли. Роды перешли в свою заключительную часть, хотя она вряд ли отдавала себе отчёт в том, что схватки стали сильнее. Несколько потуг под неустанным подбадриванием Молли, дикая боль, когда уже не стесняешься своих криков, а просто молишь небо, чтобы это наконец-то закончилось. Очередная порция раздирающих мук оборвалась, как будто что-то вывалилось прямо из самого нутра. Ужасное чувство, словно из тебя заживо вытянули кишки, но в то же время и понимание, что всё. Гермиона откинулась на подушку. Странно. Только что она буквально изнывала от пота, а тут её прошиб такой холод, что застучали зубы. Гермиона лежала, тряслась в ознобе, остатками сознания пытаясь понять, что всё это на самом деле, что всё позади. Господи, кто же родился? Почему не слышно крика малыша? Мысли в долю секунды пронеслись в затуманенном сознании. Молли в эту секунду распутывала пуповину, обернувшуюся вокруг шеи младенца. Вот почему так долго Гермиона не могла разродиться. Малыш неудачно перевернулся во время своего путешествия из лона матери. Но Молли действовала уверенно. Заклинание ножниц. Очищающее заклинание. Так, теперь не забыть наложить на Гермиону ненадолго заклинание тяжести на живот, чтобы всё было в норме. Молли взяла ребёнка на руки — ему уже ничего не угрожало. В тот момент, когда Гермиона подняла в тревоге голову, чтобы узнать, что случилось, комнату под чердаком огласил долгожданный первый крик нового пришедшего в этот мир младенца. Последний луч заходящего солнца чиркнул по окошку и озарил ярким светом прекрасное создание. Это была девочка. Маленькая, хорошенькая, очаровательная, немного сердитая пока ещё на все неудобства, доставленные ей этим миром. Молли положила малышку Гермионе на грудь, и молодая мама ощутила такое тепло от этого комочка, что внутри всё сжалось. Многочасовая боль была забыта. Вот оно — счастье, лежит тут, рядышком, свернувшись кутёнком у самого сердца. В глазах Гермионы стояли слезы, она нащупала в пелене, застилающей глаза, руку Молли и сильно сжала.

— Спасибо... мама!

Молли даже не пыталась сдержать своих слёз счастья. Она не позволила себе ни на секундочку подумать, что что-то пойдёт не так, но только сейчас поняла, как же она нервничала и в каком находилась напряжении весь этот трудный день.

Артур появился в дверях кухни одновременно с Молли, когда она, перевесившись через перила, позвала Рона по имени.

— Рон! Сынок!

Рон смотрел во все глаза на мать, пытаясь понять, с хорошей новостью она появилась или нет. Плачет. И улыбается. Господи, да тут ни одно сердце не выдержит, ей Мерлин!

— Рон! Поздравляю! Всё хорошо.

Охи, ахи, вскрики. Рон понимал лишь одно — что не очень понимает, что всё это происходит на самом деле.

— Кто? Мальчик?

— Нет!

— А кто тогда?

Хихиканье Гарри, шепот Джинни: «Кто, кто… Уизли в кожаном пальто».

Все ринулись к лестнице, ширина которой, понятное дело, не рассчитана была на такой поток одновременно. Небольшой затор, борьба (победил Рон!), лихорадочное взбегание по лестнице, робкое замешательство...

Рон открыл дверь. Увидел свою Гермиону, уставшую, невозможно прекрасную, улыбающуюся новой улыбкой. Одной рукой Гермиона придерживала на груди свёрток из полотенец. Живой сверток. Все звуки мира ушли. Рон был в настоящем со своими родными, но одновременно он был в прошлом.

Вот конец июня, когда у Гермионы наметился небольшой отпуск, и они на ближайшие выходные Рона завалились вместе с Гарри и Джинни в Нору. За ужином Джинни объявляет семейству, что скоро они с Гарри опять станут родителями. Поздравления, эмоции шумных Уизли.

— Когда это вы успели? Гарри на сборах вроде был? — Рон как всегда со своей тактичностью.

— Ну что тебе жалко, что ли? Пусть бегает ещё один племянник! — ответ ядовитой Джинни.

Ночью Гермиона необычно ласкова и требовательна одновременно, они занимаются любовью самозабвенно, не особо беспокоясь о звукоизоляции — не до неё, чес слово. Утром Джинни кидает игривые взгляды на Гермиону, Гарри краснеет всякий раз, когда Молли спрашивает, как спалось?

У Рона длительные летние сборы, с Гермионой видятся урывками, но не совсем уж он редко видит свою жену, чтобы не заметить, что она, как бы сказать, слегка поправилась в груди.

Известие о беременности, неоднозначная реакция его, Рона, на всё происходящее. Слёзы Гермионы, обиды, бурное примирение. Просто ему нужно привыкнуть к этой мысли, принять. Надо же, он будет отцом. Стал. Сегодня, первого марта две тысячи шестого года.

Рон взял малышку на руки. Джинни говорила, что новорождённые страшненькие, красненькие и сморщенные. Боже мой, он в жизни не видел ничего прекраснее! Рыжие волосёнки обрамляли белоснежное личико дочурки. Ярко красные губки были сложены причудливым бантиком. Тоненькие ниточки рыженьких бровей. Глазки закрыты, не понятно пока, какого же они будут цвета? Носик, твёрдой пуговкой сопящий тёплым дыханием. Рон прижал к себе новорождённую свою дочку, понимая в этот момент, что если и есть в мире мгновения счастья, то вот такие. Ради этого стоит жить. Всё неважно. Все беды, невзгоды, несбывшиеся мечты и амбиции. Вот оно счастье, сопит себе на руках отца. Рон встретился взглядом с Гермионой. Они без слов понимали друг друга. «Спасибо, родная», — шептали его глаза. «Я тоже тебя очень сильно…» — нежно отвечал её взгляд.

— Она похожа на розу, — от всех волнений голос Рона был слегка надтреснутым, как при простуде.

Ещё раньше, когда выбирали имя для малыша, Гермиона, помешанная на своей нумерологии и магии цифр и значений, предложила Рону назвать ребёнка по первой букве имени родителей. То есть первенца на букву «R», а второго ребёнка, если он будет, на «H». Рон скептически отнёсся к идее жены, но спорить с беременной Гермионой было равносильно тыкать палочкой в пасть дракону, поэтому он не стал говорить всего, что думал. Хотя, допустим, имя Руперт для мальчика очень даже ничего! Вопрос в том, будут ли потом ещё дети, да и на «R» женские имена ему ни одно не нравились. Но вот тут, произнеся «роза», Рон уже знал, как зовут их малышку.

— С Днём Рождения, Рон! — Гермиона с любовью смотрела на мужа.

Шушуканье за спиной Джинни с Гарри. (Мерлин драный! Ну надо же! Совсем из головы вылетело за всеми событиями! А ведь даже подарок приготовили!)

— А это что? Типа подарок? Спасибо, родная, — Рон присел на краешек кровати, аккуратно укладывая Розу матери на руки.

Вы ругаетесь на своего ребёнка? Вы сердитесь за разбросанные вещи, невымытую тарелку. Вам надоели вечно разбросанные игрушки, порох для камина опять высыпан в лоток для Живоглота. Вспомните этот момент. Ради этого стоит жить.

Роза Уизли родилась первого марта две тысячи шестого года. Родители её — Рональд и Гермиона Уизли.

Многочисленные дядюшки, тетя Джинни, бабушка и дедушка Уизли, не менее заботливые бабушка и дедушка Грейнджеры. Пока маленькая Роза ничего этого не знала, отдыхая после такого мучительного пробивания дороги себе в этот мир. Сложный, опасный, но где её очень ждали и любили по-настоящему. За то, что она есть.