Подари мне имя (гет)

Словно загнанный зверёк, одинокий жёлтый лист, сорвавшийся с ветки, мечется из стороны в сторону, подгоняемый злыми, колючими порывами холодного ветра. То взмывает ввысь, навстречу новому, неизведанному, то, медленно кружась, вновь стремится на землю.

Вот и моё сердце, как этот яркий ребенок осени. Рвётся наружу — до крика, все еще пытаясь что-то доказать, убедить... И снова прячется вглубь, до самого дна израненной души, до сокровенного — плакать, страдать, утешаться... Если бы было в этом ветряном порыве спасение...

С отвращением комкаю клочок бумаги вместе с красочным конвертом и кидаю в ближайшую урну. И с чего я решила, что прочитать твоё послание, непременно трогательно-романтичное, следует именно здесь, в парке Бишопс, в Лондоне? Надо же, ведь тащила его из дома, шлепала себя по рукам в самолете, проверяла на выдержку... Зачем? Наивная, решила, что любима...

Мысли хороводом кружатся в голове, а я еле сдерживаю подступающий к горлу комок горечи, вперемешку со слезами. Всё-таки правы были все, кто сказал мне когда-то, что ты — невыносимый засранец! Но разве я буду кого-то слушать? Нет, конечно! Я же великий борец за добро и справедливость! Душа-на-распашку и старательный воспитатель добродетели! Только в зеркале с завидной регулярностью почему-то отражается глупый, до сих пор наивный ребёнок…

— Твою ж дивизию! — в сердцах ругаюсь я, мельком вспоминая любимое дедово выражение, и впечатываюсь носом аккурат в чью-то тёплую щёку и довольно крепкие и невероятно тёплые на промозглом сыром ветру объятия.

— Простите, — вылетает на выдохе, когда я, отлепившись, разглядываю “пострадавшего”. Юноша непонимающе смотрит на меня огромными глазищами. Замираю... Таких глаз я ещё не видела... Будто чистое, яркое небо упало в них и плещется вперемешку с солнечными лучами. Бликует. Искрится. — Простите, — ещё раз выдавливаю извинение, а сама, словно ненормальная, смотрю на это бесконечное, синее безобразие и уже практически тону в голубой глубине.

— Sorry? — наконец, выдает незнакомец, и тут меня накрывает смех. Ну, конечно, это только я могу так запросто, находясь в другой стране, извиняться до желудочных колик, пока меня не простят, на своем родном языке! А мне смешно и, правда, до колик, уже и не рада, что проснулся мой позитив!

— Mi…iss? — участливо интересуется незнакомец, вскользь оглядев мои руки и не найдя там и намёка на кольцо. — Are you ok? — я, как щенок-болванчик на черной пластиковой панели моего малыша-«Смарта», киваю с таким энтузиазмом, что мне самой уже кажется, что голова вот-вот отвалится, и смеюсь до слёз в уголках глаз. И остановиться отчего-то не могу. Накрыло. И что он подумает?!

Прохожие удивленно косятся на наш странный тандем. Наверное, сочувствуют этому недоразумению с обалденными глазищами. А он осторожно берет меня за руку и ведет к ближайшей скамейке. Я отчаянно пытаюсь успокоиться — закусываю губы, хмурю бровь, даже глубоко дышу, — но всё равно каждый раз рассыпаюсь звонкими весёлыми нотками.

Сажусь на скамейку, откидываюсь на спинку и смотрю в небо. Оно унылое, серое, тяжелое, вот-вот разразится очередной сыростью. Но даже это тоскливое безобразие не может справиться с моей безудержной эйфорией.

— Я в порядке, мистер, — сквозь очередной приступ безобоснуйного смеха пытаюсь объяснить незнакомцу, безбожно коверкая слова, и поднимаю на него глаза, а он смотрит на меня и сам трясется в беззвучном хохоте.

Так заливисто-беззвучно, что я уже начинаю потихоньку беспокоиться — может, ему просто стало плохо?

— Сэр? — от моей истерики не осталось почти и следа, лишь желудок периодически сводит легким спазмом.

— Спасибо! — откликается мой таинственный незнакомец, вытирая слезинки в уголках глаз. — Замечательное утро!

— Обращайтесь, — киваю я и встаю, — всего хорошего! — улыбаюсь на прощанье и шагаю вперед по тропинке, углубляясь под сень листвы на алее.

Хмурое небо над кронами высоких деревьев рассекает яркая полоса солнечного света. Боже! Это невообразимое зрелище, когда сквозь тёмные, свинцовые тучи бьются эти белые нити, словно через решето, рассеиваясь по мокрой листве, отражаясь искрами в лужах, заглядывая в глаза прохожим. Ощущение сказочности, нереальности!

Останавливаюсь и, жмурясь, подставляю под тёплые лучи веснушчатые щеки. Я где-то слышала, что каждая веснушка — как поцелуй солнца, маленькая радость в твоей жизни... Теперь представьте, сколько радостей у меня... Представили? А теперь — ЗАВИДУЙТЕ!!!!!

— Мисс, постойте, — тёплая рука осторожно сжимает мою ладонь.

Я открываю глаза и вновь вижу перед собой довольное, небритое, изрядно лохматое то ли от лондонского ветра, то ли от умелой руки парикмахера, голубоглазое чудо. Он улыбается, рассыпая мелкие лучистые морщинки у глаз, обнажая ровные белые зубы. Мимолётно окидываю его взглядом. Парень как парень.Серое пальто нараспашку... Цвета жухлой травы шарф, небрежно намотанный на шею... Розовая футболка... Неуклюжие, не совсем по размеру, джинсы... Смешные, словно утячьи лапы, коричневые ботинки... Мда... Образец лондонской элегантности и вкуса...

— Сэр? — удивлённо поднимаю брови.

— Рядом с Вами солнечно, — он улыбается, чуть покраснев, — можно мне присоединиться?

— Как пожелаете, — пожимаю плечами и чуть отступаю в сторону, жестом приглашая встать рядом. — Солнце там, — киваю на небо и вновь зажмуриваюсь, впитывая в себя солнечную радость.

А потом мы долго бродим по практически пустому парку. С неба льёт, как из ведра, а мы смеёмся, словно дети, пуская в лужах кораблики из облетевшей листвы, подставляя ладони под крупные холодные капли, и как-то совсем тесно стоим друг к другу под одним зонтиком.

— У тебя губы синие, — констатирует мой незнакомец, когда я в очередной раз передёргиваюсь от пробежавшей по телу промозглой ветреной колючести.

— У тебя тоже, — улыбаюсь ему.

— Может, горячего шоколада? — неуверенно говорит голубоглазое недоразумение. — Приглашаю.

— Идёт, — соглашаюсь я, — веди, только я буду кофе.

Знакомые вывески. Сразу повеяло домом... Здесь тепло и уютно. И народу совсем мало — несколько студентов, живо обсуждающих что-то, поочерёдно размахивая руками и постукивая кроссовками в такт, влюбленная парочка, целующаяся в дальнем углу, старушка, осуждающе поджимающая губы, глядя на эту чувственную вольность. Мой незнакомец подходит к стойке бара и вопросительно смотрит на меня. А мне всё равно, каким будет кофе, в этом заведении я люблю абсолютно всё.

Устраиваюсь в мягком кресле и закрываю глаза. Ну, надо же! И кто бы мог подумать, что мелкая бумажка с кривыми буквами негатива выльется в такой чудесный день... Улыбаюсь... Я сегодня счастлива...

Чувствую манящий, терпкий аромат. Мой незнакомец сидит напротив и изучающе меня разглядывает.

— Что? — недоуменно спрашиваю, подавляя мгновенное желание оглядеть себя с ног до головы.

— Кто ты, солнечное приключение? — улыбается он.

— Хм... — задумываюсь я. — Ну, солнечное приключение? — возвращаю улыбку. — А вообще — Катя, — отвечаю я. — То есть, Кейт, — поправляю имя на привычный ему манер и жму протянутую руку. Ладонь слегка шершавая, но так приятно. — А ты?

— Не знаю, — пожимает плечами он. — Хочешь, — замечаю вспыхнувший огонёк в его глазах, — подари мне имя...

— Имя? — удивляюсь я, слизывая белую ароматную пенку с кофе. Латте. Ванильный. И как угадал?

— Подаришь? — спрашивает это чудо. Вот, и что ему ответить?

— Даже не знаю… — задумчиво отвечаю я. — Я подумаю…

— Откуда ты? — интересуется мой спутник, поглядывая на меня из-за кружки с горячим шоколадом.

— С планеты Земля, — отвечаю я и вздыхаю мечтательно и как-то совсем тихо. — А если подробнее... Из Инсбрука, но вообще — из России.

— О! Я там был! В Санкт-Петербурге! — радостно восклицает мой знакомец. Ох, как ребёнок, право слово.

— Потрясающий город, правда? — получается больше утвердительно, чем как вопрос, но, кажется, он понимает. — Только мне не понятно, почему на нас смотрят абсолютно все посетители... — хмурюсь и поеживаюсь. Взгляды разные — от любопытствующих до колючих.

— Правда, — соглашается он и тоже оглядывается вокруг. — Извини, — сконфужено пожимает плечами, и широко улыбнувшись глазеющей толпе, продолжает разговор. — Ты фотограф?

— Нет, — искренне удивляюсь я. — Почему ты так решил?

— У тебя камера профессиональная... — и лёгкое пожатие плечами.

— Просто я люблю ловить прекрасные моменты, — отвечаю я.

— Покажи? — спрашивает он.

Я достаю из рюкзака ноутбук и наощупь нахожу флешкой гнездо. На экране мелькают мои работы — жёлтый осенний лист, нахально подкарауленный в безудержном танце с холодным ветром; капли дождя на хрупких лепестках розы; одинокая птица, взмывающая в грозовое небо; случайный прохожий, счастливо смеющийся телефонной трубке; карапуз, сверкающий почти беззубой улыбкой... … Чёрно-белые, цветные... И на каждой — своя эмоция, своё мгновение.

— Здорово! — восклицает мой собеседник и вдруг неожиданно спрашивает: — А хочешь мороженого?

В такие моменты я отчетливо понимаю, что есть на свете что-то непонятное, необъяснимое, невидимое, но на самом деле очень-очень нужное, которое решает где-то там, у себя, наверху — именно этого ты и хочешь...

— Хочу, — киваю я, — только здесь его нет...

— Идём, — протягивает он мне руку и помогает надеть пальто.

Дождь больше не хлещет косыми полосами, и мы весело перепрыгиваем через лужицы, иногда задевая мокрую листву. Ветер шуршит, загоняя её вглубь улиц, прижимая поближе к домам. Вот вроде и холодно вокруг, а мы улыбаемся. И небо всё такое же хмурое, и прохожие задумчивы, а мне хочется зажмуриться — настолько солнечно вокруг!

— Какое твоё любимое? — спрашивает он, помогая мне сесть за столик в уютном кафе.

— Клубничное, — отвечаю я, — и йогуртовое.

Он уходит, а через несколько минут возвращается с этим чудом... Красиво!!! Все красиво: и вазочка, и аккуратные шарики, и веточка мяты. Даже сердечко из шоколада. Долго смотрю, борясь с искушением сломать это великолепие, но потом всё же, сцарапываю ложечкой нежно-розовое чудо... Мммммммммм!

— Очень вкусно, — констатирую я, раздавливая холодный кусочек на языке. — Но всё же венское мороженое — БОЖЕСТВЕННО!

— Венское? — он удивленно поднимает брови.

— Ага, — киваю я, — там осталась частичка моей души... На Штефенплац, в маленькой желаттерии...

— Никогда не был... — моё чудо поводит плечом. А потом достает телефон и просит паренька-официанта нас сфотографировать. — Просто так, с мороженым, — пожав плечами, отвечает на мой немой вопрос. — А ещё с солнцем... — а потом скидывает мне фото по блютусу.

И мы сидим ещё долго-долго, поедаем мороженое, болтаем и шутим, а когда на город опускаются сумерки, я вздыхаю и говорю:

— Мне пора... Спасибо тебе, Очередной унылый день, ты был сегодня таким солнечным!

— Я провожу, — говорит он и внимательно смотрит своими невозможно-синими глазами. И даже одного взгляда достаточно, чтобы понять: возражения просто не примутся.

— Спасибо, — киваю, и мы, поёживаясь от вечерней прохлады, идём по мокрым улицам к гостинице. Уже давно сухой, но так и не собранный до конца зонтик, весело болтается на правом запястье, тихо поскрипывая спицами. В темном рюкзачном нутре ноут с разрисованной крышкой беззастенчиво клеится к забитой фотографиями флешке. А мне просто не хочется отпускать этот, так не очень удачно начавшийся день.

— Спасибо, Солнечное приключение... — чуть охрипшим голосом произносит мой знакомец. — Позволишь мне позвонить тебе? Лондон часто бывает холоден и хмур... Ему не хватает солнца…

— Не вопрос, — киваю я и диктую номер. И смотрю... Вернее, пытаюсь смотреть… Нет, кажется, просто утопаю в тёмно-синем водовороте.

— До завтра, — шепчет он в самое ухо и невесомо целует мою замёрзшую щеку.

А я вздыхаю и говорю, что завтра меня ждет Ливерпуль. А потом Манчестер и Йорк. И пожимаю прохладную руку. И вскользь мажу по щеке поцелуем. И ухожу, не оглядываясь. Просто потому, что завтра новый унылый день, и тучи будут уже другие. Может, такие же седые и грустные, но не мои. Вот только солнце останется прежним...

* * *

Сегодня унылое утро. Сижу на подоконнике в обнимку с ноутбуком, тоскливо смотрю на Альпы и провожаю взглядом спешащих по своим делам людей...

На экране нечёткая фотография с телефона. Он, я, мороженое... А ещё необъяснимое чувство спокойствия и тепла. И совершенно неправдивые строчки интервью о неумении поддержать беседу и быть интересным для окружающих... Ухмыляюсь — каждому бы такое «неумение»...

Оказывается, у тебя есть имя… И не одно... Звучное, красивое, знаменитое… И я тебя даже знаю — столько раз видела в фильмах, но тогда, в Лондоне — не узнала... Наверное, только я могу не увидеть то, что видят остальные... Хотя, может, это и к лучшему, ведь вряд ли наши пути еще когда-нибудь пересекутся… Но мне отчего-то жаль...

Рисую на оконном стекле скрытые непогодой горные контуры. За столько лет я выучила их наизусть, справлюсь даже с закрытыми глазами.

Тучи висят так низко, что, кажется, подойди, протяни руку — и захватишь эту серую, ватно-дымчатую невесомость. И гор, с их изрезанным рисунком скал и уступов, шапками снега где-то высоко, зелёным кружевом лесов и одинокими белыми пятнами домиков, совершенно не видно.

Я бы тоже хотела жить там, высоко, в горах. Вдыхать морозный воздух, наслаждаясь лёгкой щекоткой кристальной чистоты в горле. Смотреть на мир, как на миниатюру на ладони. И испытывать нереальное чувство свободы и полета, стоя на огромном валуне у самого края скалы. А ещё быть ближе к солнцу...

Машинально подхватываю фотоаппарат со стола и навожу объектив на чуть показавшуюся из-за тучи горную вершину...

Щёлк. И — словно ответом на мой молчаливый крик души — звонит телефон.

Спрыгиваю с подоконника, осторожно ставлю ноутбук на стол и, почему-то, слишком медленно иду к мобильному...

— Я слушаю...

— Я тут подумал, — раздается в трубке знакомый голос, и моё сердце радостно несётся куда-то вниз, — и привез солнце! — я смеюсь и говорю, что не совсем понимаю... Хотя вру, безбожно вру. Не понимаю вообще ничего...

— А ты подойди к окну, — отвечает он.

Подхожу, выглядываю. А он стоит на тротуаре, весь такой лохматый и какой-то безбашенный, у ног огромная коробка, на лице улыбка... Такая, что кажется — и правда, солнце выглянуло.

— Как ты меня нашёл? — спрашиваю я.

А он только смеётся и шепчет в трубку:

— Когда ты о нем говорила, — кивает на коробку, — то светилась от счастья...

А потом мы сидим по-турецки в гостиной перед камином и едим венское мороженое... Он привёз его для меня… То самое... из желаттерии... со Штефенплац.

— Знаешь, — говорит он, улыбаясь, — если соединить дождливый день и неожиданно выглянувшее солнце, получится радуга. Сегодня хмурый лондонский день наведался в солнечный Инсбрук… Как думаешь, у них получится сотворить волшебство?

— Не знаю, — немного растеряно пожимаю плечами я. — Предлагаешь попробовать?

— Да, — кивает он и целует мои замерзшие от мороженого губы.

И я понимаю, что чудеса действительно случаются, но только тогда, когда их совершенно не ждёшь, но искренне веришь, что волшебство существует…